Аудио №1

Виктория Науменко (далее В. Н.): Сьогодні 28 грудня 2017-го, я – Науменко Вікторія, знаходжусь в місті Суми в приміщенні місцевого осередку “Союзу Чорнобиль” і беру інтерв’ю… Представтесь, будь ласка.

Сычов Андрей (далее А.С.): Сычев Андрей Иванович.

В.Н.: Дуже приємно. І перше питання, досить таке загальне, розкажіть, будь ласка, про своє життя.

А.С.: Родился я 12.12.12.

В.Н.: Ух ты!

А.С.: Ну, тысяча девятьсот сорок восемь, да? Сорок восемь, четыре плюс восемь – получается двенадцать, так что у меня цифра очень интересная. Вообще в моей семье в моей семье так получилось – отец родился на Ивана Купала праздник, отец, ой, мать 4-го декабря, на Введение Марии во храм, большой праздник.

В.Н.: Угу.

А.С.: Брат на 28-го августа, Успение Пресвятой Богородицы и я, вот, в ночь под Андрея, поэтому Андрей так и есть.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, родился, есть такое село Ястребщина, в Глуховском районе Сумской области, очень живописное село. Я, у меня с этим, с родиной этой малой связано очень много, прежде всего, мое становление, взросление и понимание в общем-то или… Ну, как я потом уже понял, что я оттуда как бы родом. Почему я так говорю, когда 15 лет прошло после окончания школы, кстати, захолустье, в глухеньком районе сумненькой области, но одиннадцать классов у нас заканчивало 36 человек. Из них со временем, не все сразу, но где-то около 30 человек получили высшее образование. Я так думаю, что для села...

В.Н.: Хороший показатель.

А.С.: Наш… что-то нас, как бы, двигало. Так вот когда ехал я на встречу одноклассников и мне представлялось, а кто ж там будет. Ну, прежде всего, думал, учителя будут. И вот я думаю, а как я к ним обратиться и вот они вправе спросить меня: “Ну, мы тебя учили. И чему тебя научили? Что для тебя, вот, важно в жизни?” Перебрал всех: физик – да, прекрасно я, математик – умею считать, там, химик – хлеб дала, потому что я потом химический институт закончил, как бы ж это. И так перебираю и все мне важны. Но пришел к выводу, я себе ответил, что важнее всего для меня стала литература. Потому что это все как бы материальное мне дало, а литература, то, что я читал, оно меня воспитало как бы, ну, духовно, душевно. Я не знаю как, интеллектуально, но во всяком случае, так что я, как бы, вот, об этом хотел сказать. Но как наша жизнь протекала? Во-первых, как видите, я человек послевоенный.

В.Н.: Угу.

А.С.: Мы жили еще теми представлениями, теми впечатлениями, я не знаю, наверное, лет до 15 я очень часто в холодном поту просыпался под страхом о войне. Отец у меня фронтовик, служил сорок… 45-миллиметровые, пушка такая, вот батарея 45-милиметровая, это противотанковая, пушечки. Они небольшие, их фактически дальность стрельбы прицельная – это 800 метров. То есть, фактически, визуально это и противотанковые. Вы понимаете, там роль играло кто кого, кто быстрей перезарядит и выстрелит. Так вот он фронтовик, прошел войну именно на вот этих. Трижды ранен, имел Орден Отечественной войны первой степени, Орден Славы, за победу над Германией, ну и, там ряд других, так что… И мое, как бы, впечатление или ассоциации и информация, прежде всего, каждый день мы, ну, деревня, вы знаете – вечер темный, долгий, теплую печку, и я ж его допрашиваю: “Пап, расскажи о войне”, – и вот он мне всякие эпизоды вот эти рассказывал. Плюс начал уже, когда я начал читать, в первом классе, как только научился читать, в библиотеку, и помню свою первую книжку – “Дед Макар” такая была. И я потом с этими книгами не расставался. Я постоянно в библиотеке, и в то время много читал как раз о партизанах, о войне, ну, ее и так больше было, этой литературы. Потом уже начал и классику, и зарубежных писателей. А поначалу вот так. Тем более, что жизнь так складывалась. Значит, у меня ось трудовая книжка мамы, померла в четырнадцатом, в 2014 году в день своего рождения.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ровно в девяностолетие. Вот заглянул я в эту трудовую книжку и что я там увидел? Вот пятидесятый год – 117 выходов, за год заработала 2 рубля 92 копейки, и 97 где-то килограмм в натуре хлеба. Разделить 2,92 на 117 – получается 2 с половиной копейки в день она зарабатывала. Но на следующие годы… так это воспитывала меня, в пятьдесят четвертом брат родился, надо было… и на эти деньги, ну, как бы, если сравнить, билет в кино стоил 50 копеек.

В.Н.: Ну да.

А.С.: Следующие годы – также выходы: 50 копеек в день, рубль, немножко больше, и вся жизнь до девяносто.., до восемьдесят девятого года, ну, в восемьдесят девятом уже у нее там девять рублей получилось в день, а так больше 5 рублей в день не получалось. Что я хочу сказать еще? Кроме этого была, были облигации ежегодные, подписывались, за которые надо платить было натуральными деньгами, были налоги, яйца надо было сдать, молоко надо было сдать, картошку надо было сдать. И мало того, что кто бы заплатил, так что и требовалось еще государству сдать какую-то наличность. Колхоз был. У нас очень дружный и трудолюбивый коллектив в колхозах был. Кстати, очень даже самостоятельный. Именно самостоятельный, не “незалежный”, а самостійний, вони могли постоять за себя и в войне, как вы видите, и в труде, на своем огороде, и в колхозе. Я помню, как проходили собрания отчетные или отчетно-выборные, вот, в колхозе. Приезжали из райцентра партийные работники, милиция приезжала, там, руководство, не знаю какое. Собрания длились неделями. Дети, старики, которые оставались по хозяйству, тут управлялись, а они сутками, ничуть не обманываю, сутками, они день и ночь, один приходит – щось помог тут по хозяйству и туда идет, другой. А почему так? Вот привозили с района какого-то человека и говорят: “Вот он будет у вас председатель”, – А эти говорят: “Нет, нам, у нас есть свой и он нам подходит, и мы с ним…” И вот эти бесконечные дебаты проходили очень длительно. И так ни разу не… верхнее это начальство не смогло поставить своего руководителя. Колхоз был миллионер, в то время миллионером! Так при том, что, а как, опять же, как распоряжалась? Люди заработали, он две с половиной копейки получили, в колхоз каждый день ходили зарабатывали, колхоз опять, а это ж колхоз платил, а колхозу не с чего было платить. Колхоз все эти миллионы отправлял опять же туда в государство. У нас и хлеба прекрасные были, два сада великолепных колхозных по 25 гектар было, пасека, там, молочно-товарная ферма, ну, все на выбор. Став там, вручную, наверное, метров 800-900 перегораживали между, по лугу, речушка такая, и был, вот, правда, один бульдозер, а так, ну, приезжали солдаты, просили их, так они подрывали грунт, чтоб можно было оце размягчить, а так лопатами, колымаги такие были на двух колесах, телеги, на лошадях и в основном тачками. И вот эти люди выстроили эту дамбу, мост, плотину, поставили водяную мельницу, поставили этот, силовой агрегат, который давал электрический ток, нигде вокруг не было…

В.Н.: Еще не было.

А.С.: …а у нас уже была. То есть, я в этом плане хотел бы что подчеркнуть, что вот эти люди фактически кормили, содержали это государство, мои родители, и мы, и вы. Что поменялось? Фактически ничего не поменялось. Ну, потом закончил школу… А вот еще что хотел бы сказать в этом плане: помню, там то гусей нам же ж, мы с четырех, с пяти лет уже гусей мы…

В.Н.: Пасли, да?

А.С.: В 4-5 утра вставай, гони, там. Когда надо – коров, вот вечерами мы выпасали корову, было там, где это, на бугре вот это лежу, и мой взгляд и мысли устремлены за обрій, мені оце ж.., а що ж… как там, куда там, как вот отсюда вырваться? Потому что еще ж те времена, из села просто ж так выехать невозможно было – паспортов не было, фактически резервация. Чтоб выехать, надо было идти к председателю сельского совета, справку взять, а він на два дні дав чи на неделю, там было все ж ограничено. И, так вот, а второй вопрос меня беспокоил: но вот вырасту, кем я буду? Для чего? Какой смысл моего? Как я хочу? И вот тогда мне, еще в то время мне, не знал я, кем я буду, не знал, кем мне стать. Но крутил-крутил в голове, но мне что хотелось, что, какая разница кем и как, я должен быть полезным людям, я должен жить для людей и в этом находить свое удовлетворение. Потому что, что я из тех цифр, что назвал, одежда была, кстати, отец пришел в шинели побитой, у него трижды, три ранения было.

В.Н.: Угу.

А.С.: Одно сквозное через легкие, икра ноги была прострелена и этот, осколок в тазобедренном суставе, он с ним так и умер. И с тем осколком были такие проблемы, ну, последнее время, правда, меньше, а вот лет 10, наверное, я помню как где-то он застудился, осколок воспалялся, ну, наверное, ржавчина, я так думаю.

В.Н.: Ну, да.

А.С.: И вот подымалось, он неделями лежал, вся спина сплошной отакий пухир. И вот то ж тогда ему фельдшер вытягивал этим шприцом этот гной, и вот это, ну, что-то лечили, но во всяком случае оце. И вот он в 64 года и умер. Слава Богу, с такими делами он еще неплохо пожил. Но я не помню ночей, чтоб он не вскакивал и не кричал: “Немцы справа, огонь, огонь, огонь!” – этот поствоенный синдром его так вот за все время и не покинул.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, по окончании школы я поступил в профтехучилище, тут в Сумах открывалось первое, пошел на “Резинотехнику”, на завод, и практику там проходил, и потом остался ж по окончании на работу. Очень дружный коллектив. Конечно, рабочие коллективы, не зря о них говорили, что они… тем более коллективы, которые за, как изолированные, скажем так, да?

В.Н.: Угу.

А.С.: За заборами – пришел, отработал, це ж не то, что в городе: тут можна побігать десь, вигадуєм як його, мінутку кудись. А там все – пришел и это… Поэтому другие, ну, немножко и отношения были. Потом призвали меня в армию, в шестьдесят седьмом году, в Чугуеве, в Малиновке.

В.Н.: Угу.

А.С.: Конкретно там прошел курс молодого бойца. Оттуда посадили нас в поезд и – на Венгрию.

В.Н.: Куда?

А.С.: Венгрия.

В.Н.: А, Венгрия.

А.С.: В Венгрию, да, повезли на Венгрию. И вот в пути мы услышали по радио, объявили указ или как он там назывался, о том, что армия будет теперь не три года, а уже переходит на службу два года. Мы так орали, этот наш эшелон, что поезд чуть с рельс не сошел.

В.Н.: Радовались, да (смеется)?

А.С.: Да ну как, конечно, да. Ну, и вот тогда, это, в Сальноке, есть такой городок Сальнок, отдельный радиотехнический батальон. Я там получил воинскую профессию “радиотелеграфист”, потом до первого класса я так получил. Ну, нормально было. Хотя я, честно говоря, вот, до сих пор никак не пойму: нас же проверяли, на, вот, на такт. Радист – это тот же музыкант. Но я не могу никакой произвести ни мелодии, ничего, но, а рука у меня стучит, и эти, и уши слышат, и я пишу прием и сигналы, и передавать могу, ну, так получилось. Был такой случай, там погода-то жаркая, до 30 градусов – для нас было ж вообще, уезжали, там, на какие-то учения. А перед этим мы, ну, молодежь, одни ребята, что-нибудь в голову кому-то придет, заходились мы, то стриглись, а то заходились брить головы: один побрил, другий побрил, ну, говорю: “Давай и меня”. Побрил голову, а потом говорю: “А что тут осталось, давай и брови сбреем!” (смеется) Тот говорит: “Та ты шо! Та давай”, – сбрили брови. И вот выезжаем мы на эти, там небольшие эти учения – я понял, что такое брови. Ну потеешь, ну она ж в глаза не попадает, а тут абсолютно не задерживается этот пот, и напрямую глаза выедает, режет, ничего не видно. Но был такой случай с этими бровями. Потом в шестьдесят восьмом году, вы помните, Чехословакия…

В.Н.: Угу.

А.С.: …началась. Нас среди ночи поднимают по тревоге, построили, слушаю приказ: “Боевые действия. Старшине выдать патроны, выдать гранаты”. Мы сгрузили прямо под… получили, машины ящиками этих гранат накидали и тронулись в путь на Чехословакию. Ехали мы, ну, своим ходом. Венгрия ж там рядом, и мы туда добирались. Задача была выйти на аэродром Брно.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, радиотехнические войска, это, в общем-то, мы проводили, радиолокационная станция и проводка самолетов и обнаружение чужих целей, ПВО, радиотехнический батальон ПВО. Ну, туда уже подъезжаем мы ближе к границе, команда “Получить каски”. То мы еще каски не получали, а то “Получить каски”. И все ж ринулись получать эти каски. Ну, столпотворение, кто там что там. Ну, я парень такий не здоровый і воно якось мені було так, ну, лег на траву, себе думаю: “Ну пусть получают, не может же, чтоб мне не досталось той каски”. Лежу там себе тихонько, ну, уже осталось, последняя очередь чи предпоследняя, там уже ж такий, не один такий як я были, но небагато, во всяком случае. И потом мы получили ж вот это дело, подъехали совсем к границе, опять этот передает приказ: “Выдвинуть вперед разведку”. И меня и мой экипаж назначают в разведку. Передают нам еще взвод с пулеметами, с автоматами, на этой бортовой машине и мы вот это движемся. К нам еще капитана, как они, особисты, ну…

В.Н.: Угу.

