Бондарь Николай Викторович: …Оригинал, оригинал, ну, как угодно могу.

Виктория Науменко (далее В.Н.): Сегодня 1 августа 2016 года, мы находимся в городе Киеве, в Мариинском парке. Я Виктория Науменко и беру интервью у, представьтесь, пожалуйста.

Бондарь Николай Викторович (далее Н.Б.): Значит, заместитель головы правления организации 731 отдельного батальона специальной защиты, значит, Бондарь Николай Викторович.

В.Н. И давайте начнем вот с такого очень общего вопроса: расскажите, пожалуйста, историю своей жизни.

Н.Б.: История с самого начала?

В.Н.: С самого начала.

Н.Б.: Родился в 1964 году 8 марта в Германии в городе Стендале в семье военнослужащего. В 71-м году переехали в Украину по замене родителей в город Фастов Киевской области, закончил школу здесь. Здесь же ж учился, выучился, пошел в армию. Закончил армию срочную, пошел на завод работать, потом был Чернобыль. После Чернобыля год побыл дома, опять пошел в армию. Отслужил 22 года в армии. В 2013 ушел на пенсию… в 2003 ушел на пенсию, а не в 13-м, да. Ушел на пенсию, вот, по сегодняшний день, вроде, как бы вот, на пенсии. Вот такая скромная жизнь.

В.Н.: Автобиография.

Н.Б.: Да.

В.Н.: Когда Вас призвали, помните момент, когда Вас призвали именно в Чернобыль? Как Вы туда попали?

Н.Б.: Очень даже прекрасно, как вчера! Хотя это было 30 лет назад. Около 9 часов вечера с супругой после рабочего дня, на заводе я еще работал токарем…

В.Н.: На каком?

Н.Б.: «Красный Октябрь» в городе Фастове, был такой, было такое предприятие. Хотели пойти погулять в город, выйти вечерком. 22 года – возраст был еще ж не такой взрослый, только вот год назад только женилися. Тут звоночек в дверь – стоит паренек с повесточкой: «Распишитесь, пожалуйста, так и так, или зайдите в военкомат». Ну, пошли, зашли в военкомат. Сразу посмотрели повесточку, отметили, сказали взять с собой какой-то такой сухпаек на сутки, и вернулся обратно. Так всё произошло. Взяли сухпаек небольшой, вернулся, и оттуда поехали. И потом на некоторое время пропали практически аж до 9 мая с 28 апреля, никто не знал где мы делись и где мы потерялись, что запретили всяко по разному связываться. А потом уже окажется – мы попали в Чернобыль.

В.Н.: А Вы уже на тот момент знали, что на Чернобыльской станции произошла авария?

Н.Б.: Нет, еще ж никто никогда ничего не говорил. Всё ж было до такой… Это мы сегодня уже знаем, что до такой степени было всё так завуалировано, что так было засекречено, что, в принципе, если даже генеральный секретарь тогда Советского Союза, на тот момент был Горбачёв, выступил только 15 мая 86-го года с официальным заявлением, что была трагедия в Чернобыле. А до этого ж практически молчали. Это люди, которые были переселенцы, которые были, от них информация, судя по всему, пошла, потому что тогда ж служба КГБ работали очень хорошо и очень, так сказать, достойно выполняли свою работу: не давали ж никому никак же связываться ни с кем. А люди, видать, это проболтали, и так о чём-то где-то шум стоял, разговоры были, а так никто ж толком не знал. Просто призвали на учебные сборы и всё. Вот такая была формулировка.

В.Н.: А когда Вы узнали, когда Вам вообще сказали, куда вы едите? Или уже по месту, когда приехали?

Н.Б.: Сказать очень тяжело, когда нам сказали. Это просто немножко поняли, потому что нас призвали, ну, тогда было, как они назывались – резервисты, приписники, да, партизаны, можно так сказать. Были разных возрастных категорий. И мы, уже когда нас уже призвали, мы сегодня уже знаем, что с 11-ти военкоматов Киева, Киевской области было создано там на базе войсковой части 01646 батальон 731. Он, оказывается, был секретный этот батальон, как на сегодняшний день документы говорят об этом. Хотя государство всячески отрицает данную ситуацию, что якобы не было там ни военного положения, ничего. Но люди были наделены такими полномочиями, что все разрешалось, вплоть до, будем говорить так – до очень серьезных моментов, вплоть до расстрелов за невыполнение. Ну, я просто говорю, что… И нас просто-напросто собрали на Краснозвездном проспекте в полку гражданской обороны. Этот полк отвечал тогда по гражданской обороне, он отвечал за сохранность, за безопасность Чернобыльской станции. Вообще каждое подразделение, каждое воинское формирование, было министерство чрезвычайных ситуаций, закреплялось за каким-то стратегическим объектом. Ну, эта воинская часть была определена именно там, за этим объектом. И нас на базе этой воинской части собрали наш батальон в количестве 353-х человек, как по возможности нас переодели, как у кого что получилось, потому что были половина переодетые, половина были, как говорится, и в военной, и в гражданской форме, не все подходило в дорогу. Это все происходило в течение 5 часов.

В.Н.: В Фастове?

Н.Б.: Нет, это уже…

В.Н.: В Киев уже привезли?

Н.Б.: …в Киев уже нас привезли, да. Ну, чтобы немножко понимали ситуацию, значит, по военным меркам это, значит, наш батальон должен был формироваться 3 суток – я так вам просто, не буду там (непонятно) говорить и все дела. Вот, 3 суток. Нас формировали с момента подачи сигнала, значит, ну, есть определенные сигналы: там, ну, есть полная готовность, есть всякого разного вида готовности. Пошел сигнал в военкомат, и вот включилось время. В течение 5 часов, представляете, да? Вместо 3-ех суток! Нас собрали с Киева, с Киевской области, переодели и посадили нас в автобусы, и уже когда мы уже подъезжали уже туда в сторону Дымера, а люди там были разных же возрастных категорий, кто водителем работал, кто на автобусе работал. Мы едем в сторону Чернобыля. Но мы где-то так что-то где-то слышали, но мы не догадывались. А потом, уже когда мы начали заезжать туда, потом только мы узнали, куда мы приехали.

В.Н.: Вам сказали?

Н.Б.: Нет. Как таковые люди, которые нас кадровые офицеры везли, они ничего не говорили нам. Просто никто ничего. Это было до такой степени… Ну, комитет есть комитет. КГБ работало тогда очень серьезно, тогда было очень сильно наказуемо и было очень сильно засекречено, потому что эта информация, вы ж знаете как: и через (непонятно) некоторое количество людей прошло. Хотя далеко неправильная цифра, очень далеко, колоссально неправильная! Ну, тогда, раньше такая была система. И мы только там уже узнали, когда нас привезли уже. 29 апреля нас привезли к 11 часам утра на поле. Мы на чистое поле, там 5 километров через поле пыхтела эта станция Чернобыльская, мы ее прекрасно видели. Начали делать там палаточный городок строить. Нас там построили, объяснили ситуацию. Вышел человек в погонах, в полковничьих там, вроде бы такого плана, кадровый. Объявил нам военное положение. Опять же повторюсь, что сегодня отказываются государство от этого всего, что это было так сделано. И опять же говоря, что я раньше говорил перед этим, что люди были наделены такими полномочиями – им результат не важен был, ну, в смысле, метод, как это дело всё выполнять. Им нужен был результат выполнения данной задачи. Объяснили нам ситуацию, объяснили нам примерно, что мы должны делать на тот момент.

