Гелинада Гринченко (далее Г.Г.): Итак, сегодня 23-е апреля 2013-й год, мы находимся в «Союзе Чернобыль Украина», и продолжаем наши беседы относительно опыта пребывания на ликвидации аварии на Чернобыльской атомной электростанции. У нас к Вам вопрос первый такой большой, обширный: пожалуйста, вот как бы Вы рассказали сами о себе? Расскажите нам просто о себе, вот что Вы посчитаете нужным, важным.

Владимир Денисенко (далее В.Д.): О себе?

Г.Г.: Да. Вот, я бы это назвала больше историей жизни, да, Вашей.

В.Д.: История жизни?

Г.Г.: Да. Вот, как бы Вы, да. Просто расскажите нам о себе, нам абсолютно все интересно.

В.Д.: Даже не знаю с чего начать. Ну, в принципе, закончил школу как все, поступил в техникум, закончил техникум – турбиностроение. После этого был призван в армию и прослужил 2 года в химических войсках, химик-дозиметрист высшей категории. Это то, что касается армии. После армии пришел, поступил в институт, женился, сын. Сыну уже 38. Работал, ну, так сказать, не во многих местах, но, по крайней мере, основное место работы, которое я считаю, это гимназия №1, как она сейчас называется. Раньше была школа №1.

Г.Г.: Угу.

В.Д.: 33 года я проработал в этой школе, 2 года уже на пенсии. Ну, вот это основное о себе. Ну, что касается начала, так сказать, призыва в Чернобыль, первый призыв был 8 мая 1986 года, я находился… командир батальона химической защиты возле аэропорта. И проходил там воинскую службу, так как я в запасе. Я прибыл туда 8-го, мне сказали, что все уехали в Чернобыль, нужно ехать в Васищево. В Занки, в Васищево, туда. Я поехал туда, сказали: все сформировано, мы не можем Вас взять и, так сказать, все. В январе месяце 1987 года, у меня в школе учился как раз сын нашего военкома и он к нам приходил по всяким вопросам, он знал, что я, так сказать, химик. И тем более я же там, в военкомате, в Киевском военкомате. Соответственно он меня вызвал и говорит, что нужно срочно заменить там зам. командира батальона, потому что люди уже, так сказать, набрались всего и нужно ехать туда. Недельки 2, говорит, и мы заменим, найдем кадрового офицера или что-нибудь такое. Ну, соответственно, я и попал туда. Самое страшное началось с военкомата. Стоял огромный автобус, красивый, тепло. А это январь месяц, я не помню, какого числа, 15-го может быть, 16-го января. Морозы были, снег, холодно. Ну, и сели, ребята сидят в автобусах, в свитерах, кто в рубашке, тепло, хорошо. А мне, как офицеру дали приписное свидетельство, выписали, так сказать, требования на билет. Я еле-еле достал билет. В холодном вагоне доехал, приехал в Белую Церковь и они тогда приехали, как раз, то есть уже 2 суток, полтора суток добирались. А меня не посадили, хотя были места. Но, вот это, так сказать, было такое, нехорошее. Там, в Белой Церкви нас буквально в течении там 30-ти минут, а потом, может, часа. На автобусах, это было уже вечером, привезли на место квартирования нашей бригады, 25-й бригады в Ораное. Там мы, кстати, и познакомились с Валерием Федоровичем.

Г.Г.: Угу.

В.Д.: Да. Сказали, что пока ничего не знаем, все на станции, здесь идите, найдите место, переночуйте в палатке. В палатке было тепло, хорошо. Утром раненько все встаем там, в 4 и мы проснулись. И нас поселили в один, там фанерные домики были офицерские, они почти не отапливались. И ото мы там с ним 2 месяца и прожили рядом. Ну, основная работа была, конечно, это выезжать на станцию. Выехать можно было и 3, и 5, и 10 раз, ну, по крайней мере, записывали только 1 раз, больше нельзя. Ну, Вы понимаете, январь 1987 года – это уже считался, так сказать, налаженный, отлаженный процесс. Оно действительно так и было, потому что четко по нарядам, никто лишний туда не поедет просто так, это было запрещено. Особый отдел работал хорошо, если у кого-то судимость – тут же не пускали на станцию. Можно подумать, что там можно еще что-то сделать. Хотя были такие надежные хорошие люди, я ниже расскажу, как они работали.

Г.Г.: Угу.

В.Д.: Вот. И вот эта была наша основная работа – это обеспечивать работу станции. Пункты объектов, которые, вот у меня даже бумаги там где-то есть дома, это «рыжий лес», ПуСО Копачи. ПуСО – это пункт спецобработки. 3 батальон наш, 3 БСО, он являлся, его называли «батальон смертников».

Г.Г.: Почему?

В.Д.: Мы работали на пунктах спецобработки, на крышах. «Ромашка»в – это такое хорошее название, это огромная столовая, прямо находящаяся на станции, на которую выбросило это все, радиоактивную гадость. Графит и все остальное убирали. «Торец». «Торец» – это торцевая стена, там большие склады железа, металла и, так сказать, ну, все, что там есть. «Торец» тоже был очень, так сказать, сложный. Все это приходилось грузить, вывозить. Турбинный зал, «рыжий лес» – вот это основные, так сказать, объекты, которые мы обслуживали именно там. Я был там комсоргом батальона, но в принципе кем ты назывался, это не имеет значения. Но, по крайней мере, выполняли мы все одну и ту же работу, ездили на станцию, возили людей и обратно приезжали, привозили. Были моменты, когда работали по 15 минут, а 50 километров, пока доберешься. Особенно смена вот с утра, если не чищено, то очень сложно. Первые моменты еще в Лелёве переодевались, мылись, в грязное одевались, потом на станции переодевались. Ну, а потом уже решили ехать туда и обратно домой уже, так сказать, не переодевались и не мылись. Ну, мороз, холодно, в конюшне трубы с дырочками, нужно было проводить дезактивацию. Ну, вот такие моменты, вот это была основная работа, которую я Вам могу сказать. Так что, ну, а что еще по работе? Могу по объектам рассказать, по работе интересные моменты есть.

Г.Г.: Ну, давайте мы начнем, может быть, где-то чуть-чуть назад вернемся.

В.Д.: Давайте.

Г.Г.: Вот, откуда Вы вообще узнали об аварии? Вот где Вы находились в тот момент, когда Вы в первый раз услышали, что произошла авария? Кто Вам сказал, как Вам сказали?

В.Д.: В первый раз, когда услышали, да?

Г.Г.: Да.

В.Д.: Первый раз, когда услышали, честно говоря, я узнал… У нас в школе как раз приехал сын нашей одной учительницы, который жил в Израиле и он приехал оттуда и говорит: «Что у вас там случилось?» Ну, мы, соответственно, же ничего не знали, поэтому не очень то и интересовались. Потом, уже, когда «Чернобыль, Чернобыль», что там что-то взорвалось. Ну, масштабы этой аварии представить, конечно, никто не мог, потому что это просто невообразимо. Ведь я был в тот момент, когда закрывали, 23 февраля мы закрывали вот этот саркофаг первый.

Г.Г.: Угу.

В.Д.: Еще шли выбросы. Когда подъезжаешь к станции, выбросы: пахнет йодом немножко. Но самое страшное, вот облако оранжевенькое такое, ну, это если идет густой снег, тогда видно. А так не видно, конечно, просто чуть-чуть слышно, да и все, если выбросы. Ну, мы же были в средствах защиты. Самое лучшее, конечно, был «лепесток». Но он, в зимнее время можно его выдержать, ну, грубо говоря, ну, 20 минут. Потом он намокает, дышать нечем, нужно менять. Ну, нам давали много, ящики были. Наберешь и меняешь, чтобы можно было дышать. Респираторы не помогали, все остальное тоже. Так что… В принципе, если было нормально придерживаться: не курить, не принимать пищу, не снимать «лепесток»… Вот, ну некоторые были такие, что курили, болячки, у одного язва. У нас был хороший молоденький начмед, он сразу определял, практика, конечно, великая у него была. Сразу болезнь выходила наружу, это заметно именно.

Г.Г.: То есть, вот чем болел, она там начинает…

В.Д.: Чем болел, сразу же, да. Приехал: курил? – Курил. – Ну, накурился. Ну и все, он говорит, давайте отправлять. Ну, в скорую помощь, в Киев. Машина у нас была санитарная. Отвозили домой, уже выписывали. Сколько пробыл – не важно. Но в основном приходила замена и те, кто уже больше всех был, четко заменяли. И, так сказать, отпускали домой или как это можно сказать. То есть если была замена – меняли сразу.

Г.Г.: Понятно.

Роман Казанков (далее Р.К.): А сколько Вы пробыли на станции?

В.Д.: С 20-го по 20-е. С 20-го января, ну, это по документам, я раньше-то приехал, ну, не важно. По документам – с 20-го января по 20-е марта.

Р.К.: 2 месяца, получается, да?

В.Д.: Да, ровно 2 месяца.

Г.Г.: А на самом деле раньше приехали насколько Вы?

В.Д.: На 4 дня.

Г.Г.: На 4 всего лишь, да?

В.Д.: Ну, да, да. Не, там все четко, там же пока на довольствие поставят, пока выезды пошли. Вот первый выезд, в нарядах, и уже регистрируются, так сказать. Не «на фоне», то есть не 50 километров от станции, а уже соответственно едешь туда. Первая смена была ужасная. Ну как, ужасная – когда, знаете, ничего не знаешь, и сел и поехал. У меня была ночная, кажется, смена. Тогда в 4 часа уже ж темно. И вот ночью едем, все темно, машины, так сказать, высвечивают какие-то села, все. И думаешь: «Ну что же оно такое, что ж оно такое? Интересно. Где, когда оно уже начнется, что оно будет?» Мы проезжаем одну деревеньку, заезжаем в Лелёв, начали переодеваться. Ну, в основном рядовой состав переодевали, потому что они же работали прямо в процессе этого, в контакте, мешки собирали, в целлофановые мешочки. И особенно в турбинном зале – там нужно было побежать, снять, убрать, выбросить, и еще, и еще. Вода радиоактивная, убирали, убирали – не получалось, они там откачивали. То есть, работа огромная была проведена, огромная. Но, не знаю, насколько эффективно, всё равно пришлось законсервировать станцию. Тем более станцию я хорошо знаю, я закончил турбиностроение.

Г.Г.: А Вы говорите, Вы ехали и ожидали вот что, такое же ожидали, вот как Вам?

В.Д.: Вот что-то такое. Ну, честно Вам сказать, я служил в химических войсках и служил действительно в действующей армии, в свое время. Вот, отравляющие вещества я еще понимаю, слезоточивый газ, то, другое. Кое-что попробовал, слабый хлорпикрин, это учебный газ, который, так сказать, все. Он рвотно-слезоточивого действия – это да. А так, ну не понятно абсолютно ничего. Единственное, когда уже приехали, а приехали мы не в турбинный зал, а первые мы, ну, так сказать, смена была на ПуСО, пункт спецобработки. Вот туда приехали, был как раз выброс. Выбросы там, буквально, я когда-то записывал, когда же выброс, они там, в 5 часов, там в 8 часов идет выброс. То есть, оно же кипит там, все равно ж надо куда-то выбрасывать. Ради интереса записывал, потом все это было повыбрасывал, оно не нужно. Вот на пункт спецобработки. Это был самый грязный, первый пункт, ровно километр от станции. Фотографии которые я делал, они не получились. То есть, радиация не дала, понимаете? Это там позже, когда мы уже технику свозили, у меня тут есть фотографии некоторые, я Вам покажу.

Г.Г.: Угу.

В.Д.: Зараженную технику заставили свозить сюда, к Киеву на 50 километров, она на нас числилась, мы перевозили. Ну, вот это вот первое впечатление незнания, но потом все, оказалось, так сказать, вполне возможно нахождение, даже выполнять свой долг, все это делать. Ну, и соответственно работать. Я был на всех объектах, у меня даже архивные данные есть, что на всех объектах был. Пункт спецобработки это система очистки, ну, грубо говоря, эстакада, под которой огромный чан, куда сливается вода. Вода нагревалась, там кислота, моющее средство, порошки всякие. Смывали снег, пыль, все туда, потом вывозили на могильники. Могильники – это отдельный разговор. Там некоторые вещи даже не принимали, если больше 3 рентген: «Везите куда угодно».

Г.Г.: Так, ну, а куда их, действительно?

В.Д.: В лес выбрасывали. Ну, а куда девать? Если тебя нагрузили, деваться некуда. Ну, а смывали машины, после нас проверяли, Московский военный округ, уже, чтобы чисто было. Если нет – возвращали обратно. Солдат везут, сгружают, они, так сказать, в теплушке или так просто ждут, пока помоют машины, и потом уже можно делать выезд за зону. Вот это пункты спецобработки. Вот такая основная работа. Ну, задавайте вопросы, я не знаю.

Р.К.: А машины обрабатывались, а люди как?

