Аудио № 1.

Наталия Козлова (далее Н.К.): Итак, сегодня у нас 20 января 2014-го года, беру интервью я, Козлова Наталья у, представьтесь, пожалуйста…

Людмила Горшенина (далее Л.Г.): Горшенина Людмила Михайловна.

Н.К.: И теперь у меня будет к Вам мой первый вопрос, он достаточно обширный, вопрос-просьба: расскажите историю своей жизни. Вот что считаете нужным.

Л.Г.: Жизни?

Н.К.: Да.

Л.Г.: Жизнь была как у всех под одну гребенку, вот. Так что ничего особенного. Школа…

Н.К.: А где Вы родились?

Л.Г.: Я родилась в Белоруссии, город Барановичи. У меня папа был военным и после войны их часть стояла, естественно, на границе. И родители жили там какое-то время. Потом переехали в Харьков, после войны. Я родилась там. Но училась я в Волчанске, там часть папина стояла. И там закончила медицинское училище, 3 года по направлению отработала в Первомайском районе Харьковской области, село Михайловка, фельдшером 3 года отработала, как положено было. Потом приехала в Харьков, где жили родители, и работала в инженерно-экономическом институте, в студенческой поликлинике. А здравпункт находился… так как я была фельдшер, я работала на здравпункте в инженерно-экономическом институте. Там проработала до Чернобыля, а после Чернобыля стала очень сильно болеть и все время по больницам, по больницам. Работать не смогла и думала вообще даже бросить работу, так как я не могла работать. Но меня встретила приятельница, она была заведующая здравпунктом юридической академии. И я ей сказала, что буду уходить, нет сил, все время в больнице лежу. Она говорит: «Я тебя знаю, приходи, вот приходи ко мне и всё. Приходи и будем работать». Ну, я на полставки к ним пришла и вот работаю до сих пор.

Н.К.: А скажите, а как получилось, что Вы поехали в Чернобыль, как это вообще происходило?

Л.Г.: Это я Вам расскажу. Как только началась вот эта трагедия Чернобыльская…

Н.К.: Как Вы вообще о ней узнали?

Л.Г.: Ну, узнали, как и все, узнали не сразу, конечно. Слухи то были, слухи в народе были, конечно. Но официальных каких-то заявлений не было. И когда уже началось официальное заявление…

Н.К.: Это уже когда?

Л.Г.: …и узнали с радиостанции «Свобода», там всех вот этих радиостанций, которые с Финляндии, мне кажется там или в каких-то в этих странах, куда дошел этот – радиоактивное это излучение. Они забили тревогу, но и потом некуда было деваться нашим властям. В общем, их заставили рассказать. И потом уже начали даже показывать, показывать или рассказывать как тяжело, как этих людей быстро… Ну, сначала говорили это на несколько дней, там на 3 дня, что-то у меня в памяти осталось, на несколько дней отправили. И я сразу, во-первых, отправила деньги на Чернобыль, как только объявили это. Хотя никто из моего окружения не то что не поддержал меня, но даже…

Н.К.: Не поняли.

Л.Г.: Как-то и не поняли. А у меня с Киева приехали родственники, привезли своих детей к нам в Харьков. Сказали: «Вон, лучше бы ты эти деньги нам отдала». Ну, я вас тут и кормлю собственно, и это. Вы же не так пострадали! Люди даже не понимали, как те, вот, было всё – дом, всё было нажито и вдруг ничего не стало. Разве можно с чем-нибудь другим сравнивать.

Н.К.: Ну конечно.

 Л.Г.: И потом, после этого я всё время искала информацию как все-таки туда едут люди, которые обслуживают вот тех людей, которые туда поехали на ликвидировать. У них же всё должно быть: они и лечатся, и кушают, и всё, их надо же как-то обслуживать. Я все время слушала, но не понимала. Собственно, ответа на это не было, говорили, что там работает поликлиника, там и всё, что угодно работает. И вдруг мне подружка моя, которая... вот с которой я сфотографирована, она звонит и так, на мое удивление, таким, можно сказать, плачущим голосом говорит: «Меня посылают в Чернобыль». Я говорю: Таня, так это то, которое я, говорю, уже сколько времени ищу, давай я вместо тебя поеду, говорю. Нема питань. – Она говорит – Так нас тут много. Просто вызывают к главврачу и говорят, вот вы поедете. – Я говорю – «Ну, я вместо тебя это так точно поеду. Так что и не переймайся. Она пошла, сказала главврачу. Главврач мне звонит: А что это ты решила? – Ну, я говорю – Я считаю своей обязанностью, мне уже 40 лет, я свое уже… Ну, не в том смысле, что отжила, но я имею уже моральное право ехать туда. Жизнь познала и считаю, что своим долгом просто поехать, без… Ну, а какие другие слова я? Ну, пусть это высокопарно, но я считала, что так и надо ехать. Они сказали: «Ну, хорошо, мы тебя записываем. Кем ты там будешь?» Я говорю: «Я в манипуляции буду работать». Всё, меня оставили, но Таню тоже оставили и когда я потом приехала в поликлинику, уже когда нам назначили день отъезда, мое было разочарование и страх, что я видела молодых врачей, медсестер, молодежь. Для меня это было непонятно.

