Козлова Наталия (далее Н.К.): Итак: сегодня у нас 21 октября 2014 года, находимся мы в помещении «Союза Чернобыль», беру интервью я Козлова Наталия у… Представьтесь, пожалуйста.

Леонид Синческул (далее Л.С.): Синческул Леонид Яковлевич.

Н.К.: Очень приятно. И первый мой к Вам вопрос, он достаточно обширный, вопрос-просьба – просьба рассказать историю Вашей жизни. Вот, что считаете нужным, вот, можно с самого начала.

Л.С.: Ну, наверное, историю всей жизни это долго будет и не интересно. Она такая же тоже, как и у всех. Родился, потом женился, пошли дети и всё. А, вот, чернобыльские события меня, конечно, очень сильно волнуют, потому что мне кажется, что у вас человека, который был в 88-м году, не в 86-м, а 88-м году и в той должности, которая у меня была, наверняка не было, как интервьюера. Поэтому я хочу рассказать историю того, что было на самом деле. В 2-х словах постараюсь быть кратким. Уже в 88-м году, не смотря на те события, которые произошли, всё равно печатались в газете данные о событиях, которые продолжаются на станции. И мы все всё равно читали это, интересовались, потому что интересовались. И по той простой причине, что многие ребята, которые находились рядом с тобой, вызывали их в военкомат, и шла обыкновенная ротация.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Вот те уходили, другие приходили на это место. Хоть и называлось это странным именем, что это на шестимесячные курсы, но мы знали, куда это всё делается, тут такое было. Вот и меня точно так же. Я тогда, значит, попал – был начальником цеха завода «Красная звезда», харьковский химфарм завод. Он не большой, ну… Начальником цеха был № 2. У меня в подчинении было порядка более 170 человек. Сейчас точно не помню, но где-то так. И всё-таки я, вроде как имеющий звание, был завербован – не завербован, а приглашён в военкомат, и мне дали направление туда. Вот, я и попал вот туда, в 25-ю бригаду, 19-го числа августа месяца 1988-го года. И я попал как раз в Иванково, где дислоцировалась как раз та часть, 25-я бригада. И меня после того, как мы побывали в Белой Церкви, переодели, привезли, всё это такие традиционные были шаги. Вот, а меня 2 дня никуда не предлагали. На станцию не брали, все ребята из моего батальона, из роты тоже уехали, а мня не трогали. Почему-то я не мог понять этого дела. Потом пригласили через 2 дня в штаб бригады и, значит, приказом, уже который был подписан, делают объявление мне о том, что, значит, я должен направиться в оперативную группу особой зоны. Это называлось штаб по разведению войск по станции ОГОЗ. Вот здесь точно также, вот здесь на каждом у меня. Вот у меня сейчас находятся 2 пропуска, вот, я сейчас немножко так, забегая вперёд, скажу. Значит 2 пропуска. Один – в тридцатикилометровую зону.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Они менялись практически, если не изменяет мне память, ну в течение, по-моему, месяца. Но никто не знал когда и как. Вот здесь стоит номер его – так, этого пропуска вот, он менялся, мог менять любую цифру. Это знали только чекисты, которые с нами управляли. А вот этот особый пропуск, который мне оставили, я не хочу сказать, за особые заслуги, но просто мы договорились так, что всё равно пройдёт время, он временной и оно потом так уйдёт в небытие. А пропуск у меня останется. Он недействительный туда по тем временам уже будет, но останется мне, как память за то, что я вот там был. Вот этот пропуск – это на станцию, особенный. Все они ламинированные, их подделать было очень сложно. Но в этом пропуске есть 2 маленьких, вот таких особенных значка.

Н.К.: Ух ты.

Л.С.: Вот это 2 значка означают: один значок – это означало книги, я мог приносить любую литературу на станцию, как офицер-направленец от вот этого штаба по разведению войск. Вот здесь… Вот фотографии, к слову. Вот это вся наша группа вся, вот. Это мои вот ребята коллеги, которые были. Нас всего было 5 человек, который офицер-направленец ОГОЗ-а. Я не хочу сказать, как Смерш, но действительно, нам права были необыкновенно большие. Я не ожидал этого, скажу честно, даже абсолютно. Поэтому я говорю, я знаю, что у Вас таких, наверное, не было ребят. Вот. А второй значок, вот это означает, что, значит, я мог проводить с собой любое количество людей. И никому не подчинялся. Я, вот говорил: «Он со мной» и всё, и меня чекисты пропускали без всякого определения.

Н.К.: Ух ты, ничего себе.