В.Д.: А люди, во-первых, тот, кто работал на станции, те переодевались, там грязное. Потом надевали свое, выходили, садились в машины, их везли, машины здесь обрабатывали, потом в Лелеве обрабатывали людей, все что можно. Ну, конечно, дорогое удовольствие обмундирование постоянно, так сказать, менять каждый день, это невозможно. Но, по крайней мере, если сменить промежуточно, оно уже не так много дает, так сказать, радиации в дальнейшем, для распространения. Хотя, я думаю, распространение было, все равно же понемножку оно цепляется. А отстирать невозможно, только можно утилизировать, то есть закопать в землю. Могильники были на самых лучших высоких местах, чтобы не дай Бог ни где-то, ни овраг или что-то. Иначе ж его закрыть, а вода размоет и понесет дальше, то есть. Ну, сейчас я думаю, уже там оно все потихонечку то, что прикрыто, оно уже…

Г.Г.: Заросло.

В.Д.: Да, да, оно уже проросло. Ну, нам показывают, люди живут, хотя и тогда люди жили. Перед Лелевым жила одна бабушка, которой мы хлеб возили тогда. Так что, ну это, что касается ПуСО. Были и другие объекты. Если интересно, я могу рассказать, какие объекты.

Г.Г.: Опять же, давайте чуть-чуть вернемся назад.

В.Д.: Давайте.

Г.Г.: К воспроизводству события, там как Вы туда попали, да. То есть, Вы в этот момент, в 1986 году, зимой 1986-87?

В.Д.: В 1987-м.

Г.Г.: Вот Вы работаете где в этот момент?

В.Д.: Я работаю в школе.

Г.Г.: То есть, Вы в школе работаете и кем?

В.Д.: Учителем.

Г.Г.: Химии?

В.Д.: Нет, я работал учителем труда.

Г.Г.: Учитель труда. Вот в той школе себе работаете просто учителем труда?

В.Д.: Да, да, да.

Г.Г.: Вы что-то в течении вот 1986 года, ну кроме того, что друг из Израиля приехал, вот что-то слышите о… Может, уезжает кто-то из знакомых, вот какие настроения вокруг Вас, кто-то что-то говорит об этом?

В.Д.: Да, абсолютно никаких разговоров не было.

Г.Г.: Вообще ничего, да?

В.Д.: Абсолютно, нет. В принципе…

Г.Г.: То есть, Вы никак не были готовы к тому, что Вас вот сейчас призовут, соберут, заставят и…?

В.Д.: Ну, тем более в мае я пришел, у меня даже бумага сохранилась на сборы, на 6 месяцев, 360 дней. У меня были тогда документы выписаны, но меня не взяли, потому что сказали, все забито, места нет. И меня вернули, а потом взяли вот в мае и через 7 месяцев, в январе, да. У меня даже…

Г.Г.: То есть, это получается что, это вот эти сборы, которые переподготовка, да? То есть официальные?

В.Д.: Да, да, да, да. Официальные сборы от военкомата, я же проходил сколько раз.

Г.Г.: Это Вам в тот момент сколько, простите?

В.Д.: Сколько было?

Г.Г.: Сколько лет Вам?

В.Д.: В 1986, да я уже и не помню.

Г.Г.: Ну, давайте сейчас посчитаем тогда. 36 лет.

В.Д.: Ну, я 1950 года, 36 лет, да. Просто сборы.

Г.Г.: И Вы в тот момент еще не знаете, да, что Вы едете?

В.Д.: Где? В мае, когда меня призывали?

Г.Г.: Нет-нет, вот уже вторые сборы?

В.Д.: А вторые сборы, нет, это были не сборы. Это конкретно меня вызвали и сказали военкоматом. У меня военкомат рядом, на Чубаря. Я же Вам говорю еще раз, сын учился у меня в классе.

Г.Г.: Так, так, так.

В.Д.: Вызвали и сказали, что нужно заменить зам. командира батальона, который, это самое, служит там, надо заменить. Ну, я, как член партии, как член ревизионной комиссии Киевского райкома партии, конечно же, поехал. Тогда и в мыслях не было: «надо ехать, не надо ехать», такого, честно говоря, никто и никогда и не думал. Валерий Федорович, кстати, тоже работал в райкоме партии. И что самое интересное, Вы понимаете, мы с ним там познакомились, и оказалось, что наши родители знакомы. Я сам с Люботина и он с Люботина. И оказалось, что мы рядом жили, ну просто не знали. Он немножко моложе меня, чуть-чуть.

Г.Г.: Угу.

В.Д.: Ну, по крайней мере, получилось, что мы, так мы с ним вместе и отслужили, он еще немного остался. Там у нас, как раз, был такой момент интересный, заменился командир бригады и сказал: «Куда же я буду вас отпускать, командный состав, если нужно наладить». А замены как раз не было большой и получилось, что нужно было ездить-ездить. В общем, там были моменты. А мы же, как члены партии, соответственно, не могли ни отказать и тем более находили людей и агитировали, это же нужно было. И только наш батальон, другого… там 500 человек в батальоне, другого человека не возьмешь, только своим нужно было и крышу чистить и… ой, что же они только не делали. Вот, по поводу крыши: при нас привезли вот те японские роботы, которые там ничего так и не сделали. Потом погрузили краном «юнс», посадили человека из нашего батальона, который с крыши сгорнул это все. Ну, конечно, много осталось, но, по крайней мере, роботы даже и не выдерживали. Нам представилась возможность их мыть на ПуСО, мы их так и не домыли, чтоб их можно было вывезти за пределы. Может потом домыли, я не знаю, по крайней мере, радиацию они схватили большую, даже нельзя было вывезти. Ну, почему они сломались, мы же не знаем, нам не рассказывали. Там много было тайн, которых мы и не знали. Да и все узнать практически невозможно. Вон у меня фотографии, я вспоминаю, ну, одного-двух знаю, это только потому, что мы постоянно были вместе, а остальные – тут на смене, я здесь, я отдыхаю, он уехал. Ото если собрали раз, ну, а как трудно даже запомнить людей, которые с нами были.

Р.К.: Скажите, пожалуйста, а состав батальона, это кадровые офицеры, сержантский состав или же набранные?

В.Д.: Состав? Ну, а как же, все-все-все были, так сказать, звания все были возвращены, тех, кто в запасе.

Р.К.: А, это все с запаса.

В.Д.: Все в основном запасники. Кадровых служащих, так сказать, солдат не было, потому что там было ограничение по взрасту, а им по 20 лет, куда их? А вот кадровых офицеров много было с Малиновки, вот под Харьковом, за Чугуевом. Некоторые приехали. У нас был командир роты Валерий Федорович, а Валерий Федорович был командир взвода, а то командир роты у них. Так ему за счастье, что отправили из Афганистана. Ну, и он приехал сюда в Чернобыль, чтобы уехать из Афганистана, а попал, так сказать, еще лучше (смеется). Да, вот такие были, из Афганистана приехали прямо сюда. Вообще были хорошие офицеры, вот, настоящие, знаете, такие знающие. И, вот, я вспоминаю, народ берегли, конечно, да. Вот так, не знаю… Много было и смешных моментов, конечно.

Г.Г.: Расскажите, пожалуйста.

В.Д.: У нас был такой объект – «рыжий лес». «Рыжий лес» – это, ну, лес обычно смолистый, да и когда туда садится радиация, она же никуда не девается, а он рыжий, такого оранжевого цвета, потому что сгорает от радиации, это самое. И вот его тоже нужно было срезать, убирать. Костры разводить нельзя. Ну, представьте себе – это зима, холодно, но, вот, нужно работать. И решили там, буквально метров, наверно, 300, нужно было прорубать просеку. Дали топоры, сказали, что там деревья не очень большие, ну так, ну, метров по 6, вот, небольшой толщины. И вот мы поехали туда – оказалось, это репейник вырос за лето. А он же пустой, машина проехала, задание выполнено и поехали обедать (смеется).

Г.Г.: Понятно (смеется), работать не пришлось.

В.Д.: Да (смеется).

Р.К.: Скажите, пожалуйста, помимо, вот скажем так, смешных вот таких вот историй, были ли такие ситуации, когда кого-то осуждали за то, что он либо что-то делал, либо чего-то не сделал?

В.Д.: Ну, таких моментов, чтоб кто-то что-то не сделал – не было. Такого по определению не может быть, потому что там такого нет.

Г.Г.: Ну, вот отказался, вот что-то выполнять, вот отказался от работы, страшно или еще что-то?

В.Д.: Там невозможно было отказаться по одной простой причине: любая работа, любая работа… То есть, из бригады приходил заказ, соответственно: «Завтра на крышу нужно хотя бы по 10 человек из батальона». Ну, все ж смотрели на наш батальон, ну, соответственно, нужно поговорить было с людьми. Кто есть, собираешь: «Ребята, так, так и так, опасная работа». То-се, как положено, рассказываешь, объясняешь – соглашаются. Даже, честно говоря, я не помню такого, чтоб кто-то отказался. Знаю, что обижались, я говорю: «Уже не надо, уже 11, а надо 10». Даже обижались, что их нельзя. Ну, соответственно, брали людей, которые уже, так сказать, пробыли там определенное время, это во-первых. Во-вторых, им уже нужно было, так сказать, уезжать, проработав еще, соответственно, ну недельку. А выполнив эту работу, им обещали выписать документы и они уедут. Ну, кто не хочет домой, соответственно? Они говорят: «Та отработаю один день и всё». Ну, чтобы очень опасная эта была работа – нет, потому что там время было четко обозначено. То есть если 20 минут, то 20 минут, и никто не имеет права больше работать. Именно так это было. Потому что больше пробыть, этого нельзя.

Р.К.: А скажите, пожалуйста, Вы сказали, что Ваш батальон называли «батальоном смертников», потому что Вы обеспечивали работу именно на станции, на крыше, на наиболее опасных объектах?

В.Д.: Да, да, именно так, потому что у нас был батальон разведчиков, тоже сложная работа. Ну, каждый день не знаешь что, куда нужно ехать, ставить флажки, промерять, делать замеры, записочки вставлять в эти флажочки, чтобы люди знали, где они находятся, сколько там рентген и что это такое. То есть, они проходили тысячи километров, замеров и так, конечно, ребята говорили. А у нас была постоянная работа мыть машины, работать там, там, убирать, рубить лес, то есть ответственная, это совсем другое. Батальон ОБМО, ну, батальон материального обеспечения, соответственно, кормил нас, одевал, привозил все, что надо. Поэтому, каждый занимался своим делом и каждое дело было, соответственно, такое, что ой. Бывали случаи, например, каждый день в палатках проверялся фон соответствующий. Вдруг начали замерять – фон повысился, людей нельзя держать в палатках. Как добиться, что? Все же нормально. Оказалось, уголь, который привезли, он был заражен, а когда горит, он увеличивает, так сказать, фон и соответственно нельзя находиться, можно же вообще непонятно что получить. Соответственно, тут же заменили этот уголь, тот отвезли, закопали, заменили, все стало на место. То есть, у каждого батальона была своя работа, поэтому сказать, что кто-то что-то не делал – не было б их, нам бы нечего было кушать, вот это соответственно. Не было бы разведчиков, уже не знали, куда мы идем и что мы делаем. Это один механизм. Здесь нельзя сказать, что вот ты ничего не делаешь, а один – герой, а второй – ничего не делает. Такого не было, такого не было, абсолютно. Единственное, я не знаю, один кадровый офицер, капитан, который повез людей в «рыжий лес» и поехал в Чернобыль. Ну, Чернобыль считался более, так сказать, чистеньким, оно все в сторону Житомира ушло. Значит, Чернобыль, 17 километров в другую сторону. Соответственно и поехал, я не знаю, почему в Чернобыль. А здесь, ну, во-первых, выброс пошел, а это близко от станции, ну, и люди замерзли, начали костры разводить. Соответственно, это было нарушение. Вот это единственное я помню, что мы собирали собрание и, так сказать, чуть ли не решали. А он кадровый офицер. Так сказать, этот вопрос разбирался. А так – ни единого, так сказать, момента не было, чтобы… чтобы такое было.

Р.К.: А скажите, пожалуйста, работы тяжелые каждый день: то выносить, обмывать. Что-либо делалось для того, чтобы поддержать силы кроме, вот «еда». Скажем так, на уровне было, хватало этого и, ну, скажем, поддерживали ли как-то силы чем-нибудь?

В.Д.: Ну как, Вы имеете ввиду, чем-нибудь, а чем можно было поддерживать? Ну, во-первых… Нет, я вам сейчас расскажу. Во-первых, работали смены, 4 смены. Если ты, так сказать, первую смену отработал, ты, соответственно, можешь пойти теперь аж на следующий день. В этот же день ты не пойдешь. Пойти ты можешь, но тебе не запишут ничего, что ты там был, что ты получил какой-то рентген. Что касается еды – еда была в большом количестве и, так сказать, одинаковая для всех, не важно, ты офицер или кто. Изобилие всего было, то есть такого не было тогда. Масло стояло вот в таких вот тазах, сгущенка – пей – не хочу, но я сладкое не ем. Сахар, компоты различные, все это, столовые огромные такие полукруглые боксы, в которых разогревали, готовили, все это делали круглосуточно. Если Вас интересует, так сказать, что касается алкоголя, например, да, так его там у нас не было. Были моменты, конечно, когда… там деревенька была, я уже и не помню, как ее звали, что ребята… Это было в нашем батальоне, достали этой водочки, выпили, так они 3 дня проспали после этого, понимаете? Это было такое снотворное, да…

Р.К.: Это и радиация, и алкоголь…

В.Д.: Да, и радиация, и алкоголь это вообще не совместимое. Я не знаю, по крайней мере, у нас такого не было, да и… Гауптвахта была в самом Чернобыле, их отвезли туда. Ну, потом они, я не помню, уже вернулись – не вернулись к нам, 4 человека. Но, по крайней мере, я такого, такого не было, чтобы это…

Г.Г.: А что в свободное время делали?