Н.К.: Там уже в Чернобыле, да?

Л.Г.: Нет-нет, перед студенческой поликлиникой.

Н.К.: А, ага.

Л.Г.: Вот автобус стоит и нас собирают и мы сейчас уезжаем. Я считала, что молодежь туда не должна была ехать. Если уже и агитировать или даже заставлять, то только пожилых людей, которые, ну уже пожили. А мы ж ехали на явную опасность для здоровья, для жизни, всё. Зачем молодежь туда посылать? Я была просто возмущена и удивлена. Ну, поехали. Приехали мы в эту… Вообще, такой настрой был, Вы знаете. Ну, из там 30-ти с чем-то наших сотрудников там 4 человека только по своей воле ехали. Остальных просто вызывали и они говорили. Ну, мы как-то не общались, я далеко была от поликлиники, я ж на здравпункте была и я в поликлинику не ходила и не говорила об этом. А уже когда мы приехали, так я вижу, что люди, я думала все пришли как я – захотели, а оказывается нет. И все возмущались, ой-ой-ой, и шушукались там и всё. Ну, ну вот так было. Потом мы приехали в Чернобыль, уже потом там как-то настроение изменилось: все были такие, ну, уже как говорится в этом анекдоте, если над тобой вот это, так получай удовольствие или я уже не помню как этот (смеются). Анекдот есть. В общем, все смирились со своей участью, и настроение у всех было хорошее и боевое. Прямо я не узнавала своих сотрудников уже в Чернобыле будучи.

Н.К.: Угу.

Л.Г.: Мы там работали с 8 где-то до 10 не выходя с поликлиники, но выходить и нельзя было. Жили прямо там. Это мы улица Ленина, поликлиническое отделение, где мы были там. А потом… Жили мы прямо тут: как бы больничный квартал там был, стационары, где лежали уже больные, ну, когда-то. Мы там жили.

Н.К.: Это в самом Чернобыле?

Л.Г.: В самом (кашляет). Чернобыль, улица Ленина. И там мы жили за поликлиникой, прямо во дворе. Утром я вставала, открывала поликлинику в 6 утра, потому как я в манипуляции. Тогда шприцы еще кипятились, сначала обрабатывались там в миллион растворах после того, как использовались. Поэтому их все время перемывали-перемывали. Потом надо было их кипятить, поэтому перед… к 8 часам у меня кабинет должен быть был уже готов. А что я не сказала, ну, как-бы в повествовании по порядку, когда я все-таки, меня записали, я спросила одну подружку, она в райисполкоме работала. И она, говорю: «Рая, ну пойди узнай у кого-нибудь, как все-таки подготовиться, ведь это все-таки опасная зона».

Н.К.: Ага.

Л.Г.: Нам никто, нам кроме того, что все, вот где-то в Казахстане испытывали, значит нам рассказывала главврач, что все становились красивые люди. Вы помните их миндалевидные большие глаза, это вот после радиации такие они все становились очень красивыми. Вот это я запомнила. Но я позвонила своей подруге, просто спросила, говорю: «Рая, поузнавай у специалистов, как себя там защитить». Она спросила, мне пересказала все, я зашла в свой кабинет и оборудовала так, как мне сказали. Всё, что имеется в кабинете – всё пленкой, обтянуть пленкой, взять вот этот… Ну, я, в данном случае, взяла вот этот шприц же, которым промывают уши, потому что он большой. Иметь емкости с водой и всё время поливать. Но поливать – это ж все время вода должна ж куда-то стекать. Всю эту воду потом собираешь и выливаешь. И так я целый день то колола больных, лечила, а между этим все время обливала всё, что есть. Ну, в пленке, чтоб же ж водой их не обливать и защищалась от этой радиации. Люди этого никто не знал. Я ходила всем рассказывала, но мало кто меня понимал и даже подсмеивались надо мной. Всегда было даже когда-то главный врач – Царство ей Небесное – стояла на улице без колпака и курила, она курила. И пришел какой-то специалист и говорит: «Скажите своему сотруднику, что так нельзя себя вести». Во-первых, она на улице без головного убора, во-вторых, она курит. Я говорю: «Вы знаете, это главный врач наш, говорю, попробуйте ей пойти и сказать это». Но и там иногда в столовой не успевал, ну, покушал, ну, еще брал что-то с собой, потому что сразу быстро не съешь, а кушать потом хочется, там давали какие-то пайки. И все на окнах, всё на окнах. Я говорю: «Девочки, не ложите ничего на окнах, это же оттуда идет радиация больше». Ну, потом понимали, но настороженности нет. Вот приходили, ездили мы в столовую, кушали, и там плакаты даже висели: «Сначала сполосни рот, тщательно помой руки, сполосни рот». Я там стояла и просто благала. Шли шахтеры эти, которые там всё в земле в самой, в самой радиации этой работали. Нет, не было не настороженности, такая была беспечность. А мне… а я стояла там и говорила: «Ребята, сполосните горло сначала, помойте руки». А мне говорят: «Ну чего ты, ну чего ты к ним пристаешь? Ну, не трогай ты их». Мне как-то это было, ну, диковато. Я считала, что так нельзя (шепотом). Так, что еще? Приехала… Возили нас на скорой помощи, мы забивались там вот это, сколько нас было – 30 человек, мы в эту скорую помощь забивались, друг на друге и ездили в столовую там, кушали. Ну, к еде претензий нет, потому что все было, нормально все было с едой.