Л.С.: Да. К слову, забегаю – потом если будете что-то чистить – единственное, что не доразрешалось нам – это на станции не пили. Если ты приходил в состоянии вчерашнего хорошего перебора, вот, то офицеру 10 суток отдельно на губе, а солдат – 15 общей камеры. Это точно было. Но, тут я уже спасти не мог никогда, никто. Мне не подчинялись, этого я не мог сделать. А всё остальное. Стоит ещё место для третьего значка, значит, но я отказался от него, который мне предложил командир. Сейчас расскажу про него немножко. Он предложил мне. Это нужно было, значит, круглосуточно бывать на станции, имел полное право. Но я отказался, потому что я всё время находился на станции с 7-ми часов утра и до 10-ти часов вечера. Я говорю: ну, а когда же я буду отдыхать, ну, это ж просто невозможно просто. Вот это вот 2 таких вот значка, которые здесь, вот. Вот это представленные в группе, поставили на довольствие. Называлось ОГОЗ – оперативная группа, ещё раз повторюсь, особой зоны. Мы смеялись там «опасной зоны». Ну, это вроде было так кощунство немножко так, потому что, ну, все понимали, что это опасно, вот. Единственная группа, которая в станции была обособленная для станции, но она занималась разведением войск по станции: 25-я бригада, Дальневосточный отдельный округ, Прибалтийский, Московский, Ленинградский, Одесский – все починялись этой группе, оперативной группе. Руководил этой группой – вот здесь он находится – замминистра гражданской обороны Союза ССР, он же министр гражданской обороны Латвийской ССР. Тогда так было – каждый министр был замом, вот. А министром гражданской обороны Союза ССР был сын Говорова, именем отца, которого была названа академия у нас Говорова, вот здесь вот в Харькове. Это его отец. А он тоже, значит, был военный кадровый. Вот, вот это вот. Звали его Кайрон Хуберт Езупович.

Н.К.: Нечего себе!