В.Д.: А у нас не было свободного времени.

Г.Г.: То есть, Вы отдохнули и пошли, да, получается, раз у Вас нет следующего…?

В.Д.: Ну как, от нас люди приехали… это 50 километров проехать. Ну, машины-то обогревались специально, Уралы, там есть печки для кузова, соответственно. У нас были сплошные заседания. У нас, соответственно, нужно было составить, найти людей, кто проедет, проверить, кто приехал, кому можно ехать, кому нельзя – все это составлялось. Составил 2-ю смену, тут уже 3-ю надо готовить, поспал час-полтора-два, вот и все, понимаете, поэтому, соответственно… Ну, и каждая машина должна быть в сопровождении офицера. Соответственно, если не хватает – садишься и едешь, везешь людей сам. А тех забираешь, привозишь сюда, вот так вот. Поэтому сказать, что у нас было свободное время, так его просто не было, просто не было. Ну, а если тогда найдешь дежурных по батальону, нет – так идешь дежурным по бригаде, сидишь. Все же расписано, вот, отдежурить сутки, например – это надо всех собрать, кто на кухню… Ну, воинская часть: кто готовит, кто убирает, кто сторожит, кто что делает. Вот такое было.

Г.Г.: Так.

В.Д.: Был один интересный момент (смеется). Вот, знаете как, ну, час свободы: сидим, разговариваем. А штаб у нас был такой вагончик. Мы сидим и смотрим – горит что-то там вдалеке, пожар. Мы говорим: наверно ото ОБМО опять что-то не сделали, или машину мыли бензином или что. А потом передают по телефону, что это наш батальон загорелся. Ну, огромная палатка для ремонта техники загорелась. Ну, случайно люди там мыли детали, ремонтировали ночью уже. Ну, выскочили, жертв не было там, но палатка сгорела. Огромная, где помещалось штук 5, наверное, грузовиков огромных. А мы сидим и говорим: о, наверно ОБМО что-то… А мы сидим, смотрим, а надо было бежать (смеется). Ну, не знали. Так что всякие были моменты. Смешных моментов было много, потом смеялись, сначала ой-йо-йой. Вот был один момент, могу рассказать, какая-то бабушка попала в Чернобыль. А там же деревеньки – они вот так, ну, есть там огромные, красивые дома, вот эти гнезда для аистов, сады. Красота неимоверная, леса кругом, все. Бабушка вошла к себе в дом и увидела, так сказать, телевизора нет, а от телевизора паспорт… Ой, а это можно рассказывать?

Г.Г.: Можно (смеется), нужно.

В.Д.: Пошла и попала в Чернобыле к начальнику и говорит: вот так-так и украли. А там у нас, ну, генеральный сидел, самый-самый для всех бригад. Ну, соответственно, дали под зад и сказали: утром все палатки, все. Ну, честно говоря, что делать? Телевизор был почти в каждой палатке, деревни брошенные. Ну, вот единственное что – телевизор привозили на палатку, чтобы. Ну и передали, что телевизор вот поэтому будут искать, если найдут – ну, трибунал, это мародерство. В принципе, это правильно, вот. Утром встали, вот, такая гора с 2-этажный дом с телевизоров (смеются). Потому что не сказали, какой марки телевизор (смеется).

Г.Г.: И все принесли телевизоры (смеется).

В.Д.: Смотрите, а то я наболтаю, а потом неудобно будет (смеется). Ну, были без телевизоров, было и такое.

Г.Г.: А с местным населением уже совсем не получалось, да, уже никого не было?

В.Д.: А там не было никого.

Г.Г.: Уже все, то есть Вы приехали – уже никого.

В.Д.: Нет, была вот эта бабулька, которой мы хлеб подвозили, там тушенки, сгущенки, она утречком выходила. Все ребята возили.

Р.К.: А почему ее не эвакуировали?

В.Д.: Ну, она старенькая, она никуда не ушла. Это между Лелевым, это километров 25, как раз где-то посредине. И вот утречком, ночью, конечно, нет, когда едешь, а утром вот рано она уже стоит, ей там привозят. Жила бабулька нормально. Кстати, там, ну, дорога идет, а деревня чуть дальше, а потом при повороте, с одной стороны колхоз – бык огромный стоял из чеканки, такой здоровый. Ну, что там с этим быком было, я ничего не скажу, конечно.

Г.Г.: Можно себе представить (смеется).

В.Д.: Да, уже наверно все знают (смеется). И там яблоневый сад огромный, и у нас товарищ сорвал вот такое яблоко. И говорит, вот надо проверить, как, оно ж мерзлое, знаете. Мы приехали на ПуСО, он положил, давайте разрежем. О, ничего, можно скушать. Разрезали, а в средине радиоактивное, представляете?

Г.Г.: Вы сразу же померили, да?

В.Д.: Да, да, да, померили, а оно там, в средине у него радиация эта. Вот это было интересно посмотреть. По Чернобылю бегали поросята, куры. Один поросенок бегал, кто-то его раскрасил: с одной стороны «ГАИ» написано было, а с другой «ВАИ» (смеется).

Г.Г.: Это уже ничейные поросенки, да (смеется)?

В.Д.: Ну, да, они там бегали, да. Лошадки ходили, особенно… это ж Лелев, это колхоз. Где переодевались – это была конюшня там или я не знаю, такое добротное строение, лошадки ходили. Кошек много, собак бегало, ну, не знаю, никто никого не трогал.

Г.Г.: Ну, кроме поросят (смеется).

В.Д.: Нормально да, да. Ну, в принципе и все. Даже не знаю, что можно еще и рассказать. И здесь вопросы, пожалуйста.

Р.К.: А Вы пробыли там 2 месяца, у Вас… Вы уехали оттуда, потому что нашли замену или Вам уже пора было оттуда уезжать? По количеству рентген и так далее, и так далее.

В.Д.: По количеству рентген у меня 18,6 рентген. Дело в том, что на каждого приходила соответствующая замена, поименная. Я ехал тоже до товарища, которому, это самое, я мог его заменить. И меня здесь предупредили: поедь, замени именно Иванова, а не Петрова или Сидрова. Вот такие вот моменты. Все, другого, так сказать, по определению, не могло быть. Вся замена приходила, соответственно, в Белую Церковь, откуда звонили и говорили: у вас такой-то, такой-то есть? Да, есть, вот. Значит, вот Денисенко Владимир Степанович, ну, это меня… меняет такой-то, такой-то, такой-то. Я не знаю, где я был, что меня не было… ой, даже не знаю, приехал часов, наверно, в 12. Я кого-то отвозил на поезд, ребят в Киев. Вернулся поздно, прихожу, а Валерий Федорович Рисованный говорит. Я говорю: «Где мне спать?» – «А что такое?» – «Мест нету» – «Ничего». Думаю, пойду в палатку, он говорит: «Нет, сторожи до утра, пойдешь с ним в этот, это твоя замена приехала, чтобы не украли» (смеются). Я говорю: «Хорошо». Вот это была такая замена. А у нас еще в этом номере, ну, номер: 2 кровати, вот так вот рядом, пройти и все, и этажерочка, пальто, ну чтобы повесить что-то. Жила мышка. Валерий Федорович говорит: «О, если она выживет, и мы выживем». Я говорю: «Да». Так мы ее кормили. Так она и прожила с нами все время.

Г.Г.: Да?

В.Д.: Да.

Г.Г.: Никуда не делась?

В.Д.: А куда она денется?

Г.Г.: А где у нее там?

В.Д.: Вот там где-то дырочка там, мы же не лазили. Ну, по крайней мере, как только сухарик бросишь, она уже выходит довольная. Жирненькая, тепло, хорошо (смеется).

Г.Г.: Ну, Вы же передали по смене? (смеется)

В.Д.: Тепло это… Я уехал раньше Валерия Федоровича, наверно, на неделю. Он, у него… моя замена пришла, а его еще нет, получилось вот так.

Г.Г.: То есть мышку он передавал в наследство?

В.Д.: Да, да, да. Ну, самое страшное, конечно, началось для всего, мы не понимали, не могли, зачем это делать. Когда заменился командир бригады, и он говорит: «Надо построить кафе», «Звездочка» называется. Это огромная звезда, вот так сделана, несколько выходов, и там кафе продавалось все. Мы его построили, но построили из огромных таких дверей. Знаете вот, гладкие двери, но огромные двери, которые привезли из станции, построили. Фонило – не дай Бог! Но мы построили, все были довольны, приезжали проверяющие: Боже, какие вы молодцы. Кстати у нас в батальоне тоже была самая лучшая, был самый… ленинская комната была самая лучшая. Мы ее тоже построили, но правда не из грязных дверей, а нашли там хорошие, в складе. Привезли тоже, полы сделали, палатку подшили белым. Все у нас было.

Г.Г.: А старались как для себя или для проверяющих? Ну, ленинская комната все-таки.

В.Д.: Нет, ну это… ну в то время должна быть ленинская комната, должна быть, Вы понимаете, это патриотическая.

Г.Г.: Понятно, то есть от души старались.

В.Д.: Все от души старались, да. Кто-что помогал, кто умел рисовать, так сказать, помогали, если есть свободное время, приходили, рисовали плакаты, все это самое. Боевые листки выпускали!

Г.Г.: Да?

В.Д.: Да!

Г.Г.: И что там?

В.Д.: Да я их выбросил, у меня столько было.

Г.Г.: Ой, жалко!

В.Д.: Боевые листки на станциях, потом лучшие боевые листки я собирал.

Г.Г.: И о чем в них писали?

В.Д.: Ну, обо всем: и о яблоках, и о мышках, и о телевизорах и о том, что… да, и их читали. Так, что все это было. Ну, я не знаю, это наша жизнь, так было всегда. Потом оно изменилось, но мы уже, так сказать, инертны стали к этому делу. То есть, общественная жизнь наша уже последние, так сказать, лет 20 не интересует.

Г.Г.: А комсомольские собрания ж проводили, да?

В.Д.: Ой, комсомольские собрания, о чем Вы – там какой-то съезд или что-то, меня хотели направить, а мне уезжать. Еле-еле открестился, нашел моложе себя. А я же тогда комсорг батальона, это же все-таки уже ж понимаете, это серьезное дело, поэтому… Надо было ехать в Москву, а потом неизвестно, вернешься, а скажут: «Ты только приехал, еще 2 месяца поработай». Ну, фон начал пов… нам повезло, январь-февраль, эти морозы, снега, все это засыпало, все. А вот уже, ну, какая весна была, я вот помню точно, что я 20-го уезжал, не было такого, чтоб вода потекла, то есть еще было прохладно. Но уже фон повысился, даже в 50-ти километрах, где мы жили. Травка чуть-чуть пошла и уже фон пошел. Знаете такое, меряешь – пожалуйста. Да, ну вот были еще какие сложности, здесь не секрет. Например, приборы выходили из строя, вот этот ДП-5А, обыкновенный военный прибор, давали «слепые». Каждая группа где-то работает в отдельной комнате – там-там-там, давали, допустим, группа работает здесь сколько, 10 человек – одному давали. «Где вы работали?» – «Там-то, по схеме». В штабе ставили, посмотрели, сколько рентген, все это записывали каждому. Вот здесь, потому, что один работал, там 0,9 получал, а другой – 0,2. Соответственно, записывали именно так.

Р.К.: То есть, организация работ по-военному четко расписана, никаких сбоев вот видимых, существенных?

В.Д.: Четко была расписана, да. Нет, ну вот были, например, сбои, когда смена, которая едет туда, а та уже едет обратно, прибор передавали. Потому что один в ремонте, второй не ремонтируется, заказали, но их еще нет. И получается, что вот смена, идущая на станцию – свой прибор туда. Свой прибор – один прибор передавали, потому что там же нужно померить, чтобы людей же не пожечь и самому можно, так сказать, наглотаться много. Ну, первые признаки такие, вот у меня, например, пропал голос, осиплость голоса. То уже, значит, надышался, не дай Бог.

Г.Г.: А кровь разве не сдавали ежедневно?

В.Д.: Какая кровь?

Г.Г.: Нет?

В.Д.: Там?

Г.Г.: Да. Нет?

В.Д.: Та о чем Вы говорите, какая кровь?

Г.Г.: То есть, человека проверяли только вот с дозиметром, да?

В.Д.: Да дозиметром проверяли место, где мы работали!

Г.Г.: И всё?

В.Д.: И всё!

Г.Г.: И Вы вернулись, Вас уже никто не проверяет?

В.Д.: А зачем проверять? Нормально себя чувствую. Если нет, если что-то, да вот, так сказать, голос, значит все. То ли таблетки.

Г.Г.: И Вы ни до, ни после, вот какой-то комплексный анализ ни крови, ничего не сдавали, да?

В.Д.: Ну, по крайней мере, у нас такого не было.

Г.Г.: У Вас такого уже не было.

