Наталия Козлова (далее Н.К.): Итак, сегодня у нас 12-е мая 2015 года, находимся мы в помещении «Союза Чернобыль», беру интервью я – Козлова Наталия, у… представьтесь, пожалуйста.

Елена Цапенко (далее Е.Ц.): Цапенко Елена.

Н.К.: Очень приятно. И первый мой к Вам вопрос, он достаточно обширный, это вопрос-просьба. Просьба рассказать историю своей жизни, вот что считаете нужным. Можно с самого начала – где родились, чем занимались.

Е.Ц.: Моя семья проживает в Богодуховском районе, село Петропавловка. Я 82-го года рождения, отец мой… Проживали мы с семьей, то есть мать, отец, я и сестра еще у меня младшая была на тот момент, но она родилась, то есть, не в 86-м, а в этом, то есть, когда отца призвали ехать в Чернобыль, мать уже была беременна, то есть в положении.

Н.К.: Ага.

Е.Ц.: Конечно, это всё было на нервах. Отец, грубо говоря, даже не знал, не подозревал, что случилось что-то. Его как бы с работы посылали. Это было 3-го мая 86-го года. Он работал в… Господи, нервничаю.

Н.К.: Ничего.

Е.Ц.: Он работал, ну как, это сейчас фирма, было у них автотранспортное предприятие, он работал на грузовой машине: вот, КамАЗы, раньше были такие машины как скотовозы, скотину возили. И вот ему была такая срочная командировка, я как сейчас помню вот это, что ему сказали это ночью, он выезжал ночью туда. Это в ночь его забрали. Погода тогда еще у нас такая была вот. И вот он уехал. Потом, когда он приехал, он начал рассказывать. Ну вот приехал он 8-го мая оттудова и начали мы у него расспрашивать. Ну он приехал не в своих вещах, оттудова вернулся. Мама у него спрашивает: «Почему ты приехал не в своих вещах, что случилось?» Он начал рассказывать, что так и так, произошла авария, случилась, то есть, выброс вот этой радиации и их именно водителей посылали туда в Чернобыль, в 30-ти километровую зону, где-то в районе это было, по-моему, автовокзала самого Чернобыля. И их посылали туда, они вывозили скотину: в скотовоз грузили, вывозили ее в Ирпень в институт. И на этой скотине, он говорил, проверяли дозу облучения радиацией, какая вот на живности. Ну и получается, что, как он рассказывал, что им как туда они въезжали, им сами гаишники предлагали пить чистый спирт, там я не знаю по сколько…

Н.К.: Сами гаишники?

Е.Ц.: Сами гаишники.

Н.К.: Ничего себе.

Е.Ц.: Он рассказывал, говорит, что я первый раз в жизни такое видел, что мы въезжаем, там, говорит, все в формах, все в этих, им наливали чистый спирт, они пили, чтобы, говорил, как бы объясняли, чтоб меньше доза радиации на организм как-то. Ну, так объяснял. Я не знаю, как там было на самом деле. В общем, когда они уже вот это загружались там, потом когда выезжали, их переодевали, мыли, то есть, одежду выбрасывали, в которой они были, когда уже выезжали оттудова. И в общем, таким вот образом он побывал там именно в горячую пору – как раз вот когда это всё произошло. Спустя время, конечно, как от он, дали ему статус, ну что он чернобылец. Потом документы были утеряны. Он наново доказывал всё, что он там был действительно, где. Ну и по состоянию здоровья он получил инвалидность – 2-я группа. У него была онкология, связана с желудком. И, то есть ему сделали… он был 1-я категория, у него был статус и сделали ему операцию и он год еще прожил. В 2011-м 3-го января его не стало.

Н.К.: Угу.