Л.С.: Да, латыш. Вот. И он вот это вот всё подчёркивал всё. Повезло мне, что я с этим человеком столкнулся. Потому что я пришёл на перепутье. Был ОГОЗ, каждый ОГОЗ имел свой номер. Когда ты принимаешь дело у одного, потом ты работаешь полный цикл, и потом передаёшь дела другому. Вот я, значит, ОГОЗ-16 я пришёл, он тоже был. Потом я в ОГОЗ-17. Вот это вся наша группа ОГОЗ-17, которая вся была после ротации поменяна. Вот. И дальше уже 18-м я передавал. Вот, он был у меня командиром. Лучше такого командира, я скажу откровенно, я не видал. Это настолько был и уважаемый, и умница, и человек, который знал устав, и знал, что такое дистанция. И никто никому не садился, но до смеха всегда, я потом шутку расскажу – останетесь, хорошо, нет – будете их этого.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Вот он руководил нами. Вот. Принял, сказал, что вот будете офицером-направленцем ОГОЗ-а, значит. И вот получалось так, что по званию я был старшим лейтенантом, а по должности я был выше подполковника. Полковники, как правило, уже не приводили солдат, а подполковники, да. И, вот они приходили к ним. Вот. Поэтому в качестве такой хорошей шутки зам командира бригады 25-й, с которой я пришёл сюда на эту новую должность, подполковник Сюсюк Николай Иванович, не знаю жив он или нет, если жив, то пусть живёт долго. Из Чугуева, но как-то судьба не сводила вместе встретиться. Мы с ним разработали – одногодки – мы с ним такую штуку разработали: он приходил, приезжала 25-я бригада, у меня отдельный кабинет – вот, вот он, на фотографии, вот я сидел, но это я в форме, а то еще есть, я был в форме – и он заходил в кабинет и, прикладывая голову, значит, к пилотке, я вставал, и он говорил, докладывал: «Товарищ старший лейтенант, подполковник Сюсюк прибыл вместе с… (смеётся) для проведения ликвидационных работ». Вот так далее. Кто первый не знал, тот сидели, шалели от этого дела. Ну, вот так вот играли в такую, вот, приятную, всё с уважением к этому делу. Вот задача наша заключалась в том, чтобы мы все, кто пребывал на станции, значит, предварительно мы давали рассказ, то, что станции хотелось и сколько человек куда распределялось, всем частям. Они там подбирали. Потом наша задача была проверить журнал техники безопасности, потому что на каждый день давалась карта движения, каждый день карта движения по станции. Это делал институт ядерной физики из Москвы. И они говорили: «Сюда можно, а сюда нельзя, сколько метров сюда можно, сколько метров нельзя». И, вот, за это все расписывались. И, вот, если сегодня нельзя, допустим, в маш. зал зайти, там были какие-то работы, связанные с радиацией, то солдат туда не пускали, за это я расписывался. С чем это было связано? С тем, что были такие случаи, когда ребята начинали говорить: «Вы нас взяли и, грубо говоря, спалили» – то есть послали в ту зону, которую. Нечего подобного. Карта у вас есть, вы расписались, и будьте здоровы, не предъявляйте никаких претензий.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Вот чем занимался я. Значит, у меня в подчинении, кроме всего прочего, вернее, что мне вменялось в работу. Я, у меня был 4-й энергоблок, но, мы там менялись, вот здесь стоит капитан Орлов, который тоже был у меня вот, ну мы параллельно шли, но так как я начальником цеха был, и у меня порядка более 170-ти человек было. Почему-то мне, не смотря на мои погоны, мне в подчинении, ну, условно в подчинении, я не хочу сказать, что это там прямо они отдавали честь. Но было 2 подполковника: вот капитан Орлов, майор, вот он стоит (на фотографии), вот здесь он есть – майор, и те медрадиологи. Значит, женщина, которая была санитаркой, но не врач она, а санитаркой у нас была, вот. И… Да, пожалуй и всё. Вот это у меня было такое вот. При всём они, если я, то я почему-то был старшим. По возрасту были приблизительно одинаковые. Но они были кадровые.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Вот, у них не было такого количества людей в подчинении. И я просто вспоминаю фильм «Москва слезам не верит»: там Вера Алентова играла главную героиню, она говорила правильно: «Когда научишься двумя-тремя человеками управлять, 100 человек, 2000 – это уже не играет роли». Это типаж, идёт всё. Так оно и было. Главное, чтоб уважать человека на любом месте. Так, вот, наш командир, возвращаясь к нему, вот полковник. Он приехал сюда, чтобы… Он должен был быть генералом! Но он, когда говорил так в личной беседе, говорил, что вот пришлось приехать сюда, потому что не утверждали. У них своеобразный характер был, но человек, который имеет своё я, он и должен иметь характер. Я так не понимаю, но нельзя же быть воином в звании и, ну, и вот таким мягкотелым, податливым, аморфным. Ну, нет. Вот он был очень умным человеком. В личной беседе всегда говорил: «Называй, сынок, меня, там, можно товарищ полковник, Хуборт Юзупович», всё, он разрешал. Но, когда были деловые отношения, то это было «Товарищ полковник, разрешите обратиться» и так далее по уставу. Вот это вот было. Значит, у меня был 4-й энергоблок, он сразу, значит, мне вменили, потом мне крыши 3-го, 4-го и 5-го. Там была, снимали рубероид и ложили новый, вот, и небольшая часть подвальных помещений, где находились насосные.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Вот. Дело в том, что тогда, когда произошёл взрыв, работала приточно-вытяжная вентиляция. И эта приточно-вытяжная вентиляция затягивала, когда произошёл сам взрыв, уже заражённого, радиоактивного вещества в виде камешек всё. Затягивало сюда на саму же станцию, и они распространялись по всем помещениям. Вот такая получилась ситуация. За это тогда никто не думал. Думали же только о главном событии. А это вот сейчас стало давать свои сбои. Вот. И по этим сбоям как раз, вот это вот было такое. Мы должны почистить было маленькое, оно небольшое, там стоит 3-4 насоса, но вычистить его до нуля. Принимала не станция чистоту помещения, а принимали опять представители Москвы, институт ядерной физики. Они никому не подчинялись. Абсолютно люди независимые, но от их решения зависела судьба многих, кто находился здесь. Вплоть до того, что если была премиальная, какая-то небольшая доля, то она тоже включалась. Да, дают добро – да, нет, не дают добро – не будет дел. Вот они приезжали. Так я скажу откровенно. Когда понял немножко специфику работы, как, вот, сделать, солдаты, ну, занимаются там уборкой, там организация, всё, так я перед тем, как они сегодня идут, я посылал командира подразделения: «Бери дозиметрический прибор, бегом в комнату! Ещё раз обойди, проверь» – и только тогда можно запускать людей. А вдруг опять? Почему? Ну, опозорится, с одной стороны, неприятно было, а с другой стороны, ну вроде ж, трудились, трудились и вдруг. А почему? Потому что прибор направленного действия. И сзади, вот, вас может быть лежит камешек, и он может вас, фонить на вас и полоскать лучами. А здесь прибор не поймёт. Как только можно будет зайти сзади. Поэтому где-то скрывалось кусочки. Находили маленькие, вот, когда звонили, что что-то есть – «Ищите камешек, говорю, ищите. Там не может такого быть, там чисто». Да, находились, всё уносилось это всё и сдавалось помещение. Вот это было и всё. Другие же ребята работали на других объектах. Это и захоронение ядерных отходов, и дороги, это и хранилища ядерного топлива – ХЯТ, вот. В разных точках находились. Вот каждому находилось. Вот у меня за две смены работы по 450 человек: первая смена приходила работать на 4-м энергоблоке, и вторая смена. Там тогда работал уже робот. Задача была робота всё-таки взять пробу и определить по количеству оставшегося топлива, там много не израсходовалось, как раз загрузка произошла тогда, вот, идёт ли разложение активной фазы или не идёт.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Вот это вот и ребята находились. Время пребывания в зоне поражения находилось в пределах от 5 до 10 секунд. Наша задача была посчитать это всё, зная по формулам, зная уровень радиации. Вот этим мы и занимались. Вот. Потом уже, когда стали немножечко справляться, уже начали. Ну, мы ещё в качестве поощрения взяли, подключили мне 5 столовых. (Смеётся) Честное слово. И это самое, стиральные машины, значит, где дезактивация проводилась белья. Это в течение минут 40 – час, бельё ваше будет постирано, выглажено и готово уже чистенькое, то есть уже в спец. Растворе всё. Ну, это тоже мне взяли, вложили в руки. Ну, объектов было много где, я только и успевал поворачиваться. Вот, поэтому, вот. И вот так вот крутился. Вот, вот это мой кабинет на этой фотографии, вот тут я сидел, простой скромный, ничего не было. Но, надо мной находился зам начальника станции, он же начальник службы дезактивации Глебов Пётр Иванович. Не знаю, жив он или нет. Всегда с тёплым чувством вспоминаю его. Вот, он как раз и давал, знал станцию, как все свои пять пальцев, он как раз и давал все ценные указания, куда и сколько нужно отправить солдат, что бы проводить дезактивацию. Связь была не простая, не по телефону прямому. Почему-то так договорились с ним: вот он стучал мне по батарее, это значит говорит «Приди ко мне». Я поднимался, получал задания, вот. А потом уже, на оперативном совещании, которое проводилось каждый день в 4 часа дня под руководством, значит, под управлением, значит, нашего командира, вот. Приходили все командиры подразделений, всего Советского Союза, кто там был на этот момент. И получали тогда уже, и я приходил и ещё кто-то приходил там, вот, каждый по своим объектам. И мы приносили задания, сколько человек сюда, сколько сюда, а они уже распределяли детально по своим частям. Вот, собственно вот это была вся такая вот и работа, которая заключалась. Продлилась она 2 месяца и 10 дней. Вот. Скажу откровенно, не хочу хвастаться, но мне, я считаю это своей заслугой. Значит, придумал там одну такую вещь. Могу рассказать, но это не столь будет интересно.