В.Д.: У меня, так точно, я не сдавал, абсолютно. И туда поехал без всякой подготовки. Единственное, что опрашивали, какие болезни и все. Или, если обострение, то, соответственно, нужно было сразу решать. Ну, обычно решали, таких немного было, абсолютно. Главное, никто не болел там ангиной, насморк, кашель – такого не было. Осиплость голоса – лечился, соответственно, запросто. Таблеточки там, то-другое. Давали таблетки, ну стояли – ешь, сколько хочешь там. Там, щитовидка не наполнялась там йодом и какие-то, это было, пожалуйста. Кто не хотел – не надо, кто хочет – пожалуйста, для профилактики. Так что там такого страшного ничего не было. Ну, в принципе, не могу я страшилок рассказать, то, что было, то и было. Мы жили, мы, да, работали…

Г.Г.: Расскажите веселое (смеется).

В.Д.: Ну, даже не знаю, что рассказать. Так что это такого, страшного ничего не было. Вот так вот. Служили, работали, приехали. Да, страшное потом уже началось (смеется).

Г.Г.: Ну, мы еще пока побудем, да, вот в контексте, да, самого Чернобыля, да, самого этого пребывания.

Р.К.: Ой, ну, 2 месяца Вы там находились, тяжелые работы и наверняка, ну это уже я наверно выскочил за контекст самого пребывания.

Г.Г.: Нет, мы можем вернуться еще в само, само пребывание в Чернобыле, да? Потому что…

Р.К.: Я вот хотел спросить, Вы 2 месяца там находились, связи с родными не было. Ощущалось, вот…

Г.Г.: Кстати, писать, звонить – что-то можно?

Р.К.: Да, писать, звонить, вот как-то можно было связаться? Или полностью оторванные от жизни, скажем так?

В.Д.: Да нет, почему. Ну, во-первых, вон в сером пошла, у меня здесь есть ее дядя, я фамилию забыл, Паша, наш парторг. Он умер.

Г.Г.: Ой, подождите, а кто пошел тогда?

В.Д.: А это его племянница пошла, узнал (смеется), представляете. Ну ладно, без фамилии, я просто забыл.

Г.Г.: Хорошо.

В.Д.: И дело в том, что с самого Чернобыля, вот с мед. училища там у нас был штаб, где была гауптвахта, потом из кинотеатра можно было по этому звонить прямо домой, вот так. Но, например, я звонил домой по военной связи: это «бадейка» дай «тарелку», «тарелка» дай туда, наберите такой-то номер и все. По военной связи можно было звонить, лучше всего через Дальний Восток, получалось лучше слышно.

Г.Г.: Да?

В.Д.: Да, по военной связи. Это мы звонили. А что звонить? Господи, ну, позвонил, «жив-здоров», да «до свиданья», да.

Г.Г.: А дома волновались вообще, вот отдавали себе отчет родные, когда Вы уехали?

В.Д.: Да что они там понимали?

Г.Г.: Ничего, да?

В.Д.: Абсолютно.

Р.К.: Семья не знала даже, что Вас забрали?

В.Д.: Нет, знала. Ну что, я говорил, что тут такое, говорил, что все в порядке. Когда приехал черный, худой и никакой, поняли, что что-то не то. У меня был ожег гортани, первая болячка, меня уложили в 13-ю: неспецифическое заболевание бронхов вследствие пребывания в Чернобыле.

Г.Г.: Это сразу, да? Вот, Вы только приехали, моментально Вы почувствовали, что…?

В.Д.: Это сразу, да, да. Ну, я, так сказать… Потом уже пошли акты на день там составлять, вот такое. Вот, а первое же время, первый год я вообще этого ничего не знал. Ну, плохо – плохо. Мне врач знакомый, там, Эдик, говорит: «Давай посмотрим». Говорит: «Это я не знаю, что это такое». Ожег гортани просто получился, но не такой сильный. Ну, я, так сказать, больше года лечился. В крайней мере помогло не так уже сильно. Да, вредную привычку свою я так и не бросил – курить.

Г.Г.: То есть и там курили и потом и как-то оно…?

В.Д.: Ну да. Ну, на станции я не курил, там, в зоне, а здесь да – курил. И сейчас курю, вот это такое. Спиртное не пил никогда и не пью, даже не знаю, почему.

Г.Г.: Может быть и правильно (смеется).

В.Д.: Та может быть, я не знаю, мне… Может и правильно, а может… Многие говорят: «Лучше 100 грамм выпить, а не курить».

Г.Г.: Ну, это да, это вот разные мнения. А по большому счету и там, и там нехорошо.

В.Д.: Это да, это все… Это да, да. И то, и то нехорошо.

Г.Г.: Если в больших количествах, а в малых, мы же знаем, это лекарство.

В.Д.: Ну, да.

Г.Г.: Так вот, Вы приехали, Вы вернулись домой и вот дома, первое, что почувствовали, вот плохо, да?

В.Д.: Ну, вот как, я ж Вам говорю, заболело горло.

Г.Г.: Домашние переполошились? Вот связывали это с Чернобылем?

В.Д.: Да с чем там связывали?

Г.Г.: Нет, да?

В.Д.: Простыл, зима, приехал. Кто там мог что-то связывать? Никто ничего не связывал. Потому что когда вот первые организовались вот эти вот моменты всякие, ну, жена, соответственно, насторожилась: «Надо проверяться, надо то…» Ну, и с тех пор, когда я… У меня 3-я группа до сих пор. Я себя чувствую одинаково, ну, иногда хуже, конечно, чем было в то время. Так и я же старею. Ну, в основном, да, у меня ДЭВ-2.

Г.Г.: Что значит?

В.Д.: Дисциркуляторная… сосудистая. Ноги, руки – уже и в хирургии лежал. И такое все, повылазило: то шишки вот эти все, как они липомы вот тут на ногах, вот такой горб. Подлечиваюсь постоянно, чтобы держать себя в норме. Я постоянно подлечиваюсь, иначе же не возможно. С лекарствами, хотя и говорят хорошо, но, так сказать, жена у меня врач, она сказала: «Та не обращай внимания, ото, что лучше, то и бери». А этих нет, ну, и покупаем. То есть, я лежу раз в году, я покупаю именно то лекарство, которое, так сказать, достойно. У меня же там, в 5-й ЦКБ работала жена, соответственно, она знает, какие лекарства хорошие, какие плохие, и какие есть, каких нет, и все. Я всегда перед тем, как лечь, я прохожу обследования всегда положенные. Иду уже с назначения или там подобавляют либо что. Лежу я на Новгородской у одного и того же врача постоянно. Я все это прокалываюсь, все дела. Да и все, так что в принципе, себя надо поддерживать, иначе по-другому ничего, вот.

Р.К.: Скажите, пожалуйста, после возвращения Вы на работу через какое-то время вышли или же сразу по возвращению? Вам дали какой-то, скажем, отдых на восстановление или как-то вот?

В.Д.: Дали какой отдых?

Р.К.: Ничего, сразу Вы вернулись домой и на следующий день…?

В.Д.: Абсолютно. Да, я вернулся домой и… та я уже не помню, на следующий день или нет, но, по крайней мере… Да, в течении… А может и на следующий я пошел в школу. Говорят: «Выходи на работу». Ну, я и вышел.

Г.Г.: Можно ли было говорить, где были?

В.Д.: Да, пожалуйста.

Г.Г.: То есть Вы ничего не подписывали?

В.Д.: В смысле бумаг каких-то?

Р.К.: О неразглашении.

Г.Г.: Да, да, о секретности там какого-то чего-то.

В.Д.: Ну, я не знаю, гриф секретности никакой.

Г.Г.: То есть все можно было рассказывать, где Вы были, на работе можно, в семье можно? Никогда у Вас не было никаких таких, ну, вот внутренних запретов, тайну из этого делать?

В.Д.: Внутренних? Абсолютно нет.

Г.Г.: То есть, все можно было?

В.Д.: Да я каждый год детям рассказывал, ходил неделю, вот это, на эти самые, все им рассказывал, просили все классные руководители, как было, да что было, да как оно было.

Г.Г.: В своей школе?

В.Д.: В своей школе, да. Я вообще-то, честно говоря, я не любитель ходить, рассказывать. Ну, не тот я человек, я не могу, я просто… Вот, это Валерий Федорович уговорил: приди, да приди.

Г.Г.: А вот здесь, кстати, это очень интересный момент. В какой момент в школе Вас начали просить рассказывать вот о том, что Вы были? Как это выглядело, кто проявлял инициативу? Или это сверху директива, или это Ваши коллеги вот решили, чтобы Вы рассказали детям, вот как это?

В.Д.: Да нет, нет. Это получилось, ну, во-первых, это коллеги, во-вторых, у нас была тогда директор, ой, завуч Александрова Людмила Никифоровна, которая… Ну, уже ж вот я пришел, ну, в этот год ничего ж, никто ничего. Ну, вот собрались, там расскажи, да расскажи, на следующий год уже говорит: «Так, ты давай детям расскажем, чтоб все было, рассказывай». Я говорю: «Да, что мне рассказывать?» Ну, они брали коробку конфет, букет цветов, приходили меня поздравлять: теперь нам расскажите. И ото началось. Она привела свой класс, расскажите, расскажите. Ну что, ну, рассказывал, что просили, кто-то что-то спрашивал, ну, вот такое вот.

Г.Г.: То есть практически сразу, да вот?

В.Д.: Да, да, абсолютно. Единственное, я Вам честно скажу, служба в армии, оно уже 15 лет, так сказать, неразглашение, невыезды у меня закончились очень давно, потому что в 1972 году я демобилизовался. Я служил в Москве, служил за границей. Это все было секретно и соответственно, плюс добавить 15 лет, уже давно все закончилось и страны той нет, если разобраться. Поэтому, так сказать, секретного ничего. Единственное, что по старинке, так как я знаю, в то время особисты как работали, они работали точно так же и в Чернобыле. Вот у нас, например, был такой момент, когда вызывают, ночь, 12 часов: срочно в штаб. Прибегаю в штаб, говорят: «У Вас есть такой-то?», я уже не помню, Иванов Иван Иванович. Я говорю: «Да, есть». – «Где он?» – «На смене». – «Срочно его сюда». Я сажусь на машину, еду на ПуСО, забираю его, привожу. Ну, 50 километров туда, 50… и этот сидит, ночь, а он сидит. Привожу, оказывается, у него условная судимость, он из Днепропетровска парень. Условная судимость за драку, его нельзя пускать на станцию. Можно подумать, он там что-то разрушит. Что делать? А если ты не выезжаешь на станцию, пишут 0,02 рентгена и можешь сидеть полгода, пока наберешь хотя бы 10 рентген, понимаете?

Г.Г.: Чтобы уехать оттуда, да?

В.Д.: Чтобы уехать домой. А там же надо еще и рентгены какие-то набрать, чтоб уже сказали тебе нельзя туда больше ездить, понимаете. Вот, ну и что делать? А он единственным был трактористом на ЮМЗе, на этом. Трактор с лопаткой, который убирает. И буквально в ту же ночь завалило все снегом. Здесь звонят, что на ПуСО никто не проедет, трактор завести не можем, где этот. А этого не пускают. Мы его посадили, вместе поехали и он до 4 утра разгреб все, все сделал. Ну, мы сделали так, что он уехал, я написал в бумаге, ну, а что. Вот Вам, пожалуйста – «условная судимость», сидя там оно нашло, и оно еще человека не пускает, который действительно работал как вол.

Г.Г.: Тот, который нужен был.

В.Д.: Вы говорите, да… Вы говорите «отказывался». Кто мог отказаться, если все, ну, я не знаю, шли добровольно, вот так вот даже было.

Р.К.: А после возвращения, какое-то изменение в отношении к Вам со стороны коллег наблюдалось?

В.Д.: Какое? Да никакого.

Р.К.: То есть как до отъезда, так и после отъезда…?

В.Д.: Ну да, да…

Г.Г.: Или вернулся героем или наоборот, вот что-то такое?

В.Д.: Ой, я даже не знаю.

Г.Г.: Не чувствовали?

В.Д.: Я как-то этого не то, что не ощущал. У нас в то время школа была вот такая, знаете, домашняя. Если кому-то что-то плохо – все бросались, помогали, все это было. Сейчас, конечно, эта школа пропала, уже нет того, потому что, ну, я не знаю, нет таких отношений. А раньше, о чем Вы говорите? Такого просто не было. И когда я уезжал, ну, мне сказали в Чернобыле там заменить, то, другое, там пятое-десятое. А здесь спрашивают: «Ты далеко едешь?» Я говорю: «В санаторий дали путевку, Вам оно надо?» Ну, и все, потом я приезжаю, Ида Матвеевна, математик, говорит: «Володя, что же ты так, не сказал, что ты едешь в Чернобыль». А оно ж уже ж распространяется, уже ж хорошо известно, сказал, что едешь в санаторий. Я говорю: «А Вам какая разница?» Ну, не было тогда такого заострения внимания на этом, я не знаю, ну. Тогда же не за геройством ходили, Вы понимаете?

Г.Г.: А за чем?

В.Д.: Ну, по долгу службы, было такое время. Я Вам скажу, в настоящий момент уже никто туда не пойдет. Это наши, еще кому за 60 могут, а мне уже 62 года, могут, так сказать, призвать. А молодежь уже не пойдет. Нет идеи, и не будет.

Г.Г.: А Вы вот внутренне понимали, что нужно, да? То есть если страна, вот, сказала?