А.С.: Кагебисты, ну, КГБ. Ну, и вот это ж мы в общем-то ехали. Нормально все было, слава Богу, никто и не стрелял, ну, несколько раз кому-то голову то люками пробили, то еще что-то так. Ну, нормально, слава Богу. Я ж говорю, не было у нас так, ну, часть у нас такая. Но к чему я вот подробно остановился на этих бровях и на этой каске? Когда уже возвратились мы где-то в конце октября шестьдесят восьмого года, пробыли там вот недолго, и командир роты собирает собрание наше общее как бы. Сидим мы в красном уголке там, и вот говорит: “Ребята, оце я вам по душам скажу – я ж каждым за вас наблюдаю”, – а он бывший фронтовик, он войну прошел в окопах там. То есть не тыловой офицер, а именно фронтовик, и он знал цену и мог оценить самое главное людей, кто на что способен. И как бы раньше он с нами так не беседовал, а вот это ж он и говорит, каже: “Я за вами все время наблюдаю и знаю, кто чем дышит, и кто и как. Ну и вот, – каже, – как кто себя вел”, – он назвал, кто себя негодно вел, кто-то это. А именно вот эти моменты, он говорит: “Вот видел я как с этими касками, когда вы там еще далеко были, так оно воспринималось так вроде, сторонне. Но когда вы почувствовали и вам сказали, что завтра переходим, или вот через час переступаем эту границу, и там уже будьте бдительны, и на огонь отвечать огнем, – у нас сразу приказ такой был, – то каждый из людей, вот, повел себя по-разному. Поэтому вы знайте: вот те, что много говорят, вот те, что геройствуют в какие-то этих, в таких ситуациях мирных, они оказываются, не всегда оказываются героями, ну, в какую, в экстремальных, в экстремальных обстановках”. Он говорит: “А я выбирал. Вот тих, кто за касками последние приходили, а некоторые, – каже, – вообще эти, любители острых ощущений, которые…” Я не понял, я в то время думал, что он меня ругает. И только лишь вот сейчас я понимаю, что как опытные, наверное, психологи выбирают людей, да, для каких-то экстремальных ситуаций. Ну, потом вернулся я на завод. Кстати, вот еще такой момент: очень мне хотелось… Тоска была и по моей деревне, и по друзьям детства, и по родителям, но больше всего у меня, вот, по заводским этим людям, с которыми я как-то сдружился, с которыми поддерживали друг друга. И вот такое желание было, вот сказали бы: согласен, мы тебе руку отрежем, только пере.., я даже не сюда, и не этих людей, вот хоть бы границу в Украину перевести. Так вот я, то что говорят “ностальгия, ностальгия” – я эту ностальгию действительно ощутил, она меня так как-то крепко вот уколола мое сердце, что я знаю, что такое ностальгия.

Ну, вернулся сюда на завод и думаю: ну, а дальше что? Вот я мечтал там в детстве и что из меня? Ну, буду тут рабочим как бы? Оно-то неплохо, но надо же больше, надо учиться. Попробовал, записался – тут подготовительные курсы при политехе были, пришел на занятие одно, другое. Помню, математик говорит: “Давай мы проведем, ну, как бы собеседование, типа, ну, узнаю, хоть что вы, как мне программу строить, насколько вы там помните что-то”. Ну и пишет мне, не помню, средняя линия треугольника там, сидел-сидел, думаю: “Да что она мне задает, мы такое не учили в школе”.

В.Н.: Угу.

А.С.: Оно уже выветрилось, в голове уже не було там. Мучиться не буду, перестал я ходить. А потом, может, даже и он меня, как бы… был начальник цеха у нас, Черевко его фамилия так. М вот это круглый животик, невысокого роста, но соответствовало, как говорится, не зря их, наверное, эти фамилии… И вот он, ну, дуже напыщенный, надменный. И вот это ж ходит, голова вот так и с ним все здороваются. Я в селе вырос, я знаю, что всегда здороваться, и все друг с другом здороваются и первый ты должен успеть поздороваться.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну раз поздоровался, другий поздоровался, а он ходит и голову не опускает, и даже глазами не моргнет. Думаю: “Не, ну это ж неправильно”. Тогда я начал над ним, ну как, поступать вот так вот: он идет навстречу, я вижу его, я ищу его глаза и иду, ему прямо в глаза смотрю. Сравниваемся мы, я глазами уже провожаю его, а он никак не реагирует, ну, и я ж не здороваюсь. Один день, другой, неделю, наверное, может, вторую, пошла. Потом мне начали эти… А, он стал, идет и он начал головой…

В.Н.: Кивать?

А.С.: Да, кивать головой. А я думаю: “А я не буду, чего ты меня вот это ж, издевался надо мной?” И я вторую неделю хожу не это, а потом мне уже мастер там, ну, он же, я не знаю, может, он со мной, как бы, с молодым так, с людьми по-разному он общался. С кем-то дружил, с кем-то здоровался, с кем-то, для кого-то это привычно, а меня это очень как бы задело, по сердцу. Да что ж ты, что ж это такое? Потом он через них уже ж: “Так скажите ему, чего це он со мной не здоровается, чего он себя так ведет?” Ну, я начал там, уже ж переборов себя, там начал с ним здороваться, то есть наладились дела. А потом в отделе кадров мне говорят: “Давай мы тебя пошлем от завода стипендиатом, нам нужны кадры”. “Да, – говорю, – не против”. “Ну, иди к Черевку, і там хай він тобі…(сміється) пишет характеристику”. Хорошую он мне написал характеристику. И поехал я в Днепропетровский химико-технологический институт, на технологию резины поступать на подготовительные курсы. Целый месяц я там занимался. Я когда день-два там пожил в общежитии, увидел и услышал разговоры студентов, ощутил ту атмосферу, которая там существует – это же, это же другие люди, это другой уровень! Мне так захотелось учиться, так захотелось быть в студенческой среде, что я, во-первых, ни одного занятия не пропустил, преподавателей терроризировал. Вот начинает он: “Вот, там, с такой-то…” – Я говорю: “Там в программе нету”. – “Ну так это ж дополнительно”. Я говорю: “Ладно, пусть будет это дополнительно, ты меня научи, чтоб я ответил, дополнительно я уже потом буду учиться”. И потом вечерами я сидел часов до 3-х, до 4-х, вот то пересплю час-два, и все зубарил же ж это, понимал эти. И потом, кстати, ребята из Белой Церкви там мной в комнате были, после школы приехали.

В.Н.: Угу.

А.С.: Так и они со мной попоступали, они сказали: “Ну, спасибо тебе, если б ты вот так нас не тренировал бы…” Ну что ж делать? Я учусь и им спать не даю в этой комнате, и они со мной. То есть мы все поступили. Учеба пошла прекрасно, закончил. И при этом институте существует военная кафедра. И, главным образом, как раз, вот, нас обучали, ну, то, что там обычное оружие, а именно, что химическое оружие, потому что ж по профилю. И видели там, в военном билете, по окончанию ж – командир взвода химических войск. Но нас учили, в основном, убивать. Ну, порой, что такое автомат, что такое оружие, вообще, что такое военный человек?

В.Н.: Угу.

А.С.: Разве его учат созидать? Разве его учат строить? Его учат убивать. Главная его и цель, и обязанность, и профессионализм состоит в том, чтоб убить, разрушить, стереть, придумать такое, чтоб уничтожить врага. Мы ж не на своих-то убивать, не своих, а… Ну, благородная, вроде, цель, да? Но вопросом то, что, как раз, потом Чернобыля коснется, то вопросы, что, а как же спасать людей? Как защититься? Ну, был ЗК, этот войсковой защитный комплект.

В.Н.: Угу.

А.С.: Противогаз мы знали, там. Ну, это то, да, приборы, которыми можно померить уровень радиации, взять анализ на отравляющие вещества, эти боевые – это то так, но как оно скажется на организме, как оно… Этого, к сожалению…

В.Н.: Не учили?

А.С.: Не учили, и я должен сказать, что их нигде не учили. И те же медики не знали, и никто толком не знал. Ну, вот, скажем так.

В.Н.: Предистория, верно?

А.С.: Да, до Чернобыля.

В.Н.: Ну вот вы учились, то есть вы прошли подкурсы, да, поступили…

А.С.: Да, ну, учился, учился хорошо. Я при том, что я боялся, во-первых я экзамены сдал, у меня пять, пять пятерок и одна четверка была.

В.Н.: Угу.

А.С.: А мне можно ж было после армии, тогда вне конкурса принимали, то есть с головой. И потом, когда мы начинали уже первый курс, химия очень сложная, очень много было заданий, поэтому у меня там еще старший товарищ был, и мне это ж было сколько в шесть.., в семидесятом? Це 22, да? А ему уже 30 было. И вот это мы с ним в одной комнате жили вместе, старались поэтому и на дополнительные занятия ходили. Ну, должен сказать, что я ни одного занятия за все время в институте не пропускал, постоянно… А когда услышишь, и потом легче это, и все задания, я все самостоятельно делал, и дипломные работы, все это. Ну, а как по-другому? По-другому ж так и не можно было. И три… Ну, чтоб сказать, что я, вот там, с меня, как вот то говорят, перло знаниями – ну никак. А вот когда мы с ним закончили, ну, первый этот семестр, сдача экзамена, больше всего у нас, и практические занятия вела ассистент, и она ж прибежала, переживает, как же мои хлопцы посдают. Ну, мне пятерку, этот, я получил, а он четверку, и вот это мы вышли, а она: “Хлопцы, что вы, я за вас так переживаю!” – “Да, – говорим, – пять и четыре”. – “Да не может быть! Что вы рассказываете, вы не способны”. Побежала, потом приходит, кинулась обнимать, целовать: “Хлопцы, как вы меня порадовали!” (смеется). А потом оно все пошло. Но, понимаете, смысл в чем как бы получился? Что оно, наверное, вот, вот та и трудовая моя, ну, жизнь, скажем так.

В.Н.: Угу.

А.С.: И то, что я наблюдал в условиях, что никто ж тебе на блюдечке ничего не дает. Всё надо заработать на себя, еще и на паразитов. Поэтому хочешь чего-то достичь – надо прикладывать и усилия, и ответственность, и все дела. А этот Николай Федорович Кулиш, такий був вот это ж преподаватель, это неорганическая химия, он себя не жалел, занимался ртутными соединениями, он и получил…

В.Н.: Угу.

А.С.: А ртуть, вы знаете, таким обладает свойством – аккумулироваться в организме, когда критическая масса достигла, потом она поражает человека. И очень ответственный, очень переживательный. Вот это он экзамен, у него 25 человек группа, из человек 12-15 обязательно двойки. У него меньше не было.

В.Н.: Тяжело было сдать, да?

А.С.: Ну потому что он спрашивал, просто спрашивал. И вот у меня в группе была девочка, она говорила за 20 лет единственная поступила, по окончании школы поступила. С золотой медалью она. Но мы видели как она, она памятью брала: вот пишет, пишет, пишет, пока память есть, пока она что-то запомнила, сфотографировала, она пишет, если сбилась – она мучительно вспоминает и нету логики у нее, нету, не получалось это. Поэтому одну двойку, потом она… в общем, шел второй семестр, и перевелась в техникум, не смогла она это… А тут как раз в чем-то и заключалось: вот он ходит по всем, это когда экзамен идет: “Так, а ну-ка, ты вот так напиши, ты вот то-то, ты вот то-то”, – с разных частей курса, что он прочитал. Ну и сидишь и думаешь, соображаешь. Я не говорю, что я там все бездоганно – были ошибки. А он подскажет что-нибудь: “А как думаешь, вот если тут температура поменяется?” – Ага, поменяется и то-то, то есть он как раз на вопрос сообразительности.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, скажем так, что такое вообще…

В.Н.: Химия, да?

А.С.: Да не только химия, вообще эти ВУЗы и так далее, разве то образование? Меня тогда занимало и сейчас занимает: почему эти инженеры, вот, тех девятисотых, да, могли с головы взять сделать расчет: моста, каких-то балки, какую-то строительные конструкции? А мы же не можем, не могли и не можем! Нам нужен материал, справочники, там, еще подсказки, правильно? Ну, так поэтому главная задача хотя бы этих институтов была, что научить работать с литературой, с информацией. Бо ж тогда этих и формул-то было раз-два и все, по ним считали и воно получалось, а сейчас столько всяких… Ну, поэтому, ну, что, учили. Три курса вот то проучился я на отлично, потом женился, но уже там, как бы, там (смеется)…

В.Н.: Не до учебы (смеется).

А.С.: Нет, ну, учились, но, во всяком случае, хорошо, да. Я без красного диплома.

В.Н.: Но закончил.

А.С.: Да. Ага, потом приехал на завод поработал, потом…

В.Н.: В Сумы вернулись, да?

А.С.: В Сумы, ну конечно, по направлению, я ж сюда и вернулся. И потом, ну, меня как бы сагитировали – Всесоюзный цех патентных услуг, такий був, вы, может, знаете, у вас на Павловом Поле?

В.Н.: В Харькове, да?

А.С.: В Харькове, да. В Харькове на Павловом Поле был, а мы были, у нас отделение, а Харьков, а Харьков на Москву. И вот моя работа, это, и в это же время я туда перешел и еще потом закончил Всесоюзный центральный институт повышения квалификации руководящих работников и специалистов народного хозяйства, он так назывался, московский.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, приезжали оттуда специалисты нам читали, я не знаю, как это назвать, заочные или...

В.Н.: Дистанционно?

А.С.: Да, ну, они начитывали нам лекции, мы плюс работа, плюс это, а потом еще приезжали экзамены принимали. Ну, так можно сказать, что я, ну, два ВУЗа закончил. Поэтому, в принципе, как бы, в голові щось було, можно было разобраться, а потом нас сократили. Сокращали, по-моему, 60 человек по Советскому Союзу по всему, ну, и решили избавиться от маленьких отделений. А у нас было 14 человек, ну, в общем, четыре отделения таких – в Свердловске, помню, еще где-то. И я оттуда перешел в Облбытуправление, такое було, начальником горотдела, там, это управление облисполкома.

В.Н.: Угу.

А.С.: И там я 10 лет, вот, до девяностого года, пока начались эти перестройки, ликвидировали управление и все эти дела.

В.Н.: Какого управления, организационного?

А.С.: Областное управление бытового обслуживания населения.

В.Н.: Ага, вот так.

А.С.: Сокращенно Облбытуправление.

В.Н.: Угу. Хорошо, да.

А.С.: Да.

В.Н.: Понятно, хорошо. А скажите тогда, пожалуйста, перейдем уже чуть ближе, да, к Чернобыльским событиям, как Вы вообще узнали, услышали об аварии?

А.С.: Значит, об аварии я услышал буквально в первые дни. Не просто услышал, а буквально на второй день управление получило задание готовить людей отправить туда. Каких людей? Парикмахеры, потому что люди, народ туда едет, их обслуживать надо, прачки, химчистки – надо стирать. Оборудование с собой привезли, или там если было, его надо ремонтировать, значит, слесарей, электриков. И таким образом, швею, по ремонту этой одежды. Поэтому буквально с первого, после 1-го мая у нас уже бригады…

В.Н.: Отправляли?

А.С.: Да, отправляли, вахтовым методом они ездили. Одни поехали, побыли, назад вернулись – другая. Поэтому то, что это случилось и как это было – для меня это было не новостью, потому что я сам принимал участие и знал как это. А потом уже в июле месяце получаю повестку явиться в военкомат. Приехали мы, 80-т человек, вот, как сейчас помню, в городском, в помещении городского военкомата, и нам сказали: “Ребята, так и так, – объяснили ситуацию, – сейчас можете идти по домам, а завтра в семь ноль-ноль приходите с вещами, и вас сопроводит офицер военкомата и едете в Белую Церковь, а с Белой Церкви тогда на Чернобыль”. Ну, так и есть, собрались, пришли. Но пришло у нас уже не 80, а, не знаю, человек, наверное, около 30. За ночь успели, кто сам, кто через жену, кто через не знаю кого, но это и потом даже из тех, которые это… А теперь уже были мы в областном военкомате, областной военком, оце ж говорит: “Так, значит, а почему не это? А по тому-сему? А кто у него командиром? Где вони, що вони? Так, прозвонить, там…” Ну, такое дело. Начал каждого по списку ж: “Такой-то, такой-то, – Оп, подымается. –  Извините, у меня справка”.