Н.К.: Прошу прощения, а в каком месяце это было?

Л.Г.: Это было с 12 августа по 12 сентября.

Н.К.: Ага, 86-го года?

Л.Г.: Да, 86-го года. Приехали. Потом начали обживаться в поликлинике и там были залежи карточек. Ну, вся документация, всё. И вдруг нам руководство дает это – вот убрать все эти карточки. Ну, они, они уже протравленные, их только б закрыть и обливать водой и хай бы они…

Н.К.: Там и лежали.

Л.Г.: …там бы и лежали. Ну, это я так, я не специалист. Но пригласите специалиста, скажите как нам вот это вот, нужно его ли или не нужно. Я считаю, мои представления, его накрыть чем-то безопасным, обливать и все. Нет, мы их распотрошили, начали выносить, вывозить. Да, мы были в масках, но зачем это делалось – было непонятно.

Н.К.: То есть ненужная работа была?

Л.Г.: Да, да. И еще мне не нравилось акцент такой был. Ну, всей нашей пункт, всей нашей бывшей предыдущей жизни под руководством компартии знаменитой… Приходит дозиметрист. Заболел. Я говорю: «Ой, как хорошо, что вы пришли». Я говорю – «А ну посмотрите, где у нас самые – поликлиника большая – где у нас самые проблемные участки, где больше всего радиации». Или там отойти или там перейти в другой кабинет. Ну, какие-то провести мероприятия, чтоб там люди не сидели и не подвергались этой радиации. И он начал, правда, без всякого, он начал. И вдруг видит главный врач это: «Вы что себе позволяете? Кто вам разрешил? Что вы делаете? Ану, прекратите». Ой, для меня это было аморально, неожиданно, что так нельзя, наоборот бы, сказала: «От молодец, вот спасибо! Ану, давайте разберемся, кто…» ведь тут же не везде одинаково, везде разно.

Н.К.: Действительно, странно, чего она так.

Л.Г.: Странно… Нет, это не странно: это человек воспитанный компартией и идет. Для него это было не странно, это его была задача такая, она так по жизни была воспитана, да. Хотя мы с ней были в одной компартии, и я даже была заместителем по оргработе в парторганизации, но взгляды у нас были совершенно разные на все эти позиции. Хотя мы с ней дружили, мы с ней дружили одно время. После Чернобыля – нет. Ну, в нормальных отношениях были, но.

Н.К.: Как у Вас был организован отдых, удавалось как-то отдохнуть или?

Л.Г.: Ну, отдых… К нам приезжали там Алла Пугачева, Леонтьев. Но так нас не организовывали, нет. Каждый по себе, вот к каждому приходили больные какие-то, они с ними связывались. Вот у меня было хорошо – там один полковник химвойск, другой тоже из руководства и я им: «Ой, (скулила) я хочу на Леонтьева пойти». А там же народу очень много, ну, попробуй, попади. Ну, на Аллу Пугачеву попали. Вот этот полковник химвойск, который лечился у меня, так он за мной приехал на машине и я была. А так мало кто где был. Так…

Н.К.: Угу. То есть трудно было попасть даже туда?

Л.Г.: Трудно, да. И неорганизованно, чтоб нас там договорились с какой-то машиной, за нами приехали. Но вот еще, я Вам хочу сказать, меня всегда там жевал вот этот вопрос: почему мы здесь? Ведь там никто кроме нас… Я не знаю, может быть, еще кто-то там работал в самом Чернобыле. Но почему мы здесь, если всех, вот они приехали, отработали и уезжали в Зеленый Мыс. Вот в Зеленом Мысе уже не так было, собственно, вообще не было – уже за 30-ти километровой зоной и они там жили. Почему мы, лекари? Скорая помощь – это святое. Скорая помощь была близко возле них там случались всякие тяжелые случаи, и конечно скорая помощь должна была быть поближе. Но мы, леча там всякие другие заболевания, не скорой помощи, почему мы в поликлинике находимся вот в этом опасном участке? Ведь мы должны где-то там, где люди и живут, вот там они болеют, вот там мы их бы и лечили. Но меня никто не понимал и вообще говорили: «Сиди!» Вплоть до того, что нам и деньги за это платят.

Н.К.: Ну, Вам не просто там было, видимо.

Л.Г.: Мне так точно. А вот моя подружка говорит: «Люда, ну нам же будут платить деньги». А она только, ну медсестра, только получила кооперативную квартиру, она, конечно, хотела заработать эти деньги. Я говорю: «Таня, мы, во всяком случае, не получим. Кто-то получит. Мы, говорю с тобой тех денег, которые, вот тебе так говорят, что получишь, я не думаю, что мы получим. Дай Бог, чтоб нас подлечили так, хоть как-то на плаву держаться».