В.Д.: Ну, мы понимали, что надо быстро это погасить, иначе будет, не дай Бог что, а как еще?

Г.Г.: То есть мысли как-то вот отлынить, не поехать, там такого?

В.Д.: Ну, не было такого, я же Вам говорю, не было абсолютно.

Р.К.: А вот та ситуация, которая сложилась, когда Вас в мае пытались, дали повестку прислали, но не взяли и лишь потом, через полгода, фактически лишь в декабре Вы… Несмотря на то, что Вы кадровый офицер, химик, в химвойсках служили, вот такая вот ситуация все-таки произошла. Май месяц, только вот авария, наибольший выброс всех…

В.Д.: Ну, я же Вам говорю, я поехал туда в часть. Там стоит прапорщик на воротах, говорит: «Все уехали в Чернобыль». В аэропорту, через трассу, стояли наши машины. Чуть каждые 2 года у меня, мы же там, на переподготовке, на неделю брали. Там писали 360 дней, а мы там неделю, нам отметили, все, годиться, звание повысили, будь здоров. Все, понимаете, поэтому мы так и работали. Ну, сказали: «Все уехали». Я их догнал, они говорят: «Мест нет, все сформировано. Езжай домой, вызовут». Ну, и вызвали в январе уже. Как, ну я, честно говоря, даже не знаю. Да я таких и не знаю, кто там увиливал. Не знаю, у меня таких знакомых нет.

Г.Г.: А обсуждали ли, из-за чего произошла авария, вот когда там работали?

В.Д.: Ой, Вы знаете, там…

Г.Г.: Вот какие мнения?

В.Д.: …много всяких версий, много всяких версий. Но то, что было, вот, когда я был на станции, а там конечно были специалисты. Хотя честно Вам скажу, работу станции, ну, я уже не специалист по турбиностроению, но документ у меня есть, что я это все закончил. Там получалось так, насосы, допустим, там 3 насоса работают, охлаждают турбину, реактор там или что-то какой-то определенный узел. И стоит, новый стоит, старый один снят, второй стоит, вот их два должно работать и включаться, если не дай Бог что. Сняты оба, а этот не поставили. Может… Одни говорили, что это вот охлаждение прекратилось. Но это, видимо, там были сняты эти насосы. Ну, насосы большие, как эта комната, огромные, понимаете, это раз. Вторая версия, рассказывали ученные, что, дело в том, что отрабатывалась, так сказать, система остановки турбины быстро. Ведь турбина останавливается около 2-х месяцев, ее нельзя остановить. Это огромная машина, огромные валы. Вот она, выключают подачу и вращают ее. Если ее оставить она прогнется, и лопатки зацепятся, она будет кривая, понимаете. Как вот разогреть железку и положить на две палочки, и она будет вот такая. А ее надо все время вращать, чтобы она остыла с 2-х тысяч градусов до 20 градусов. Представляете, сколько это нужно? Ну, соответственно, какую-то там систему, говорят это. А, честно говоря, нам рассказывали вот всякие эти, ну, а понять, что это, никто не знал.

Г.Г.: Ну, а в таких вот, в разговорах между собой, вот, причина? Халатность, недосмотр, какой-то неудачный эксперимент, ну, вот, вот что?

В.Д.: Я больше верю тому, что неудачный эксперимент какой-то. Халатности там не должно быть, вернее, ну, как Вам сказать, не должно быть. Вот видели летчика, который ведет, да? Или космонавта, вот сидит, но космонавта запустили, он и так плавает, а летчик, который должен посадить, за все отвечает. Так вот, управление турбиной, это похлеще – это 20 самолетов, это тысячи приборов. И там сидят такие люди, ну, я не знаю, этого… Ну это по определению просто не могло стать…

Г.Г.: Ну, сложно ошибиться…

В.Д.: Это, не-не-не… это невозможно. Я не думаю, что. Вот это конечно директор станции пострадал. Ну, он всегда виноват. А что, как? Знаете, если б у нас было все честно, что бы пришел человек и сказал: «Я в этом виноват, я сделал то-то, то-то». Все б сразу кинулись и на других станциях на это обратили бы внимание. А у нас рассказывают все, что угодно: то кошка перебежала, то собачка забежала, то свинка захрюкала. А никто не виноват. А от этого же не может быть такого. Вряд ли. Но то, что сколько средств потрачено впустую, вот нев… Вот начали, так сказать, обрабатывать дома.

Г.Г.: Угу.

В.Д.: Я не был на обработке Припяти, честно говоря. Ну, вот наши, которые пробовали ДДАу, то есть паром все это убирали, снимали, все это делали. Меряют – нормально, начинают рядом квартиру обрабатывать, пыль через это, сюда и все. Ну, то есть возможности обработать нет. Такого просто нет. Ну, вот единственное, что убрать основное загрязнение и, так сказать, на могильнике все это прикопать – да. Ну, были, можно так сказать, нехорошие, ну как, нехорошие. Ну, вот были моменты, когда шоферы, которые вывозили зараженные, так сказать, остатки, это может быть все что угодно: это и ковры, и холодильники, и просто земля, и деревья, и все, что угодно. На могильниках своя норма: вот сегодня больше 3-х рентген принимать нельзя. Что делать?

Г.Г.: Угу.

В.Д.: Ну, говорит: что делать, ну, бросил я машину так от. Вот вам и пожалуйста, не принимают. Это то старая коммунистическая норма от срабатывала. Непонятно, могильник должен принять все, что можно, а было такое, что нельзя. Вот Вам, пожалуйста. А в основном ставили так, что вот Киевский, Московский военный округ, они после нас проверяли. Вот мы делали работу честно, все, мыли машины. Ну, да, ну, там можно было пропустить эту машину, а на ней еще и людей возить, все, они в отстойник ее, пожалуйста. Когда поменялся командир бригады, это уже начало марта было, посмотрел бумаги и говорит: «А где эти машины?» И мы как начали их искать в снегу. У меня там фотографии есть, могу Вам показать. В снегу искали наши машины по номерам, мерили. Одна машина вообще 70 рентген фонила. 70 – это страшное дело, я такого и не видел. Он говорит: «Наверно брать не будем». Я говорю: «Ну, действительно, да». Но, по крайней мере, мы эти машины цепляли, возили сюда, в Ораное, сюда, ставили, красной веревочкой огораживали. Чтобы все машины, которые на нас числятся, они из зоны не выезжали. А мы их оттуда вывозили, это же преступление было вообще-то. Ну, командиру понравилось, что у нас все машины на месте, да. А иначе недостача, хоть плати.

Г.Г.: Ну, да.

В.Д.: Если я под расписку дал и уничтожил, и [неразборчиво] пляшкой, он документы есть. И сказали: не дай Бог потеряешь, с тебя вычтут. А в то время зарплата 180 там, или сколько, а там, на 80 рублей этого «обмундирования» (смеется). Вот, куда деваться, как Вы думаете? Что делать?

Г.Г.: И что делали?

В.Д.: Все сдали, сдавали, все сдавали, все сдавали. Правда пальто, которое у меня висело, в котором я приехал, ну, я его в целлофановый мешок, все, повесил. (Смеется) Начал же одеваться, чтобы уезжать, снимаю, а тут плечо и гнездо сделано, прогрызла все.

Г.Г.: Мыша?

В.Д.: Мыша, да жила…

Г.Г.: (смеется) Ота.

В.Д.: …в этом пальто, сколько оно висело, она, оказывается, жила у меня на плече, в пальто. Так выгрызла все и там спокойненько спала. Да, начальник по тылу дал мне новый бушлат, и я приехал в бушлате. А еще зимой холодно, в чем ехать? Тоже обратно поехал в аэропорт – билетов нет, поехал на поезд – билетов не дают, поехал на автовокзал, думаю, может, хоть на ступеньку посадят. Сел, как лег, будят меня: «Полтава, Вам же до Полтавы». Какая Полтава, еще 200 километров. Ото я приехал.

Г.Г.: Автобусом?

В.Д.: Автобусом.

Г.Г.: То есть, а ехать так, на чем хочешь? Вот все, сняли с довольствия, вышел и иди себе?

В.Д.: Ну да, выписали тебе… Нет, в Киев отвозили, в Киев отвозили обязательно. Там же ж посты, во-первых, не всех пускают. Переходя, это уже не зона, но, по крайней мере, зачем же сюда пускать, воинские части стоят, соответственно это невозможно.

Р.К.: То есть и туда и обратно, Вы ездили за свой счет, да, получается?

В.Д.: Нет, ну я бесплатно ездил, мне, правда, бумажку выписали, езжай. Ну, а как же предписание, все, как положено. Я все это привез…

Г.Г.: Кофе будете?

В.Д.: Без сахара.

Г.Г.: Без сахара, сейчас. Еще там пара вопросов, которые я задам. Да его как-то подвинуть как-то. Кто знает как? Сейчас.

В.Д.: На ручку, может?

Г.Г.: Да, ручка что-то…

В.Д.: А может надавить?

Г.Г.: Не знаю, давайте вместе ломать. О, ломайте. Так, а давайте, я тогда задам Вам вопрос.

В.Д.: Да, пожалуйста.

Г.Г.: Вопросы те, которые касаются, ну вот, все-таки памяти о самой Чернобыльской… Ну, вот Вы сами для себя ее определяете как аварию, катастрофу, вот, как Вы относитесь все-таки к этому событию? И как Вы привычно в речи употребляете – это авария на Чернобыльской электростанции, эта Чернобыльская катастрофа или что это?

В.Д.: Ой, для меня вот это, Вы понимаете, это отрезок времени, общение с хорошими людьми.

Г.Г.: Угу. Вот на счет хороших людей, расскажите, с кем Вы там познакомились, но так, чтобы, ну, вот какие-то невероятные человеческие качества, вот что-то Вас поразило, какие-то вот люди? Или наоборот, вероятные качества? Вот Вы сказали только что про людей, вот хорошие люди, кто они, что они? Истории какие-то про них?

В.Д.: Ну, вот тот же тракторист, понимаете, который вот это все сделал. Разве это не чудо?

Г.Г.: Да.

В.Д.: Командование было у нас, вот именно в нашем батальоне, командование было, ну, вот какое, как Вам сказать. Оно 20 раз спросит, если видит что-то не так, все у друг друга спрашивали. Если кому-то плохо, ехали вместо него, ну, всякие, это…

Г.Г.: То есть, вот, взаимовыручка была как бы очень хорошая, да?

В.Д.: Да, да, да, да, да.

Г.Г.: Не могу не задать вопрос о дедовщине, вот о каких-то таких неуставных отношениях, вот еще чего-то, нет?

В.Д.: Да о чем Вы говорите?

Г.Г.: Ни в коем случае?

В.Д.: Нет, нет.

Р.К.: Не до этого было.

Г.Г.: Ну, вот это мужской коллектив, я так понимаю, исключительно мужской?

В.Д.: Нет, ну это совсем другое. Я Вам честно скажу, я служил в армии, у нас не было дедовщины, потому что у нас было, так сказать, особое подразделение, в котором этого просто не может быть. Понимаете? Как можно, так сказать, вот мы втроем, кого-то ненавидеть или что-то делать, если тот разозлится и может сделать такую гадость, что тебя не будет в живых, это во-первых. Поэтому, так сказать, надо было со всеми дружить. Не был я в Афганистане, старый я уже был для этого, но я чувствую, что там тоже. Действительно, все боевые вот эти условия, они создают определенный, так сказать, микроклимат.

Г.Г.: Это все-таки больше сплочение, да, нежели…?

В.Д.: Да, больше сплочение, чем все остальное, о чем Вы говорите, вот это так сказать.

Г.Г.: А вот здесь вот, в Чернобыле, вот случаи какого-то, ну невероятного, вот, ну героизма, может быть? Может быть, вот, самоотдача, вот, чего-то такого, что Вас поразило, Вы вот не ожидали и вдруг?

В.Д.: Понимаете, дело в том, что мы мало общались и мало кто рассказывал, что он делал и как делал. В основном, у нас были моменты общения, это в том, что «перебрал», вот голос, вот то, вот заболел, вот мне плохо. Решали вопрос, чем помочь, как помочь вплоть до того, что… Вы же понимаете, что документы выписывает командир батальона, и он отвечает за людей, ему не нужны, так сказать, люди, которые не могут работать. А если человеку плохо, так тем более, понимаете? Поэтому тут же бросались, все, что… все в порядке или нет. Или ограничивали выезд, там на 2-3 дня, пока это самое, и потом он уже понимал, что вот на станцию ехать не надо, можно ехать либо на ПуСО, либо туда, либо туда куда-то. Каждая машина идет с офицером. Ни одна машина без офицера не выедет из части, ее просто не выпустят. Шофер и офицер. А так как, так сказать, офицеров ограниченное количество, соответственно… Последние, вот, моменты, вот, буквально перед, ну я не знаю, числа с 15-го, 20-го я уехал. Числа с 15-го не было ни одной замены. Замена ж приходит каждый день, люди новые-новые-новые, каждый же день кто-то приходит, и каждый день кто-то уезжает. Единственное, вот эти вот, буквально месяц, даже полтора, вот, у нас как-то задержалось всё вот наше командование, все было вместе, это лучше. Вот менять каждый раз командира, замполита, еще кого-то – этого нельзя делать, понимаете. Все-таки люди привыкают, и уже оно как-то оно, тут оно лучше. Когда комбриг поменялся, он сказал, что ребятки, так и так. Я Вам скажу вот, единственное, герой – Валера Рисованый. В этот момент не было замены офицеров, и он ездил по 2, а то и по 3 раза и по часу спал. А ездил туда, понимаете? О, это серьезное дело.