В.Н.: Угу.

А.С.: И таким образом нас осталось 18-ть человек, 18-ть офицеров из 80-ти, которых…

В.Н.: Призвали.

А.С.: Да, призвали. Но должен я сказать, что нас даже медицинские эти освидетельствования, как бы, не было.

В.Н.: Угу.

А.С.: В принципе, этого и не должно было быть, так не проходили мы ни медицинского осмотра, нічим нічого, зразу оце ж так. Ну, кто согласен – согласен, кто не согласен… В то время это было, в принципе, можно, решалось, да оно и сейчас вы знаете как оно решается, но решалось это дело. Это уже немножко позже, вот когда в июле месяце вышло это тройственное постановление ВЦСПС, знаете? Так тогда уже немножко по-другому жены стали смотреть на этих своих неказистых бездельников-мужей, там: “Едь, хоть с тебя польза будет, бо там, вон, зарплату уже ж яку в пятикратном платят”. А мы ж так ехали, просто ехали да и все. Ну, приехали в Белую, в Белой переоделись, привезли сюда до Ораного. До Ораное доїхали, возле 25-й бригады, она располагалась прямо на трассе, высадились и нас повели, немножко дальше там ярочек такий, отдельный батальон, не знаю, как его правильно, кто называет “спецзащиты”, кто “химической”. 32207 или 731-й отдельный батальон радиационной химической защиты, я его так называю. Так вот, меня командиром взвода назначили, первого взвода. Поселили в палатки. А мы меняли… этот батальон был развернут ну, кадрированные. И он развернут на базе киевских, Киева, там. Поэтому, до этого времени, вот, 14-го июля я сюда приехал, до этого времени были в основном киевские офицеры, а потом уже начали другие, вот, и, в частности, мы. Ну, и вот так я туда и добрался.

В.Н.: А скажите, пожалуйста, а вот Вы, когда Вас призвали, Вы понимали, куда Вы едете?

А.С.: Конечно.

В.Н.: То есть, Вам объясняли, вот…

А.С.: Ну, да.

В.Н.: …опасность, которая там ожидает?

А.С.: Нет, ну это как, что мне объяснять, если я, я ж вам сказал раньше: что я учил это в институте, я знал поражающие факторы ядерного оружия.

В.Н.: Хорошо. А вспомните, пожалуйста, вот, Ваши первые впечатления, когда Вы попали, Вы туда приехали. Помните вообще свои впечатления?

А.С.: Ну, во первых, первые впечатления были, как бы, обмен мнениями в самой части. Ну, немножко люди… ну, как слово подобрать?

В.Н.: Переживали?

А.С.: Ну, переживали, взволнованные, стурбовані, вот так бы будет, потому что я ж не скажу, почему и как это было. Ну, так, чтоб безмятежности никак не ощущалось. Люди сконцентрированы, дисциплинированны, организованны, но вместе с тем напряжение вот такое присутствовало.

В.Н.: Угу.

А.С.: А менялось там это все, ну, как бы, события проходили очень оперативно. Пришли мы в часть, нас построили, командир части зачитал нам приказ кого куда, и тем командирам, которые до нас были, передать дела, ну, а какие там дела? Ось палатка, ось люди, ось все, далі будеш їхать, там тобі розкажуть. Они садятся в те машины, которыми мы приехали, уезжают на Белую Церковь по домам. Вот это и вся, как бы, подготовка. И уже утром мы, вот, днем приехали, а утром в 4-е часа уже подъем, завтрак, сборы – и на станцию.

В.Н.: Вы именно на станции, да, работали?

А.С.: На станции, да.

В.Н.: Можете вообще рассказать, вот о своем пребывании, да?

А.С.: Так по каким моментам, да?

В.Н.: Угу.

А.С.: Значит, приехали мы на станцию. Там, перед… там, где написано “Чернобыльская АЭС”, большой плац такой, площадь построили и офицеры, которые там, там проживали в этих, в бункерах… Постоянно и штаб был, и какие-то офицеры там, каждый что-то, чем-то руководил. Ну и вот нас по группам, по взводам построили и – задание: “Вам туда-то, в такую-то работу, вам туда-то, такую-то работу”. И мне и еще такий, Бортник Николай, был вот он буквально неделю-две назад 40 дней исполнилось, он был командиром второго взвода, а я первого взвода. И мы, вот это ж двумя взводами, нам говорят: работа – устройство подкрановых путей. Это, знаете, вот тот высокий кран, с которого велся монтаж станции.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, этих, саркофага этого. Так вот он, этот кран, стоял со стороны развала четвертого блока. Там были и железнодорожный подъезд, пути и это, а, может, ну, да, наверное, ж был, что… Или мы устраивали это, завозили машины эти, КРАЗы, там, освинцованные, у одни прорези вот тут на лобовом стекле для глаз, и на боковых стеклах такие прорези, а то освинцовано все было, и они подвозили щебень. Подъезжали, высыпали, а мы со своими людьми были там, я и вспомнить не могу и как, где мы там, где-то в подвале прятались от этой радиации. Потому что светило ж там, естественно, очень сильно. Ну, и мы, поэтому надо было людей, а мы работали буквально по… первое время вот это ж здесь у нас можно было три минуты, мы померяли. Сбегал померял уровень, высчитал, нужно было поработать по три минуты. Поэтому и брал людей, мы парами тягали.

В.Н.: Угу.

А.С.: Бежим туда, говорим: “Оце роби”, – побежал назад, потом прошло три минуты, я беру новую пару, веду этих туда, этих забираю, и, таким образом, вот, мы работали. А эти солдаты лопатами вот этот щебень, который завезли машины, мы раз, ну, разсовывали, планировали для того, чтоб устроить, эти рельсы положить и поставить потом этот кран.

В.Н.: Угу.

А.С.: Так вот вот такой был мой первый выезд.

В.Н.: На станцию, да?

А.С.: Да, а потом дальше, в основном мы занимались дезактивацией помещений третьего-четвертого блоков. То есть, если, вот, внешне строилась стена, а еще одна стена между третьим и четвертым – решалось очень просто – пробивали дырку в потолке, сюда затягивали шланги и эти, станции эти насосные, ну, вы видите как на стройках они работают, этот раствор подавали туда, заливали это помещение, потом поднимались на следующий этаж, пробивали в той этой, пробивали в том, в потолке, и так мы, вот, прямо ряд этих помещений. Да. Вот, в основном, наша работа была. Ну, были еще такие работы как, этими, ленточные транспортеры подавали бетонную смесь, но она выпадает, на катки залипает и не дает крутиться, то тоже, как раз вот под разломами очень опасные ж эти излучения были, так вот то же самое, вот, водил людей, что разбить вот это, то, что там зашлаковалось, налипло, поразбивать, чтоб обеспечить этот. Ну, в чем смысл, как бы вот этого, нашей работы? У нас, наш батальон еще ж назывался не зря батальоном смертников. Мы… и тем более что подбирались, ну, как бы специально. Если эти, там, бригады были и такие и сякие, а то само название ж – специализированный батальон.

В.Н.: Угу.

А.С.: Поэтому у нас целая рота медицинская была, у нас очень много врачей, этих, санинструкторов и так далее. Ну, имеется ж в виду в боевых условиях, если что надо ж там…

В.Н.: Угу.

А.С.: Поэтому. Ну, военная машина ж так работает: если положено, там, написано “врач” – значит, врач. Ну, и врачи, в основном, использовались как дозиметристы. А вот эти ж хоть кто-то, кто-то был знаком, где-то служил в срочных, там, войсках как-то, кто-то с химией больше занимался, ну, химические производства, так, поэтому более-менее таких это. Ну, а смысл-то заключался в том, что вот заходим мы в это помещение. Нам надо обеспечить чистое помещение для того, чтоб строители смогли максимально работать. Потому что вот таких как мы можно еще назвать и привезти, и привезти, и привезти. А нужны специалисты рабочие, строители. Поэтому их надо было как можно больше, чтоб они не переоблучались. Потому что стояла норма 25 рентген, и если командир допускает превышение, это значит надо, там, обосновать, оправдать, или, чтоб не допустить 25 рентген, ты выезжай – приезжают новые. Так вот надо было это помещение продезактивировать. Каким образом? Если просто так, как мы говорим: то водичкой полил – и ладно, воно не помогало ничего. Нужно было только тряпками стереть эту пыль со стен, с пола, тогда уровень радиации уменьшался.

В.Н.: Угу.

А.С.: Так вот, в основном, мы оце ж и так и работали.

В.Н.: Это вот именно на станции надо было постоянно?

А.С.: Именно на станции, вот как раз мы именно эту стену строили, занимались дезактивацией этих помещений.

В.Н.: И сколько у вас выездов на станцию? Или вы так не вспомните?

А.С.: Он у меня записано.

В.Н.: Записано, да (смеются)?

А.С.: С 14 июля по 14 августа работал в особо опасной зоне, зоне номер 3, это как раз, вот, оно вот это и было.

В.Н.: И каждый день на станцию вас вывозили?

А.С.: Да, каждый день.

В.Н.: Или были выходные какие-то?

А.С.: А какие выходные? Разве ж там можно было выходных, там то.

В.Н.: А как, вот, вообще, можете, вот, рассказать, как у Вас был вот распорядок дня, да. То есть, Вас подняли, Вы поехали на станцию, выполнили работы, вернулись в Ораное, да, где Вы жили?

А.С.: Да, да, да. Вы знаете, я организацию работы, не знаю, как в других там подразделениях, а наш батальон не ощущал… Я считаю, что высокая организация была. Во-первых, дисциплина существовала. Главное наказание было: если провинишься – не поедешь на станцию, не пущу на станцию. Поэтому ходили все как шелковые. И старались, ну, люди ж понимали, мы ж, мы ж и беседы вели, и разговаривали, и все эти дела, что как можно меньше получить дозу. А каким образом меньше? Работу, поставили задание – задание надо выполнить. Значит, можно там сидеть курить или прохлаждаться, а можно его сделать. Поэтому если мы, надо было за полчаса сделать, то с гарантией за 15 минут это было выполнено; если можно там три минуты поработать было в этих уровнях – за полторы минуты воно вже виконувалось. Потому что люди, ну, не щадили себя никак. Вот это оттуда выходили и утомленные, и в поту все, и выжатые, потому что каждый старался.

В.Н.: То есть, в принципе, все понимали?

А.С.: Понимали, конечно. От физики я не умру, а от того я могу получить вот эти дела. Ну, вели как положено и службу, как и приписывается: и дежурство, и уборка, и столовая, и у нас помывочная прекрасная работала круглые сутки там. Нормально все, все как положено.

В.Н.: Как вообще с питанием было?

А.С.: С питанием великолепно было. Я, не знаю, я ж говорю, что я так по жизни, там, на две с половиной копейки в детстве жили, студентом будучи – картошка-сало, то, что…

В.Н.: Из дома передавали.

А.С.: Поэтому лишнего я никогда не ел, а там кормили просто до отвала. И причем соблюдался режим, ну, сохранить его незараженным. Привозили в больших металлических коробках, ну, типа колбаса, я не знаю, так вот она, если б ее в этот пакет, так она бы, а то такая же колбаса, только в металлических этих…

В.Н.: Упаковках.

А.С.: Упаковки, банки обычные, да. Вскрываешь, там нарезаешь эти… Банки персики, я их никогда не знаю, консервированные. Ну, всего, всего полно. Консервы, в основном консервы, закрытые герметично, чтоб не было заражения, попадания и так далее.

В.Н.: Хорошо, а скажите, пожалуйста, вот, какие были отношения в самом батальоне? То есть, подружились ли Вы там с кем-то? Вот как Вы вообще проводили там время? Ну, Вы ж все равно не только работали?

А.С.: Конечно, да, да, да. Ну, а как же, все дружили и беседовали, и проводилось… Ну, может быть, вас этот вопрос заинтересует. Были, было очень много, меня тогда еще этот волновал вопрос, ребята из, которые отслужили срочную службу. Ну, то вот есть специально, ну, мы говорим, вы знаете, о тех, которые срочную служили, и им приказ, они приехали, как бы здесь выполняли. А те, которые были уже, которые уволены…

В.Н.: Угу.

А.С.: …в апреле, в марте, в январе, там, восемьдесят шестого. Но и они их же притащили вот сюда. Были у нас, у меня во взводе, в частности, ребята из России, с Урала. Вот с ними беседовал: “Как вы, по какому принципу?” Я не хочу сказать, что все они так, с России приезжали, потому что если нужен специалист, они не смотрели на эти дела. Но вот такие, как мы, не моложе 33 лет, у кого трое детей, кто холостяк вообще из которого нічим, нічого не візьмеш. То есть вопрос, как бы, репродукции, сохранения здорового поколения был там. Я не думаю, что и здесь не было таких, как бы, установок, что… Но кто их выполнял, каким образом? И эти военкоматы кого могли поймать, того и отправляли. И вот эти ребята, молодые, после армии как раз больше вопросов от них было: “Товарищ лейтенант, так а как буде, а як же ж я там, вот, жениться, а как же ж там, чи я смогу вообще хоть жену удовлетворить? А могу, а как же дети будут, а как же?” Ну, у нас, что мы толком могли сказать? Даже врачи, я ж говорю, которые по идее должны бы, умели бы, знали бы, и они не могли толком мне ничего ж объяснить. Знали, что будет поражение, а как его лечить, как его уберечься? Ну, у нас там на деревце петушок и 2 чи 3 курочки там жило. И мы оце ж, как бы, основной пропагандистский трюк был: “Так посмотри, он петушок, ты понаблюдай, сколько за день он на эту курочку залазит”. Ну, петушок забирался. Таким образом у нас как бы вот эти тревоги, эти гасились.

В.Н.: Успокаивали?

А.С.: Да, а так мы, так мы понимали это, да.

В.Н.: А вот за этот месяц как вы вообще, вот, проводили досуг? Показывали ли вам кино какое-то?

А.С.: Да, кино.

В.Н.: Может, кто-то приезжал?

А.С.: Кино постоянно, приезжали эти артисты, и украинские, и российские, и Пугачевы, и Леонтьевы, і кого тільки…

В.Н.: Вы прям попали, видели там Пугачеву, Леонтьева?

А.С.: Я уехал, а ребята мои…

В.Н.: Нет, а вот именно вот когда Вы были?

А.С.: Ну, я не помню кто, но были, да, были, но кто приезжал не помню. Были, постоянно было. Эта тема постоянно была. И вопрос, опять же, мы говорим, к соблюдению, вот, защиты, да?

В.Н.: Угу.