В.Н.: И что вы должны были делать? Что вам объяснили?

Н.Б.: Значит, у нас в задачу входило, значит, сразу же в первый же день, потому что мы только приехали, какая-то группа определенная людей осталась, значит, делать палаточный городок, а основную часть нас забрали на вертолетные площадки. Значит, были три площадки вертолетные – «Кубок 1», «Кубок 2», «Кубок 3». Значит, нас разделили по пятеркам, не по пятеркам, а нас разделили по четному количеству людей, по пятеркам – это было уже позже, вот, и мы должны были мешки со свинцом, с доломитом, глину, песок, там всё, что привозили, мы, значит, должны были это все дело вроде как бы… Привезли нам купала такие парашютные, мы в них складывали вот это всё, сыпучие материалы, и вертолеты должны были челночным способом, беспосадочным. То есть вертолет каждый зависал метра полтора над землей, мы должны были этот купол… А там кукла делалась не из одного купола, а 5-6 куполов таких вот, да, делали, значит, мостили такие куклы. Делали потом в один крюк собирали, и вертолет когда зависал, мы должны были за внешнюю подвеску зацепить, значит, эту куклу, ну, и вертолет взлетает вертикально, по возможности, чтоб не порвать, не протащить по земле, чтобы не порвать эти купола, чтобы не повысыпался этот материал. И потом, пролетая над реактором, они зависали на высоте до 200 метров, не выше, и должны были сбросить эту куклу именно в жерло реактора. Ну, на что хочу акцентировать внимание, значит, по поводу вертолетчиков: значит, все люди были с опытом бомбардировки, они были все призваны, которые прошли службу в Афганистане. Даже одна эскадрилья была, даже которая была, даже с Афгана отозвана именно для этой процедуры. Они отбомбились здесь этими куклами, им дали какой-то определенный перерыв, значит, это самое, отдыха и опять обратно их отправили в Афганистан. Вот такая, даже, была история.

В.Н.: Вы с ними общались, да?

Н.Б.: Ну, конечно.

В.Н.: Именно там или уже, вот, после?

Н.Б.: Нет. Именно там. Ну, как общались – мы периодически, конечно, общались, потому что были такие ситуации. Во-первых, они работали весь световой день. Хоть как-то нас немножко и кормили, привозили туда что-то в полевых кухнях, какие-то сухпойки, нам консервы давали, но все равно они тоже делали посадки периодически. Мы им делились даже этими консервами, потому что они были тоже люди голодные. Мы ж люди вроде как бы военные, выполняли одну задачу. Ну, мы туда и свинцовые, там синец был в разных модификациях, категорий был, и, будем говорить так, был и дробью, был и слитками, был и свинец был листовой. Потом этот свинец листовой подкладывали, выкладывали им днище в самой, в вертолетах и выкладывали им на седушки, чтобы спину закрывали, ну уже, немножко уже потом начали соображать эту ситуацию, потому что были и радиологи некоторые призванные тоже. Среди нас некоторые специалисты все-таки были, не то, что говорю не было никого из специалистов. Но специалисты некоторые были с институтов – то есть ядерщики там и все остальное. Но их было очень мало. Но они говорили, что свинец – это самая большая плотность, в нем и проникающая радиация она не так проходила через. Но мы старались вертолетчикам как-то немножко уютнее делать ихнее, да, помогать, чисто для здоровья. На сколько оно помогло, я не знаю, но, по крайней мере, что-то как-то.

В.Н.: Вот, когда вам объявили ситуацию, когда вам собрали, да, и объявили военное положение, вот что Вы почувствовали тогда? Вы почувствовали какой-то страх?

Н.Б.: Вы понимаете, ситуация так сложилась интересно, что не знаю насчёт страха, может, от недопонимания данной ситуации, ну, такого ничего, ну я не могу сказать. Я не вспоминаю те моменты по поводу, там, страха или какого-то там вообще какой-то активности, может, сверхчеловеческой. На тот момент именно ничего не было. Оно потом появилось уже в дальнейших уже днях, появилась такое подсознание уже – я потом Вам чуть попозже, да, по разговору пойдём мы по этому поводу – расскажу. А так, на тот момент, ну, ничего и не о чем не говорила. Просто вот так сказали, вот, вроде видим, вроде что-то пыхтит, кто-то там, какой-то выхлоп идет. А как таковую серьезность, понимаете, оно как визуально получается, я не знаю, как это – запаха нет, ничего вроде нигде не болит. А как в солнечную погоду, да, с фонариком кто-то посветил тебе в спину – ты не слышишь, не видишь ничего. Вот также примерно и та ситуация. Сегодня мы уже умные, знаем, что это такое, что оно зря не прошло, а тогда как-то оно, как-то оно, ну, не знаю, как это правильно объяснить. Нельзя это объяснить, вы понимаете, невозможно это дело как-то рассказать, потому что…

В.Н.: Ну, не понимали, в принципе?

Н.Б.: Необъяснимая ситуация, да. Вот так вот. Где-то, где-то, примерно, вот так.

В.Н.: Ну, и вот работы вы выполняли, кроме, вот, погрузки вертолета, еще…

Н.Б.: Периодически… Нет, работы, был очень большой объем работы. Было, нас же была не одна рота была. Значит, одну роту отправили сразу на Вильчу, железнодорожные составы со свинцом приезжали прямо с Италии, я так понимаю. Потому что были там Италия, были, что мы еще читали, там еще были клеймения на этих слитках, да. Вот. Две роты занималися здесь. Работали весь световой час, будем говорить, да, все световое время. То есть получалось так: у нас в 5 утра подъем, около часу ночи нас привозили обратно. Вот такой вот момент, да. Но мы работали не менее 16 часов в день – это раз. И мы жили 24 часа в сутки, это 100 процентов, мы находились в этой третьей зоне – самой высокой зоне радиоактивности. У нас там еще был палаточный городок. Ну, а так вот, между тем, как вертолеты улетали на дозаправку, потому что керосин у них заканчивался, у нас было время где-то на какой-то перерыв обеденный. А командировали несколько там десятков людей – мы еще параллельно, еще на машинах нас отвозили – ещё помогали эвакуировать еще и людей…

В.Н.: Население?

Н.Б.: …с ближайших сел, да. И скот, или просто людей, и вещи грузили.

В.Н.: То есть Вы этим занимались?

Н.Б.: Конечно.

В.Н.: Вы лично?

Н.Б.: Я лично, да.

В.Н.: И, вот, какое, какое у Вас было впечатление от этого? То есть Вы тогда понимали, что это, вот, надолго? Как люди выезжали?

Н.Б.: Я вам хочу сказать по реакции тех людей, которые там жили, в, как сказать, ну, в пределах вот этой зоны возле станции. Судя по всему, эти люди они проходили определенные какие-то, видать, занятия, можно даже вот так сказать. Короче, у них как-то они воспринимали совсем по-другому. У них, видать, была какая-то подготовка или, ну не то, что скажу, подготовка, но они морально где-то были, где-то как-то, может, где-то и готовы, что, может быть, какая-то трагедия и чем она может грозить. Мы, например, этого не понимали. Но, и когда мы туда, в эти села, заезжали уже помогать эвакуировать, да, то, конечно, было, единственное, что бросалось сильно здорово в глаза, и, вообще, оно резало душу – люди просто были все брошены. Потому что все, вроде как бы верхушка этих сельских советов и всё остальное – они практически, только все это дело произошло, они як кажуть тышком-нышком пособирали все свои вещи, да, забрали, сели в машины и увезли себя и свои семьи. А люди были просто брошены, понимаете. Вот что бросалось в глаза. И когда мы в эти села уже выезжали, приезжали туда уже, да, были колонны уже стояли автобусов, стояли, значит, какие-то грузовые автомобили типа шаланды, такого, да, открытые, потому что каждая машина, значит, у нее рассчитывалось, значит, вещи на пять домов, на пять семей.