Н.К.: Рассказывайте.

Л.С.: Значит, ну, могу рассказать, да. Потому что премиальные составляли бешеную сумму. А я не выдержал, уехал домой, потому что соскучился по своим детишкам. Дети были маленькие: сыну было 4 годика, дочке было там 11. И поэтому спешил домой. А суть была простая. Значит, каждый год такой бассейн, охлаждающий бассейн, для циркуляционных насосов, значит пятигектарный вот один, его чистить надо было. Потому что из Припяти забиравшаяся вода, которая давала на охлаждение, она приносила с собой какой-то ил, какие-то ракушки. И стояли сетки перед водозаборником, но они забивались. Вот, каждый год остановка была. Вот эту воду спускали с бассейнов, потом нужно было почистить весь ил, вот, и это всё потом… Ну, ил вывести, значит, почистить сетки, и опять включалась работа, запускалась вода, и поехали дальше. Ну, идея была подана, а дальше уже разрабатывалась коллективом. Идея была простая в том, что, значит, запускалось огромное количество солдат, для того, чтоб чистить этот ил, и вот это, вот, всё. А потом, а высота приличная, ну, чтобы ни соврать, наверное, метров 5, наверное, до 6-ти, чуть ли не на уровне второго этажа, вот так вот. Значит, ступенчато перебрасывался ил на одну ступеньку, потом на вторую, а потом уже в КАМАЗ на погрузку. Предложение было простое, заключалось в том, что давайте спустим туда трактор, так, с лопатой. Вот лопатой он соберёт, потом он разворачивается, ну, маленький такой типа, брал ковшом. И нарастить стрелы у ковша до такого размера, чтобы он сразу забрасывал это в КАМАЗ, вот такое вот дело.

Н.К.: Это Вы придумали?

Л.С.: Ну, там коллективом, да. Но, идея была вот такая вот. Потому что, вот командир сказал, что говорит: «Оставайся», вот у меня была премия там. Я оттуда ехал очень богатым человеком. Аванс премии составлял полторы тысячи. По тем временам это были очень большие деньги. А потом это дело составляло порядка восьми тысяч. Он говорит: «Я тебе вышлю». Но, что-то так, оно потерялось где-то по дороге. Потому что я уехал, не стал дожидаться. Я увидел работы результаты, да. За одну ночь сварили, спустили. Как спускать трактор на такую глубину? Стояло 2 швеллера, сварили из этого дела и обыкновенным БТР-ом спустили на тросах. Представляешь? Или ты видел?

Неизвестный мужчина: Нет.

Л.С.: Не видел? На тросах спустили трактор туда, вот. И я потом зашёл, вот, не пускали там, оцепление было большое, значит. И ребят уже не надо было туда. Только спускалось небольшое количество людей зачистить углы. Там, хоть они такие спрямлённые, такие вот овальные, но всё равно где-то не всегда трактор со своими острыми углами находил вот это всё. Отсюда собиралось, дальше бросалось это в ковш и выбрасывалось. И вот так экономилось огромное количество времени. Вот. При этом вся рыба, которая там находилась, её там губили, потому что она была фонёная. Она очень активно росла, там такие размеры были сумасшедшие.

Неизвестный мужчина: Съели всю рыбу.