А.С.: Я считаю, что было правильно. Во-первых, мы, когда приезжали на станцию, нам обязательно, вот, группа, да, количество человек и из расчета на того, сколько на человека – пойдите получите воду. Мы шли сначала два ящика, там три ящика, смотря сколько людей было, мы брали эти воды. Впервые я вообще узнал о существовании даже наименований минеральных вод, которые они существуют. Мы-то их перепили все. И вот это ж в стеклянной таре, закрыто, и мы брали эту воду, потому что ж другой воды нельзя было пить, а вот эта жара, вот эти условия работы, и мы вот там пили. Значит, ехали мы в спецодежде. Ну, вернее, в том, в чем мы там ходили, туда ехали. Потом шли выбирали мы себе помещеньице, ну, и мыли, и такое, самое чистое, и вот в этом помещении мы находились. Уходили на работу, потом водили на объекты, а тут концентрировались. По окончании этой рабочей смены шли – душевая там была. Значит, она была разделена на грязную и чистую половину. Снимали, все грязное оставляли, купались, переходили на чистую сторону, одевали чистое и ехали в часть назад. В части, опять же, у нас, я ж говорю, помывочная вот эта баня – не баня, но в душе постоянно.

В.Н.: Угу.

А.С.: .И кто не ленится, кто хотел, постоянно – оттуда приехали, запылились, опять шли мы туда, каждый день купались. Каждый день купались. Значит, ну, из средств защиты: поначалу переодевались, то была станционная, белые одежды, потом ее не стало, обычные армейские. Ну, лепесток. То говорят недостаточно, а другого, в общем-то, и не надо было. Почему? Потому что – что такое гамма? Гамма-излучение – это проникающая радиация, ее и вот тот свинец, практически он не задерживал. Бета-излучение – это частицы более активные, влияющие на, ну, вызывающие, инисционные поражения, но пробег у них там несколько сантиметров, да? И через одежду он не проникал. А альфа – те вообще, он даже если на кожу, он и кожу не может, но при попадании этой частицы в организм или через кожу – сильнейшее, это фактически реактор.

В.Н.: Воздействие, угу.

А.С.: Поэтому, вот, закрой тело, закрой дыхание, органы дыхания, и ты будешь обеспечен. Другое дело, что как мы к этим относились, да.

В.Н.: Как (смеются)?

А.С.: Ну, кто понимал это дело, тот правильно соблюдал и слава Богу, там, ну, во всяком случае. Если вы хотите, я вам могу, ну, конкретные примеры привести, как там что случалось.

В.Н.: Да, конечно.

А.С.: Да. Значит, вот, ну, вот это мыть, я ж говорю, це ж одно дело, были еще такие работы, у нас обдирали обшивку, пластик.

В.Н.: Угу.

А.С.: И стены и потолок. И вот это были очень опасные работы, потому что эта пыль как раз могла ж и в органы дыхания, и на кожу, и куда. Поэтому к ним еще, при выполнении таких работ выдавали, ну, как вот то, красноармейцы в это, в семнадцатом чи в девятнадцатом году, знаете? Такие шапка с наплечниками.

В.Н.: Угу.

А.С.: Да, есть, вы видели на фотографиях, они это. То есть, чтоб это если отсюда пыль сыпется, то не попала за шиворот сюда. Так вот еще и такое было. Ну, как бы, вот смотрите, что получалось? Если эти строители имели при себе…

В.Н.: Карандашики?

А.С.: Да, карандашики, вот, дозиметры индивидуальные, они наиболее точно, как бы, могли фиксировать. Мы же пользовались прибором ДП-5а. Я захожу в помещение или посылаю дозиметриста, он делает замеры, мне докладывает, я высчитываю, сколько времени здесь можно поработать, и людям даю команду такую-то работу выполнять, столько-то минут можно поработать. Ну и так, вроде ж оно, как бы, вроде бы…

В.Н.: Угу.

А.С.: Если, допустим, я померил: тут 10 рентген, а мне можно получить 2 – мы с двух рентген в день начинали, такая доза была допустимая – понятно, посчитал и все эти дела, там. Разные были уровни, по-разному работали. Ну, в основном, вот, такие были сначала невысокие уровни в этих помещениях. А потом как-то командир, ну, строитель, прораб, говорит мне – мы выполняли их работу, он мне давал задание: “Такое-то помещение продезактивировать”.

В.Н.: Угу.

А.С.: А то говорит: “Вот там ходим мы…”, с 3-го, между 3-м и 4-м блоком такая арка длинная была, по этой тоннель, вернее можно сказать, и по нему туда и транспорт ходил, вывозили вот эти, ветошь эту, и графит этот, и, в общем, всякий хлам оттуда ж по этой вывозили. Значит, и, а мы переходили, вот это ж или заходили по этому тоннелю, вот так заходили, а потом в 4-й небольшие ступенечки подымались, ну, цокольные, на первый этаж, и сюда тогда уже шли по маршевым лестницам. А тут как раз возле этих лестнички лежал электродвигатель. Ну, солидный двигатель со станиной, тяжелый. И говорит: “Убери его”, – уже ж мешает им. Ну я сразу хочу сказать, что видел как эти врачи, вот, дозиметристы, пусть не в обиду им будет сказано, но вот он мало того, что тут померил, найдет в комнате наиболее безопасное место и вот он в этом месте всю смену может находиться. То есть, он понимал и нашел, и тут стоит. И были случаи, у меня не было, слава Богу, но говорили, что, то есть я, честно говоря, дозиметристу не мог поверить: сходил ли он туда проверил или вышел, постоял и мне сказал, потому что у него такая работа была, он там не работал. Поэтому я или повторно, брал прибор, сам шел проверять, или не посылал их, а брал сам этот, шел. Ну, и вот тут же, взял этот прибор, меряю – с одной стороны где-то, смотрю, 50-т рентген, с другой – больше, больше, уже 100 рентген, и за 100 рентген, да что такое? Я бегом к нему, говорю: “Слушай, что такое?” – “Да что ты мне рассказываешь? Як воно может быть?” Хватает свой прибор, а у них еще ж кроме этих накопителей еще ж были и эти… Так же приходит, давай мы мерить, мерить дальше, а там лежит мешок…

В.Н.: Угу.

А.С.: …непонятный, в грязюке, не видно ничего. А оно, видать, было как, как устроено? Что ехала машина, видать, перегружена, и мешок этот свалился, а все ж там поливалось водой. Мы без конца вот эти решетки, приямки, обувь постоянно и мыли, мыли, мыли, мыли.

В.Н.: Угу.

А.С.: И тут оно все в грязюке, пусть она грязюка, главное, чтоб не пыль. И, видать, колесом тогда его раз, тот же мешок, ляпнуло, и он уже замаскированный лежит. И не знаю, сколько он там лежал, тот мешок, мы через него оце тягали свое хозяйство, а потом на петушка будем обижаться, и слава Богу. Ходили-ходили, ну что делать? Звонит он этим, командованию туда, говорит: “Так и так, тут высокий уровень, мешок, вот, с радиоактивностью”. Присылают БТР с манипулятором.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, манипулятор посмотрели, что пластиковый мешок, если мы его этой, тем более одна часть открыта мешка, мы подымем, разорвем, мы тут такого наделаем. Что делать? Поехали они назад, приезжают – на тросе лист металла там, такие, на полкомнаты притягивают: “Давайте мы нагорнем этот, цей мешок и вот так же и потянем”. Ну, это у меня такой первый случай был, что уровни, вот, высокие. Ну, я построил, я человек демократичный, там, я всю там говорю: “Так, ребята, мы, так и так, уровень очень высокий, мне нужно два добровольца. Добровольцев прошу сделать два шага вперед. Шагом марш!” Виктория, оно, когда я вспоминаю, у меня вот тут шось сжимает. Ни один не замешкался, ни один, ни на секунду! Все как один. Ну, тогда я взял два крайних, лопатами нагорнули, увезли. Потом по этому поводу было расследование: вот это ж, особист там разбирался, как оно могло так случиться, получиться, что то-се. Об этом писали и в этой, написали там же, многотиражка.

В.Н.: В газете, да?

А.С.: Да, ну, армейская.

В.Н.: Угу.

А.С.: Многотиражка, и вот то в газете, заметочки столько, но была публикация, что вот так и так. мне потом благодарность там еще объявили по этому поводу. Вот такой случай. Такой случай был: меряем мы, да? Вот пол рентгена, ну, нормально – пол рентгена, 2 рентгена можно получить, 4 часа можно работать. Ну, спокойно работаем, то-се, там. И вот эту ветошь, которой мы мыли помещение, ее ж куда-то девать надо. Так мы вот, выдавались такие плотные, из плотного полиэтилена мешки, мы в это, в мешки запихивали эту ветошь, а потом в конце смены забирали ветошь, грузили в машину, машина увозила. Приходит один парень и жалуется – попа чешется. Давай в санчасть, снимай штаны – красная, радиоактивный ожог. “Ты где был?” – “Да нет, я нигде, ну…” – “Давай вспоминай”, – давай раскручивать. “Да нигде, всюду с людьми был”, – да то, да се. Вспоминал, вспоминал: “Ну, сигарету выкурил”, – насидел на мешке, сел на мешок, выкурил сигарету.

В.Н.: Кошмар.

А.С.: Потом, нам нигде не доходило, вы понимаете. Вот опять же, к чему особая, вот, я считаю, ценность ваших вот этих интервью, ценность того, что проводиться, что – по крупицам собрать какие-то сведения и какие-то данные, которые бы легли, смогли бы обеспечить людям и, вот, как вести в таких условиях, и как после того, и как психологически, и как там – ну, масса вопросов. Те, кто умеет обобщить эти данные, должен, может, получить колоссальнейший опыт, причем опыт не только для Украины, для всего мира.

В.Н.: Конечно.

А.С.: Так вот потом же, я уже, на следующий день пришло мне в голову: собрали эту ветошь, вот тут было пол рентгена, как мы и с пол рентгена мы считаем, что, вот, сколько мы получили дозу ж эту, все дела. А потом, думаю, померяю я этот мешок – а он 50 рентген светит. Получается, что когда оно рассыпано, рассеяно – это одни излучения, а когда собраны вместе – это вторые излучения. Поэтому, вот, мы там всегда смотрим и показывают, и по… есть кино и люди: “А ось мы эту технику зараженную в кучу сложили”. А что мы сложили? Что мы сделали? Мы опять, получается, что собрали в кучу и усилили, увеличили вот эту поражающую способность вот этой техники. Может быть, а это не опыт для будущего? Там, где и таких случаев, что его надо наоборот как-то рассеивать, не концентрировать, а, как бы, по этим убирать. Но, а теперь, вот считаем, как вы говорите, эти, радики. Считал-то я на 0.5, а он, каждый солдатик этими руками вот эту пылюку, грязюку вымазывал, во-первых, на конечности сразу ж у него какая, а оно ж никуда с этой тряпки не девалось. Он-то ее…

В.Н.: Ну, да.

А.С.: Так вот такие случаи были. Потом был такой случай, например, посылают меня к той же, туда, во вторую половину, наверное, мая, и как раз до пребывания, что я уже ж… Поначалу, может быть, я и кинулся выполнять, а тот говорит: “На девятом этаже…”, – как раз развал, мы там іще заглядали, стены уже не было, ми іще заглядали туди вертольот подивитися, який упав. – “Вчера, – говорит, – там, работала бригада, они там домыли, щось до 5 рентген чи щось таке, а давай сегодня, и мы там уже ж будем подыматься”. Ну, я беру прибор, поднимаюсь на тот девятый этаж, захожу оттуда вот как до сюда, я больше не дошел – прибор у меня зашкаливает.

В.Н.: Угу.

А.С.: ДП-5а – максимум 200 рентген на первом профдиапазоне, 200 рентген в час светит. У меня прибор зашкаливает. Я выхожу ж и к нему, к прорабу, говорю: “Ты знаешь, я своих людей не пошлю в такие уровни”. – “Ты что, разве можно, а задание?” – ну, оно ж действительно жестко спрашивалось. Хватает он опять свой прибор, пошел. Я уже там стою на входе, а он сюда опять так же, до того места дошел, выскочил, спускаемся вниз. Сколько я получил, вы можете сказать? И я не могу, и никто не может. А у него-то накопитель был. Он накопитель снимает, ставит показания, тут же хватается за телефонную трубку и кричит: “Шлите мне замену, я дневную свою дозу получил”. Так вот достаточно было вот это.

В.Н.: Идти пару метров.

А.С.: А смысл какой? Был ветер отсюда, из-за стены.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ночью он повернулся, стал с 4-го реактора, как раз развалом сюда, и что он сюда нанес? То ли мелкие частицы, то ли крупные, то ли пыль, то ли… мы ж не знаем там. Так вот такие ситуации там были. Да.

В.Н.: Хорошо, сделаем тогда паузу.

Аудио №2

В.Н.: Сегодня 29-е декабря 2017-го года, находимся мы в городе Сумы, в помещении сумского “Союз Чернобыль”, и продолжение разговора с Андреем Ивановичем Сычевым.

А.С.: Вспомнил еще такой эпизод: мы выезжали на станцию, автобус у нас был.

В.Н.: Угу.

А.С.: Закрытый. Ездили через, ну, по центральной дороге через Дитятки – это контрольно-пропускной пункт на 30-километровой зоне, потом Чернобыль, и такой Копачи еще непосредственно перед станцией, но там тоже пункт ПуСО был, санобработка.

В.Н.: Угу.

А.С.: Первая санобработка, которая проводилась при выезде со станции. Ну, и, на, я еще недели полторы, наверное, вот поездил, и наш автобус уже не стали пропускать. Потому что его уровень загрязнения настолько был, что он просто не отмывался и так называемая еще наведенная радиация – потом сам металл уже при бомбардировании этими гамма-лучами изменяет свою структуру, ну, химические преобразования, и он уже, сам металл становится радиоактивным.

В.Н.: Угу.

А.С.: Но его убрали. Вот это ж в могильники ездили, увезли. И мы стали ездить на открытых машинах, ну, брезентом затянутые. Но, опять же, долго нам не пришлось поездить, нас стали выпускать оттудова ну очень долго. Если, вот, заканчивалась смена, допустим, в 3 часа, то иногда мы возвращались в 7, 8 вечера, а то и позже, потому что машины уже не могли отмыть на этих пунктах спецобработки. Ну и, конечно, по согласию всех, водители узнали дорогу окружную, при согласии и командиров, и нас, и, ну, мы нашли более короткий путь. По… в тридцатикилометровую зону заезжали, там, Пески, там, еще какие-то, не помню, населенные пункты, в гугле можно посмотреть, она там дорога есть.

В.Н.: Угу.

А.С.: И выезжали между «рыжим лесом» и Припятью. Так иногда через саму Припять переезжали, а иногда между «рыжим лесом» и этой Припятью, есть там дорога, такая Янов.

В.Н.: Угу.

А.С.: Станция там или как-то. И там всегда мы, как бы уже ж приноровились. Ну, вы понимаете, что такое, если эта дорога постоянно мылась, асфальт и так далее, а там по пыльной, по это. Но, что интересно, никто из нас и не возразил, и были благодарны, что мы хоть вот такую дорогу нашли, то есть...

В.Н.: Чтоб быстрее добраться, да?