В.Н.: Угу.

Н.Б.: Вот, да. Если, например, определенная улица есть, ближайшие пять домов, один представитель этих пяти домов садился с водителем в эту машину, эти все пять домов максимально, что могли загрузить свои вещи. И все остальные люди, жители, значит, это самое, садились в автобусы и какой-то одной колонной ехали в то направление, куда было указано. Ну, где-нибудь, вроде как бы типа якобы временно проживать они туда. Кто же знал, что они больше сюда не вернутся, да? Вот такие колонны мы помогали грузить, потому что люди многие были в панике. Конечно, истерики тоже у людей были, они уже многие понимали, особенно те люди, которые возрастная категория были более взрослые уже, потому что некоторые и не хотели уезжать. Ну, они обязаны были оттуда уехать, потому что там такая ситуация была, и покамест они, мы не уедем, пока не сдадим скотину, там, на весовую и все остальное. Вот мы помогали грузить этих коров и свиней из хлевов выносили.

В.Н.: Живых?

Н.Б.: Да, мы выносили эту скотину, грузили, взвешивали, им давали справочки – там представитель сельского совета, кто там самый главный оставался, вот. Ну, не буду утверждать, что там какие-то ставили печати, но, по крайней мере, какие-то бумажки были, да, записывали: такая-то хата, фамилия-отчество, там, например, два поросенка – 200 кг. Ну, в таком плане, там, лошадь, там, или корова. Ну, потом им компенсировали, в конце концов, эти все моменты. И, вот, у нас, мы такой процесс проходили, значит, такую церемонию, потом возвращались обратно, к этому моменту уже прилетали вертолеты, и мы начинали дальше эту катавасию – загрузку этих куполов. И так до темноты.

В.Н.: И дальше еще Вы?

Н.Б.: А что дальше? С 29 апреля по 6 мая включительно мы занимались загрузкой этих вертолетов.

В.Н.: По 6 мая, угу.

Н.Б.: Да, включительно. Потом 6 мая нам дали отбой. Мы до этого времени забросили больше 5 тысяч тонн груза. Грузили мы разными количествами людей, потому что где было и по 200 человек, где было и 150, и с каждым днем мы по нарастающей, не знаем, откуда оно что бралось, но по нарастающей мы кидали всё больше, больше и больше груза грузили. Даже было и меньше людей, а все равно больше грузили его. Там до 800 тонн получалось чуть ни в сутки. Мы в дневное время, то есть в световой час мы грузили это дело все, потому что уже когда пошла, уже мы уже немножко начали уже информацию получать, уже более информированные были. Вот. Ну, говорит: ребята, у вас все нормально получается, вроде, есть результат. И где оно как-то бралось, это подсознательно, ну, я не знаю, опять же таки, это человеческий фактор – как оно где срабатывает, но так, ну, нельзя им так руководить. Где-то, ну, вот там где-то в глубине, вы понимаете? И вот мы, значит, 6 мая кинули последний тоннаж. Значит, прекратились такие интенсивные выхлопы с реактора, да. Вот, дали команду «стоп», сказали – 6 числа пойдут дозиметристы на станцию, замеряют там радиацию – что, к чему и почему, потом дальше будут принимать определенные меры, значит, что там дальше нам делать. И у нас было такое практически полдня, у нас был такой перерывчик, вроде, якобы. Вот, посчитали дозиметристы, значит, всё это дело. А мы все, нас завезли в наш палаточный городок. В два часа ночи, на 7-е число подымает, это нас дергает там за ноги, за руки: так и так, срочно там надо сбор. Ну, а на то вовремя, вы ж понимаете, была еще и коммунистическая партия и комсомольцы тогда существовали.

В.Н.: Угу.

Н.Б.: Да. Ну, собрали таких активных людей. Ну, на тот момент я тогда был еще, уже был тогда членом партии в 22 года, так получилось. Вот. Собрали такое партийное собрание расширенное такое, вроде, как бы: и комсомольцы были там, первые лица были Украины, и так просто активные ребята. Говорят: так и так, надо 25 добровольцев срочно на станцию, есть на то причина. Естественно, кто там был, никто не отказался. Опять же повторюсь, тогда было 22 года мне.

В.Н.: А сколько собрали вот тогда?

Н.Б.: Ну, тогда было, вот как раз, кажется, в аккурат было 25 человек, кажется, и собрали.

В.Н.: 25 и собралось?

Н.Б.: Ну, да, типа такого вот. Но я не буду это утверждать, я… да, да, хай будет это 30 человек, но надо было 25. 25 человек согласилось. Нас утром, эти 25 человек собрали и завезли нас на станцию. Никому ничего в нашем палаточном городке, в лагере, никому не говорили.

В.Н.: А не объяснили, для чего?

Н.Б.: Нет. Нас завезли на самую станцию, мы туда заехали, нас кого на грузовиках, кого на БТРах – мы туда заехали.

В.Н.: А вас на чем?

Н.Б.: Если честно, я не помню.

В.Н.: Не помните?

Н.Б.: Врать не буду, я не помню на чем. Но это не столь важно. Знаешь, что, опять же, прояснение пошло уже, вроде, как бы, уже, уже в подвале самой станции. Там ходил целый генерал-майор, командовал этим всем мероприятием. И какие-то были научные сотрудники, то есть какие-то, может, наверное, химики, радиологи, какие-то, наверное, и ядерщики, и атомщики. Ну, там можно себе представить, была хорошая делегация людей. Нас собрали 25 человек, и говорят: ребята… И тогда нам рассказали эту ситуацию всю: ребята, задачи очень серьезные. Значит, забросать – забросали, начала резко подниматься температура именно под этим колпаком, что загрузили. И сама, значит, само топливо, оно ж там все равно ж было, то топливо там осталось, его все ж не выбросило, и оно начало идти, значит, вниз, прожигать, значить, ну, как вам сказать. Как сама станция, да, там был типа бассейн в основании этой станции. Короче, в сутки попрожигало по полтора метра бетона вниз шло. Станция садилась именно в бассейн туда, где, во-первых, при взрыве порвалась рубашка охлаждения – вода ушла, во-вторых, пожарные, которые тушили, они туда тоже воды налили, как сегодня уже подтверждается, что этого нельзя было делать, ну, что сделано, то сделано, значит. Ну, якобы, нам эти все люди, профессура эта рассказывала: ребята, ситуация такая, значит – надо срочным образом откачивать воду из-под реактора. Потому что если, если этот реактор раскаленный упадет в воду, будет резкое переохлаждение, да, и будет, вроде, как бы, может возникнуть, значит, взрыв – приравнивается к водородной бомбе. То есть это, если от эпицентра взрыва на станции в радиусе 500 километров ничего живого в принципе не должно было остаться, если… Ваша задача – откачать эту воду, чтоб реактор, если даже туда и опустится в этот бассейн, да, туда уже без воды, то ничего такого серьезного, существенного не произойдет. Ну, хотя эта трагедия уже есть, но мы избежим, вот, таких вот миллиардных, миллионных потерь, да. Ну, и все как один, говорят: и так, и так, еще, говорит, такая была маленькая ремарочка у них, говорит: «Вы уже знаете ситуацию, если вы не готовы к этому, то у вас есть шанс отказаться. Потому что, значит, при выполнении данной задачи, значит, – так нам и говорили, – что есть вероятность, что вы оттуда все живыми не вернетесь». Вот так вот было сказано четко в глаза, откровенно, однозначно. Ну, по крайней мере, кто там из нас был, мы даже и не придумали даже что-то сказать по поводу «нет».