Е.Ц.: Осталась мать, которой очень тяжело как вдове, потому что ну главным обеспечителем был отец, конечно, он работал. Ну, в общем, и хочу рассказать, вот всю жизнь, всегда мне вот с детства, как рассказывал отец, мне всегда хотелось поехать, побывать в Чернобыле очень, это увидеть. Когда ты видишь фильм или ну там по новостям – это всё одно, но, когда ты попадаешь туда и видишь всё это своими глазами, вот если ты едешь на экскурсию куда-то в хорошее место, то есть, у тебя впечатлений, эмоций куча. Здесь я приехала как с осадком в душе, потому что это жутко было увидеть очень заброшенные все дома. Вот сегодня жили люди, а завтра такое произошло, там, может, могло быть с каждым из нас. Города заброшенные – это, конечно, жуть просто. Я не знаю, как это можно еще описать, сказать. Это просто жалко тех людей, которые там жили, которые все оставили. И это увидеть своими глазами, конечно, всё время очень хотелось, конечно, неописуемо то, что показывают. Были мы в Свято-Ильинской церкви. Конечно, тоже церковь очень… я была как бы шокирована тем, что, допустим, я на тот момент не знала, что есть церковь в Чернобыле, что есть даже икона, которая предназначена вот именно ко Дню Чернобыля, что сделана даже икона, которая это всё обоз[начает]. Ну, то есть, до этого я этого не знала. Были на реакторе на самом: показывали муляж реактора, как это всё произошло, как случился выброс, ну как это всё было. И вот люди задавали вопросы: «А как сейчас вот будет? Его ж восстанавливают этот реактор?». Ну, вот объясняли, что раньше там работали люди, которые пострадали. Сейчас это уже более, спустя почти 30 лет это всё как бы вперед идет и везде будут датчики, то есть, людей уже там не будет в средине. Это тоже…

Н.К.: Вы не боялись туда поехать?

Е.Ц.: Нет, нет.

Н.К.: Не было страха?

Е.Ц.: Нет. Мне просто, как бы, всё время как бы это была, ну я не знаю, мне просто интересно было, ну как это. Ну, представляешь – Чернобыль там, ну какой-то, может, поселок, село. Но там такие масштабы, такая территория, я не знаю, огромная просто задействована, то есть, брошена. Сколько сёл, сколько всего, то есть, когда на самом деле это видишь – ты понимаешь, что это трагедия какого это масштаба, не то, что там какого-то, я не знаю, поселка. Страха никакого не было. Ни страха, ни риска – просто было интересно, очень интересно для себя увидеть где отец был.

Н.К.: Угу.

Е.Ц.: Хотя бы побывать не там именно, а вот проезжали рядом это место. Это всё – остались одни стены, руины, вообще заросли кустами, деревьями. То есть, даже в Припяти были, по городу гуляли. Конечно, жуть когда вот 16-тиэтажка, да, 9-тиэтажка – брошенные дома, окна вот ветром гоняет, скрипят просто жуть, конечно. Эта поездка как, я не знаю, экскурсия, которая оставляет после себя осадок в душе. Вот и всё.

Н.К.: А вот когда Вы там были, было ли что-то такое, что Вы вспоминали, что отец Вам рассказывал о каких-то, я не знаю, может быть, домах, может быть, что-то Вы проходили какие-то объекты, о которых рассказывал Вам отец и Вы их увидели вживую?

Е.Ц.: Ну, видели вот, вот он рассказывал про вот эти ж фермы, где они брали, забирали там – от них одни руины, автовокзала, которого уже нету, тоже одни руины. То есть, именно побывать, походить там как бы нельзя, потому что, допустим, когда…

Н.К.: Ну Вы видели то, что слышали?

Е.Ц.: Да, но это я видела своими глазами: те же посты, где вот его я представляла, где вот он был на этом посту, где дозиметрами их проверяли, где переодевали. Всё это, конечно, это увиделось. А самое, конечно, главное – хотелось увидеть сам реактор. Всегда интересно было почему это произошло, из-за чего это случилось. И, конечно, было очень интересно когда…

Н.К.: А не помните свои ощущения, когда вот то, что сказаное отцом, Вы видели, например, вот эту вот, вот эти вот руины, да, и вот какие мысли возникали, вот отец рассказывал, вот так ли я все это представляла или вот?

Е.Ц.: Нет, ну я как, вот он рассказывал и как я его увидела – это совсем по-другому. Вот мне думалось: ну вот прошло, да, 29 лет, ну будет там стоять тот же дом, там будет у него, ну, допустим, тот же автовокзал, всё будет так же, но там никого просто не будет. Но я не представляла, что оно будет за 29 лет настолько, что останутся одни стены.

Н.К.: Угу.