Л.С.: Раньше съедали всё, да. Ждали этого момента, вот. А потом её рубили. На захоронение везли. Вот это было вот такое дело. И когда сказал командир: «Оставайся». Вот, сейчас сразу, вот, без опять, без ложной скромности, без вранья: буквально, как только, вот, родилась эта идея и утром это она стала срабатывать, меня через пол часа пригласили к кассе и сказали: вот ваш премиальный фонд в виде аванса. Остальное – потом, после окончания и подведения итогов, потому что, ну, где-то недели 2 все работали там. Ну, много, ил где-то сантиметров, наверное, 30 такой вот набирался за год. Это надо было всё вычистить. Это труд адский был. Ну, так удалось сделать вот это вот дело. Посмотрели вот это вот всё, получилось. Вот это вот я таким богатым уезжал оттуда, вот. Ну, оно сэкономило какие-то дела. И осталось очень тёплое чувство о всех ребятах, которые были у нас, как и братьев по крови и взаимозаменяемости. Вот и хорошие были шутки и хорошие интересные моменты от которых просто, ну, мы оставались, вот. Одно вам расскажу…

Н.К.: Угу.

Л.С.: …и мы, наверное, закончим интервью, потому что я думаю, хватит. Попаду я или не попаду, а вот один из интересных моментов. Вот здесь на этой фотографии есть Андрюша. Сейчас я гляну здесь он есть или… Да, вот он. Вот это Андрюша Носенко. Он с Броворов сам, лейтенант. Единственный был у нас лейтенант, все остальные были у нас старшие лейтенанты и выше. И вот к нам должен был приехать генерал-лейтенант Говоров – министр гражданской обороны союза СССР. И Хуборт Юзупович говорит всему руководящему составу, у нас там немного их было. Это ж вся группа это вспомогательный состав ещё, а так основные вот они: «Ну, давайте будем сидеть в штабе, – сидим, работаем. – А ты, Андрюша выйди, как лейтенант, мне легче будет говорить, обычно Вы мне докладывали, а то я тебе доложу, потренируюсь. Я уже забыл, как это делается», – вот такой командир был, вот земной. Ну, Андрюша вышел. А Андрюша, надо сказать, обладал чувством юмора необыкновенным. И всегда ему говорили, и Кальвен говорил: «Вы ребят, которые, – и всем кадровым говорил, – вы их лучше не трогайте». И вот сидят те в стороне немножечко, а мы сидим за столами, ждём. И вот Андрюша зашёл за дверь, вот он крупный по формату, вышел за дверь, складывает руки вот здесь у себя на животе, заходит. Ну, вылетает полковник и говорит: «Товарищ генерал-лейтенант, полковник такой-то, в штаб оперативной группы особой зоны находится на занятиях», – доложился и ждёт ответной реакции. И вдруг, такая ответная реакция, от которой мы все тоже ошалели. Он протягивает руку – Андрюша – полковнику и говорит: «Ну, привет полковник!» Мы ошалели. Дальше продолжает ту же мысль. Полковник тоже ошалел. Он говорит: «Ну, что я могу сказать? Гляжу, вот, у Вас плакаты, всё, работаете Вы хорошо, вроде бы порядок и всё…» Пауза, ну, тишина, муху слышно, если она пролетит. Он говорит: «Но одно могу сказать – вон там у тебя дверь, за дверью ручка, на двери, такая грязная. Ну, тебе как – не стыдно?» Пауза опять продолжается. И вот, находчивый Кальвен, тоже с юмором всё в порядке было. Он говорит: «Лейтенант Носенко!» – «Я!» – «Взять ведро, тряпку и сделать ручку чистой» (смеется). Вот это был такой приятный… Вот так вот мы расходились. И, когда он провожал меня, вот приехал провожать меня… Я не взял сегодня книжку, ну, это не важно, подписали все книги, мы подписывали друг другу, ну, он приехал ко мне. Мы с ним, скажу откровенно, отошли в сторонку, он пригласил в комнату отдельно. Ребята накрывали на стол, готовили там. Сухие пайки были большие. Было всё, для того, чтобы проводить по-человечески, по славянскому обычаю. И, вот он мне – запомнилось на всю жизнь – он говорит: «Я никогда таким не…», расплакались немножко вдвоём. И он говорит: «Тогда наливай. Что у тебя есть?» Я ему сказал, что у меня есть: «Есть и водка, есть и спирт, есть и вино, есть и коньяк и всё». Он сказал: «Наливай мне спирта полный стакан». И он выпил полный стакан. «Вот, у тебя есть, – говорит, – боржоми?» А нам воду привозили. И я пил, ну, пили: фанта тогда была она в почёте, фанта, потом пепси-кола была в почёте. Я чего-то к ним так, ну, пил, но не очень. Мне больше нравилось боржоми, для желудка, так. И ящик своего боржоми, мне всегда оставляли, вот и я пил его. И она была свободной и для ребят других, но все почему-то бросались на вот такие вот экзотические напитки. Вот. Кстати, тогда они были в сто раз лучше, чем на сегодняшний день. Это правда. Вот, и он говорит: «У тебя есть боржоми?» – «Да». И обнял меня, расцеловал, и говорит: «О том, что я был рядом с тобой – никому не говори». Понимаешь? Потому, что я понял, что 250 грамм спирта, как он его влил в себя, я не знаю. Но он сел в машину, потому что мы жили отдельно, кадровые младший состав жил отдельно, а старшие жили отдельно, а он вообще жил отдельно. Все в Чернобыле жили, в самом городке. Он уехал, ну, и всё. Я больше про него не знаю. Переписывались пока, в общем-то, судьба не развела как-то немножко. Потом пошли другие заботы, потом пошли потери своих близких и тех, кто друзья, и отцы, родные, матери. И как-то немножко переписка разладилась.