Г.Г.: А замполит что делал?

В.Д.: Замполит ездил вместе со всеми!

Г.Г.: То есть он как все?

В.Д.: Да о чем Вы? Он как все, абсолютно! Это был кадровый офицер, Саша, майор Малетин из Малиновки. Кстати, я с ним встречался после того, как с Чернобыля приехал, наверное, через год или что, я не знаю. У него там сын заболел сильно, ну, у него сын немножко… Вот, больной, конечности у него мало двигались. У него двое детей. И, вот нужны были лекарства. Я позвонил жене, говорю, так и так, достать где-то там, ну может, я не помню, какое. Жена приезжала, лекарствами помогли, вот он, так сказать, очень доволен этим и я ездил к нему. Ну, он служил, он кадровый офицер, все как положено. О чем Вы говорите? Он везде, и машины сопровождал.

Г.Г.: То есть, никаких льгот.

В.Д.: Ну, какие-то могут быть льготы? Ну да, ну командир батальона не ездил, я не знаю, начфин даже ездил, у нас был, как же его… Дубосарский Игорь.

Г.Г.: И вместе со всеми?

В.Д.: Да, да, вместе со всеми.

Г.Г.: Еще раз.

Р.К.: А женщины были и что они делали? Если были, то что, какая их работа была?

В.Д.: У нас не было.

Г.Г.: Вообще?

В.Д.: Вообще не было.

Г.Г.: Ни повара…

В.Д.: Не, повара были в Чернобыле, поварихи были, у нас не было. В части у нас не было, это однозначно, ни одной. По крайней мере, я не помню. Потом у нас приезжал магазин, ну как магазин, я не знаю. Ну, там можно было тельняшку теплую купить, носки, такое. Ну, то, что выдали, то и есть, а так…

Г.Г.: А что-то купить можно, да?

В.Д.: Если что-то купить, приезжала. Там женщина работала, ну я даже не знаю, я там ничего не покупал, мне… По крайней мере, работала. А вот поварихи в самом Чернобыле, там кинотеатр огромный был. Допустим, если мы по долгу службы заезжаем туда пообедать. Зашли, пообедали, там все же бесплатно. Взял на разнос, иди и все. Там женщины были, которые вот это вот обслуживали, ну, варили. Может местные, может, нет, я не знаю. Ну, там Пугачева в этот приезжала, в Светлогорск или что.

Г.Г.: Это как раз когда Вы были?

В.Д.: Да, ну, это там за Чернобыль еще… Ну я, честно говоря, не то, что туда не ехал, а просто хотелось отдохнуть. Если есть 3 минутки, куда там уже к той Пугачевой смотреть?

Г.Г.: А кто-то ездил, да, из ваших? Возили кого-то?

В.Д.: Да я не знаю, даже желающих не было.

Г.Г.: Да?

В.Д.: Клянусь. В основном строители. Кстати те, кто ездил туда добровольно, у них зарплаты хорошие. Мне ж платили как, мне ж там ничего не платили, я ж на гособеспечении.

Г.Г.: Ну, да.

В.Д.: Мне платили зарплату. А у меня в то время мало было часов, я получал, там не знаю, 180 рублей. Ото и пенсия оттуда назначена была. А вот те, кто ездили строить, им закрывали наряды, те пенсии там хорошие получают сейчас. Я знаю некоторых, у меня сосед есть, правда пьет постоянно, вот сидит во дворе летом и зимой.

Г.Г.: Ну, пенсия-то большая, наверно.

В.Д.: Ну, пенсия большая, да вот.

Г.Г.: То есть, это вместе, параллельно с Вами уже выезжали строители, да?

В.Д.: Да, были строители, которые строили вот этот же ж, Солнечный или я уже не помню, какой, да.

Г.Г.: Понятно, то есть женский вопрос у Вас не стоял, их не было?

В.Д.: Да какой? (смеется)

Г.Г.: Как какой? Нету и хорошо (смеется).

В.Д.: О чем Вы говорите. Вы не представляете, что такое работа, когда работаешь круглые сутки. Во-первых, втягиваешься, во-вторых, ты ничего не замечаешь, а в-третьих, ты знаешь, что ты за того, за того ответственен и надо в следующий раз сделать так, чтобы кто-то поехал. А этого туда нельзя, и все это держать в голове, а их там 500 человек.

Г.Г.: Ого. И не суббот, не воскресений, то есть Вы не попадали вот в это…?

В.Д.: Нам давали справки, что мы не в праздничные, не в выходные дни не работали. У нас были такие справочки выданы, чтобы нам чем-то компенсировать. Ну, я, честно говоря, не помню, чем они компенсировали. Дело в том, что в школе и так 2 месяца отпуск. Единственное, что мне потом 2 недели отпуска дополнительно всегда давали к основному. У меня там 72 дня и плюс еще 2 недели, и я все лето гулял. Вот это было оплачиваемо. А так, я не знаю.

Р.К.: А путевки к отпуску или?

В.Д.: Вы знаете, путевки это такой момент – у нас садик, мы всегда туда ездим, приучили. И ребенок ездил, у меня же сын, как я сказал, и внук там вырос и внучка растет там. Внуку у меня уже 17 лет он будет, внучке скоро 5 лет, через 2 месяца.

Г.Г.: Замечательно.

В.Д.: Да, большой разрыв у них, правда.

Г.Г.: Угу. Да нет, еще нормальный.

В.Д.: Ничего, да. И сын у меня уже на пенсии. Он на скорой помощи психиатр врач, психбригада. А там…

Г.Г.: А, там по другому считают.

В.Д.: 13 лет отработал и можешь выйти на выслугу.

Г.Г.: Да?

В.Д.: Ему 38-й год, да, он уже 4 года на пенсии.

Г.Г.: Правда? Я даже не знала такого. 13 лет выслуга, да, на такой срок?

В.Д.: Да, и уходить надо.

Г.Г.: То есть, получается он врач-психиатр по образованию?

В.Д.: Да, но уже все, да. Но он закончил еще юридический, сейчас занимается охраной.

Г.Г.: Так еще вся жизнь впереди, 38 лет, ну какая же пенсия (смеется)?

В.Д.: Ну да, но врачом уже нельзя работать. Вот так, так что…

Г.Г.: Понятно.

Р.К.: Скажите, пожалуйста, а вот то, что произошло, авария, это как-то поменяло Вашу жизнь? Что-то для Вас стало незначительным, что-то наоборот, стало более ценным в жизни, поменялось ли отношение?

В.Д.: Самое ценное в этой жизни, конечно, это семья, которая, так сказать, меня немножко поддержали. Хотя и не надо было меня сильно поддерживать. Но, по крайней мере, когда в семье ничего не меняется, оно все нормально, это, во-первых. Во-вторых, ну, не знаю. Я побывал в таких ситуациях до этого, что это по сравнению с моим героическим прошлым, это было просто ничего. Ну, не задумывался я над этим, не знаю, но вот да, интересный вопрос, я думаю, я не могу сказать. Для меня это было все обыденным. Встреча с интересными, да, действительно, людьми, которые заботятся друг о друге. Это надо ощутить, понимаете? Когда попадаешь вот в такую ситуацию и знаешь, что я о тебе забочусь, а ты обо мне, а вместе мы, так сказать, едины, ну, я не знаю. Это надо ощутить, такого, сложно это придумать или сказать, что что-то было героическое» или что. Ну, основные моменты… ну как, героическое, когда люди просились на крышу. Флаг мы не вешали, нет, врать не буду, но чистить на крышу, там буквально 5 минут поработать и того меньше. Не одевали, ну и тренировались, одевали ребята вот эти костюмы свинцовые. Ну, пошито с кармашками, ну, с ним, честно говоря, лучше сбегать так, что-то схватить и вынести. А с ним туда будешь полчаса идти и сгоришь точно так же как и без него. То есть, там идти невозможно, где-то килограмм 60 это еще…

Г.Г.: Ого.

В.Д.: Та ну, это глупости, кто придумал это, там постоять может, посмотреть. Ну, а так? Ощущений никаких, кроме запаха, то есть слышно, а так абсолютно ничего. Не знаю, не могу сказать. Я считаю, что это обыденное, понимаете. И мы в то время считали, что мы правильно делаем, я считаю, что действительно правильно сделали. Хотя оказалось и не очень, а нас уже забывают, никому не нужны. Мне, например, говорили даже такое: «А я Вас туда посылал?» Хотя я никогда ни у кого ничего не требовал, там «…дайте мне…» что… Положено, ну нет, нет, так нет, и не надо.

Г.Г.: А в чем заключается забывание? Вы говорили, что вот стали забывать.

В.Д.: Ну, был там момент, что вот в райисполкоме мне сказали: «Ну, мы же вас туда не посылали».

Г.Г.: То есть, раньше такого, конечно, не произносили?

В.Д.: Раньше такого, да, не произносили. А вот: «Ну, мы же Вас туда не посылали».

Г.Г.: А как Вы вообще относитесь вот к мероприятиям, которые, ну вот, направлены на увековечивание памяти, Чернобылю? Вот праздники, школы, вот выставки, деятельность «Союза».

В.Д.: Это все правильно, но Вы же понимаете, оно не забывается. Вот я даже своим детям в школе рассказывал и то, бывает, вспоминают. Вот встречают, и говорят: «А помните, Вы нам рассказывали?», да, некоторые моменты. Ну, помнят один момент…

Г.Г.: А что же там?

В.Д.: Я это не скажу.

Г.Г.: Ну, мы не будем, мы потом это, обрежем, Вам подарим кусочек этой пленки.

В.Д.: Не надо вырезать, просто в Лелеве стоял бык огромный и его яйца были покрашены в красный цвет.

Г.Г.: (смеется) Так это естественно.

В.Д.: Это, понимаете, (смеется), это была основная точка, где мы переодевались, но когда проезжали, ржали все. Кто-то взял и покрасил. Но самая интересная эпопея, когда генерал проезжал, а все равно ж через Лелев в Чернобыль ехать отсюда, вот с Киева, да, и заставил все это содрать, то оно не могло отодраться. Потому, что краска какая-то была с турбинного цеха, которая выдерживает 2 000 градусов, а электрической щетки не подключишь. Вот так вот с красными, огромными, ну там бык, я не знаю, ну… ну, не в натуральную величину, в 5 раз больше.

Г.Г.: А из чего он сделан?

В.Д.: Бронзовый, чеканенный и взяли, накрасили и все.

Г.Г.: (смеется) Интересно, его потом сняли?

В.Д.: Нет, ну когда я уехал, он там и стоял. Ну, куда же его, кто его снимет? Нет, никто не снимет. Но, по крайней мере, дети, вот я ляпнул, а они, видите, говорят.

Г.Г.: Ну, а что ж Вы хотите, конечно, а что же еще дети запомнят. Ну, конечно, понятно (смеется).

В.Д.: Ну, не знаю, у меня столько выпускников, и знаменитых и именитых – Дима Святош.

Г.Г.: А это Ваш?

В.Д.: Да.

Г.Г.: Ну, 1-я школа, эта та, которая на Иванова?

В.Д.: Нет, это 5-я.

Г.Г.: А, это 5-я?

В.Д.: А 1-я под ХПИ, вот Красина, 12.

Г.Г.: Все, я поняла, вот это Ваша школа, да, да. То 5-я…

В.Д.: Красина, 12, да, это там.

Г.Г.: Угу, понятно.

Р.К.: Скажите, пожалуйста, а внукам своим Вы рассказывали о том, что Вы принимали участие в ликвидации аварии?

Г.Г.: То есть вот в семье, это повод для «поговорить» бывает или уже, в общем-то, это как-то и привычно и…

В.Д.: Да нет, честно говоря, мы даже как-то и не очень это.

Г.Г.: Отмечаете ли Вы вот 26-е число, будет ли это у Вас семейным праздником, пойдете ли Вы куда-то?

В.Д.: В принципе иногда не знаем, как… Сын говорит: «Поздравлять тебя или…?» Я говорю: «Поздравляй, живой остался, все в порядке». Так что… Я же говорю, ели все выдерживать, не курить там, на станции и в зоне, не принимать пищу, там такое все, в принципе, это допустимо. Тем более я по специальности химик-дозиметрист и все, с этим был знаком, соответственно там ничего такого страшного. Единственное, пропало то, что 50 рентген одноразово – это безопасно, как всегда говорили в войсках, это чушь.

Г.Г.: Это опасно все?

В.Д.: Да. Люди, получившие, допустим, больше рентген, ну, бывает это и рвота и все что угодно, о чем Вы говорите. Или вот пыль, допустим, здесь ты защищен, а глаза. Особенно турбинный цех: там прошелся, то, другое, 2 часа проспал, не можешь глаза открыть, надо… гноем все это. Надо открывать вот так вот глаза, все это промыть, да, да, да. Ну, слизистая поражается пылью.

Г.Г.: А вот с водой, с этим со всем было все в порядке? То есть у Вас нормальная душевая. Вот Вы жили, это что было, где это?