Е.Ц.: Ну, пришлось пообщаться с человеком, который рассказал, что большинство это остаются одни стены из-за того, что вот раскрадают, грабят вот это мародеры – из-за этого. Чего-то, не знаю, мне казалось, что там вот будет всё так же, только там чуть-чуть будет, ну, не такие деревья прям, что уже вот в средине здания повыростали деревья уже там за 29 лет, то есть, того же здания, считай, что нету просто.

Н.К.: Ничего себе. Скажите, а как случилось, что он туда поехал? Его призвали или вот с работы направили?

Е.Ц.: С работы, с работы направили, сказали, что срочная командировка. И он туда ехал не один, они ездили туда вчетвером.

Н.К.: Ага.

Е.Ц.: Вот из четверых, которые были в то время с ним в командировке, уже нет в живых никого.

Н.К.: Ага.

Е.Ц.: Уже все умерли, именно с той работы и…

Н.К.: А как это проходило? Вы знали, куда едет Ваш отец?

Е.Ц.: Нет. Он рассказывал, что не говорили. На тот момент…

Н.К.: Ага.

Е.Ц.: …не говорили, что случилось что-то. Ему сказали, что срочная командировка. Я знаю, что это было, что ночью он уехал тогда.

Н.К.: А ночью, простите, напомните – с какого числа?

Е.Ц.: С 3-го мая он был.

Н.К.: А, то есть, это вот.

Е.Ц.: Да. Ну, насчет этого, что никто не знал, что… Он не знал что, как.

Н.К.: То есть, ехал, как я правильно поняла, непонятно куда и вы сами не знали, куда его отправляют.

Е.Ц.: Да, да. Не знали, потому что он часто уезжал в командировки. Он работал на таком предприятии транспортном, постоянно куда-то его отправляли. В другие города он ездил очень часто. И, то есть, никто, даже он сам, как он говорил: «Если б в тот момент я знал, куда я еду, – он говорит, – может быть, я этого б не сделал, вплоть до увольнения».

Н.К.: Ну понятно. А тогда уже было известно про эту аварию? То есть, я не знаю…

Е.Ц.: Ну в то время – 86-й год это, я помню, был телевизор, у нас появился цветной телевизор, по-моему, только или в 92-м, или в 93-м, черно-белый и то я помню. Ну, вот в деревне средняя семья там, то есть, такого не было, что там прям вот передавали, всё все знали. Может, где-то что-то кто-то слышал, но этому никто не придавал значения. Вот так было. Был обычный день вот для… лично в наших краях – обычный будний день.

Н.К.: То есть, когда Ваш отец ехал, Вы даже могли не догадываться, что могут послать туда?

Е.Ц.: Никто не догадывался.

Н.К.: То есть, не было такой информации?

Е.Ц.: Вот их ехало четыре человека и им сказали – срочная командировка, срочная. Что нужно поехать, вот, ну, на тот момент вот у него груз был – скот возили на… А никто ничего не говорил точно. Потому, потом как мы вот кинулись просто мы разбираться: как, от кого посылали. Оказывается, это военкомат давал указания таким вот, ну, через них и посылали людей.

Н.К.: То есть, военкомат действовал через предприятия?

Е.Ц.: Да, да.

Н.К.: Вот такая система.

Е.Ц.: Через предприятия, потому что это было госпредприятие и через вот них это действовало, потому что как бы справку дали, что действительно его посылали-то от военкомата, а не ну пусть и с работы, ну указание давало главное военкомат тогда, в то время.

Н.К.: Угу.

Е.Ц.: Очень, конечно, там еще понравилось – вот мы встретили человека в автобусе, он съездил с нами с Киева, который проживал там. Он нас возил, водил в свою квартиру, где он проживал в Припяти.

Н.К.: В Припяти?

Е.Ц.: Да и он на тот момент еще, когда случилась авария, работал там на реакторе, вот он рассказывал. Вот он говорит: от почему я до сих пор жив, говорит, – потому что я как бы работал. Вот он, всё равно, говорит он, рабочие там, которые работают на этом реакторе, они получали дозу облучения без, ну вот, без взрыва. И он говорит, и может просто на тот момент, когда получился взрыв, он говорит, у меня уже в организме была доза облучения, говорит, и оно не так, вот, что меня Бог миловал…

Н.К.: Думаете, привык?