Н.К.: То есть с друзьями, теми товарищами переписывались?

Л.С.: Да, да, да, да, да. Переписывались, вот, с Андрюшей Носенко, с товарищем, вот. Созванивались часто, вот. И вот такая вот судьба. И скажу откровенно, не смотря на то, что сколько я времени там провёл – 2 месяца и 10 дней, я нисколько не жалею о том, что я познакомился с такими ребятами. Хотя идти сначала мне туда очень не хотелось. Я в душе очень сильно упирался, и когда меня уже приказом, как военнообязанного, всё-таки заставили пойти, я пошёл, и я понял, что я глубоко ошибался. Ну, наверное, у меня по жизни так и получалось, что вот когда что-то вдруг не получается сначала, зато потом конец хороший. Вот я об этом вспоминаю с таким тёплым чувством. Рассказов много могу рассказать, потому что мы никогда при встрече, никогда не говорим о серьёзных вещах с ребятами. Обязательно какая-то есть шутка. Если человек шутит на тему, там, которая была, то поверьте, он был там. Если кто-то начинает рассказывать о том, что у меня было и тысячу рентген, и я влетал и… Я не верю этому.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Хотя, хотя, вот этот Глебов Пётр Иванович, начальник дезактивации по всей станции, постучит, приду к нему и он, значит, начинает рассказывать. Он же утром всю станцию обойдёт, все дороги объездит. И он говорит: «Ты знаешь, я сегодня так влетел в одно. Гад, за тысячу щёлкнул, потом полторы, потом тысячу восемьсот». А я стою и думаю, а он такого небольшого росточка был, я стою и думаю: «Что ты делаешь?» Ведь, радиация она не слышна, вот так можем сидеть разговаривать, ну, ну, ничего ты не чувствуешь. Потом говорит: «Я бегом выбегал из этого дела». Два раза приходила к нему просьба, значит, ну, типа повестки, не могу сказать, такое приглашение в Киев на мед. обследование. Он говорит: «Знаю точно, как поеду – я тогда заболею». И я не знаю, жив он или нет. Ну, тоже, с таким тёплым чувством, с такой теплотой я вспоминаю этого товарища, вот коллегу. Он старше по должности и умница, по станции ему не чета была, вот. Ну, вот такая у меня была маленькая вот такая история. Когда я попал, приехал домой, всё.

Н.К.: А скажите, как Вы думаете, почему вас выбрали туда? Вы ж говорили, что в начале, там всех, кого брали на станцию, кого ещё, а Вам пришлось 2 дня ждать, да?

Л.С.: Да.

Н.К.: Почему, почему именно Вас выбрали, как Вы думаете?

Л.С.: Я тоже так думал сначала. Скажу откровенно, если честно, то зная, что эта группа всё время дислоцируется или живёт в Чернобыле, а мы жили за 30-ти километровой зоной, в зоне безопасности, уже всем страх навевал. Потом, когда я читал лекцию для всех ребят вновь прибывших, по станции, потому что я уже знал её, вот. И просили рассказать, чтобы не пугался человек. Да, вот если есть карта, то ты туда не ходи. Это не просто праздное любопытство. Хотя, скажу честно, сам один раз… Вот и меня, наверное из этих… А то, что ещё вот это, ну, я как-то начальник цеха, вроде ж есть под командиром, вперёд иди. Ну, один раз, скажу откровенно, тоже сам полюбопытствовал. За это схлопотал, в общем, хорошее наказание от своего командира. Мне интересно было, куда деваются вот эти вот ТВЭЛы – тепловыделяющие элементы, которые светятся таким фиолетовым цветом. Вот, самый лучший изолятор это вода. Чтобы не говорили. Вот, биологически активный бетон – он хорош, да. Но как сделать на вертикальной стене воду, чтобы она изолировала эти места точно – это сложно, потому что есть изгибы, есть утечки и так далее. Но вода – самое лучшее. И, вот, когда они отработают, их просто вот это в машзале, который вот это вот показывали, везде есть картинки там, вот это я в белом тоже халате, то их ложили под воду. Толстый слой воды.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Ну, интересно было. Я так пришёл, как раз в зале, стою, наблюдаю за этим делом. Нечего ж не видно. Ну, светится красиво, так такой интересный цвет. Ну, потом работники станции меня ж и заложили. А нас было очень видно, мы редко ходили в вот такой белой одежде, потому что некогда было. Вот у меня 4 объекта, мне нужно на улицу выскакивать, а эта одежда только для самой станции. Поэтому нам разрешалось ходить в военной форме, потом она дезактивировалась там. Когда у меня стала своя станция постирочная, так я чуть ли не каждый день это можно было. Но, в то же время мы каждый день купались и каждый день меняли всю эту одежду. То есть вот такое дело. Но, когда прошло где-то два, наверное, месяца полтора-два, мы стали ощущать на себе, что такое вот ожог, вот этот вот химический, будем так говорить, радиационный. Чешется тело. И поэтому сначала если мы купались раз в сутки перед четырьмя часами, когда у нас был штаб, заседание, то потом мы и утром где-то часов в 10 и вечером. Не хватало уже. И самое, как ни странно было, самое лучшее вот дезинфицирующее средство – это было хозяйственное мыло тех времён. Как ни странно, но это было действительно так. Вот тогда не чувствовал беды. Вот такой вот вариант, поэтому не знаю, как ответил, не ответил на Ваш вопрос. Вот я и поддержал, вот пошел и…