А.С.: Ну, быстрей добраться, быстрей это. И самое главное, я ж говорю, ну не было никакой паники у людей, не было роптания, не было нарекания, не было чего-то такого, чтоб: “Вот, тут нас гробят, вот, мы умираем, вот мы...”, – так, как сейчас, вот, плачем, считаем себя жертвами. И как раз… Ну, может, мне так повезло, что я очень благодарен тем ребятам и тому моменту, что я как-то, вот, действительно открылось мне, что вот это настоящие люди. Не псевдоэлита, не те, что, как бы, называют себя, как бы там им не хотелось. Но не зря я говорил и, может быть, много времени уделил, вот, и своим родителям, и тем людям, которые, вот, незаметным, выполняющим ежедневную свою работ. Но, в принципе, в обществе, по большому счету, история показывает, что они определяют и уровень жизни, и сознание у общества, и его движение, и, ну, и все, что с этим связано. А, как бы, до или после, ну, меня перед Чернобылем, я скажу, это не только мое, а у меня такое ощущение было, что в целом общество было очень, жило в каком-то напряжении.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, хотя бы из того, что в тех же троллейбусах, автобусах, добираясь на дорогу, я не помню такого случая, чтоб, ну все прошло… люди улыбались, люди, как бы, дружески относились друг к другу. Как-то вот такой дружественной атмосферы никогда не было: тот на ногу наступил, тот кого-то толкнул, тот… А как там не толкнуть, если как селедки всегда набивались, ну, такие условия были. И вот это. Потом на работах обсуждалось, ну, в домашних условиях, вечно перетиралось и как мы живем, и что мы живем, и что это такое, и куда мы идем. Ну, вы знаете, какое снабжение было. У нас в городе, например, вот, Сотня, мы по которой вчера проходили, тут центральные магазины у нас были. И весь город, если надо было колбасы купить, то ехал сюда. На окраинах, так на каких окраинах? 200 метров уже – и невозможно было в любой, ну, так как, вот, в любой момент приобрести, его просто невозможно было. Поэтому все сюда стекались, здесь покупалось, здесь развозилось. Но очереди, кому досталось, кому не досталось, кто-то недоволен был, что колбасы не досталось, кому-то водки не досталось, кому-то хлеба, но, во всяком случае, вот. Потом уровень оплаты, вы знаете, был, он и сейчас, я думаю, что не очень изменился, ну, и тогда ж. Работай – вот ставка тебе там или какой-то тариф, и не работай – то же самое. И получалось, что работало меньше, в одинаковых условиях было больше, это тоже как-то. То есть, ну, может, ну, опять же скажем, это конкретно для каждого человека, я был психологически, ну, не в лучшем состоянии.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ходил, я все, что положено, выполнял и по работе, и по семье, там, и по… Но, вот, такого ощущения жизни, радости у меня не было. И казалось, что, ну, идем мы, как бы, в тупик, и в темень, и светлого ничего нету. Так вот, после Чернобыля это у меня изменилось кардинально. Изменилось в каком плане? Что я как раз увидел вот этих ребят, ну, я считаю, это душевно, духовно, ну, люди проявили себя. А всегда проявляются люди в каких-то сложных условиях.

В.Н.: Угу.

А.С.: Причем я ж, тоже, там вот в начале говорил, что, ну попали на, бессеребренники, не умеющие отбиться, не имеющие связей, просто понимающие положение вещей. Мне в этом плане очень повезло. И я с тех пор, как бы мне не приходилось и в семейных условиях, и в работе, и вообще по жизни, я живу с оптимизмом. Живу с оптимизмом и я всегда так говорю – стержень любого общества, не только нашего, есть вот такие люди, как были чернобыльцы. Пока будут такие люди, какая бы там не была власть, какие бы правители не были, и нация, государство, страна будет существовать. Если сломаются эти люди, никакие предводители нам не помогут.

В.Н.: Угу. Скажите, пожалуйста, а как Ваша семья отнеслась, вот, к Вашей командировке в Чернобыльскую зону?

А.С.: Ну, в принципе, спокойно.

В.Н.: Спокойно, да? Они Вас не боялись отпускать?

А.С.: Ну, а что бояться, как бояться? У меня жена, двое детей, сын и дочь были, в принципе, по этим вопросам – нет. А так, а тем более, когда, ми ж їхали не было никаких постановлений ни по оплатам, ничего, а оттуда тем более привез 7 окладов, так были, как бы…

В.Н.: Обрадовались, да?

А.С.: Да, обрадовались, там, что-то смогли приобрести, ну, в таком-то. По семье так нормально.

В.Н.: А, вот, скажите, пожалуйста, с теми людьми, с которыми Вы были в Чернобыльской зоне, Вы после этого с ними отношения поддерживали, поддерживаете, вот?

А.С.: Ну, те, офицеры, с которыми мы ехали, вот я называл 18-ть, ну, они были из области, из разных районов, а много было из Сум. Ну, вот, из, ну, нас шестеро было, мы каждый год и 26-го, и 14-го, и так созваниваемся, и встречаемся, и поддерживаем.

В.Н.: То есть до сегодняшнего дня?

А.С.: Да, до сегодняшнего дня.

В.Н.: Угу. А было ли к Вам какое-то вот особое отношение как к человеку, побывавшему в Чернобыльской зоне, вот когда Вы вернулись, со стороны родственников, коллег, там, соседей?

А.С.: Со стороны… Ну, двоякое, ну, как бы, разнообразное, скажем так. Те, кто понимали, те, что оценивали – прекрасно относились и понимали, и понимают, и до сих пор говорят, что да, вот, это люди, не я конкретно, и не то, что. Но это люди, которые, вот, защитили эту мирную жизнь, дали какую-то возможность – хорошо или плохо, это от нас зависит – жить, благосостояние и так далее, понимают. Тем более, я ж говорю, у меня, вот, и по работе, и в трудовой книжке у меня там записали, и штампы поставили, и никаких вопросов не было. Но а уже потом попозже были уже. Вот когда обращался к руководителю с заявлением, была у меня материальная, как бы, необходимость.

В.Н.: Угу.

А.С.: Написал заявление: “Прошу, вот, как чернобыльцу…”, – там, думал, ну, оно ж, какая-то поддержка будет в этом плане. Ну и что? Пришел с этим заявлением, крутил-крутил и говорит: “А я тебя в Чернобыль не посылал”. Было и такое.

В.Н.: Понятно.

А.С.: Я бы шире по этому вопросу хотел сказать. Вот смотрите: родился я 12-го декабря. Получил массу поздравлений, звонков, от друзей, родственников, от фейсбучных друзей, от других сообществ – очень много. Я, в общем-то, к своему дню рождения отношусь, ну, во-первых, стеснительно, мне даже вот эти поздравления… Мне достаточно, ну, если там: “Привет, с днюхой!” – все, крапка. А когда эти длинные речи, то меня… Ну, так я это, и при чем я и на тех, которые позвонили, и на тех, которые не позвонили – у меня абсолютно ровные отношения. Но люди считали нужным позвонить, позвонили. 13-е – день ангела.

В.Н.: Угу.

А.С.: Часть из них тоже позвонила, поздравила с днем ангела. Следующий день – 14-е декабря.

В.Н.: Угу.

А.С.: День ликвидатора. Ни единого звонка. Ни от друзей, ни от родственников, ни от кого-то. А вот тут меня уже и возникают мысли: “Почему так?” Ведь ко мне вчера и позавчера отнеслись очень хорошо, а почему сегодня… А я считаю, что в этот день бы как раз люди в Украине, во всяком случае, должны бы вспомнить этот день, ну, не знаю как, чтоб оценить, что в этот день люди что-то сделали, которые дала возможность продолжать жить моим детям, моим внукам, моему государству, моему народу и так далее. Так вот, вот этот для меня как раз и вопрос: “Почему так?” Рассуждаю почему. Во-первых, смотрим так, что люди не понимают. И вот, я очень рад тому, что, чем вы занимаетесь, потому что вижу в этом величайшее деяние, которое должно оставить, остаться в истории, чтоб люди из этого могли делать выводы. Я не понимаю вот этих простых людей, которые, ну, не могут или уже забыли, что если бы не было, ну, не предотвратили, еще ж оно ж не закончилось то, что там укрыли, то, что убрали, но мы же предотвратили последующий этап, термоядерную реакцию. Если бы она, этот реактор туда проник, обвалился б в эту воду, возникла б термоядерная, термоядерный взрыв. Об этом же все знают и все говорят, и все при желании можно найти документы или сведения о том, что Киев, правительство, готовилось. Уже все ж бумаги были, все документы, все, подготовка шла переезжать правительству, менять свою столицу на Днепропетровск, а даже рассматривался и Симферополь. То есть, получается, если не вся Украина, то как минимум пол-Украины было бы ото, тот же Чернобыль. Так этим простым людям не было б не то, что, вот, сейчас где жить, не было где оту картошку вырастить, невозможно было бы. То есть, эти не помнят, не хотят помнить. Те, которые миллионы, миллиарды, те, которые набивают себе карманы, вот эти жлобы стараются забыть сами и стараются вести себя так, чтоб и народ не помнил. Вот такой маленький пример.

В.Н.: Угу.

А.С.: Оця 851 постанова совмина недавно была, вы знаете, на сумском сайте небольшенькое коммюнике было. И начинается: сумским чернобыльцам, выполнявшим работу по устранению аварии на ЧАЭС, пересмотрят пенсии. Вы вчитайтесь, вдумайтесь: «выполнявшим работы по устранению аварии». Меня, вот, как иголкой кольнуло. Так этих аварий десятки каждый день: то по электричеству, то по сантехнике, то по… вода порвалась, то тепла нету. «Выполнявшим работу по устранению аварии». Это разве не есть искажение фактов и утаивание? И второй момент, тоже меня: не разобравшись, не поняв, ссылкой на пенсионный фонд, что чернобыльцам поднимут, пересмотрят пенсии и так далее. Вы знаете, сколько там, кого коснулось этот пересмотр, но сказано было так, что я вот тут второй этот момент рассматриваю как, ну, раздражающий фактор. Потому что, к сожалению, и чернобыльцы ведут себя, увы, неправильно. Мы поднимаем: то мы жертвы, то нам дайте.

В.Н.: Угу.

А.С.: Мы только с этими лозунгами и выступаем, поднимите, пересмотрите нам пенсию, да, и добавьте льготы. Люди тогда нас, когда мы вернулись, вот вы говорите: “Как тогда?” Тогда было, как раз, большинство людей, редко кто действительно понимал и так говорил. А так, и в основном я это слышал от женщин, – так мы все чернобыльцы. Бо ж, вот, я пять окладов привез, чи семь было, – так мы все чернобыльцы, чего нам не дают? Так всіх накрило, так всім, но всіх накрило. Не всі поїхали и вы своих мужей держали не пускали, и вы кого-то отмазывали, вы как-то это… Ну, вот такие у меня по этому поводу мысли.

В.Н.: А вот скажите, пожалуйста, мы с Вами в прошлый раз, вчера Вы рассказали, вот, так сказать, первую часть жизни и Чернобыльскую часть. А вот, ну вот после возвращения, вот, можете, как продолжить свой вчерашний рассказ?

А.С.: Ну, работал я, как, не поменял, как бы, своих отношений. Я всегда работал очень добросовестно.

В.Н.: Угу.

А.С.: Причем, наверное, чересчур добросовестно. Я всегда на работу приходил, у меня руководитель был, позвонит: “Через пять минут выходи, едем куда-нибудь в район”, – там называет. Так я всегда дипломат носил, и в дипломате у меня зубная щетка, мыло, полотенце.

В.Н.: Всегда готов, да (смеется)?

А.С.: Всегда готов. Успевал только перезвонить жене: “Я уезжаю, там…”, – на два дня, на три дня, или, бывало, одним днем, но, во всяком случае, мы… То есть, я очень, считаю, и добросовестно, и, вы знаете, я бы вот это сейчас, уже ж иногда задумываешься, так меня за всю жизнь ни один руководитель не ругал, не ставил к стенке, не делал каких-то.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, по мелочам, там, так: “Да, вот ты, там, щось не сделал”, – но это не в форме агрессии, да, там, и вот унижения, и, там, как бы, поставить на место. Но работа есть работа: ага, ты не сделал, там, или не догадался, или еще что-то. То есть, доброжелательные, такие творческие отношения у меня были со всеми руководителями. Так я задал себе вопрос: “А почему они на меня, вот, ко мне так относились?” А потом нахожу ответ: “А почему они ко мне должны были по-другому относиться?” Я выполнял свою работу. Были общие задачи, общие цели, мы где-то решали, обговаривали, у меня ответственность вот такая, мои вопросы такие, я выкладывался больше, чем, ну, чем другие, скажем так или чем, как бы это. У меня масса инициатив была, я сам эти придумывал мероприятия, сам выполнял. Воно и не нужно было, может быть, дуже нагрузочно, но, во всяком случае. Ну, работал. А потом у дочери, вот, самой меньшей родился внучок, или у нее сынок, у меня внучок, и исполнилось ему, там, полтора годика уже. Ну, собираться на работу ж, или еще сидеть, или как-то начал, начал обсуждаться вопрос.

В.Н.: Угу.

А.С.: А я, ну, там, уже с руководителем у нас было так, я, скажем, вот, начальником ЖЭКа когда работал, у меня там была определенная ставка. Мы с женой, она, я начальником, она и бухгалтер, и паспортист, и все на світі.

В.Н.: Угу.

А.С.: Слесарь и электрик у нас в ЖЭКе был. И вот это ж потом мы еще дочечку, как бы, взяли. Так со своей зарплаты я ей давал, чтоб, ну, как бы она ж не бесплатно ходила. И не так, чтоб она работала, во всяком случае, то напечатать, то с компьютером там как-то разобраться, эти дела. И вот он, идут, время ж идет, дело идет, зарплаты людям повышают, а мне не повышают. Я принципиально ж не иду просить, я не ставлю вопросы. Проходит месяц, другой, третий, пятый, десятый, там. Дома строятся, причем много дома строятся с недоделками, когда сезоны пошли, девятый этаж – промерзают потолки.

В.Н.: Угу.

А.С.: Эти сантехника ставится такой, что мы когда людей заселяем, выписываем, ну, принимаем эти ордера, и сразу ж говорим: иди сначала на рынок купи арматуру, потому что ваши эти харьковские специалисты вот то ж подделку такую ставили, что только откроешь давление, и они разрываются. А мы устраняем вот эти ж.

В.Н.: Угу.

А.С.: Я не стеснялся никакой работы. Я там из этих подвалов не вылазил. На месте там работали все ребята, но зарплата у меня вот такая. Но у меня, я уже в конце концов достала не зарплата, а мы с женой на работе сутками. Домой пришли – я каждую семью знал: у кого там бабушка, у кого дети, кто больной, кому холодно, у кого порвалось, у кого что-то это, и мы вот это дома продолжаем планы как сделать людям.

В.Н.: На работе, да?