Н.К.: И как? Вы были правы, не получили?

Л.Г.: Ну, я отсудила пенсию, но я ж то и ее не получаю, так что. А Таня вообще умерла, Царство ей Небесное, так что вот так.

Н.К.: А с чем обычно обращались к Вам больные?

Л.Г.: Обращались со всем, как и все: радикулиты, тонзиллиты. И еще приезжали, ой, как я хочу рассказать.

Н.К.: Расскажите.

Л.Г.: Приезжали массово, ну, там Грузия, Западная Украина, всё. Их там формировали и вот они приезжают. Я этих грузин не могу забыть (смеется). Здоровые, красивые, крепкие парни, одеты – тогда же все было в дефиците, ничего, а они были в велюровых, велюровых свитерах, одеты красиво и с чемоданами одежды. Я им говорю: «А зачем? А что это за чемоданы?» А они говорят: «Как, мы ж будем тут переодеваться». – Я говорю: «Да это будет через 5 минут его уже ни одевать нельзя, говорю, его уже надо будет выбросить». – «Ой, ну что вы говорите, ну как же так». И они, я видела в них огонь работы. У них не было никакой, что их насильно там, я не знаю, как их привели, не буду говорить. Но я видела, а почему я их видела, а потому что я вот работала: тут манипуляция, напротив – ухо, горло, нос. Она была без медсестры, некоторые врачи с медсестрой. Я ей помогала, у нас как это в группу привод – сразу начинается медосмотр. Всех сразу проверяют. Один приехал с гор (кашляет). С гор приехал – ну, забитый. Мы думали, что это старик, а ему там и 40-ка еще нет. Он весь без зубов был.

Н.К.: Ой.

Л.Г.: Да. Может быть, так он и крепкий, но как может быть крепкий человек, у которого нет зубов? Он же должен жевать, эта пища должна быть пережевана и тогда все усваивается, это для меня загадка. И как его прислали сюда, но наше руководство, дай ему Бог справедливости, что они сразу оформили документы и отправили, как бы там за них не держались, вот. Может быть кому-то надо было там 30 человек привезти, вот он держится, что он 30 привез. Нет, категорически были настроены, его отбраковали сразу. И так, не скажу многих, но некоторых отбраковывали: больных, которых мы вот на медосмотре видели. После этого… Ну, люди абсолютно были не подготовлены, езди… шли с такой эйфорией, ну, выполнить гражданский долг. Вот это я видела.

Н.К.: Ну, грузины были такие горячие?

Л.Г.: Вот такие, да, да. А после нас приезжали, нас сменяли с Западной Украины тоже девочки вот такусенькие, худенькие, на шпильках, одеты в люрекс. Я посмотрела, думаю: Боже, насколько у нас люди неподготовленные совершенно. Им никто ничего не рассказал куда они. Что надо ехать только в том, в чем ты стоишь, а там тебя должны переодевать, мыть и переодевать. Вот так.

Н.К.: Так, что грузины на Вас воспроизвели впечатление?

Л.Г.: Да, да.

Н.К.: И как они, все пребывание оставались в таком же духе или как-то поменялись?

Л.Г.: Не знаю, ну, какие-то там нюансы работы были, но там вообще какая-то была такая атмосфера эйфории. Потому, что я это видела по… ну, сколько нас там? Не знаю, тысяча была людей на Аллы Пугачевой – все были бодрые, все были в хорошем настроении. И на Леонтьева там. С плохим настроением, брюзжащих я не видела, нет. Такого вот я не видела. Через нас почти все, что за этот месяц мы там проработали, все проходили. Ну, многие, кого привозили на медосмотр, мы видели.

Н.К.: А как на Вашу командировку отреагировали у Вас в семье? Как, не были ли против?

Л.Г.: В семье сначала были против. Ну, не так против, как просто спрашивали: «Ой, Люда, ну как же, ну как же, как же». Я говорю: «Ну, надо, ну кому-то ж надо».

Н.К.: То есть не совсем так, с энтузиазмом?

Л.Г.: Нет, конечно, нет, нет. С вопросами, с большими вопросами. Ну, я им рассказала и вопросы отпали сами собой, да.

Н.К.: Понятно.

Л.Г.: Да.

Н.К.: Вот, а перебывая там, может быть позже или… Когда вот у Вас возникло или возникало ли ощущение, не знаю, что там произошла трагедия или что-то вот страшное? В какой момент Вы ощутили?

Л.Г.: Не, ну, трагедия – я сразу ощутила…

Н.К.: Сразу же, да?

Л.Г.: …когда сказали…

Н.К.: Когда сказали?

Л.Г.: …что оттуда вывозят людей, то конечно это трагедия. Уже трагедия то, что люди позбавылысь, ну, всего. Всего за… это сразу. А потом она просто усиливалась с каждым днем, когда мы ехали по улицам по этим пустым и заколоченные эти дома. Это просто я уже визуально, то я себе представляла, как вот это вот мы все имеем и вдруг ничего не имеем. А когда это подкреплялось визуально, то конечно…

Н.К.: То Вы уже тогда уже увидели своими глазами?