В.Н.: А Вы вот помните, вот, свои ощущения на тот момент, когда это услышали?

Н.Б.: А какие там ощущения? Это просто, там была картина такая нарисовалась, какие там могут быть ощущения? Во-первых, это ж миллионы людей, да, довольно-таки миллионов. Не будем говорить там про большие миллиарды говорить, хотя там тоже было задействовано, но, тем не менее. Мы проанализировали ситуацию так просто каждый про себя, так взглядом посмотрели друг на друга. Ну, мы посчитали, что на сегодняшний день, на тот момент то есть, 25 наших жизней, да, они… ну, можно поменять на то количество людей, которое… Просто главное, что, во-первых, за спиной у тебя семья, дети есть, да, есть свои семьи, есть друзья, знакомые. Ну, вот это, короче, более-менее от этого это все и сыграло на тот момент роль. Вроде как бы, ну, не задумывались мы над тем вопросом. Надо было сделать, та и сделали. И мы это сделали.

В.Н: А как? Каким образом вот?

Н.Б.: Каким образом (смеется)?

В.Н.: Да. Ну, то есть каким образом откачивали эту воду?

Н.Б.: Во-первых, сначала хотели, пригнали… Там пушка-самоходка была – хотели пробить стену, уложить туда трубопровод реактора. Потом побоялись, что будет какая-то детонация, может быть какая-то реакция, да, и отменили это дело. Потом нас 25 человек нас поделили по пятеркам, были у нас провожатые, которые были станционщики, показали я с капитаном с Боровским покойным, да, многим он известен, эго похаяли, конечно, перед смертью, вот. И капитан Ткаченко был мой командир роты. Мы этой пятеркой, нас, короче, поделили по пятеркам, одна пятерка – решили дать кувалды, пробивали стену для того, чтобы вложить туда трубы, да. Остальные пятёрки бегали, вроде как бы, потом уже проложили эти рукава, и потом мы периодические, я два раза был под реактором, вот так…

В.Н.: Вы прям туда спускались?

Н.Б.: Значит, да. Мы поднимались этажами, там, кажется, с третьего этажа на третий, потом с третьего в подвалы, там где по-пластунски, где бегом. Нас сразу предупредили, чтоб мы старались очень быстро это делать, потому что, чем мы быстрее передвигаемся, тем у нас шансов больше выжить есть. Так что, там были такие зоны радиации, нам давали дозиметры, но они, они просто не выдерживали. Они просто зашкаливали с таким треском, что это просто… Это наши военные были приборы. А те, которые были японские слепые дозиметры – нам их не давали. Ну, информацией, по крайней мере, не делились с нами, то есть, этой информацией. Там они через компьютера проверяли эту радиацию. Ну, мы не знаем, что там было, что там оно. Нам просто давали перед каждым туда, будем говорить, забегом, заходом, как угодно будем называть эту процедуру, вот, и после выхода оттуда мы должны были их сдать на проверку. Их опять там смотрели, обнуляли, заряжали и опять следующей, следующей группе давали или в этот день, или на следующий день. Ну, вот такого, вот такого плана.

В.Н.: И Вы там два дня в этом были?

Н.Б.: Мы там, да, мы там были, ну, как два дня? Мы были, мы там были 8-ого, 7-ого числа. Был 7-ого числа – мы все пятёрками, 25 человек, да, пробежали, да, пять групп было.

В.Н.: По одному?

Н.Б.: По кругу, по кругу, да, по одному. Откачали воду. Ну как, мы должны были этими этажами пробежать подвалами, один резервист-пожарник должен был объехать по территории станции и заехать задом на пожарной машине, значит, к тому месту, там, где были рукава, там, где мы должны были ждать. Наша задача была подсоединить эти рукава к этой пожарной машине, дождаться, когда она закачает эту воду.

В.Н.: И отсоединить.

Н.Б.: Да, тяжелую, да, отсоединить и чем быстрее убежать. Да. Бежали обратно еще быстрее, чем туда, не знаю даже почему. Но так оно как-то получалось. Некоторые вещи, понимаете, их просто невозможно объяснить, они как-то вот так делаются в непроизвольной…

В.Н.: А Вы сами, вот, хорошо, вот, помните, как вы были под этим реактором?

Н.Б.: Ну, а чего ж нет? Первый день очень хорошо помню. Второй день до половины помню, потому что второй день стало плохо. Я потом уже очнулся в третьем энергоблоке – они рядышком были – в управлении третьего блока. Меня ребята туда, оказывается…

В.Н.: Завели.

Н.Б.: Да, завели или занесли, я не знаю, как это все происходило. Потом только я уже сидел, знаю, там за столом. Меня там потормошили, я пришел в сознание, и мы оттуда просто опять убежали и всё. А как оно там происходило…

В.Н.: Вы даже не помните, где вам плохо стало?

Н.Б.: Нет.

В.Н.: Не помните, да?

Н.Б.: Ну, нет, помню, что мы туда прибежали уже, вроде, как бы подсоединили рукава. Ну, я, наверное, в тот момент, когда мы ждали, когда закачивал я воду, наверное, в тот момент, потому что я чего-то так… Ну, не помню этого момента. А первый день – прекрасно всё. Как мы бежали, как мы стояли, как мы вдоль стенки были. Там стенки такие, я не знаю по сколько там – трехметровые, двухметровые толщиной. Мы спиной к реактору стояли, а туда заглядываешь, там, где рукава идут в этот бассейн, туда, да, видно, что шланги идут, там помпа работает. Мы когда в первый раз шланги отсоединили, вода как хлынула на нас фонтаном, пообливало нас всего, мы мокрые пришли, как черти.

В.Н: А в чем вы были? Какую вам выдали одежду?

Н.Б.: На тот момент, когда мы грузили парашюты, ничего не было, даже респираторов не было. Потом уже несколько дней спустя, мы потом поехали в Чернобыль, ну, будем говорить так, проявили какую-то смекалку, я не знаю, как это на сегодняшний день назвать. Короче, самостоятельно повскрывали склады там, набрали там уже лопаты, респираторы и просто, просто повзбивали замки на складах и взяли какую-то защиту с собой. Потому что не было ни перчаток, ничего. А там нам дали просто общевойсковой защитный комплект, «ОЗК» называется, резиновый, и противогазы дали. Ну, которые, мы сегодня понимаем, оно нам только мешало только нам. Во-первых, ничего не видно было, те противогазы, линзы позапотели, жарко в нем, в этом. Оно неудобно в этом комбинезоне бегать. Ну, все цепляется, тем более, по темноте по этим подвалам, по этим трубам, там переступить, там перепрыгнуть, там надо на коленках пролезть под трубой. Ну, очень было неудобно, тем более все под фонарики: там головой ударишься, там за что-то еще зацепишься что-то. Только мешало нам это дело. Нам, наверное, было проще нам без этих комплектов, наверное, было бегать, потому что мы когда раздевались, это х/б все было мокрое, пот чуть не выливали. Прибегали на станцию, раздевались там, а потом шли через душевую, нас там уже мыли. Знаю точно сегодня, как сегодняшний день, что воды теплой не давали никакой, только холодная вода, потому что, ну, чтоб поры не расходились, понимаете, чтобы…

В.Н.: А, чтобы не входило, да.