Е.Ц.: Нет, ну вот он так рассуждает, что говорит – Бог миловал и что он остался жив. Вот другой мужчина рассказывает, вообще говорит, то есть, когда это случилось, говорит, я вообще в гараже там. То есть, люди были, которые там проживали, вот они рассказывали – было очень интересно. Мужчина нас водил в 5-тиэтажный дом, показывал свою квартиру, напротив садик, рассказывал как у него двое детей, он там проживал. Это всё, конечно, видишь…

Н.К.: А расскажите, а как вот после того как вернулся отец и всё это рассказал, как семья, как вы вообще это пережили вот ту информацию, что… которую принес отец?

Е.Ц.: Ну, вот насколько мама рассказывала, я этого не видела, но мать мне рассказывала, что когда приехал отец с этой командировки, он вообще сам по себе курил, но она рассказывала, что было такое, что он на следующий день или спустя там да дня вот отхаркивал кровью, наверное, неделю.

Н.К.: Ого.

Е.Ц.: Потом поехал в больницу. Я помню, что он в больнице лежал. Ну это так мать рассказывала, что он приехал, говорит, и где-то еще 2 дня он, говорит, харкался кровью. С чем это связано – не знаю. Ну как вот – он приехал, рассказал, ему вопрос такой: какие могут быть последствия? На то время ну кто мог знать, да, какие с людьми могут быть последствия? Сказали, что могут быть проблемы по здоровью, а какие – никто не уточнял. Вообще ничего никто не уточнял, какие могут быть проблемы. Ну, так вот в то время, конечно, это сейчас уже спустя, а в то время, мне кажется, у меня такой отец, что он даже в больницу старался не обращаться. Ну как есть здоровье, там, живой и слава Богу. Ну как в деревне люди. Это в городе чаще может.

Н.К.: У меня такой нескромный вопрос: а как Вы вот как ребенок ликвидатора, да, как вот Вы ощущали себя, как в обществе на Вас было какое-то внимание или нет, или Вы скорее не чувствовали?

Е.Ц.: Нет, у нас…

Н.К.: Может в школе, может как-то вот…

Е.Ц.: Никогда такого не было. В нашей деревне лично такого никогда не было. Просто уже когда чуть была постарше, там, говорили, конечно, многие, вот. Было там такое, что такие случаи, что, ну вот отцу там давали к Дню победы там что-нибудь, там, в деревне. Ну, допустим, или к дню Чернобыля, там, может, тот же сахар или тот же подсолнечное: «Вот твой отец там, кто он такой, что ему такое дают?»

Н.К.: Ага.

Е.Ц.: Он что – к инвалидам войны приравнивается? И я постоянно меня это обижало. Говорю: «Нет он, говорю, чернобылец». – «Ну и что, что он был в Чернобыле, что тут такого». Вот это, конечно, меня задевало, когда так говорили. А так в особенности больше ничего такого не было.

Н.К.: То есть, Вы бы скорее отметили непонимание, да?

Е.Ц.: Да, да.

Н.К.: …данной ситуации?

Е.Ц.: Ну люди просто не понимают. Даже вот сейчас я поехала на экскурсию, то есть, не так чтоб просто так, мне просто интересно самой было это все видеть своими глазами. «Зачем тебе это надо? Что там интересного?» Ну, люди думают, если экскурсия, это значит там поехать там за границу, посмотреть что-то интересное. Ну, я действительно такой человек просто, не знаю, хотелось это увидеть все своими глазами.

Н.К.: А Вам захотелось это увидеть уже после того как отца не стало или при жизни отца тоже?

Е.Ц.: Нет, вот при жизни отца постоянно я как-то спрашивала, ну это тема такая была, но отец иногда что-то рассказывал. Как-то знаете, вот когда он рассказывает, тебе не так хочется это увидеть. Там фильм посмотришь, новости. А когда вот отца не стало, не знаю, мне кажется, когда больше отца когда не стало, вот больше мне захотелось тогда попасть туда и прожить там эти секунды, минуты, побывать, посмотреть где он был.

Н.К.: То есть, скорее фактор такой, что…

Е.Ц.: Да, да. Почему – вот вопрос, от. Это ж не просто так вот болезнь, почему, какие масштабы всего этого – вот хотелось чуть-чуть как бы посмотреть.

Н.К.: Хотелось, скорее, осознать, правильно я понимаю?