Л.Г.: Да, да,

Н.К.: Так впечатлило.

 Л.Г.: Такое впечатление. Но вот я еще хотела, Царство Небесное, у нас врач-окулист была. И утром я в 6 часов выходила, уже было как-то серело и я вот иду, еще все спали. А я ж уже встаю и иду в поликлинику. И вдруг я вот иду, и там свет горит, ну серый. И вдруг за мной кто-то вот так вот цокает, как я сейчас ледоходами. Я так оглядываюсь и никого не вижу. Думаю, ну как это, я же хорошо слышу. Я так прохожу дальше, а за мной опять и останавливается. Я останавливаюсь и цоканье прекращается. Я вот так вот прошла – опять цокает. Я опять резко оглядываюсь, бо страшно. Никого нет. Думаю, ну что такое? Я еще дальше – то же самое. А я как-то всегда останавливалась под светом, ну так получалось, а потом, когда я ушла в тень, а под светом огромная собака. Огромная собака за мной вот так вот идет. Когда я останавливаюсь, она опять же, естественно, боится, и она останавливается. Я прихожу, говорю: «Ой, я так перепугалась, говорю, за мной такая собака». Но она, конечно, вся вот такая несчастная и изо рта все пена. Но не та, мы не боялись, что это бешенство, мы уже видели котов и у них у всех из носа такие вот выделения шли. И вот она такая вся несчастная шла. И я прихожу, а мы 4 или 5 человек у нас в комнате жило. Говорю: «Ой, говорю, так страшно мне было идти». Я просто пришла в поликлинику, я всегда двери так открывала и одна. 6 утра, я одна и как-то не боялась, а то я уже одна стучу этими своими металлическими всеми предметами, что-то аж страшновато. Вокруг тишина, нигде никого. Говорю, как-то мне боязно стало. На следующее утро… Так, просто, рассказала свое впечатление. На следующее утро я встаю и встает эта окулист в 6 утра. Я говорю: «Лара, а ты чего». А она говорит: «Я с тобой». Я говорю: «Та чего ты?» – «Нет, пойдем, я с тобой». Вот не надо было даже. Ну, не все 30 человек встали со мной и пошли, но один человек. Я никого не просила, нет, я просто рассказала свое, а она и всегда стала, хотя ей не надо, ей к 8 аж. А она встала и пошла. И стала, как говорится…

Н.К.: Чтобы Вы не боялись?

Л.Г.: Да, чтобы я не боялась.

Н.К.: Вот как хорошо.

Л.Г.: Да. Мне было, конечно, это приятно. Не подружка моя.

Н.К.: А потом что было? Вы уже добыли какое-то время в Чернобыле, да, и Вас как-то вывозили, да?

Л.Г.: Да, ну, опять подъехал автобус, нам сказали, вот сегодня мы это самое. Расскажите, вот, приехали из Западной Украины, расскажите свое, каждый свой кабинет. Я рассказала свой, где что я делала и как. А еще было интересно как. Заходит полковник. У него радикулит, ему надо там сделать уколы, но он не может ни встать, ни поворухнутся там. Я говорю: «Я сейчас пойду, я там видела где-то палку». Ну, чтоб хотя бы он как-то опирался хоть. А он так заходит: «Ой, а что это такое?» Я так смотрю, думаю, а что? «А что это тут все так правильно сделано?»

Н.К.: (смеется)

Л.Г.: А главврач как-то вроде бы это, извиняется, говорит: «Ну, ну она у нас, Людмила Михайловна она у нас, ну, что ты сделаешь. Ну такая она у нас». Всё вот так вот накрыто, всё, влажная уборка. «А что это такое? Ой, а что это такое?» Вот, он увидел правильные действия, для него это было…

Н.К.: Шок?

Л.Г.: Ну, пусть не скажем шок, но то, что он был удивлен и спрашивал все время, что ж это все-таки такое – для меня это было… Жалко, жалко, что у нас такие были специалисты.

Н.К.: Ну, к сожалению, да.

Л.Г.: И неприятно было. Так, на чем мы остановились?

Н.К.: Мы остановились на том, что Вы пере…

Л.Г.: А, передавали?

Н.К.: Да.

Л.Г.: Вот мы передали свое, чего ж я и вспомнила.

Н.К.: Да.

Л.Г.: это, что я сказала: «Вот всё накрывать, шприцем все обливать, потом всю эту воду собирать и выносить. Тогда ты только себя обезопасишь, других вариантов нет».

Н.К.: А то есть Вы всё рассказали как надо?

Л.Г.: Да, и сели в автобус и уехали.

Н.К.: Угу. А потом, когда Вы приехали домой, как вообще, было ли к Вам какое-то особое отношение среди людей?

Л.Г.: Нет, никакого особого отношения, нет. Никакого, ничего, особенно когда что-то там мы начали болеть и получать пенсии, тогда народ, народу просто не понравилось.

Н.К.: Ага. То есть не было такого, чтобы уважение было?

Л.Г.: Не, не, уважения не-не, наоборот – ух! Я говорю: «Так вы еще успеете, Чернобыль еще есть. Вот езжайте хоть сейчас и зарабатывайте то, что заработали мы». Нет-нет, я не видела, нет. И не чувствовала. Нет. Мы просто даже боролись за себя, даже боролись.