Н.Б.: …грязь в поры. Когда тело расслабляется – горячая вода – тело начинает дышать, поры расходятся, а грязи такой как радиоактивной было, вроде как бы и немало. Так покамест идешь к этому, вот, помоешься холодной водой: мыло, холодная вода, потом голяком идешь к этому дозиметру, там становишься в полный рост – там в  раздевалках такие дозиметры, и там пишет: рука, нога, левая часть, правая часть, что грязное. Что-то засветилось – пошел дальше мыться, что-то загорелось, дало сигнал – опять пошел ту часть тела мыть.

В.Н.: И часто вы перемывались?

Н.Б.: Ну, было раза по три, по четыре возвращались.

В.Н.: Да?

Н.Б.: Да. А потом подходили уже, там уже раздевалка была такая, там давали уже это станционное белое белье уже нам. Полностью нам форму первый раз забрали у нас, полностью нам ее никто не отдавал. Нас переодели в белое, а потом уже, помню, да, на машине на бортовой нас возили уже, потом уже в лагерь. Вот так вот, на открытой машине было.

В.Н.: На открытой.

Н.Б.: Приехали потом в лагерь. Получили мы там по полной программе, потому что, вроде, как бы, без формы приехали, а она денег стоит, мы вам высчитаем, туда-сюда. Дали нам форму опять же в этот день, переодели. На второй день мы поехали – та же сама история повторилась.

В.Н.: Там забрали, да?

Н.Б.: Мы опять в этой белой форме поехали, да. Мы получали там «в хвост и в гриву» за эту форму, но потом успокоились наши начальники-командиры. Ну, и, в принципе, 8-го числа мы в последний раз туда сбегали, вот, сделали свою работу, а 9-го утром нас построили, вывели 25 человек перед всем батальоном, посадили нас в автобус, дали нам по такой благодарности – Краснознаменный Киевский военный округ, такими орденками, типа орден Ленина. Ну, в таком плане, похожего. Говорят, вы такие типа награды получите потом когда-нибудь, может быть, вот. И всё, и нас забрали в госпиталь 25 человек, а остальные люди остались до 15 мая до ротации.

В.Н.: А вас сразу в госпиталь?

Н.Б.: А нас в госпиталь, да, мы там 2 недели.

В.Н.: То есть, те, вот, кто воду откачивал?

Н.Б.: Да. Именно эти 25 человек. Мы набрали допустимую, ну как? Раньше запрещали ставить эти дозы облучения. Тем более, мы сегодня уже знаем, у нас есть очень много документов, подтверждающих эту ситуацию, что был, конкретный был запрет целенаправленно связывать какие-то заболевания, дозы высокие радиоактивного облучения, чтоб были связаны с этой, с Чернобылем, связывать их с нами, с теми людьми, которые принимали участие в локализации и ликвидации аварии. Вот такого плана. У нас сегодня этих документов очень-очень много. Если есть необходимость, даже, можем даже их дать под фотографию где-то, как-то.

В.Н.: Для публикации.

Н.Б.: Да, да, если публикация, если такая. У нас очень много их. Даже есть первоисточники, эти документы, оригиналы.

В.Н.: Да, это хорошее дело.

Н.Б.: Да. Это очень-очень интересная такая история.

В.Н.: А вот скажите, Вы когда, вот, приехали именно на саму станцию, какие, вот, у вас были впечатления от увиденного? Вы ж впервые, в принципе, ее видели, да? Ну, вот, когда…

Н.Б.: Ну так, ну так какие могут быть впечатления? Вы зашли, вот, сегодня, вот, в первый раз в парк, да, вот, так вот, сюда в Мариинский. Ну, какие у вас впечатления? Ну, вот так, парк – парк, ну, что делать. Так же и там: станция – станция и есть. Только там, что единственное было там, что туда был запрет ходить, там были очень сильно высокие дозы радиации, а были такие места, что были и нулевые даже на самой станции.

В.Н.: Да?

Н.Б.: Не было вообще радиации. Понимаете? Ну… ну, мы как-то этим ландшафтом как-то так, ну, не радовались, ну, и как-то не было у нас каких-то.

В.Н.: Не обращали внимание?

Н.Б.: Ну, конечно. Да, у нас была определенная задача, на которую просто мы были целенаправленно настроены, понимаете.

В.Н.: Вот, во время пребывания в Чернобыле, вот, с этими работами, какие у вас были, сложились отношения вот в коллективе? Все равно ж было время там и переговорить, и впечатлениями поделится.

Н.Б.: Вы знаете, я понял вопрос сам по существу. Дело в том, что, ну, какие там могли быть разговоры? Они особо то и не вспоминаются те разговоры. Первые впечатления: приехали на площадку, да, стоит бочка с квасом. Там его продавать начали, там по 3 коп., по 6 коп.. Ну, мы, вроде, как бы, все люди взрослые, ну, правдами-неправдами мы эту бочку своровали. Короче, приперли (смеется) там ее к себе, выпили, конечно. Какие впечатления? Люди без денег, без ничего, да, приехали выполнять какие-то определенного рода задачи, и тут нам еще какие-то цены выставляют. Ну, так оно вышло, короче говоря. Не знаю, что там было той барышне, которая за бочку отвечала, ну, короче, мы ее уперли, ту бочку, вопросов не было. Ну, какие могли быть впечатления? Ну, работали, разговаривали, поделились попарно между собой. Может, что-то и говорили, я не знаю. Ну, смотрели за вертолетами, как они летают. Каждому дали, каждой группе там дали на этой вот площадке по флажку по красному. Когда куклы были готовы, должны были отмашку дать вертолету, вертолеты челночным способом они по кругу летали. Вот, увидели, что кто-то машет флажком, да, значит, кукла готова. Значит, подлетает, завис. Ну, в таком плане. Какие разговоры могут быть? Вот, пахнуло, вот, пахнуло, смотрите, как упал, там, купол туда упал, а тоннаж же хороший, там, по пять тонн с лишним, падало сразу в то жерло реактора: Оно – пух! О! вспышка есть, значит, то есть пухнуло так уже, попал уже купол.

В.Н.: А вы прям видели и слышали, да, как оно падало?

Н.Б.: Нет. Ну, так оно ж видно, что ж там того расстояния! Если мы жили 5 километров от станции, так мы кидали, грузили вертолеты не более 3 километров. А что такое через поле 3 километра?

В.Н.: Ну да.

Н.Б.: Тем более, вертолет в воздухе, тем более летали эти «сараи» здоровенные МИ 8-е, МИ 6-е, были там два вида вертолетов. Были они здоровые такие. И станцию, тем более, видно.

В.Н.: А с палаточного городка на вот этот вот, ну, к вертолету вы ж пешком ходили?

Н.Б.: Нет, нас возили.

В.Н.: Подвозили?

Н.Б.: Нас подвозили туда на машинах, пешком мы не ходили туда. Нас грузили в машины, и мы туда ехали.

В.Н.: А кормили как вас?

Н.Б.: Покамест не приехали генералы случайно к нам в лагерь, не попали, кормили никак фактически. Сухие пайки, да, консервы, ну, такое все. Ну, было очень не очень. Были у нас с собой кухня, конечно, была. Ну, как-то, знаете, как-то с этой кормежкой, опять же, как-то оно, не отложилась она как-то в памяти та кормежка. Во-первых, утром встали, что-то перекусили, непонятно, что. Даже тяжело, честно говоря, вспомнить даже, что мы там ели даже, честно говоря. Сухие пайки в основном были, да, пока не приехали. А потом что-то, якобы, кормить нас. А потом мы ночью приезжали туда, и какое есть уже?