В.Д.: Ой, с водой была большая проблема. Обычно воду вот такую вот привозили в бутылках, в стеклянных бутылках, тогда они были, и все. А бывало, знаете, как, вот есть хороший фильм, эти… как в Чечню поехали менты, менты в Чечне. И вместо пайка дали моющее средство. Вот так было и у нас, когда на всю бригаду привезли вместо воды, знаете, что? Пепси-колу! Кофе, чаю хочется выпить и воды, и грамма нет. И снег не растопишь, ну он же загрязненный. Ну, вот что делать? Вот такие вот хорошие, видите и в кино показывают и там такое было. Были у нас свои скважины, говорили, что они грязные, брали на проверку, говорили, нельзя то, другое. Но, по крайней мере, со скважин мы готовили, потому что скважины были свои, они были хорошие, ничего там плохого не было. Так что… а пить – да. В больших количествах, пожалуйста, сколько хочешь привозили.

Г.Г.: Ну, в принципе со снабжением было неплохо?

В.Д.: Ой, да о чем Вы говорите. Там было все, абсолютно. Вот, по крайней мере, у нас. Я не знаю, может кто-то скажет: то не так, то не так – глупости это все. По снабжению у нас было все, то есть еда, питье, все, абсолютно. Одежда, все, все, все, что, так сказать, душа пожелает, то, что положено и в больших количествах, и нормы были не урезанные.

Р.К.: А душ или баня, если это возможно, было?

В.Д.: У нас была своя баня, кто-то до нас ее построил, да. Ну, там много, конечно, не зайдешь, но, по крайней мере, баня была хорошая.

Г.Г.: Так, а жили Вы это помещение чего?

В.Д.: Где мы жили здесь?

Г.Г.: Ну, в Чернобыле.

В.Д.: В Ораном. Это мы жили в палатках.

Г.Г.: В палатке все-таки.

В.Д.: Палатки. А для офицерского состава был вагончик-штаб и из щитовой домик сбит, я не знаю. Там вот заходишь, ну как гостиница, коридор, сюда-туда комнаты. Ну, вот такие вот комнатки, чуть поменьше даже. 2 кровати и шифоньер, вот так вот, много-много в разные стороны комнаток. Щитовые, но в них было холодно. Если в палатке там натопят, буржуйка стоит, а тут было холодно. Мы спали, у нас были танковые штаны такие вот, знаете, на завязках. Вот в штанах и в бушлатах. Ну, где-то 5 градусов тепла, может, при -25°.

Г.Г.: Холодно.

В.Д.: Нет нормально, в принципе спать.

Г.Г.: Нормально?

В.Д.: Да. Одеялом накроешься, надышишь и…

Г.Г.: А на улице 25, да, то есть холодная зима.

В.Д.: Ну да, конечно. А в палатках, хоть они и палатки, но там топили хорошо. Там тепло, действительно хорошо. Так что…

Р.К.: А скажите, пожалуйста, вот сейчас на станцию, вот в Припять экскурсии организовываются. Как Вы к этому относитесь? Это следует делать или все-таки?

В.Д.: Ну, в принципе, ну что же, я думаю там сейчас все заросшее, может быть, я даже не могу представить. Но, вот эти вот, от Иванково и до станции – там кругом леса, деревни красивые. Что посмотреть можно на станции? Если закрыли саркофаг, что там можно посмотреть? Там можно посмотреть закрытый объем и разбросанная всякая гадость, ну, заросшая уже – раз. Что касается Припяти – туда выброс пошел хороший, насколько я понимаю, именно в эту сторону, именно к Припяти. Она недалеко, она буквально, ну, я не знаю – 500 метров там, вот так, трассы такие, не могу даже сказать. Она совсем рядом. Там не делалась никакая дезактивация, там все сверху травкой заросло. Ну, чего туда лезть? Я не знаю. Ну, я думаю, одноразово, это ничего страшного нет. Воду пить не будет, так сказать, земли не наберет, никуда не увезет.

Г.Г.: Ну да, заросший, брошенный город посмотрел и…

В.Д.: Да, радиация, в принципе, вот такая, она не очень страшна. Один раз можно съездить, но увидеть то, что мы тогда видели и ощущали, я думаю, они сейчас этого не сделают. Мы ехали туда работать. Нам обещали и суточные выплатить – никто ничего не выплатил; премии – никто ничего не выплатил. Никто даже не побеспокоился и не сказал, так что… Может быть, где-то какие-то организации, но школа, по крайней мере, никто ничего не выплачивал такого.

Г.Г.: Вы принесли фотографии. Какие? Покажите, пожалуйста.

В.Д.: Ну, я принес все, в принципе, все, что у меня есть, я сейчас Вам покажу. Это, хотите, Вам честно скажу, дети меня вечно спрашивали, я то взял вот такую вот штучку и вот это она у меня уже давно. Это грамоты, которые мне там давали, вот, смотрите.

Г.Г.: Грамоты, фотографии.

В.Д.: Вот, смотрите. Вот это Павлик, что умер, что ото племянница его пошла. Вот Валерий Федорович Рисованый.

Г.Г.: Какие Вы, покажите где?

В.Д.: А вот Валерий Федорович.

Г.Г.: Ой!

В.Д.: Усатенький.

Г.Г.: Ну да!

В.Д.: Вот я. Это наш замполит, это парторг, это начальник штаба, а вот это начальник Валерия Федоровича, я вот не помню фамилию. Тот, который из Афганистана приехал к нам «отдохнуть».

Г.Г.: Понятно, понятно.

В.Д.: Это Игорь Дубоссарский, начфин – начальник финансов. Ну, и так далее, я, Вы знаете, я не взял очки, поэтому даже не могу Вам рассказать.

Р.К.: Это ленинская комната?

В.Д.: Это нет, это не ленинская комната, это в столовой.

Р.К.: Вот эта?

В.Д.: Это в столовой. Ленинская комната у нас была в палатке, это в столовой. Ну вот, вот я сижу, начальник штаба и парторг. Это мы, так сказать…

Р.К.: Это Вы где, одеты не в форме?

В.Д.: Форма, со звездами, все, как положено.

Р.К.: Какие-то кожаные курточки…

В.Д.: Да не-не-не, какие там кожаные курточки? Вот она, форма, ой подождите. Вот, форма.

Г.Г.: Это Вы, да?

В.Д.: Это я, вот это машины, которые мы стягивали, собирали, видите? Это я с парторгом, это тоже я с кем-то, уже не помню.

Г.Г.: Тут совершенно шикарная, молодая фотография, выпросить перефотографировать.

В.Д.: Куда выбросить?

Г.Г.: Выпросить перефотографировать.

В.Д.: А. А это, Царство Небесное, это же племянница пошла, парторг и я. Это наш замполит, Малетин из этой самой, Малиновки. Ну, это мне давали там медали, это документы какие-то, вот грамота…

Г.Г.: А что это? Так это Ваше направление, а можно посмотреть? А нет, это на лечение.

В.Д.: Это на лечение, нет…

Г.Г.: А командировки туда у Вас не осталось?

В.Д.: Нет, ее ж забрали.

Г.Г.: А, понятно.

В.Д.: Вот это оттуда давали справки какие-то, я даже не знаю. А, вот, что оригинал, что это… ой, Вы извините, а то я…

Г.Г.: Сидите-сидите.

В.Д.: То, что списали, чтобы не платить имущество. Это направление лечения воинской части, это что-то такое…

Г.Г.: Имущество тем более надо попросить скопировать. Ну, что Вы: «…бушлат, ремень…» Можно будет снять копию?

В.Д.: Та ну а чего нет?

Г.Г.: Вот прямо сейчас, прямо здесь.

В.Д.: Это военный билет.

Г.Г.: Билет, ага… ой, вот-вот-вот эту бумажечку…

В.Д.: Вот эту?

Г.Г.: Вот эту, да.

В.Д.: А это я не знаю: «Распоряжение кабинета министров, в занятых условиях…»

Р.К.: «… имеет право на льготы…»

В.Д.: Это льготы, а это что? А, «…праздничных дней не имел вообще», вот.

Г.Г.: Смотрите, какая прелесть.

В.Д.: Так, это грамота у меня…

Г.Г.: А дадите свою фотографию, вот ту, которая самая красивая?

В.Д.: Да, где ж она красивая? Смотрите… угу… Это что? А, это копия, копия…

Г.Г.: Угу, нет, та красивее.

В.Д.: А, это письмо я сделал, знаете, благодарственная в школу присылали. Где оригинал, конечно, я не знаю. Он там в музей. Ну, короче, они выбросили.

Г.Г.: Прекрасно.

В.Д.: Это мне две медали дали, почему 2, я не знаю. Одну, а на следующий год – вторую. Это что-то, а… Ага, 2, все-таки, лейтенант Денисенко, хотя я уже старший лейтенант. Это ЦК ВЛКСМ, а вот это станция здесь нарисована, вот, посмотрите. Благодарность тоже, вот сейчас я… вот она, станция сама.

Р.К.: Это изначально, ну, до 26 апреля, да?

В.Д.: Ой, я даже не знаю…

Г.Г.: Нет-нет, станция до взрыва, да?

В.Д.: До взрыва, конечно, до взрыва, да. Вот это вот два. Кстати там, вот смотрите, 17 февраля, вот это мы как раз там закрыли этот саркофаг, там то-другое.

Р.К.: Скажите, пожалуйста, вот здесь, на фотографии, Вы рядом с военной техникой. Я так понимаю, она там, в зоне и осталась?

В.Д.: Ну, мы кое-что оттянули к себе, а так в зоне много стоит…

Р.К.: То есть, вот, в 50-ти километровой зоне вокруг…

В.Д.: В 30-ти километровой, она там осталась, я не…

Г.Г.: Очень много техники заброшенной и всего, и всего прочего другого оборудования…?

В.Д.: Да, да, да. Вертолеты, машины… А вот удостоверение 118. Это выдавали командному составу батальона, вот это за год 118-й у меня, что я принимал участие. Андрусенко – это наш начальник штаба. Этих удостоверений я спросил, Валерий Федорович говорит: «Нету». Ну, это выдавали только командному составу батальона, ни рот, ни взводов. Видите, вот это первое удостоверения, это там выдавали.

Г.Г.: Ой, и вот это тоже можно, вот, скопировать?

В.Д.: Но оно ни у каждого есть, потому, что… А, вот фотография. А это уже здесь выдавали первое удостоверение. Вот они, видите, что я есть участником ликвидации. Ну, вот военный билет, вот там можно.

Г.Г.: А можно еще вот это вот вытащить и сделать копию вот этой фотографии Вашей?

В.Д.: Да вытаскивайте, не бойтесь.

Г.Г.: Придержите, а я вытащу.

В.Д.: А на другой стороне что-то есть, да?

Г.Г.: А там же Ваши общие, да.

В.Д.: А, общие, сделайте там, где Валерий Федорович. Кстати вот она, только маленькая, мне кажется, да. Это я ему обещал подарить. Те побольше, эта меньше.

Р.К.: Скажите, пожалуйста, это, скажем так, ну, как бы, это сформулировать… Ну, если я не ошибаюсь, это КрАЗ, это специальная машина или это уже требовалось в полевых условиях?

В.Д.: Нет, это обыкновенная машина, единственное, ставили щитки с пластиглаза. Говорили, что просвинцованные, но не знаю, и окошки свинцом заделывались в средине, для того, чтобы не сжечь водителя, что бы можно было работать. Но в основном накапливалось все на двигателе. Вот когда она работала, она накапливалась и фонили машины от того, что от трения, так сказать, ушло в радиацию. Вот это померили, что оставили, что выбросили. Много фотографий не получилось. Там запрещено было делать фотографии, фотографировать. Но, по крайней мере, много не получилось, потому что они… пленка, ну, вот такое вот, да. Вот в тумане, ничего не видно, ну, это же.

Р.К.: А когда Вы выезжали, Вас как-то проверяли, чтобы Вы не вывозили фотографии или еще что-нибудь?

В.Д.: Нет.

Г.Г.: Нет, ничего?

В.Д.: Нет, конечно.

Р.К.: То есть особисты никак активности не проявляли?

В.Д.: Нет, особисты проявляли активность только по, так сказать, на обнаруживании тех, кто не может ехать в зону. А туда ты можешь выезжать, пожалуйста, вези, что хочешь. Ну, скажите, пожалуйста, если ты там уже побыл и понимаешь, что это такое, да. Я выехал, всю одежду выбросил тут же, у меня ничего не осталось. Единственное, вот это, так и то, может оно и зараженное, я не знаю, нет.

Г.Г.: А запах какой должен быть, Вы говорите, что вот запах?

В.Д.: Йодом пахнет, вот да, йодом.

Г.Г.: Йодом.

Л.Н.: Та там, Господи, уже сколько лет прошло, уже ничего не пахнет.

В.Д.: Оно не должно уже там ничего пахнуть.

Р.К.: То есть и то пальто, с домом мышки тоже не сохранили?

В.Д.: Так я его уже не одевал, потому что я его там оставил. Я же в бушлате приехал. Пальто я сразу выбросил. Нет, не знаю.

Г.Г.: Вы говорите, семья помогла, поддержала. В каком плане поддержали? Вот что нужно было поддержать? Вот видимо ж была какая-то, да, вот такая, необходимость?

В.Д.: Ну, я даже не знаю, они как-то…

Г.Г.: Они ждали, да вот?