А.С.: Да, мы, и пришел, говорю: “Ну, так уже невозможно, давай…” – “Так а что, вот, промышленность поставляет… Что промышленность изготовляет, то я и ставлю”. – “Так тогда давай я возьму на себя, буду обеспечивать фирму тем, что промышленность выпускает. Я знаю, кто выпускает качественное и будем ставить качественное”.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, и потом разговор за дальше и дальше ж заходит, и я говорю: “Ну вот почему, вот смотри, я сколько работаю, что я что-то не справляюсь, давай посчитаем ту финансовую или экономические составляющие, что тебе это не прибыль?” – “Да ты что, мне ж дуже выгодно”, – по чужим ЖЭКам передавать то, что он… это было очень накладно. “Так вот, говорю, почему ж ты мне зарплату, вот, всем уже в два, в три раза повысил, а у меня как была 400 рублей, так воно і є”. А людям уже по тысячу двести, по полторы платил, начальникам таким же, как я. “Так а нахера тебе? У тебя ж пенсия”. Я говорю: “Виктор Михайлович, давай чтоб я, ну, не переживал, уйду”. Он: “Да нет, давай, я оце, пиши, все, что скажешь, я отам переделаю, я их то-се”, – ну я знаю, как оно, сейчас сказать одно, а сделать другое.

В.Н.: Угу.

А.С.: Поэтому я вот то ушел, и потом уже ж, а жена каже: “А я не представляю себе, как я смогу вообще без работы быть. Я буду тут долго”. Ну, это, так я говорю: “Ну ладно, идите с дочечкой работайте”. После меня сразу увеличились и зарплаты вдвое, и штаты втрое, и машину дали, а то я на своей тоже ж ездил. Ну, короче, это, и я с тех пор… И вы знаете, первый день они на работу ушли, а я собрался на дачу. Думаю, поеду, дома никого. Вышел на остановку, это ж не время пик, а уже туда часов 9-10, транспорт реже ходит. Моего транспорта нет, сижу, сижу, сижу, сижу, думаю. А потом глядь на часы – уже минут двадцать прошло, а моего транспорта нет. И я себе так удивился, думаю: “А почему я так спокойно себя веду?”

В.Н.: Не спеша, да?

А.С.: Так я перешел в другое качество – мне некуда больше спешить, я должен жить, вот, для себя. Ну, как для себя? Во всяком случае, не быть под прессом этого времени и чьих-то забот. И поэтому я буквально в тот же день, вот это меня, очень я перестроился, я стал планировать свою жизнь совершенно по-другому. Жена еще долго ходила. В конце концов у меня, уже я оце ж с внучком остался, сижу с ним, мы с ним очень подружились. Пуфики у нас такие мягкие есть, и я сажусь на цей пуфик, а он между, к спиночки ко мне прижмется, це ж сидим и читаем с ним сказки. Мы целыми днями читали. Потом он уже подрос и он так привык, вечером: “Дед, читай!”, – он еще и говорить там только начинал два-три слова: “Дед, читай”. И вот это ж я уже засыпаю, а он все равно: “Дед, читай”. А бачить, что я замедляю, он: “Дед, читай”. Утром встали – “Дед, давай читать”. И вот с ним, ну, а потом на прогулке. То есть, я считаю, что этим разве не должен кто-то заниматься? Тем более, что я знаю как в моем детстве, если в семье родился ребенок, мать туда-сюда, там, не знаю, у кого сколько получается времени, покормила, а потом передает. Бабушка уже не ходит на работу, потому что садиков тогда не було, а уже занимается, вы видели, наверное, на тех фотографиях…

В.Н.: Угу.

А.С.: …и я, и двоюродные сестры, и мы вот это с той бабушкой жили. Поэтому, как бы, оно привычно, и я считаю, что вот так. А потом уже с той дачей. Ну, мы очень любим копаться в земле, нам там хорошо. И жену ж… переехали мы с этим, с внучком туда на дачу, там уже с ним живем, а бабушка ж ходит на работу. Мы с дачи ее провожаем, там встречаем. Ну, потом уже я начал роптать, говорю: “Вот что ты ходишь?” – “Ну не могу я бросить”. “Ну что ты хочешь, чтоб похоронил начальник тебя бесплатно? Так не дождешься”. Ну, в конце концов я ее таки уговорил. И с тех пор мы, вот, где-то, ну, с двухтысячного, там еще и ходила она на работу года три, а я, ну, уже на работу и не ходил потом. Но мы постоянно летом как потеплеет, переезжали на дачу, и пока холод нас там не выгонит.

В.Н.: Угу.

А.С.: Потом я в дом природы пристрастился ходить. Увидел, вот, ну, пришел, как бы, узнать, что там. Оказывается, такие же как я люди, услышал ихние рассказы, разговоры. И, ну, я же не то, что где-то, вот, только начал этим заниматься, мои родители занимались, я видел, как это обрабатывается, что это делается. Но когда услышал, какие у них урожаи, какое это качество, какое это то-се, думаю: “Так а что, я не могу это?” Начал глубже поднимать литературу, интересоваться, общаться с людьми, как делать, что делать. Ну, я вам скажу сразу, урожай в два, в три раза выше. А там потом еще при доме, дом природы клуб органического земледелия работал. Ну, как я без органического, когда вник, во-первых, в суть этих вопросов, смысл этого органического питания, технологии органические. Ну, и естественно, я туда переключился. И я вам не зря вчера, вот, показал вот эти вот фотографии. Вот мы своими руками, с любовью, как бы, с энтузиазмом, там вот это все делаем. Это высочайшую приносит мне и удовлетворение, и я знаю, что продукция наша высокого качества, мы не применяем химию.

В.Н.: Угу.

А.С.: Мы украшаем землю, и рассуждения наши, и мы, у нас там целый день радость, мы… А природа меняется быстрее, чем люди, так и вот целый день мы только друг друга и зовем: “Посмотри, Люда, ты посмотри, вот, это расцвело, вот это щось так случилось, там щось так…” То есть, ну, тем более, я ж говорю, с таким уже оптимизмом после Чернобыля вообще на жизнь смотрю, и вот эти радости – ну, непревзойденные. Тем более, це ж не просто так сказать – эмоции. Я четко знаю, что энергия, подпитка человека и здоровье его зависит от земли, от растений, от плодов, от солнца, от звезд, от животного мира, от растительного мира. Ну, это отдельная тема, я бы, конечно, мог, как бы, просидеть…

В.Н.: Много рассказать.

А.С.: …про любовь рассказать, поэтому я, у меня в душе постоянно, вот… Я в шестом классе как влюбился, об этом никто не знал, и до сих пор она даже этого не знает, но я с обожанием, допустим, смотрю. Я переживаю за человека, я ему хочу всегда, вот, пожелание добра, там, всяких радостей, у меня крылья всегда. Это ж особое чувство, когда в тебе живет любовь, ты ж другой человек. Так вот эти чувства любви меня никогда не покидали. Были у меня, ну, в семейной жизни, скажем так, не от меня зависящие причины. А может и от меня, потому что, ну… Но я всегда, даже в те тяжелые моменты, я себе повторял, помните, такая песня была: “Не страшно, если вдруг тебя разлюбят, еще страшней, когда разлюбишь ты”. Когда меня это не касалось, я это принимал как абракадабру.

В.Н.: Угу.

А.С.: Но когда это коснулось меня, и я, вот, поставил, что бы я хотел, чтоб меня любили, а я не любил, или я люблю, а меня не любят, я выбираю последнее. Важно, важна любовь моя. Если я буду источать любовь, значит мир будет, как бы, лучше. И те люди, которые, у которых в душе есть вот такие чувства, они ж, наверное, по-другому себя ведут.

В.Н.: Лучше и добрее, да? А, вот, скажите, даже Вы ушли на пенсию, занимаетесь дачей, садом, огородом, но при этом Вы и в Чернобыльском движении…

А.С.: Так я ж всю…

В.Н.: …принимаете участие. А вот, ну, можете немножко, вот, рассказать, почему Вы решили принимать участие в этом движении, когда Вы присоединились, так сказать, вот?

А.С.: Ну, я, как видите, ну, жизнь так получается, не то, что я-то, ищу. Я еще в восемьдесят девятом году, помните, были студенты, такая, голодали?

В.Н.: Угу.

А.С.: Голодували на площади Незалежности в Киеве. Так как раз я целый месяц был на курсах по внешнеэкономическим связям там. И со мной в одной комнате один директор парка Ривного.

В.Н.: Угу.

А.С.: И один товарищ, но він з Проводу, як воно там називалось, я знаю, що руководитель Провода, УНО чи УНСО, чи тогда и РУХа не було, а оце. Ну, и мы ходили как раз через, мимо этих студентов. Так вот мы всегда пораньше, хотя бы за час, если получалось, два, приезжали с утра там, а после, в пять часов заканчивались занятия, и мы до 23 вот это с этими студентами мы там тусовались, мы там и… Получил я настолько много информации. Ну, кроме того, что мы потом же ночь еще продолжали сами разговаривать, ребята поднимали информацию о том, что с этим же коммунизмом, с этим Лениным, с этим, с этой, как оно исторически, вот, менялось. Потому что, в принципе, но то, что в школе, как бы, давалось, ну, отложилось и сильно не вникал, ну, вроде так-то и так. А когда попадает у тебя другая информация, оно, как бы, преображаешься. А человек кто есть? Энергоинформационная система. Поэтому меняется информация, меняется сознание, меняется душа, меняется все на свете. Ну, и я оттуда приехал, да, еще и в конце концов завершилось это тем, что вместе, собралась тогда большая эта толпа, я не знаю, как и вот то ж к Верховной Раде требовать отставки, Масол тогда премьер-министром.

В.Н.: Угу.

А.С.: Так мы, я как раз, вот, участвовал в этом деле. Скажу вам, жуткое это дело…

В.Н.: Да?

А.С.: …быть в этой массе. Ты уже не ты. Ты как капля, вот, в океане и куда волна погонит, туда и ты. Могут и задавить, могут и, ну просто, и ты как неуправляем. Ты ж не можешь ничего сделать: ни выйти, ни уйти, ни взлететь, ни провалиться. Вот, вот такой это, так и я с тех пор, конечно, думаю – это стихия.

В.Н.: Жутко, да?

А.С.: Это стихия. И стихия, в принципе, вона ж так, как и Чернобыль получился стихия, так и штормы, и оци вот человеческие. Поэтому я, в общем-то, не сторонник вот таких революций, которые затмевают мозги и ведут куда-то. Но, во всяком случае, вот, и туда я попал. И здесь, ну как, вот, собрались – давайте что-то. Ну, во-первых, ну, я не помню как я, вот, с Хомичом тогда как-то ближе – а давай организуем, ну, городскую организацию надо еще, не… Была она, потом как-то трансформировалась, потом документы надо было переделывать, короче, новые законы по этому. Вот это ж: я, Хомич, Николай Иванович, еще и соучредители организовывали городскую организацию в 2008-м году.

В.Н.: Угу.

А.С.: Но, еще вот такой момент получается нашего, как бы, общего отрицательного, я считаю. Ну, избрали меня. У меня есть согласно устава какие-то обязанности, я хочу их выполнять. Причем хочу их выполнять как всегда активно.

В.Н.: А вас избрали кем? Головой, да?

А.С.: Ну, председателем городской организации, вот як сейчас верхушка. Ага, ну, а дальше пошло: собираемся – давайте то-то. “Та ну… так сяк… Так ты ж голова, ты давай работай”. Мои друзья, чернобыльцы которые ж эти, ну я пришел, я ж это вижу, что у меня оно не так это делается, как я бы хотел. Я так понимаю, что если, ну, кто-то должен быть там, вот, президентом, премьером, депутатом, руководителем, там как угодно. У каждого должны быть свои обязанности.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ты самый умный? Можешь? Пожалуйста, мы тебя избрали. Если мы говорим, что ты можешь руководить, руководи. Но ты нам, давайте мы общую программу, и каждый в этой программе сверху до низу должен выполнять свою работу. Но, к сожалению, оно не так. Я к своим ребятам же, друзьям, сослуживцам, оці, что ж мы тогда и призывались, и вместе это…

В.Н.: Угу.

А.С.: …говорю: “Виталий, давай, я, – говорю, – так не могу, и ничего не делать не могу, и делать не получается, и поддержки вот такой, как я мыслю, не это”. – “Ты шо, оце это, да мы тебя избрали, давай работай”. Я говорю: “Ну, так же ж не… Ну, поэтому давай, как бы, ну, не могу я так работать”.

В.Н.: Угу.

А.С.: Я ту функцию не выполню, что это, а на себя работать или какие-то дивиденды с этого стричь – я тоже не привык. Мне, кстати, я когда в бытуправлении работал, мне четырежды, четыре раза, четыре предприятия уговаривали, сватали: “Иди директором”. Но, я говорю, не могу я властвовать над людьми, я выполнять – с удовольствием, любые задачи, я себя не пожалею. Но я понимаю, что такое быть руководителем.

В.Н.: Руководить.

А.С.: Руководителем – это надо, ну, где-то и жесткость, где-то и несправедливость, где-то и… Я на это не способен, чего я туда пойду? Ну ладно, вот это ж побыли, потом я вижу, оно меня беспокоит, собрал опять собрание, ну, прошу, это, убрать. Так вот то переизбрали Николая Ивановича Яковенко после меня.

В.Н.: Угу.

А.С.: А он меня опять не пускает: “Давай уже, ну тогда я соглашусь, только если ты будешь замом”. Ну, я вам скажу, что, так, работы, которые, вот, выполняют эти общественные организации, ну, во всяком случае, у нас, ну, те, не те, которые бы хотелось, чтоб получить результат. Поэтому и не ходить не могу, и не участвовать не могу. И там были, потом уже ось переизбрались, Николаич, будем уходить вместе. Ну, ушли вместе, я все равно теперь хожу на общественных началах. И, кстати, мои товарищи…

В.Н.: Это в областную, да?

А.С.: И в областную я ходил, и в оцю ж, и в городскую я хожу, мы собирается, и кстати, мои, вот это товарищи, с которыми я был, эти шестеро, мы так же ходим. Тоже не пропадаем. Ну, хотелось бы, конечно, других решений. Мне вот очень понравилось эта сейчас громада, вот эта инициативная группа, как они поднимают вопросы, как они ставят вопросы. Они ставят вопрос один: мы члены громады, мы имеем право согласно Конституции вместе со всеми, в том числе и с президентом, и с премьером, решать те вопросы своих сограждан на, буквально, законных, или не то что законных, потому что у нас законы все такие, пишутся двоякого истолкования, причем выполняются – не выполняются, на основе права, человеческого права. Очень, вот, нравятся эти люди и ихни требования. Поэтому не знаю я, когда и как я избавлюсь от этих дел. А еще я хотел бы тогда по такой момент сказать. Ну, я никогда ни от каких вопросов не уходил и считаю, что если бы все так вот поступали, ну, во всяком случае, мои мысли такие, мы бы жили совершенно по-другому. Во-первых, я говорю, что такой страны, как Украина… Это страна, максимально приближенная к Богу: по климатическим условиям, по природным условиям, по лесам, по рекам, по полезным ископаемым. Но привести ее, содержать ее никому одному, там, или группе не под силу. Все общество должно этим заниматься. Ну, вот, прямой пример: ну, если бы каждый человек в городе посадил по одному дереву в год, вы представляете, какой бы это был город? Но почему-то не садим. И в нашем городе как раз вот на 99 процентов, наверное, люди из села, которые знают, как посадить, как поухаживать. Почему мы этого не делаем? Потому что сознания не хватает. Вот я, будучи начальником ЖЭКа, первые дома, у нас 100 процентов были это работники СБУ, прокуратуры, военные, пограничники, милиция, то есть…

В.Н.: Угу.