В.Н.: Спать?

Н.Б.: Там уже бегом уже спать, да. Заходим в палатку – эти солдатские палатки пятидесятиместные, мы там по десять человек, там, одну нару сколотили здоровую. Мы даже, ну, мы даже, честно говоря, даже не разувались, потому что иногда снимали сапоги, а так ту шинель снимешь, укроешься ею. Представляете, что оно на поле было: когда вертолет пролетел, к днищу своему прицепил, да, это облако, там, что попало. Что один вертолет пролетел, кинул, да, этот груз, пошла вспышка, второй подлетает, прилепилось это дело всё к нему, он летит на вертолетную площадку, к нам туда, опускается этим, пылью этой всей, щебнем, крошкой этой пылевой, подымается это дело, отбивает всё. Мы это все дело дышим и всё остается у нас на шинелях и везде на вещах.

В.Н.: А вы так и не дождались респираторов, да?

Н.Б.: Нет. Потом уже, когда уже, мы уже поехали на те склады к Чернобылю, туда, там уже, ну, это было уже, буквально…

В.Н.: Перед отъездом.

Н.Б.: …два-три дня, да. А так-то, первые дни все… Ну, шкура у нас облазила, ну, мы думали, солнце, песок же отбивает же нас. Пыль же, вертолет подлетает – он там же ж такую пылюку делает же, аж сечет так по телу. Думали, что это сначала, вроде, как бы, посечено, а оказывается, мы были немножко обожжённые радиоактивной пылью этой, ну, мы думали одно. Да, першило, да, горло было такое и глаза слезились, и все оно было как-то немножко неправильно, состояние. Ну, неестественное было состояние. Ну, мы все сворачивали на это, что поле, жара. Днем жара, а утром в этой палатке просыпаешься, а было холодно, изморозь даже была на палатках в апреле месяце, в первые дни. Ну, вот в таком вот режиме мы, вот так вот, себе.

В.Н.: А когда, вот, у Вас пришло осознание того, ну, какая это трагедия на самом деле произошла?

Н.Б.: Та когда это было уже, когда уже… уже годами позже. Когда мы начали уже понимать, что произошло, мы начали понимать уже, видимо, в школе вроде учили эту химию, но не предавали серьезного значения, особенно этой таблице Менделеева, да. Когда начали жаловаться немножко уже на здоровье на свое. Потом начали понимать, какие все-таки элементы таблицы Менделеева на что бьют, как они работают. И начали анализировать потом уже с возрастом немножко уже, к чему это могло привести, что это, что привело к этому, да, чья это была халатность, что это был человеческий фактор, все-таки, в конце концов, да. Кто-то не подумал вовремя и ну, были как-то все уверены в непобедимости этого Советского Союза, что можно было всё себе дозволить, но оказывается, оно не всегда получалось. Это уже потом со временем уже всё это дело произошло. Но я вам хочу сказать, что, в принципе, ну и жалеть поздно, ну и, в принципе, жалости никакой не было, все-таки. Если бы не мы, то кто-то другой бы эту работу сделал бы, начнем с того. Значит, как говорится, сегодня, выражаясь именно моментами, что, наверное, это Богу было удобно, да, или угодно, было, чтоб именно, вот, это количество людей, было там именно, и именно эти люди. Потому что, видите, вот, как это получается: в каких-то авиакатастрофах, да, есть какое-то определенное количество людей, да, которые там попадают в эти все моменты, вот. И почему-то процентов 30 людей этих авиационных билетов, почему-то они сдают, как статистика показывает. Как и на кораблях, да, круизных, какие-то моменты получаются. Так и у нас где-то произошло так. Как-то «бозя», бозя как-то отобрал нас туда, да, и слава Богу, дай ему Бог, да, тоже так вот спасибо Ему, что он дает нам еще здоровья, что у нас там никто не погиб. Хотя на сегодняшний день мы понимаем уже по этим документам сегодняшним и, вообще, по всем этим, вот, бумагам, которые были нам в доступ уже и мы имеем к ним, да, что оказывается, в принципе, мы должны были использоваться как пушечное мясо и, по идее, мы не должны были откуда выйти. Вы понимаете? По крайней мере, так где-то начальники верху. Они знали эту серьезную ситуацию, мы недопонимали этого всего. Ну, как-то Бог повернул так, рукава такие, что, в принципе… Да, сегодня у нас проблема очень большая: у нас сегодня из 75 человек… 750 человек, это считай два призыва, хотя воинская часть существовала до 90-ого года, у нас было два призыва. В основном, 353 человека, это, грубо говоря, 750. В живых осталось максимум человек 120 на сегодняшний день. Все остальные, да. Если бы на этот первый призыв, который был с апреля, с двадцать, будем говорить так, девятого апреля по 15-е мая, процентов около 70 – онкобольные. Вот так оно сегодня к нам подходит.

В.Н.: А вот скажите, Вы когда вернулись домой из Чернобыля… А, Вы сразу в госпиталь отправились?

Н.Б.: А мы с госпиталя отпросились. Нас привезли 9-ого мая в госпиталь…

В.Н.: В Киеве?

Н.Б.: В 408-ой окружной, да, на Лесе Украинке. А 9-е ж мая. Это ж День Победы, да, все остальное. И был начальник госпиталя, кто там были, замначальника, я не помню его статус, там, звание и все остальное. Мы ж туда приехали, ну, а мы ж приехали все в станционной форме в белой. Мы попросили его, что все равно ж праздник, мы не были дома сколько времени, тем более наши семьи, они ж понятия не имеют, где мы, что мы.

В.Н.: Ни письма не писали?

Н.Б.: Какой письма?! Если мы работали под дулами автоматов, там нас охраняли комитетчики, и всё остальное. Даже ребята 15 мая, которые проводили ротации между, ну, батальон друг друга менял, даже не дали даже возможности, это уже ребята рассказали, даже не дали возможности пообщаться друг между другом, потому что стояли комитетчики-КГБисты и не давали даже общаться между собой.

В.Н.: Ничего себе.

Н.Б.: Вот, а мы 9-го мая туда приехали, говорим, так и так, выходной день, мы поедем. Ну, нас начальник отпустил, говорит, вы, говорит, давайте так и так, по домам тогда, а завтра, то есть 10 мая, чтоб были «как штыки» с утра здесь. Ну, чтоб привезли с собой эту форму, туда-сюда, типа на утилизацию. Вот, и мы разъехались по домам. И получилось так даже, что я, например, сейчас живу в городе Фастове, из 25 человек на всю нашу, будем говорить, большую страну огромную, 20… из 25 человек 8 человек с Фастова, с района только было, из 25 человек. И мы, это8 человек, мы поехали домой. Как раз приехали, у нас там на площади на центральной было мероприятие, будем говорить так, празднование 9-го мая, и кто-то там кмитлывенький такой: о! это ж, типа, такие люди, вроде, как бы, показали, вроде, как на станции ходят, в таком плане. Ну, так, люди еще тоже не сильно ориентировались. Ну, а мы, дай, и скажи, что как раз оттуда. И тогда резануло крепко раз так по душе, крепко резануло, конечно, ситуация, кто слышал этот разговор, значит, люди резко замолчали, так разошлись, и мы – 8 человек – так через эту всю толпу, там сотни людей, так прошли тоже молча. И так оно неприятно на душе было, знаете, как чума какая-то.