Н.К.: То есть так даже?

Л.Г.: Да, да. Когда стали болеть.

Н.К.: А как вообще общество тогда в целом воспринимало эту аварию? Как бы Вы сказали? Какие настроения были?

Л.Г.: Вот я даже не могу сказать какие. Ну, народ забитый, ну воспринял как должное. Ну, мы в этом всем жили. Нам все рассказывали, как все хорошо. Ничего особенного, нет. Потом вот сами чернобыльцы, особенно не чернобыльцы. Чернобыльцы как-то еще там организовались и как-то еще стали варится. А те, которые уехали, их тоже сразу начали пристраивать куда-то. С умом, без ума, квартиры там и все, ну, тоже по… кто побыстрее, тот уловил, кто нет – то нет.

Н.К.: Ну, всяко было, наверное.

Л.Г.: Ни поддержки, ни… Такого я особенного не, ничего не могу даже сказать. Ничего даже не могу сказать.

Н.К.: А может как-то Вы бы могли выделить, как-то может в общем, в культурном плане, повлияло ли эта авария на Украину или никак? Может общество сделало какие-то выводы?

Л.Г.: Ну, боюсь, оно и сейчас еще ничего не сделало, никаких выводов, а тогда тем более. Нет, никаких выводов. Выводы – на кухне поговорить, и… ну, старушки там еще что-то повозмущаются. А так нет, нет. Выводов – не-не-не. Ну, таких выводов, которые приведут к улучшению жизни – точно нет.

Н.К.: Понятно.

Л.Г.: А какие-то там выводы на кухне, на диване, нет.

Н.К.: Скажите, а Вы сейчас поддерживаете какие-то, я не знаю, отношения с др… ну, с людьми, с которыми там работали вместе в Чернобыле?

Л.Г.: Ну, я то работала вместе с той больницей, с которой я и это. И мы поддерживали отношения 24-го апреля… 26-го апреля поддерживали отношения, а так нет.

Н.К.: То есть вы не встречаетесь, не?

Л.Г.: Ну мы… нет, нет.

Н.К.: То есть…

Л.Г.: Встречаемся вот 26-го, если кто приходит, а так – нет.

Н.К.: Нет, ага. А что, вот когда встречаетесь, что вы чаще всего вспоминаете? Есть ли какие-то, может, моменты, которые вы обговариваете?

Л.Г.: Какие моменты обговариваем? Пожалуй, что нет.

Н.К.: Ну, то есть, каждый раз что-то разное и всё, да? То есть…

Л.Г.: Ну, Вы знаете даже ничего. Вот у нас был, у нас был еще и самодеятельность, вначале после того как. После того как.

Н.К.: А, сразу как.

Л.Г.: Да. Вот у нас одна врач писала стихи. Мы на них, мы… на известные песни врач составляла стихи. Мы их пели, мы… ой, ну это вообще кино было. Значит, вот репетиция перед годовщиной Чернобыльской аварии, значит, нас собирают и мы вот это. Вот, давайте изучим эту песню. На след… на завтра опять репетиция. На завтра кто-то звонит – она упала на улице, она не придет.

Н.К.: Ой.

Л.Г.: На следующий раз я упала возле памятника Шевченко прямо, тоже шла же на эту репетицию. Потеряла сознание, упала, разбилась. Говорю, я не приду, и так каждый раз.

Н.К.: Ужас какой! (смеются)

Л.Г.: Ну это было, слушайте, ну это было кино. А была одна – она у нас, ну одна из старших, красавица врач-терапевт, она пришла в таком платье. Она уже в годах была, но она в этом белом «ришелье» платье была. Ну, золушка была, ну, выглядела прекрасно. Одна она приходила каждый день (смеется), а вот с ней ничего не случалось. И это было в апреле, а в декабре перед Новым Годом или где-то в этом районе она умерла. Ну, просто, ну, я говорю, ну, я ее видела, ну, просто любовалась ей. Думаю, Боже мой, ну как… и она умерла дома. Скорая помощь приехала, прямо она одевается и тут же раз и умерла, ну и… А еще, ну, вот разговаривать, вот Вы мне напомнили это, разговаривать. Ну, вот как разговаривать. После этого было, ну, пришла телеграмма или какой-то там запрос на больницу: кого наградить за работу ж эту наградить и там какими-то, какими-то, кому какое-то. И вот у нас там одна женщина хотела, чтобы ее наградили. Так она билась, это мне секретарь парторганизации сказала. А секретарь парторганизации бился за меня, сказала: «Нет, я знаю, как она работала, и мне все рассказывали, как она работала». И… ну… Меня единственное спасло – меня таки наградили правительственной наградой – то, что я истинно медицинский работник. А она работает в больнице, но она не медработник, а там было написано: наградить медработника этой наградой. Но я это просто к тому, что ну, ну о чем говорить…

Н.К.: Ну да.

Л.Г.: …если даже за вот это…

Н.К.: Были какие-то…

Л.Г.: трения.

Н.К.: трения, да.