В.Д.: Они ждали, да, они волновались, да.

Г.Г.: А были истории, у кого-то, вот о ком бы Вы могли рассказать, у кого, вот не так? У кого-то, что-то вот, с семьей не получилось?

В.Д.: Ну, я не знаю…

Г.Г.: Нету такого, да? Ну, я имела ввиду, может на контрасте, то есть вот у Вас дома все хорошо, а у кого-то…

В.Д.: Нет-нет-нет, как раз наоборот, все было… Я же Вам говорил, вот даже лекарство это. Созвонился, Саше Малетину позвонил, не мог же ж он. Вот его жене, сыну. Достали лекарства, ну всякое было.

Р.К.: А со многими поддерживаете связь?

В.Д.: Нет, мы ж все разные. Единственное, вот Валерий Федорович и то, потому что мы, так сказать, вместе близко были, мы общались. Вы не подумайте, вот эта фотография, здесь есть люди, которых я, вот это единственный раз видел. Вы же понимаете, ну, тот в смене, я уехал в смену. Я сплю, бывало, проснулся, пошел, покушал – мы ж строем не ходили, понимаете. И в кино не сидели и на перекурах не были. Нет, там не было такого. Да, основное, вот, ну как Вам сказать вот, кто поближе, буквально…

Г.Г.: А кто фотографировал, чья идея, чья затея?

В.Д.: Это идея, это мы в Чернобыле, в медучилище, ну, вот Дубосарский, начальник финансов, ну поехали, он говорит: «Боже, ты смотри, это самое, фотоаппарат», и все к нему есть. Он забрал этот ящик, он никому, в принципе, не нужен. А наш, а ну, есть он тут или нет? Ой, не вижу, очки не те. Наш доктор с Киева привез пленку, ну, тогда же какие были фотографии, сами понимаете, да. И вот это он все фотографировал.

Г.Г.: Понятно, то есть это его просто идея такая?

В.Д.: Да, такая идея, кому что…

Г.Г.: То есть, опять же это не принуждение, там никакие?

В.Д.: Да какие там, он делал – надо фотографию.

Г.Г.: Постановочные фото, да…

В.Д.: Да, или вот смотрите, ото начинает выбирать. Говорит: «Ну, тут ничего не будет. О, вот тут получилось». Сделали. Ну, вот он таких наклепал, потом наклепал побольше. Ну, вот видите, это где-то в километре от станции, но хорошая фотография, потому, что… Вот наша ленинская комната, вот она, видите.

Г.Г.: Ага, с белыми стенами.

В.Д.: Ну, тут да. Ну, там планшеты, планшеты тоже ж делали. Это ленинская комната, это в километре от станции. Вон же… эти… провода высоковольтные, линии вот это. Ну, нормально получилось, а чуть ближе – оно тут мутное. Здесь просто это в помещении, та и старая уже фотография, уже она никакая. Ну, по крайней мере, можно кого-то что-то узнать.

Г.Г.: Так, это Ваше, это возвращаем, держите.

Р.К.: То есть он нашел фотоаппарат, фотографировал и тут же…

В.Д.: Сам делал, да делал фотографии.

Р.К.: … и раздал сколько-то там, как бы то количество.

В.Д.: Ну, вот, сколько делал, да. Вот это ж они, это сделанные именно там.

Р.К.: Ну, проблем с реактивами не было, главное найти время, да.

В.Д.: Да.

Г.Г.: (смеется) С реактивами точно проблем наверно не было.

В.Д.: У него время было.

Г.Г.: А вот в наш «Союз Чернобыль» Вы входите? Вы активный вот, представитель, работник?

В.Д.: Ой, Вы понимаете, ну, я не знаю. Нет у меня такой активности сильно большой, такой. Даже не знаю.

Г.Г.: То есть, вот как-то порассуждать о мероприятиях, которые проводятся вот сейчас, Ваше отношение к этому всему, как Вам кажется? Что изменилось? Ведь огромный промежуток времени прошел, все-таки 26 лет, да? Вот, что в этих мероприятиях изменилось? В празднованиях, в чествованиях, как Вам кажется?

В.Д.: Ну, в начале их просто не было, потом как-то было, знаете вот. Обычно с детьми мы шли возлагать цветы. Это я всегда, так сказать, активно был задействован, но в своей, так сказать, структуре, в школе. Потому что там этого много и это действительно кому-то было нужно. А вот последнее лет 6, я Вам скажу, когда старый директор поменялся, в школе вообще перестали этим заниматься. Вообще даже не вспоминали. Это я уже два года, третий год я не работаю, вот 3 года и там, в течение, ну лет 8 уже никто этим не занимается, по крайней мере в школе, 1-я гимназия или 1-я школа, как сказать.

Г.Г.: А как Вам кажется, почему?

В.Д.: Почему? Ну, потому, что пришли люди, которым это не нужно.

Г.Г.: Не нужно, потому что они моложе, они другие или вот, вот…?

В.Д.: Нет, даже не потому, что другие дети сами приглашали. Вот Вы им в прошлом году брату моему рассказывали, приходили про Чернобыль. Прибегают там с цветами или с коробочкой конфет поздравить с этим. Говорю: «Хорошо, соберемся – я вам расскажу». Вот так вот. А раньше это было на уровне директора, завуча. А потом все это прекратилось, по тому, что оно, честно говоря, не нужно никому. Именно на уровне школы. Я понимаю, что сейчас вот городская организация, да, это действительно первая организация, куда я пришел. Еще были те товарищи, которые, так сказать, были. Я сюда пришел, тут была развалюха, ну, не знаю, как Вам сказать это. Совсем по-другому, я давно здесь не был, вот. Так что… не знаю, почему. Ну, мероприятия? Понимаете, когда проходят там мероприятия, проходят мероприятия в школе, поэтому мне неудобно было отказать здесь, идти туда. И соответственно оно как-то, как-то вот, так сказать…

Г.Г.: Понятно.

В.Д.: …отошло или где-то затеряться в больших. Тем более таких, товарищ Иванов, вот Валерий Федорович, Валера Рисованый, он же ж не так давно начал заниматься этим. Раньше его не было, так сказать, в этой организации. Если бы я, когда мы с ним увиделись, вот, ну получилось так, что, говорит: «Зайди». Я живу вот на Иванова, рядышком, через дорогу.

Г.Г.: Вот и замечательно.

В.Д.: Да. Говорю: «Хорошо, попробуешь рассказать, что там есть». Я говорю: «Обязательно, и за мышку скажу».

Г.Г.: И за мышку, это ж такой душевный (смеется).

В.Д.: Да, это наш талисман, который съел мое пальто, но, по крайней мере, выжил там тогда.

Г.Г.: Прекрасно.

Р.К.: А что особенно первое, что приходит по памяти, когда вспоминается об аварии на Чернобыльской станции? Что, вот, первое вспоминается?

Г.Г.: Вот, образы какие-то, с чем…?

Р.К.: Да, что-то особенное такое, вот. Мышка, наверное?

В.Д.: Нет, вот как раз не мышка, да. Понимаете, самое страшное, то, что я там ощутил, это вот пустые дома, села, вот это все пустое. Это, конечно, неимоверное, вот когда едешь, знаете, мороз по коже, это все брошено. Даже не представляете это всё. Ну, такого просто не должно быть, это пустота! Вот там действительно можно снимать немые фильмы, где вообще никого нет. Птички нет, ничего нет, всё пусто! Это раз. И второе. Ну, вот 4-й блок, там 3-й, 5-й… 6-й был уже построен, там много настроено всего. Представьте, сколько километров длина их и что такое станция. Это город в городе, это я не знаю даже что это. Вы представьте себе, заходишь, вот, в станцию, там огромные, так 3-этажные огромные склады. Вот одни унитазы стоят. Это все уже оттуда не пойдет, то есть это ж станция огромная, это все нужно, это все было закуплено. Вот эти двери, вот эти все материалы – ну, все в таком количестве, что можно еще один город построить! А оно там все погибло. Так жалко, знаете. Вот этого всего очень жалко. Хотя большая и работа проводилась, но… Я не говорю, что больше надо было денег туда вложить или еще что-нибудь. Это, так сказать, дела финансов. Но, по крайней мере, голыми руками то, что делали наши люди – много не сделаешь. А техника, которую дорогую присылали, все равно заменили на трактор, посадили человека и сбросили, все что надо. Она не работала. Но там был, так сказать, вокруг, по торцу ездил специальный бульдозер, радиоуправляемый. Ну, знаете, как детская игрушка, который проходил, счищал это все. Значит, большую работу делали с Донецка ребята. Это они делали шурфы и что потом, что провалилось, вот это все, что там, чтобы оно не ушло в землю, делали подкладки, подставки под сам приемник. Ну, это серьезная работа там сделана, конечно, большая. Так что не знаю, как сказать, работа выполнена огромная. Даже, ну [неразборчиво]. А сейчас, сколько денег на саркофаги, на то, на то, ну я не знаю. Получится – не получится, хотя Фокусима, через полгода люди уже живут и работают, трудно сказать, почему именно так, а не по-другому.

Г.Г.: А как Вам кажется, то есть смогли ликвидировать?

В.Д.: Могли бы конечно, может быть, хотя бы технологии японские, если они обещали, так сказать, в течении 2-х месяцев закрыть, что бы не было распространения. А мы лето пережили, зиму и еще лето и до сих пор живем. А можно было закрыть. В Хиросиме живут – живут.

Г.Г.: Ну, да.

В.Д.: Оставить, островки залить…

Л.Н.: Там совершенно ведь другое. В Хиросиме не было открытого реактора.

В.Д.: Оно понятно, но все равно.

Г.Г.: Так, вот возвращаем и там фотографии остались. Значит, вот удостоверения, так, благодарность это, там одна осталась фотография. Так, ну, у нас есть еще…

В.Д.: Эти не надо, да?

Г.Г.: А мы уже все, вот скопировали. Так, и у нас остался еще один формальный момент… Есть что спросить еще? Остался формальный момент, вот нужно заполнить – это договоры на проведение, что Вы добровольно давали интервью.

В.Д.: Знаете, я Вас могу огорчить.

Г.Г.: Чего?

В.Д.: Ну, Вы напишите, я распишусь. Я не взял очки, в которых…

Г.Г.: Хорошо, давайте, Ром, давайте Вы. Вы продиктуйте…

В.Д.: Нет, Вы говорите, что нужно, я Вам продиктую…

Г.Г.: Да-да-да, что заполнить, а Вы потом просто распишитесь.

В.Д.: Я Вам доверяю, что Вы хотите? Продать-купить-подарить?

Г.Г.: Не-не-не.

В.Д.: Только не все (смеется). Пожалуйста. Ну, Вы, пожалуйста, бычка вытяните, мне неудобно будет.

Г.Г.: Слушайте, бычок это, как мне кажется, что это самый яркий момент: бычок и мышка (смеется).

В.Д.: Ну, я Вам скажу, а я Вам, о чем… Я Вам скажу по поводу бычка, если где-то вот это озвучите, дети меня узнают. Мне будет очень неудобно, что их учителю.

Г.Г.: (смеется) Но бычка-то видело сколько народу! Ну, Владимир Степанович, ну, вдруг это не один Вы рассказали.

В.Д.: Их учитель…

Г.Г.: Денисенко Владимир Степанович.

Р.К.: А я українською.

Г.Г.: Ну, давай на украинском.

В.Д.: А фамилия українською: «Денисенко», точно так же ж. Так, ото боевые листки повыбрасывал, ну, жалко даже.

Г.Г.: Да, действительно.

В.Д.: Я не так повыбрасывал, штуки 4 я отдал в школьный музей. У нас в школе был музей имени Ленина, школа была имени Ленина. У нас был огромный хороший музей, там столько оригиналов: и часы Сергея Сергеевича Смирнова, который «Брестскую крепость» написал и Поповича. И лично я знаком с дочкой нашего Кошкина, который танк сделал Т-34, Елизавета Кошкина. Она приезжала с Казахстана сюда. Я ее встречал, возил, и отправлял, 2 раза приезжала за мое время, мы дружили даже, переписывались. Все осталось в музее и вот это. А директор, новая, которая пришла, ну, не будем говорить, к какой партии она принадлежит, соответственно Регионов. Но, так сказать, все повыбрасывала.

Г.Г.: Да Вы что, то есть именно выбросила?

В.Д.: Музей – там нет ничего, все.

Г.Г.: Почему? А что на его месте? Неужели кафе открыли?

В.Д.: Ничего, класс. Украинско-британский колледж по изучению английского языка. А музей был такой, и своя печать была, и вообще был действительно музей, о котором я рыдал. Я его сделал своими руками, всё, от начала до конца. Экспонаты, конечно, были, все было, помещение, все делали с директором, которая умерла в Германии, Царство ей Небесное, в прошлом году. Вот мы с ней начали и всё сделали – равных нет. Все погибло, эти пришли – все.

Г.Г.: Какая жалость.

В.Д.: О чем Вы говорите. Ну, если бы я знал, это за лето все выбросили, я б хотя бы свои документы… То же письмо, вот это вот, благодарственное, оригинал, вот оно. То, что мне в школу прислали, видите, вот. Лучше бы я его себе забрал, ну им же прислали, не мне.

Г.Г.: Так, место проживания, телефон… […]