А.С.: …те люди, которые на службе, и они, в общем-то, подолгу не задерживаются, да? Их тасуют, меняют местами, там. И вот на Заливной, 39, там, это первый дом. Весна приходит, я ж – провести субботник. Собираю, они с удовольствием выходят, разговариваем, говорю: “Давайте будем, вот, одни ямы копают, другие деревья заготавливают, третьи поливают. Потом же посадить мало, надо ухаживать, давайте как-то определимся…” – “Нет, мы это не будем, так, а ЖЭК зачем?” Так говорю: “А кто в ЖЭКе? Я, жена и все, что ж. Я ж вам просто физически не в состоянии”. Мы провели, мы что-то смогли посадить и все. Но а потом, вот, разговариваю уже не в собрании, а вот конкретно с людьми, говорю: “Ну, почему бы тебе, вот, не поучаствовать? ” – “А зачем оно мне? – говорит. – Я, вот, мне через год, я поеду в другое место”. Я говорю: “Хорошо, куда ты поедешь, там кто тебя ждет?” – “Так товарищ такой же, я приеду, он уедет”. – “Куда он уедет?” – “Ну, может, даже и сюда приедет”. – “Ну а теперь давай представим, что ты посадил вот это дерево, вырастил его, а это твой товарищ садит там дерево, он его выращивает. Теперь вы меняетесь местами, приехали – уже не в вот это вот, в бурьяны или не это…”

В.Н.: Угу.

А.С.: “…а приехали в комфортные условия”. Он на меня очи вылупит: “Да как это просто, а ты знаешь, я до такого не додумался”. В голову людям не приходит вот эти моменты заниматься. Поэтому мы, вот, с женой своими действиями, не только себя, мы, там, и у нас, кстати, на этом дачном участке, там их, наверное, 500 и больше, ну, вот самые комфортные у нас условия. Мы на своем огородике занимаемся, люди, глядя на нас, но это много рассказывать как, все эти, но…

В.Н.: Перенимают.

А.С.: Мы друг у друга перенимаем. Мы этот, мы с женой никогда ничего не продаем, саженцев. Что-то ж здесь нарастает, цветы, якісь кустарники ж, все, что это – люди, берите, пожалуйста, украшайте себе. Я так считаю, что даже если, почему еще у нас получаются какие-то трения? Потому что есть такое понятие зависть, да?

В.Н.: Угу.

А.С.: Так Люде говорю: “Давай, мы пораздаем всем, пусть будет у всех, чтоб никто никому не завидовал.”

В.Н.: Не завидовал.

А.С.: Потому что зависть – это зависть и обида – это страшнейшие чувства, которые эти энергии угнетающие. И того, кто их испускает, и тому, в чью сторону они направлены. Оно нам надо? Не надо! Поэтому мы стараемся вот так вести. Не всегда это получается, воно и, как бы, с плюсами. От конечной автобуса, который маршрут там ходит, еще километр до, водозабор там есть у нас, водоканальный.

В.Н.: Угу.

А.С.: Там, где стоят скважины и работают насосные станции и забирают воду, на город подают. И туда, в общем-то, асфальтовая дорога в свое время была проложена. Но уже и время прошло, и техника сейчас другая, и условия, ну, в общем, проваливается, ямы там, лес рядом. Оно туда тень, понад лесом тень, тень как раз с юга, и оно лужа там не высыхает и проваливается, поломался этот асфальт. Ну, как-то стихия, я даже не знаю, как оно там было, что на эту дорогу кто-то, вот, вывезет, там, ну, строительный мусор, вывезет и выкинет, вот, в яму.

В.Н.: Угу.

А.С.: И лежит неделю, другую. Внуку говорю: “Давай пойдем, разбросаем”. “Ну давай”. Ну, это еще старший внучок есть, ему сейчас оце 21 исполнился, буквально 28-го. И это вот он придет, но вин такий парень, не любил как-то сильно работать, и до сих пор вин… Оце сейчас он в Польше, так месяц поработал, но уже поменялось у него отношение.

В.Н.: Да?

А.С.: Да, и он почувствовал, что хочется и заработать, но надо работать. А то ж было вот так: “Я буду там, я буду сям”. – ну пойдем с ним. И вот он по камешку разбрасывает, ну, вот, раскручиваю, идут люди. А у него потом, задает мне вопрос, ну, вот кто-то спасибо скажет, кто-то там еще что-то, ничего, а потом мы закончили, он каже: “Дед, вот смотри, вот сколько прошло человек, так хоть бы 50 копеек кто-нибудь на мороженое дал” (смеются). Ну, у него такого плана. А потом и по дачам, а у нас там грунт такой – сверху чернозем, а снизу глей, это были заливные луга и когда вода ж сюда поступает, этот глей превращается в такую…

В.Н.: Грязь, да?

А.С.: Болото, болото, что оно раскисает, и проваливаются туда трактора, это “Беларусь”, не могли выкарабкаться оттуда. Ну, поэтому там тоже, то эпизодически как-то возилось, кое-как там насыпалось там все. Ну, а потом ну все равно, эти, и асфальт поломался, и эти ямы стрыбают, и тут надо. А тут сосед и говорит: а у нас есть товарищ, он каждый день возит, или почти каждый день, ну, отходы, золка из литьевого производства, и вот он его куда-то за город везет, и это. И он бы согласен за 50 гривен машину привезти сюда, и ему ближе, и нам бы это. То есть, вопрос денег. Ну, жена каже: “Так давай мы это проработаем”. Она взяла на себя это, с людьми переговорила, те: “Какие проблемы?” – по 50 гривен сдать, это уже было раз, два, года, годів п’ять назад, мабуть

В.Н.: Угу.

А.С.: Чи шесть. Собрали, деньги у нее есть, с ним разговариваем, вин каже: “Пожалуйста”. Привез. Кто разбрасывать будет? Я теперь уже с меньшим внучком. Ну, думаю, возьму я на себя, буду это, подключатся люди. И, представьте себе, что за это год, как мы это, я раз… а жена вела и деньги ж, получала, и за деньги отчитаться надо, и поэтому четкий контроль у нас, учет шел – сколько машин привезли, по дням, по всем этим делам все, все было четко. Так вот за этот год где-то 200 машин вот это было привезено. На следующий год еще сосед подключился, они там, производство реконструировалось, и кирпич, там, вот, старый, там, такое дело, он стал возить. Бесплатно возил, но опять разбрасывать – я. Ну, он немножко, машины две, может, где-то больше сотни машин на следующий год мы разбросали, с внуком. На следующий год, наверное, больше 50, пока меня и инфаркт не лупанул, и все эти дела. Но из этих, вот, представьте, сколько этих мы разброс, ну, разбросали в этой дороге, ну, может, до десятка машин кто-то помог мне, помог. А так…

В.Н.: Все зависит от людей, да.

А.С.: Удивительные вещи! Едет, сидим мы с внучком, разбрасываем, едет машина, останавливается, такой седой, как я, выходит: “Ну, ты расскажи, оце ж я проезжаю, вижу, ты и сегодня, и завтра, тебя наказали? ” – “Да нет, меня не наказали”. – “Тебе платят, наверное, большие деньги?” – “Да никто мне и копейки не платит”. – “Нет, ну, ну как это может быть?” – “Да, говорю, ну, как, ну так, а кто-то ж должен делать”. Ехали они в одну сторону, возвращаются назад, вышел: “Ну, – каже, – ты мене не дури. Ну, скажи, мне просто, по-честному хочется, ну, ну, не может быть человек, чтоб оце просто так взял и щось делал”.

В.Н.: Ну так а почему ж просто так? Вы же для громады и для себя в том числе.

А.С.: Ну так а громада ж почему не участвует?

В.Н.: Ну, это вопрос, да.

А.С.: Почему громада не участвует? Зато потом они мне начали: “А, ты озолотился, а…” Людям даже не доходит, что для людей можно, ну, не то, что для людей, для самих себя, ведь для самих себя. Ходят бабушки, там, эти, деды, так вот надо бросать, нам тяжело. Ну, так давай мы сделаем эту дорогу, будут сюда автобусы ходить. Бросают участки. Сейчас ось, уже теперь ось, если удается мне там тихонько, если жена зазевалась, как-нибудь хоть пару кирпичей кинуть поехать, пойти по той дороге разровнять, но не могу, душа у меня болит.

В.Н.: Понятно.

А.С.: Она ж меня держит, не пускает. Сейчас, вот, председатель возит, наверное, с десяток машин этих КАМАЗов такой строительный материал, такие камни, что ну просто золото! Уже три года лежит.

В.Н.: И некому заняться, да?

А.С.: Так вот, возвращаясь. Может быть, я это дотошно говорю, что, помните, я и про отца, и про мать говорил.

В.Н.: Угу.

А.С.: И про этих вот чернобыльцев, которые не, вот так относятся – надо, и не считаются с этим. Да, стоит задача, не то, что задача, но мы объективно видим, что надо было убрать, справиться с этим Чернобылем. И мы справлялись, і ми робили.

В.Н.: А сейчас, вот если чуть-чуть вернуться к Чернобыльской тематике, вот такой вот вопрос: что, как Вы считаете, что, что нужно помнить о Чернобыле? Вот, поколение следующее, которое уже родилось после восемьдесят шестого года, да? То, которое родится в будущем, вот, что нужно помнить о Чернобыле?

А.С.: Надо помнить все. Но для того, чтоб помнить, вы ж понимаете, должно быть то, что я сказал. Если бы люди хотели помнить, старались бы помнить, они б искали источники. В принципе-то есть источники, много есть и видео снятых, много есть и литературы про это написано. Но, с одной стороны, нет такого желания, а с другой стороны, есть элемент замалчивания, потому что не знают, что с нами делать. И вот тот момент по оплате, он же не выскочил из желания совмина, там, КПСС, вот так платить. Он основан на  чисто юридических моментах. Есть, вы знаете, ну, прямо скажем, то, что существует: есть такое понятие как профзаболевания, да?

В.Н.: Угу.

А.С.: Есть закон, закон этот, предприятие ответственно за человека и если что-то случилось, несчастный случай, профзаболевание – без вопросов людям оплачивают, назначают пенсию, предприятие оплачивает. Задача предприятия – обеспечить безопасные условия труда. Вот сейчас внук работает, в этом, матрацы там десь в Польше, занимается. Во-первых, им, говорит, не можем, неудобная обувь, эти, ботинки с металлическими носками, чтоб не дай Бог пальчик же не прибил. Каже, сто раз эти мастера пройдут, наблюдают, в каком ты состоянии. Ни дай Бог где-то ты себя неадекватно, чи приболив, чи что: “Так, что с тобой?”

В.Н.: Угу.

А.С.: Все, устраняют. Контроль потому что, почему? Потому что есть ответственность работодателя, есть страховой случай и так далее. Был, были законы и Украины, были законы СССР и были международное право, которое говорило, что человек должен быть защищен, и в случае чего кто-то должен нести ответственность. Ситуация была такова, что ответственность лежала на ком? На государстве. Государство сделать безопасными условия никак не могло там. Поэтому государство приняло на себя задачу обеспечить, ну, принять, выполнить, как бы, право людей и гарантировать им возмещение профессионального, так скажем, да? Или утери профессиональных навыков, если они случатся, гарантировать компенсации льготами, деньгами, да? И там вот то, вот те цифры, что пять окладов, они ж оттуда и возникли. Они посчитаны, не с неба взяты, а именно это.

В.Н.: Угу.

А.С.: Но теперь об этом забывают. В законе было написано “державна премія” и эти, пенсия. Теперь ось дывлюсь Королевская, там и прочее, вносят один законопроект, другой законопроект и тихонько они – убрать державну. Вони, вроде, говорят “шесть-восемь”, но убрать державну. Я то понимаю, к чему оно идет: они надеются, что эти жлобы уйдут, они придут к власти, и тогда уже эти пенсии не державни, а що таке державна пенсія? Государство гарантирует при любых раскладах, в бюджет закладывает, чтоб компенсировать людям, людям эти затраты. А пенсионный фонд – это ж не государственный, державы, это наши дети, это наши внуки, это вы, вот, работающие, вы нам платите пенсию. Если с пенсионного фонда, правильно?

В.Н.: Угу.

А.С.: Так вот и как это получается?

В.Н.: Понятно. А еще вот такой вот вопрос: скажите, пожалуйста, хотели бы Вы еще раз побывать вот там, в Чернобыльской зоне, где Вы уже были?

А.С.: Это вы уже немножко уходите, у меня есть еще добавить.

В.Н.: Угу.

А.С.: Вы не задали вопрос такой как – почему, вот, случилось это.

В.Н.: Угу.

А.С.: Я читал, вы всегда, люди многие...

В.Н.: Почему случилась авария?

А.С.: Ну да, почему…

В.Н.: На Чернобыльской АЭС.

А.С.: Ну, да. Люди там много рассуждают о технических, технологических и так далее, и так далее. Я тоже много задумывался. Это все так. Но ведь начало-то не здесь лежало. Начало лежало в том образе жизни и в тех отношениях, которые существовали в том же Советском Союзе. Человек не считался человеком, правильно? Человек был нужен для выполнения каких-то задач: государственных, военных, и так далее, и так далее.

В.Н.: Угу.

А.С.: Как тогда эксплуатировали моих родителей, вы видели как, так и сейчас эксплуатируют. А вот моменты обеспечения безопасности труда, не только этих, а, видите, ну, атомная энергетика влечет за собой опасности большего плана, чем просто, там, несколько человек, да? Так вот я пришел к выводу, что его не было той ответственности, прежде всего. И до сих пор ее нету. И понимание того, что, должно быть, вот, их нету. Мне буквально, вот, на днях попалась небольшая публикация, Ипатова Нинель Михайловна, не знаете такую? “Среди смертоносных лучей” она там называется. Я вам, вот, и выписал, как бы, вот, сайт “Живая история”, история Росатома. Ну, в гугле набираешь, и прямо там есть.

В.Н.: Угу.

А.С.: И она там небольшая статья. Смысл ее в чем? Она сорок девятый, пятидесятый годы, она лаборатория, калибровки приборов, работали с плутонием. Вопиющий… просто, люди не понимали, что делали! Беременная, месяц до родов, месяц после всего лишь отпуска было. Она с этим плутонием работала. Они просто, вот, рассыпали, что-то кто-то рассыпал, они сидели на этом. Карандаш этот, который там применялся, сунул в карман, и сам, и вокруг. И руководители, вот там, как она пишет, да буквально вот небольшое, но настолько она емко вот это пишет, вот это отношение. А разве оно не перешло сюда? Разве оно было вообще где-то по-другому? И еще там она, она потом, это, писательницей стала, там.