Л.Г.: Ну как это?

Н.К.: К сожалению, в жизни, да, жаль.

Л.Г.: Да, да.

Н.К.: Вот. А как Вы думаете, а почему эта авария произошла? В чем недопущение?

Л.Г.: А у нас везде аварии были.

Н.К.: Да?

Л.Г.: Всю жизнь. Я вот себя помню, я родилась после войны, но я одни аварии и помню. Потому что везде была такая расхлябанность.

Н.К.: Ага.

Л.Г.: Везде все было надуто, неправильно, некачественно. Возле меня «мавзолей», когда народ уже начал говорить, что: «От, это самое, враги, вокруг все враги. Вот нас хотят уничтожить, одни враги». Я им всегда говорила: расскажите, вот строят «мавзолей». На Салтовке есть торговый комплекс под названием – народ его назвал – «мавзолей». Я говорю: вот его еще не приняли в эксплуатацию, он уже рушится, уже вокруг него идти нельзя – плиты падают на голову. Я говорю, это какая страна разрушает? Америка или лазутчики? Чьи лазутчики разрушают этот «мавзолей»? Вот, мы разрушители, мы все разворовали, цементом, я знаю, что там еще крепит это. Вот так было во всем. Качественно – не приветствовалось. Главное было к празднику это красиво обертку сделать и всё. И так было везде и во всем. Ну, вот за что мы не брались, всё делалось некачественно. Да, конечно там высокие материи, космос еще набирали людей. Ну, в таком огромном Союзе можно было набрать сколько-то людей, сотню-две, может тысячу…

Н.К.: Ответственных.

Л.Г.: Ответственных. Вот они их бросали и они делали. А всё остальное абы как, всё остальное. Всё было абы как. И тех людей, которые пытались что-то сделать… не, они не приветствовались, они в народе… Я по себе знаю – не приветствовали и не любили их. И зарплаты, об этом же говорили, кто… все одинаково получали: и кто хорошо работал, и кто плохо работал – все ж получали одинаково.

Н.К.: То есть, поощрений не было?

Л.Г.: Ну, поощрения была грамота там. Ну, иногда 13 зарплату начали давать. Ну, хоть как-то что-то шевелить. Ну, опять главврач говорит: «Ну, опять одни и те же». Даже вот той 13-й зарплатой и то никого из тех, кто плохо работал нельзя было… Наоборот говорили: «О! А что одним и тем же?» Да одни и те же, они какие есть хорошие работники, так они и работают. Так что это логическая, это логическая была точка в нашей деятельности.

Н.К.: Понятно. Скажите, а как Вы относитесь к тому, что, ну сейчас есть тенденции и в интернете много пишет молодежь об экскурсиях в ту зону сейчас. Как Вы вообще на это смотрите?

Л.Г.: Ну, я слышала об этом и там, ну, какие-то дети, которых я уважала, это не приветствуют. А я вот в данном случае прислушиваюсь к специалистам высокого класса. Но мне… я бы поехала. То есть, я бы поощрила эту экскурсию. Пусть они увидят к чему всё привело. Ну, защитные меры там. А почему… показать, если это еще и рассказать: вот видите, что произошло. Пусть своими глазами увидят. Я считаю, что экскурсии эти надо вплоть до того, что наша это бедная… ну она не бедная, безалаберная страна хоть какую-то копейку с этого бы имела. Хотя бы уже в том плане. Я не знаю, я за.

Н.К.: А вот если б была возможность, если бы, я не знаю как там – разрешают, не разрешают сейчас, – Вы бы хотели поехать на то место, где когда-то были там?

Л.Г.: Вот Вы знаете – нет.

Н.К.: Нет.

Л.Г.: Вот этого у меня нет. Вот у меня было желание поехать в медучилище. Такое просто острое желание и я поехала. А туда – нет.

Н.К.: Нет? Все-таки нет.

Л.Г.: Нет, даже если там и скажут, что безопасно. Ну, что мне там теперь уже безопасность эта? Уже сколько лет там прошло.

Н.К.: То есть поехать, посмотреть не хотелось бы.

Л.Г.: Посмотреть – нет, нет. Никакого желания нету. Я иду туда, куда надо.

Н.К.: Понятно.

Л.Г.: А сейчас в моем присутствии там нет и как-то и желания нет.

Н.К.: Я понимаю. А скажите, а что Вы думаете по поводу увековечивания памяти и о мероприятиях, которые проводятся для того, чтобы помнить о тех событиях.

Л.Г.: Всё это показуха.

Н.К.: Да?

Л.Г.: Всё это сплошная показуха. Всё это… Те, кто обкрадывает – они в первых рядах стоят, рассказывают и нам говорят о памяти. Нет, все это показуха.

Н.К.: То есть, а например беседы в школе с детьми как?

Л.Г.: О, беседы в школе – да. Беседы в школе я приветствую. Это человек, который там был и расскажет. Это да, это детям надо, обязательно, это надо. А вот эти мероприятия…

Н.К.: А как Вы думаете, что еще можно было бы, что надо?

Л.Г.: Что надо…

Н.К.: Ну, или что неплохо было бы? В этом плане.