Н.К.: Здорово. А скажите, пожалуйста, вот, как Вы думаете, из этих всех событий были ли сделаны какие-то выводы нашим обществом или это как-то мимо скорее прошло?

Л.С.: Ну, всякое общество имеет и плюс, и минус. И тогда тоже так же было. В двух словах: приехали два полковника, представились из Москвы. Представились представителями от Чазова, четвёртого главного управления минздрава, вот, с тем, чтобы увеличит дозу пребывания. Время пребывания, соответственно тогда и доза получалась. Мол, человек всё равно выдержит. Вот эти 50 рентген, которые считались, как на грани смерти.

Неизвестный мужчина: 25 рентген.

Л.С.: Нет, на грани смерти, чтобы 50, а 25. Это половинка вот такая вот есть. Вот, они приехали с таким вот заданием, чтобы вот это всё взять и увеличить. И вот, когда меня вызвал… Ну, можете, я так расскажу для Вас, а вы, как посчитаете нужным. Ну, это правда. И дам ответ тогда. Значит, командир пригласил меня к себе. Пригласил, ну, как? Вызвал. Я пришёл к нему, и он говорит: «С тобой сейчас пойдут 2 полковника, берёшь всю свою бригаду, вот это 2 подполковника медрадиологи, санитарка, вот ещё, значит, вот Орлов капитан, идёте на крышу 4-го. Они хотят посмотреть, каков уровень там радиации». Так как я знал, как считается, сколько время пребывание при любых дозах. Мы открываем дверь, которая 700 мм толщину имеет, биологически активного бетона, который защищает человеческий организм, а у меня на входе 800 рентген. Я говорю: «Я туда не пойду». Мы их переодели, они были в форме, переодели в вот такую вот белую одежду. Все были в белом. Но они уже знали, особенно один молодой, ретивый такой был, я не знаю, наверное, генерала хотелось заработать. А пожилой тот всё время был спокойный. И он, значит, на этих подполковников, на меня-то нечего, мне всё равно, но буду я, стану ли я капитаном, стану ли я майором, но я гражданский, по сути. А их-то это жизнь связана с погонами и со звёздочками и продолжением карьеры. И он на них говорит: «Я Вас разжалую, до рядовых». Они говорят: «Нет, мы туда не пойдём», 800 рентген и на крышу. Я говорю: «Вы знаете, что там у вас пребывание, ну, что-то не то 2, не то 3 секунды?» А мобильных телефонов не было, связь была очень плохая в том отношении, что надо было бежать. Был там, на 3-м этаже такой золотой коридор, именно с такими какими-то золотыми вставками был сделан, его называли золотым коридором. Мне пришлось по нему бежать потом к телефонной, ну, где телефон находился, точке. И позвонить и сказать, что они ушли, и вот они уже более 10-ти минут находятся на крыше. Это, это смерть. Я ему позвонил, и говорю: «Ну, мы ничего не могли сделать, я дверь закрыл. Они сказали: «Закрывайте дверь», я закрыл. «Ну, судить, так будете судить меня». Он говорит: «Ничего не бойся». Вот, и они ушли, потом минут через 15 где-то они вышли. Я уже подготовил их одежду за эти 15 минут. Хотите верьте, хотите нет, вот они как переоделись, пока мы шли, там разговаривали, ну это было наверное минут 30, вся их одежда была дезактивирована. Вот полностью всё чистое было. То есть заставил ребят там потеть, парило там всё, полувлажное было, но они были чистые, вот эти вот полковничьи амуниции. И, когда это всё уже закончилось, я говорю: «Готова баня, ну, в душ, обязательно. Мыло, всё там и свежее чистое бельё». Они: «Нет», они вышли от туда. И в этой одежде, не меняя её, и этот молодой полковник заставил коллегу своего. Сели на вертолёт и улетели в Киев. Мне пришлось опять бежать докладывать полковнику, что произошла вот такая вот. Ну, то есть явно идут на погибель, ну, явно. Потому что они не знают, что такое ещё, когда вот расчёсывается тело от этого вот ионизирующего облучения, такого вот ожога. Ну, он говорит: «Мы всё сделали что…» И в этот день мы написали письмо тогда в министерство, ну не по чрезвычайным ситуациям, а вот мин. гражданской обороны, с тем, что мы хотели бы предложить, потом я выступал на партхозактиве, с таким предложением от нашей, вот группы маленькой, вот, с тем, чтобы станцию сделать полигоном для МАГАТЕ. За это брать денежки, ведь, это ж извините. Хочешь ты удовлетворить своё любопытство? Чтобы нам не рисковать, вот, пожалуйста. А тут всё, что хочешь было. А почему выступал на партхозактиве я? Потому что я был гражданский, и вот сталкивался с этим, а они могли рисковать. Тоже ко мне подошли и говорят, что выступи, если тебя убьют, то тебе не страшно. Ну, сорвали пагоны, а если нам сорвут пагоны, тогда жизненная карьера. Понимаете?