В.Н.: То есть они боялись, да?

Н.Б.:  Ну, где-то кто-то, да, как-то так оно, как-то непроизвольно все получилось. Мы пришли домой, по домам, ну, я, зная уже по себе, что я уже зашел наверх, у нас тут двухэтажный дом, я живу, то я зашел там уже на чердачную площадку, разделся догола уже, потом уже пошел домой уже в таком, вроде, как бы, виде уже, сразу помылся.

В.Н.: Ну, а одежду выкинуть?

Н.Б.: Там, одежду в кулек сложили, та, знали б, мы б ее не везли, надо было ее выбросить да и всё. Все равно мы там ее привезли и на следующий день в мусорный бак ее выкинули, и на этом все. Вот так вот. И потом мы там две недели были, сдавали там анализы, брали кровь, проходили там всякие разные рентгены, такое всё. Нам потом в конце двух недель дали выписки, что практически здоровы и свободны. И мы уехали по местам своих, так сказать, предприятий, работ, и все остальное.

В.Н.: А как Вы себя на самом деле чувствовали?

Н.Б. На тот момент…

В.Н.: Нормально, да?

Н.Б.: Никаких проблем не было, да. Потом уже начались у нас уже Институт Радиологии в Пуще-Водице. Опять же, как только пошли первые моменты, лучевиков-станционщиков сразу там определили в отдельный список, потому что как таковой наш батальон, мы статус только получили только в 2003 году, нас только признали ликвидаторами. Как таковые, удостоверения ликвидаторов аварии, участников мы получили раньше, после, да, мы были призваны через военные комиссариаты, нам военкоматы повыдавали удостоверения ликвидаторов аварии, да, а статус самого подразделения мы получили, отвоевали его, не то что получили, отвоевали его в 2003 году. По нам была создана правительственная комиссия, у нас была инициативная группа, как и сегодня тоже мы проводим такую работу. Мы по сегодняшний день еще боремся, уже 31-й год уже, а мы еще воюем. Нас до конца еще никак еще особо не хотят воспринимать.

В.Н.: Смотрите, а вот это, ну, вот такое отношение людей, вот, Вы в госпиталь потом поехали, вернулись из госпиталя. Вот соседи, ну, не односельчане, одногорожане, коллеги по работе, было какое-то ли особое отношение к Вам, вот, как к тому, кто был в Чернобыле?

Н.Б.: Нет, как такового отношения не было, потому что многие люди даже, опять-таки же, недопонимали ситуацию, и некоторые даже и по сегодняшний день особо не сильно хотят в это дело, вроде, как бы, вникать. Нет, такого не было. Это уже какие-то там пошли уже там мероприятия, годовщины какие-то, начались там уже поминальные моменты, понимаете, как-то люди привлекались и то и на сегодняшний день тоже оно, кого коснулось, то, вроде, как бы, тот серьёзно понимает, а кого не касалось, то, да, то оно и сегодня не касается.

В.Н.: А как Вы считаете, вот эти вот мероприятия, они… они достаточные?

Н.Б.: Нет. Они далеко не достаточные, потому что, во-первых, самое обидное, самое обидное в этой жизни, что, вы же знаете, да, что мы, в принципе, через организацию IBB в Дортмунде, да, который офис находится, опять же ж, через Любу Негатину, да, через тех людей, которые работают, вроде, как бы, связанные с этими всеми мероприятиями, вы в том числе, да, нашли наше подразделение. Люба Негатина нас нашла, вот. Я не помню, как это все дело происходило, досконально, но были приглашены, значит, немцы из Германии, да. Решили сделать такую перевозную выставку, которая в Харькове на сегодняшний день. Значит, таких было в Украине две… или одна?

В.Н.: Одна – в Днепропетровске сейчас, одна – в Харькове.

Н.Б.: Да, и было несколько выставок было в Германии. Значит, нас отбирали чуть ли не два года. Нас отобрали человек шесть, наверное, и мы ездили в Германию, нас представители… нас сопровождали, там везде были переводчики, вот. Я проехал очень немало городов, я вам хочу сказать, да, не скажу, там, пять-шесть десятков, но…

В.Н.: В Германии?

Н.Б.: …десятка два городов проехал.

В.Н.: В Германии?

Н.Б.: Да.

В.Н.: С этой выставкой?

Н.Б.: С этой выставкой, да, мы сопровождали эти выставки, да. Выставки были. Ну, все они были переведены. Я, например, лично принимал участие тоже в создании этой выставки. Значит, мы, вроде как бы, информацией делились, если вы эту выставку видели, там и наши фотографии есть, там, на тыльных сторонах, да, там же и аудио, и видео, информация всякая разная присутствовала. Эта выставка была по Европе ездила, она была и в Польше, и в Англию люди ездили, но я в основном по Германии ездил. Вот. Очень много городов было. Вот, нас там встречали. Ну, люди смотрели. Немцы, значит, мы представлялись через переводчиков, переводили, люди ходили слушали, значит, там через наушники всю эту информацию, потом мы садились в определенный зал или в каком-то, в комнате, и был вопрос-ответ. И мы отвечали на эти все вопросы, что интересовали.

В.Н.: Угу.

Н.Б.: Вопросов было масса всяких разных, да. И я к чему говорю, обидно, потому что Европе это очень интересно было, а нашим так это безразлично, что это просто ужас. И на сегодняшний день это очень сильно не хватает информации, хотя мы уже сами, по своей инициативе уже, уже вроде как бы, инициируем всякого рода встречи, да. Мы делаем какие-то определенные какие-то мемориалы, памятники, да. Мы стараемся, мы идем первые на контакт, дабы эта молодежь, те люди, которым… ну, чтоб не было это все дело немножко безразлично, хотя оно кому было, тому и осталось это дело все одинаково. Но все равно, есть история – должна быть история. Нам не столько сегодня важны нашей организации социальные моменты, как просто тот пласт, чтоб восторжествовала историческая справедливость, что эти люди были, они еще живы. Потому что нам заявляли даже здесь, в кабинете министров, мы заходили туда, а они говорят: «А таких нету ликвидаторов в живых». Говорю: «Как нету? А это кто?» – «А вы кто такие?» А мы раз им первичные документы, которые они, вроде, как бы, на определенном этапе некоторые инстанции заставляли сдавать и уничтожали потом эти документы, а некоторые просто инстанции, то есть какие-то заведения, предприятия, я имею в виду, они просто брали копии, оригиналы не брали. И вот, благодаря этим оригиналам мы начали выплывать понемножку. Мне кажется, все-таки, есть эти люди живые и по сегодняшний день. И вот они перед вами и дают интервью такое вот вам.

В.Н.: Ну да.

Н.Б.: Понимаете. Есть эти люди! Не скажу я по поводу живых всех 25 человек, кто участвовал на откачке, потому что и по поводу этого всего батальона, потому что многие люди волею судеб они поменяли место жительства. И мы знаем, что есть некоторые в Казахстане люди живут, есть и в России, есть и в Белоруссии, да. Люди поуезжали просто, поменяли место жительство. Некоторые просто не знают об этой организации, хотя мы очень много об этом говорим и мы во все колокола стучали и звонили, чтоб люди шли на контакт. И на сегодняшний день мы не скрываем, что мы существуем, мы… И сегодня приходят к нам люди и вступают в нашу организацию.

В.Н.: Находите людей?