Е.Ц.: Да, да. Осознать почему и как, и что. Это всё увидеть своими глазами.

Н.К.: А мама Ваша не хотела?

Е.Ц.: Мама у меня хотела, но дело в том, что у меня мать болеет и она инвалид.

Н.К.: Ага.

Е.Ц.: У нее сахарный диабет…

Н.К.: А, понятно.

Е.Ц.: …и она колется 4 раза. То есть, она и по сердцу она далеко вообще никуда не ездит. Она постоянно дома. И как бы почему я, потому что я везде, не знаю, за мать: она меня просит просто. Это всё интересно, но она, у нее нет возможности.

Н.К.: Ну, да, я поняла.

Е.Ц.: И просит всегда она меня, чтоб я там ходила. Я на все собрания стараюсь приходить на чернобыльцев.

Н.К.: Ну да, а как.

Е.Ц.: Потому что все тоже говорят: «Зачем оно тебе?». Ну как, непосредственно я ж тоже, я дочь чернобыльца. Может там кто-то и не ходит, но я говорю – я хожу за мать и за отца. То есть, как бы…

Н.К.: Непосредственно касается, да?

Е.Ц.: Да. Многие не понимают вот: «Ну мать – вдова, понятно, а ты?» Ну как я? Я ж тоже дочь чернобыльца, я ж… я не знаю.

Н.К.: А мама не боялась Вас отпускать?

Е.Ц.: Нет.

Н.К.: Нет?

Е.Ц.: Нет.

Н.К.: Потому что ну как, с той точки зрения Чернобыль отнял жизни у Вашего отца и как бы, может быть, ей было страшно, что Вы туда же едите, нет?

Е.Ц.: Нет. Ну факт в том, что уже как бы прошло 29 лет и я не думаю, что там… Где-то, может, и осталась радиация. Но там, где мы были вот, где правильно ходишь там, то есть, мне кажется, ну как – я просто этому не придавала значения, что я могу там радиацию… То есть, мне кажется, просто ее там нету. А там, где мы были, как нас экскурсовод вот водил по дорожкам там, в листья не ходить, если аккуратно.

Н.К.: То Вы считаете, в принципе, безопасно?

Е.Ц.: Да. Я считаю, что безопасно, что там ничего такого страшного нету.

Н.К.: Да. Скажите, пожалуйста, а что Вы думаете по поводу вот Вы упомянули, что посещаете мероприятия.

Е.Ц.: Да.

Н.К.: Что Вы думаете по поводу мероприятий, может быть, касательно молодежи и так далее, касательно памяти, как сохранение памяти об этом в лице мероприятий. Может быть, их можно бы было сделать как-то иначе, или Вам кажется, всё как есть, в принципе, оно…

Е.Ц.: Нет, тут, я думаю, всё как есть, ну вот, допустим, даже взять вот школы: мне нравится, что вот сейчас в нашем районе мы хотим сделать такое. Допустим, в каждой школе создать книгу о памяти чернобыльцев, чтобы дети помнили, потому что, допустим, в нашей школе учился отец, училась я, учатся его внуки – чтобы они знали, что вот такое вот было, чтобы это не забывалось, чтобы была книга. Какой-то вот даже маленький, я не знаю, мини-митинг какой-то чтоб был. Ну, просто, чтоб это, просто такая как бы ситуация, что ее нельзя забыть спустя даже 30 лет. То есть, это масштабное такое, я не знаю. Я может раньше просто этому значения не придавала, что это такие… масштабная такая ситуация эта авария, но после того как я съездила, всё увидела своими глазами, то есть, ну у меня мнение поменялось намного. Мне кажется, что надо как-то людей, чтобы они об этом не забывали, потому что чернобыльцев осталось, ну вот, допустим, наших отцов, там переселенцев – их с каждым годом становится все меньше и меньше и мы должны об этом помнить и память должна быть.

Н.К.: А скажите, пожалуйста, вот Вы, как, ребенок, росший уже, как, вот авария, да?

Е.Ц.: Ну да.

Н.К.: И Вы после нее как бы росли и были ребенком. И вот такой вот детский взгляд, возможно, на все эти вопросы. Другие ж дети тоже, наверное, знали об этой аварии. Наблюдали ли Вы какие-то, я не знаю, ну, может быть, дети играли в Чернобыль или какое восприятие было среди Ваших ровесников этого всего? Как вы между собой понимали эту проблематику?