Л.Г.: В этом плане кроме того, что чернобыльцы должны выступать и говорить. И те, которые переселенцы – им же ж тоже тяжело. Мне, например, очень жалко переселенцев. Мы поехали, сами захотели, а они вынуждены были, как их судьбы… Ну, слушать не только 26-го. И вообще показывать журналистам, показывать как сейчас живут чернобыльцы. И не те, которые по вот таким вот это…

Н.К.: Ну, я поняла, поняла.

Л.Г.: Как… Даже рассказать, я вот не знаю, вот эти вот организации так вот, так, по моему виду, хорошо устроились. Что они делают? Пусть бы они рассказали, я не знаю.

Н.К.: Может быть просто…

Л.Г.: Я, например, знаю, что когда меня приглашают на этот, Чернобыльский юбилей в поликлинику приглашают, то сначала награждают врача, который его лечил, тот, который награжденный. Он награждает. Так он награждает врача, который лечил, потом еще от кого он зависит, еще. А в последнюю очередь я получаю эту награду. Примитивно, дешево и неправильно. Неправильно, не порядочно, не порядочно.

Н.К.: Скажите, а если подумать про будущее, может быть. Если когда-нибудь будет об этих событиях что-то написано в учебниках, вот, что бы Вы, может быть, посоветовали или выделили? Что, может быть? Это может быть что-то такое, о чем надо помнить или то, чего нельзя забывать.

Л.Г.: О, конечно. Да.

Н.К.: Что, что конкретно должен прочитать ребенок через какое-то количество лет, который ничего об этом не знает?

Л.Г.: Конкретно ребенок должен прочитать то, что он должен быть честным, порядочным и что его должны научить отличать честность честного и порядочного человека от хитрого, лживого, который будет тебе говорить то, что ему выгодно. Эти дети должны со школы ориентироваться за кем идти, кого слушать, слушать специалистов. Специалисты бывают и экономисты один и другой разные, но он должен выслушать и одну и другую сторону. А не слушать то, которое ему бесплатно эту газетку дадут, повешут лапшу на уши и он ее только и знает.

Н.К.: Да, да, да.

Л.Г.: Я вот… Там женщина кричала в метро то и то. Я говорю: «Откуда Вы взяли эту информацию?» Она на меня смотрит: «Как откуда? По «Интеру», по телевизору, по «Интеру»». Во-первых, она «Интер» слушает, ну Вы меня простите. Вот детей надо, вот приходить и рассказывать. Вот если бы мы слушали честных, порядочных, если бы мы умели отличить, а так. Ох, сейчас у меня мелькнула мысль, но, к сожалению, она выскочила, она очень… ну ладно. Забыла, но хотела что-то такое, вот по этому же поводу важное сказать. Да, ну чтоб слушать не одно, не один Интер, а есть другие каналы, которые не подвластны властям и слушать это. Нравиться вам или нет, но надо выслушать оба мнения и соединить их в своих мыслях. Ну, собственно – шевелить мозгами, шевелить мозгами. А так, как у нас и школа и учителя – все больные. Ну, заболевание вот в позвоночнике: прогиб вот этого позвоночника перед начальством. Страдают, страдают почти все, особенно те люди, которые зависимы от власти, очень болеют этим. Надо лечиться, надо лечиться. Сейчас как раз вот нам не надо вспоминать даже Чернобыль. Чернобыль надо вспоминать, но сейчас у нас-то время, когда был Чернобыль. Вот у нас сейчас Чернобыль. И народ сейчас, должен уже сейчас, вот есть другая обстановка. И сейчас надо думать головой и слушать разных специалистов высококлассных, высоко порядочных людей, которые со своей биографией и биография у них складывалась не на улице шапки снимать, а потом по тюрьмам, воспитывали их тюрьмы и не раз. А высокообразованных людей, честных и порядочных, и слушать их. Искать эту информацию. Тогда будет все хорошо. А сейчас у нас второй Чернобыль, вот сегодня у нас и вчера начался, я считаю однозначно.

Н.К.: Катастрофа в стране.

Л.Г.: Катастрофа, да, да. И опять мы идем тем же путем. Опять тем же путем идем. Опять сидим на диванах, смотрим телевизор, и еще и по радио звоним туда и обвиняем и тех, и других, и третьих.

Н.К.: Спасибо.

Л.Г.: Пожалуйста.

Н.К.: Хотите еще может что-то добавить или?

Л.Г.: Ой, хорошая мысль пролетела. Ну всё, забыла (смеется).

Н.К.: Спасибо.

Аудио № 2

Л.Г.: Это надо обязательно указать, что каждый год в студенческой поликлинике проходит или конференция или какое-то мероприятие по… Память, память о чернобыльцах, фильм они сделали даже. Показывают фильм, люди все встают, потому что уже некоторых в живых нет. И даже премию там какую-то денежную выплачивают тем, кто остался. В общем, это надо отдать должное поликлинике, которая это все делает во главе с главврачом. Это надо отдать должное, потому как все уже… Ну, я знаю некоторых чернобыльцев, которые в других учреждениях – их и не вспоминают. Это надо отдать должное.

Н.К.: Спасибо.