Н.Б.: Да, да, и мы сегодня работаем с ними, да. Давеча, вон, кажется, на той неделе, кажется, человек еще нас нашел, есть такие.

В.Н.: Из Украины он?

Н.Б.: Да, да, есть и киевские!

В.Н.: Киевские даже, да?

Н.Б.: Да, есть и такие люди! Ну, люди как-то жили своей жизнью и ничего не надо было, а начали болеть, начали как-то немножко, вот, похрамывать по здоровью, начали искать какие-то концы. А все ж куда-то посылают, у нас же ж народ же ж, наши клерки, знаете как, есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы. А по нам так еще тем более, вообще разговор не стоит об этом. Чем нас меньше, тем им легче, потому что они нас, вроде, как бы, уже со счетов сбросить не могут и отказаться от нас не могут, но и особо и подтверждать не хотят наше существование на сегодняшний день. Ну, вот, мы в таком вот режиме, в таком ракурсе.

В.Н.: А вы после 1986 года еще когда-нибудь были вот там в Чернобыле?

Н.Б.: В 2000-ом… в 2001-ом, кажется, году мы там были один раз, по крайней мере, я лично там был. Мы ездили тоже от организации. У нас была «Набат» организация – там потом разъединили нас – по «Интеру» Стогний тогда вел передачу – «Ситуация» была, снимали про наш батальон фильм документальный, и мы туда ездили. Нас туда возили.

В.Н.: А, специально.

Н.Б.: По тем местам, да, старым, и все такое остальное. Всё, после того момента там нечего делать. Мы тогда не особо рвались туда ехать. А сегодня, то там…

В.Н.: А были у Вас какие-то особые ощущения, когда Вы туда через столько лет опять попали?

Н.Б.: Не, ну, просто как-то оно было интересно, мы пытались там повспоминать, где там что было. Во-первых, до того времени там уже поснимали полностью шар с грунта, потому что у нас люди, да, которые… Особенно второй призыв, да, они, вот, чем они нас… Если у нас первый призыв занимался, вроде, как бы, да, у нас было две такие ротации. Хотя, опять же ж, повторюсь, батальон существовал до 90-го года, был и 3, и 4 были призывы, вот. Но первые два призыва у них получилось, они выполняли очень и очень, очень серьёзнейший…

В.Н.: Задания.

Н.Б.: …объём работы. Если первый призыв занимался локализацией и ликвидацией аварий, да. Локализация – то есть это ее тушение, да, а ликвидация – это уже ликвидация последствий аварии, да. Значит, мы занимались там погрузкой и откачкой воды, там, ну, в конце уже перед ротацией ребята ходили уже с милицией. Там отстреливали уже там уже собак, уже которые бросались на людей, там мародеров ловили и все такое остальное, да. Так второй призыв – у них была очень серьёзная работа, они занимались: с крыши энергоблока сбрасывали лопатами, значит, это топливо это, да, все, потом сбрасывали с земли, значит, в контейнера грузили, вплоть до того, что до 20 см снимали шар грунта лопатами в ручную, потому что все такие автоматические, то есть машины, которые были, техника – она просто не выдерживала, она просто ломалась. Ну, приняли решение в нашем государстве, СССР – страна большая, есть такое понятие как «биоробот», т.е. человек. И вот они, значит, вот таким вот путем, ручным трудом…

В.Н.: Кошмар.

Н.Б.: …снимали этот грунт и всё остальное. И вот в этот же момент снимали потом уже, ну, большой техникой уже в стороне, просто уже снимали шар этого асфальта, просто уже меняли местами подъезды уже. По этим дорогам никто не ездил, их просто закапывали, вывозили, откапывали. Ну, разные способы, я уже не могу по этому поводу говорить, я не присутствовал при этом. Я уже сегодня так знаю, что происходило такое мероприятие, и были просто проложены новые дороги, новые подъезды. И вот когда мы уже туда подъезжали, просто мы уже этого не узнавали, потому что…

В.Н.: Другое…

Н.Б.: Мы знали старое, да. Но я хочу сказать больше, что, в принципе, в основном, все из нас, ну, мы как-то не запоминали этого ландшафта и всего остального. Ну, не было у нас такой цели – запомнить что-то, понимаете. У нас был определенный фронт работы назначен. Вот мы его выполняли, мы в этом вот мы в этом всем жили, мы там существовали – не скажу, что жили – существовали, выживали в тех условиях. Ну, вот так оно, в принципе, все происходило.

В.Н.: А сейчас, вот, очень популярны, последние несколько лет, экскурсии в Припять, Чернобыль. Вот, вы бы поехали именно на экскурсию?

Н.Б.: Нет, конечно. Нет, это мне не надо оно, ради Бога! Зачем? Мне и по телевизору достаточно этого всего. Это просто идет отмывание денег, это, опять, это политиканство, это всё, опять же, не знаю. Какие-то ничтожные люди делают эти все пиары на этом всем деле, просто, куда-то эти все деньги собираются, не понятно куда и куда они деваются. Я не могу сказать. Вы же видите даже, что, вот, едешь на открытом автобусе стеклянном, да, выходит человек, вам нельзя с автобуса выходить, он выходит, показывает там радиацию, что там зашкаливает где-то чего-то. Но если оно там зашкаливает, так оно и вас полюбому ж прошивает там, сифонит! Что ж там того стеклышка! Что ж там той зелезячки, фольги в том автобусе. Ну, как-то люди по наивному, одни от больших денег с ума сходят, все некуда девать, им ради интереса получить какой-то адреналин. Не знаю. Я ничего там такого не преследую, какой-то такой красоты в этих, желания очень мало! Нам хватает того, что у нас там было.

В.Н.: Хорошо, еще что-то хотите добавить?

Н.Б.: Та, что я? Ничего я не хочу добавить.

В.Н.: Для следующих поколений?

Н.Б.: Для следующих поколений? Да я и для нашего поколения хочу добавить, чтоб следили за своим здоровьем, чтоб анализировали многие вещи, чтоб так просто не бросались непонятно куда. Хотя, видите как, например, в Германии, да, опять же, возвращаясь к «попереднему» разговору, в Германии, вот, люди по сегодняшний день, мы как ни пытались объяснить, ничего не получалось. Немцы в Европе и вообще люди не понимают, как так может человек отдать свою жизнь за жизнь кого-то? Понимаете, у них как-то вот как-то, по их менталитету, оно у них не укладывается. А мы как-то себе, вроде, как бы чуть ли ни с песней в устах и ни с улыбкой на глаза и на лице, мы готовы где-то положить свое здоровье, отдать свою жизнь за жизнь кого-то и, вроде, как бы, об этом ничего не жалея, понимаете. Так что, пока мы будем, как сказать, понимать друг друга, будем ценить тех людей, которые находятся рядышком с нами, да, у нас будет все нормально, будет порядок. Потому что, если у нас не будет никаких ценностей, не будет самоуважения, самоутверждения в этой жизни и мы не будем переживать не только за себя, но и за нас, окружающих тех людей, которые не просто наши родственники, не просто наши соседи, а просто проходящие мимо люди, вот, понимаете. Вот если мы не будем как-то друг за друга, заботиться друг о друге, то грош нам цена в этой жизни будет! Вот такая, вот, в жизни. Может, как-то можно было и красивее это сказать немножко, ну, так это оно, вроде, как бы так…

В.Н.: Так от души, да.

Н.Б.: По-простому, да, так вот. Как оно сказано, так оно пускай и будет.

В.Н.: Хорошо, спасибо!