В.Н.: Угу.

А.С.: Зарабатывает себе, уважаемая, она в Обнинске почетный этот, гражданин Обнинска. Ее там все хвалят, ее уважают. И вот ее там тоже на этом сайте, просто я нашел. Она много там, наверное, пишет, она и стихи пишет и все это – “Урок жестокости”, тоже к нашей теме, как бы, эти. Бабушка, уже 90 там или под 90 лет, участвовала во встречах с детками, и, вот, с подругой идут они, объясняются, там: “Так чего ты ходишь?” – “Так, мне ж там посмотреть, как и кто им расскажет как не я…” – и тут ее, эту бабушку на велосипеде парнишка сбивает. Она падает, и кровь из нее, и сознание там она теряет, и все эти дела. Та бегает кричит, а этот: “Извините”, – мальчик. А ця ж ну давай: “Как же ж, ну что ж извини, ты ж, неужели ты не соображал, что ж ты делаешь, летишь на этом велосипеде это”. – “Я уже попросил извинения”. – “Так мало, ну что ж…” – ну, знаете как.

В.Н.: Угу.

А.С.: Старики могут дотошно и долго, с пристрастием допрашивать. А вин, типа, хнычет, пытается слезу это, и: “Я уже попросил извинения”. Тут мужчина, женщина, еще ребенок, они тех позвали. И тут налетает, оказывается, они игрались вместе, отец этого мальчика, и мальчик с матами и на одну, и на другую, говорит, и вот, и как это, и вот это ж. А дальше момент такой, и говорит: “Так а что ожидать от этих детей? От этих людей?” Вот вам вот то отношение и, пожалуйста. А все ли мы делаем? Мы, чернобыльцы, вот я поднимал эти вопросы. Говорю, ну, ладно, это мы, такое. Давайте ж мы как-то себя покажем, что мы, мы не жертвы, мы обычные люди. Но мы люди, действительно не пожалевшие себя, не уклонившиеся, не спрятавшиеся. Ну, вы видите, даже сейчас, вот, идет война. Как оно, кто идет туда, кто-то добровольцем, кого-то силой, кто-то… Ну, всегда так, оно есть, в принципе, наверное, и будет, к сожалению. Но так надо ж как-то ж рассказать о людях, поддержать их. Но не хотят ни те, ни общество. И это очень обидно, поэтому хотелось бы, конечно, чтоб… А так этого ж мало. Надо, я считаю, как можно больше в школах, и школы ж тоже ж заинтересованы в таких вопросах.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, где-то музеи, где-то что-то. Но это получается, что индивидуальная, как бы, заинтересованность учителей, а в целом в программе такого нету. Рассказывать как можно больше. Это ж, це мы так, вокруг наших вопросов. А если так посмотреть, ведь какие уроки можно извлечь, ну, научного, медицинского плана, обеспечения потом, вот, и в тех условиях, когда случится… случилась эта, случилась авария. Как защитить людей, как его быстрей минимизировать эти, как не облучить, как потом… Ведь очень важно людям, я ж говорю, как люди ведут себя. Ну, здоровье ихнее, за этим же надо наблюдать. Разве это у нас? Я, вот, в прошлом году смотрел там же на этом, на каком-то сайте, в той же Германии: у них же проблема очень и очень острая там стоит. Ну, там конкретный атомную станцию показывали и эти, в бочках они сбрасывали эти радиоактивные отходы куда-то в шахты. Шахты теперь подтапливаются, они там применяют массу и сил, и техники, но они стараются все ж, не так, как мы ручками, а через, бурят. Боже, я как посмотрел, какие это деньги туда уходят! То есть, оно актуально для всех. Поэтому эти моменты, как бы, надо. А потом, смотрите, еще какой момент: сейчас Россия особенно очень много поднимает вопрос Дня Победы, да?

В.Н.: Угу.

А.С.: А давайте мы вернемся назад. Когда был, была война, людям так же ордена вешали, там, льготы обещали, что-то еще. Приходит, закончилась война, когда о ветеранах забыли? Знаете, по истории?

В.Н.: Ну, я не могу рассказывать историю во время интервью.

А.С.: Первого, с первого января сорок восьмого года ветеранам отменили, фронтовикам отменили льготы, отменили все, что там, как бы, то, о чем говорилось. Не прошло и три года, как у них все это дело ушло в небытие. Ветераны поснимали свои ордена и медали, принципиально отдали внукам – играйтесь. Это цацки, которые вот так нас эти, кровью заслуженные ордена государство так их оценило. И нас так оценило. И, если вы помните, по датам я вообще точно ничего не помню, да и я считаю, что это не важно, начали возвращаться к этим, Дню Победы, к празднованию, и к этим, к парадам, где-то в шестидесятых, наверное, да?

В.Н.: Угу.

А.С.: Сейчас поднимают, еще накручивают вопросы, еще больше. А где эти ветераны, истинные фронтовики? Если есть живы – так и посмотреть бы посмотреть по истории, как их жизнь сложилась. Тот же Кантария, я читаю, він в селі в своїм хатке, которую ему внуки построили, так и доживал. Сколько этих Кантарий в этом СССР было? То есть, прямая линия прослеживается – люди и государство. Люди простые, спокойные, своим трудом, своей отвагой, своим самопожертвованием, без всякого геройства, без надрыва, просто делают свою работу. И к ним надо относиться ну с уважением. Герои, ну назвали героем – ну слава Богу, не назвали – но какое-то элементарное уважение и какую-то, ну, как бы, поддержку. Тем более по чернобыльцам как ни по кому были приняты законы, и они постоянно не выполняются, не выполняются, не выполняются.

В.Н.: Хорошо, спасибо. А скажите, вот еще такой вопрос по поводу памятных дат, вот, 26-го апреля, 14-го декабря. Как Вы к ним, вот, относитесь, как Вы считаете, нужны ли они? Как нужно проводить мероприятия, посвященные, вот, Чернобыльской тематике?

А.С.: Ну, во-первых, считаю, что нужны.

В.Н.: Угу.

А.С.: Но, и как можно чаще, и как можно разноплановей (звонит мобильный телефон) и как можно объективней освещать, участвовать, ну, всячески, да-да. Но не нравится мне вот эта дежурность: пришли руководители, дежурные слова сказали – мы вас помним, да, это, герои, да, там, вы спасли, ушли – и не пожалуйста. Теперь начнешь обращаться, ось, хоть к мэру, да, там, и в областную, ну, по своим линиям, допустим, они тут говорят: “Да, вот, мы, у нас…”, – мы не обижаемся на них, они нам помогают и по лекарствам выделяют деньги, и еще какие-то моменты. Но вы же есть власть отсюда! Ну, примите, и вы знаете, как это сделать: как губернатор, как мэр или как депутатский корпус, поддержите нас, напишите, да? Что обратитесь туда, что ребята, вы ж приняли закон и вы там его это, примите такой, чтоб оно это. Кто из них поддержал? Вот, значит, этот, в прошлом году, не в этом, прошлом, четырнадцатого или тридцатого, или тогда ж 26-го мэр, председатель областного совета и замгубернатора была женщина. Вот они повыступали там, поговорили, красиво все рассказали.

В.Н.: Угу.

А.С.: Ну, во-первых, я не умею публично выступать, а, да и думаю, воно не к месту как-то. Ну, подошел я к ним и говорю, говорю: ребята, вы хоть понимаете, что вот та, вот то правление, верхушка нашей власти, мы же видим, мы же слышим. Вы же сами публикуете, какие вы миллиарды там зарабатываете, какие миллионы идут, с чего бы? Вы, – говорю, – вот вы, я к вам тоже не имею претензий, правильно вы в меру своих сил и поддерживаете, и говорите, там, и все. Но вы, у вас же связь есть там с ними? Ну, так доведите им до ума, до сведения, что ну не было бы их, просто не было б! Было бы так, как оце сейчас в Чернобыле, или Припять. Я щось не видел, чтоб кто-то там участвовал в этих выборах, кто-то претендовал на должность мэра, там. Ну, доведите! Похлопали очами: “Да, да ты прав”. Ось тому депутату вчерашнему, що ми зустріли оце, Медуницю, он в Фейсбуке у меня в друзьях. Направил ему этот, песню там, “Ликвидаторы”.

В.Н.: Угу.

А.С.: Интересные как раз слова, что “мы вот так, вот так, а вы жлобы, и как вы себя ведете, и случится опять же – ваши детки не пойдут, вы наших детей пошлете”, – ну, то есть, это.

В.Н.: Не ответил, да (смеется)?

А.С.: С четырнадцатого нету ответа. Вот как он будет решать? И мы знаем, что, как они решают.

В.Н.: Да, грустно это.

А.С.: Нет, ну я из это, отношусь тоже так. Ну, когда-то, может, напомню ему. И, а вот зависит это все, я считаю, что, прежде всего, от нас, и вот те, что мы говорим: “Так они такие”, – мы все такие. Я это сравниваю, эти выборы, эти, ото лото, знаете, в мешочек, и там 99 шариков красные, один – зеленый. Если мы вытягиваем, какой процент, что мы вытянем зеленый? Очень маленький. Так вот эти 90 процентов – это мы все, и мы такие, мы выбираем такие ж, таких же, какие мы сами. Ну, так поменяемся мы, должно поменяться и общество.

В.Н.: Ну, да.

А.С.: А в этом плане, что надо меняться, надо развиваться, у меня, вот, как я считаю: маленький ребенок рождается – он есть кто, животное или человек? Я говорю – он потенциальный человек. Человек – существо социальное, и смотря в каких условиях ребенок будет развиваться, тем он и станет. Мы знаем много примеров, когда ребенок попал в волчью стаю, потом попал в человеческое общество, он человеком не становится, он волком остается на всю жизнь. С медведями он медведь. То есть, идет процент, ну, процесс становления человека, его развития. Он возможен только в сообществе себе подобных. И понаблюдать за этим маленьким ребенком – он чем, ну, а чем он, собственно, как он себя ведет? Он же точно то же животное, ну, если так, чтоб на красивый, языком сказать, он пользуется инстинктами. Так и животное – одни инстинкты, правильно? Только уже постепенно, вот, по мере роста, он набирается сознания, он набирается каких-то понятий – это можно, это нельзя, и так далее, и так далее. И чем дальше, вот, он живет, тем больше у него идет замена инстинктов на момент ответственности, сознания, душевного, духовного роста, интеллигентности, или как угодно назовите. Процесс идет где-то, вот, до, четырнадцать, там, да? До 18-ти лет, не зря считается ж вот этот вот. По идее, уже, вот, инстинкты, они уже, или с ними поработало общество так, что он, уходят уже инстинкты, как бы, в сторону, а больше вот такого, сознательного. А потом уже дальше он уже, собственно, нужны неимоверные усилия, причем усилия каждого над собой, чтоб поменять себя.

В.Н.: Угу.

А.С.: Со стороны никто никого никогда не поменял. Так вот когда человек занимается сам собой и тогда растет его душевные, интеллигентные, творческие эти способности, тогда он и все больше и больше становится человеком. Ну а дальше можно уже и до Бога добраться, потому что там уже переделов нету.

В.Н.: Хорошо, спасибо.

А.С.: Пожалуйста.

Мысли вдогонку.

Не выразил чётко мысль к вопросу о потенциале Человека. Мы (в большинстве своём) застопорились в эволюционном развитии (или развитие идёт не так быстро, как хотелось бы). Имею ввиду баланс животного и человеческого в Человеке, т.е. соотношение материального и духовного или инстинкта и сознания, разума, интеллекта, воспитанности, души, духа, духовности (не религиозности). Идеологи-коммунисты вели нас под лозунгом «Бытиё определяет сознание». Но как оказалось сознание (духовность) ни самих идеологов (с бытиём у них было всё в порядке), ни их нынешних продолжателей (у этих бытия ни оценить, ни пересчитать) деградировало. Моё мнение Сознание должно превалировать в жизни человека. Первичен Дух, а потом забота о материальном. Этим я объясняю отношение людей и властей к чернобыльской проблематике.

К вопросу об отношении к памятным датам. Мне помнится, я сказал фразу о дежурных словах официальных лиц. Плохо, что кроме слов мало дел, но пусть будет хотя бы так. Что касается людей и в первую очередь самых чернобыльцев, то можно возвращаться к пункту выше. Я регулярно принимаю участие в мероприятии поклониться «памятному камню», возложить выращенные нами цветы, отдать дань уважения мёртвым и живым. В основном прихожу с женой. Всегда призываю чернобыльцев приходить самим, с жёнами, родственниками, знакомыми. К сожалению, участия в этих датах принимает всё меньше и меньше чернобыльцев. Я думал это только в Сумах. Но нет. В этом году на чернобыльских сайтах было выложено много видео, фото ко Дню Ликвидатора. Практически во всех городах такая же картина – единицы, в лучшем случае десятки. Если мы не уважаем себя, кто будет уважать нас. А вопрос очень важный. Я бы сказал: Исторически важен.

И это касается не только чернобыльских дат, касается всех дат истории жизни народа. Народ, не знающий, не признающий, не уважающий свою историю наверное и народом называть нельзя.

В этом плане памятным для меня был такой момент. В 87-88 гг. к нам приезжала группа коллег-бытовиков из горада-побратима Враца (Болгария). Пригласили они и нас к себе. Ездили и мы к ним. Самое значимое, что мне запомнилось, это то, что каждое утро (в 7 или 8.00 утра) в радиоприёмнике раздавалось сообщение: В ЭТОТ ДЕНЬ В ТАКОМ-ТО ГОДУ В БОЛГАРИИ ПРОИЗОШЛО ТО-ТО И ТО-ТО. Каждое утро, в рабочий, в праздничный день. Вот такое отношение к историческим датам хочу слышать по утрам (не мешало бы заведены и на сон грядущий, поскольку упущено уже много) в любимой Украине.

Я рассказывал о дачных делах с целью подчеркнуть, что живу полноценной, радостной, счастливой, полезной жизнью. Стараюсь хоть что-то успеть. У нас с внуком Даниилом (4-6 лет ему было) был заведен такой порядок. Просыпаемся утром. От него вопрос: «Дед. Какой план?» Вечером ложимся спать: «Дед. Давай вспомним, какие добрые дела мы сделали». Такой у нас план – делать добрые дела.

А ещё наши чернобыльцы активно участвовали в мероприятиях, проводимых в школах, колледжах, библиотеках к годовщинам чернобыльских дат (года два почему-то это притихло). И я участвовал. В 17 школе помогли собрать экспонаты для музея чернобыльцам.

Беседуя с учениками я рассказывал о чернобыльских событиях, но главный упор делал на том, что Чернобыль не самое страшное в жизни. Страшнее – Чернобыль в наших головах и душах наших. Призывал к самосовершенствованию, к развитию сознания, к любви к родине, природе, экологии…

Живу надеждой, что посеянные семена, хотя бы в душе одного внука дадут добрые всходы.