Н.К.: Ну, логично.

Л.С.: Вот такой, вот был. Не прошёл этот номер. Не было увеличения дозы, всё прошло так, как и было. Вот у меня было 5 бэр, так было написано, но получали мы, конечно, своё больше. Единственный был способ точно определить уровень полученной радиации, по крайней мере, я так знаю – это метод Сарчука. В Киеве он остался применительно к киевлянам. Ты мог получить 25 там, такой дозе, а на самом деле было по Сарчуку 30, тебе и писали 30. Потом это, естественно, сказывалось на доле пенсионной доплаты. Вот. Вот, у меня было 5 бэр. В 20-й нашей поликлинике мы прошли, все кто приезжал со мной, значит приезжали, прошли. Я получил 29, но у меня было записано, и до сих пор записано 5. Нас этот способ не коснулся, то есть его запретили использовать. Вот, как это сказать, так или не так? А потом, когда сейчас, вот, говорят насчёт того, что у нас много лжеликвидаторов… Ну, если говорить откровенно, ну даже если мы по всей Украине найдём их там человек 300, я думаю, что больше навряд ли. Ну, пусть 400. На бюджет пенсионного фонда вот этого вот всего Чернобыльского состава абсолютно не сыграет.

Н.К.: Угу.

Л.С.: Государство вытащит такую нагрузку. Значит, виноваты клерки, которые пропустили их. Ну, кто разрешил получить документы? Но ведь мы знали и сегодняшняя жизнь. А, ведь 23 года мы всё время живём в таком понятии, что ну, когда же у нас будет нормальное государство, когда же мы будем уважать законы, когда же мы начнём относиться друг к другу по-человечески? Не получается. А, вот, помощники, которые встречали нас у того же Тигипко, вот у этой самой у Королевской… Ей и 35-ти нет, поверьте мне. А у неё такие документы, подтверждающие, что она инвалид второй группы. Вот, представьте, прошло сколько лет.

Н.К.: Ну да.

Л.С.: Вот. Поэтому это особый вопрос и там и здесь. Ну, Вы хотели, как откровенно сказать, я могу Вам сказать.

Н.К.: Спасибо. Ну и тогда последний вопрос. Вот, исходя из всех этих событий катастрофы и всего, что в то время люди, ну, люди видели и всех этих печальных событий, что бы Вы могли, не знаю, посоветовать потомкам, детям, которые родятся потом и ничего этого уже не знают, а только из учебников, например, вот что бы им было бы полезно знать? Может быть, что-то, о чём нужно помнить, или же что-то, о чём ни в коем случае нельзя забывать? Что есть главное?

Л.С.: Ну, пока мы все те, кто был на станции, кто умеет сказать хотя бы 2 слова, должны школам, детям, не зависимо от возраста, рассказывать о тех событиях. Пока мы будем рассказывать и знать, как рассказывать, я имею в виду, чтобы ни пугать. Ну, нет альтернативы, чтоб ни говорили, нет альтернативы атомной энергии. Она самая дешёвая, она самая богатая, она долгостоящая, долгоживущая, поэтому это нас спасать будет только. Это не щипа, это не дерево, не уголь, это не нефть, нет. Вот, это да. Поэтому рассказывать об этом в перспективе, надо рассказывать, чтобы люди не пугались. Надо уметь управлять им. Заставить, чтобы… Ну, как сказать проще? Чтобы не ты боялся техники, а техника тебя боялась. Вот тогда будет правильно, а для этого надо учиться. Надо просто что-то хорошо знать. И когда человек вот знает, он себя сильным чувствует. Ну, в любом деле. Ну, не важно – пусть ты гуманитарий: знаешь – тебя никто не перебьёт. Не знаешь… А, вот, это фразёрство, пижонство, и там этот… Как его сейчас называют? Вот это новое слово, да, когда мы там пиаримся, да. Это всё, всё равно вот, ну, раз уж, до конца скажу. Мне понравилось выражение дедушки Ленина, что говорит, когда разговариваешь с человеком, который много знает, вот он напустит такого тумана, и самое обидное, когда туман развеется, а жизнь-то – вот она перед тобой, совершенно реальная, другая. Поэтому не верьте тем, кто вам рассказывает об этом в красивых пафосных красках.

Н.К.: Спасибо!

Л.С.: Та не за что.