Е.Ц.: Ну, такого как играть в Чернобыль – никогда никто не играл. Ну, не было таких разговоров. А воспринимали дети всё, я не знаю, может, в то время, если б вот сейчас в современное время, но в то время это так: ну авария. Какая авария – никто не рассказывал подробно что. Телевизоров тогда как таковых не было. Ну, авария – какая-то туча, вот рассказывали. Вот авария, вот туча. Все переживали, я знаю, что дождь, и всегда нам не разрешали по дождю как мы… Вот это я запомнила, что вот когда дождь – мы любили гулять по лужам там. Но в то время, когда был дождь – нас всегда загоняли домой, чтоб мы на улице не играли. Вот почему-то нам говорили, что нельзя, потому что дождь, радиационный дождь – нам всегда так говорили. Вот это, что запомнилось, а такового больше ничего не было. Не знаю.

Н.К.: Понятно. То есть, Вы с ровесниками никак не обсуждали?

Е.Ц.: Нет.

Н.К.: Никаких интерпретаций этой темы не возникало?

Е.Ц.: Нет, не было такого, да. Не было ничего, просто за дождь только помню и всё.

Н.К.: А обсуждаете ли вы сейчас в своей семье вот эти вот? Ну, наверное, обсуждаете.

Е.Ц.: Постоянно.

Н.К.: Да?

Е.Ц.: Да, постоянно. Я своим детям – у меня сыну 10 лет старшему – он постоянно, вот он интересуется даже, кстати. Я ему рассказываю, что такое Чернобыль, где наш дедушка был, чем это вот чревато, ну, было для людей тех, которые проживали, тех, которые были. Ему интересно, он это сможет выслушать. Посидеть, выслушать. Вот я была, ему фотографии показывала. То есть, ему это интересно. И он мне говорит: «Я хотел бы, чтобы в нашей школе была книга, – говорит, – там, где, чтоб я рассказывал, что вот мой дедушка, он ездил на ликвидацию и он вот здесь учился в школе». Вот у него такие вот мышления.

Н.К.: Такие идеи.

Е.Ц.: Да, да, такие идеи посещают.

Н.К.: А Ваша мама рассказывает Вашим детям что-нибудь или скорее нет?

Е.Ц.: У меня мама более такой человек, который замкнутый почему-то в себе. Вот после того еще, как отца не стало, она замкнулась. Она так рассказывает, мы с ней обсуждаем вдвоем, но детям, она старается с детьми… У нее просто слезы на глазах наворачиваются.

Н.К.: Ну, понятно. То есть, старается скорее…

Е.Ц.: Она постоянно говорит, что Чернобыль отобрал у нее мужа. Говорит: «А у вас дедушку». И всё. Вот так вот только у нее могут быть рассуждения.

Н.К.: Понятно. А скажите вот, исходя из всех своих воспоминаний, рассказов Вашего отца и всего, что Вы видели сами, скажите, вот как Вы думаете, вот что именно было бы важно знать будущим поколениям? Может быть, что-то из этого всего, о чем важно помнить? Или что-то, о чем ни в коем случаи нельзя забыть? То есть, вот какой-то вот опыт, который мог бы им пригодится. Вот какие-то, возможно, выводы Ваши.

Е.Ц.: Так быстро сказать. Ну, я думаю, что помнить надо в первую очередь, что это было, что авария была. И про нее, мне кажется, нельзя забывать никогда. А вот молодежи, вот с точки зрения своего б отца я бы посоветовала, вот, допустим, если даже посылают людей вот в командировки такие, что не знаешь, чтоб просто уточняли – что, для чего и куда. Потому что как бы… Я не говорю, что я жалею о чем-то, но мне кажется, если бы как-то что-то, можно было что-то предотвратить. О том, что случилось – просто забыть уже просто нельзя. Я думаю, родственники погибших никогда этого не забудут. Родственники, друзья. Это останется как бы след на всю жизнь в памяти.

Н.К.: Спасибо.

Е.Ц.: Пожалуйста.

Н.К.: Может хотите что-то еще добавить?

Е.Ц.: Нет, пожалуйста.

Н.К.: Спасибо.