Наталия Козлова (далее Н.К.): Итак: сегодня у нас 8-е июля 2014-го года, беру интервью я – Козлова Наталия, у… представьтесь, пожалуйста.

Владимир Ливый (далее В.Л.): Меня зовут Ливый Владимир Николаевич, 47-го года рождения, житель Харькова. Ну, сегодня мне уже 67 лет, вот. Ну что, что сказать? 86-й год для меня был не очень простым по той простой причине, что это был год моего переезда из Одессы в Харьков на постоянное место жительства. Вот.

Н.К.: А до этого как у Вас жизнь складывалась, как? Где родились, чем занимались?

В.Л.: Родился я, родился я (смеется), ну как. Родился я на острове, на полярном круге.

Н.К.: Ух ты, ничего себе.

В.Л.: Остров называется Котлин, город называется Кронштадт. Семья военных моряков: мама была военврач на флоте, а отец был капитан 2-го ранга. Они прошли всю войну. Мама две войны прошла: финскую и Великую Отечественную. Ну а папа прошел Великую Отечественную в составе Балтийского флота. Он как раз воевал на тех действующих боевых единицах – это были морские охотники. Ну а мама военврач, она в госпитале в бригаде, второй бригаде тральщиков. Это в Ленинграде на Васильевском острове госпиталь был. Ну а отец был в Кронштадте. Ну в Кронштадте я и родился в 47-м году. Вот, ну это ж семья военных, поэтому все зависело от отца. Отца переводили. Сначала перевели в Николаев, мы там не очень долго жили. Затем в Севастополь и, наконец, в Одессе. Вот в Одессе мы как бы уже осели. Вот. И вот с 50-го года по 86-й год я жил в Одессе. Кончил школу, работал, поступил обучатся в мореходное училище высшее. Работал на флоте в экспедиционном отряде СПТР. Сначала на судах спасательных, потом на судоподъеме, вот. Участвовал с первого до последнего дня в эпопее судоподъема под Одессой, «Моздок» поднимали. Я тогда был кранмейстером на плавкране «Черноморец – 8». Ну, потом ушел работать на берег, перешел. Вот. Работал на берегу уже наладчиком ДВМ.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Тогда были еэсовские машины с единой системой «Странцир», вот, собственно, ими я и занимался. Ну, потом последовал развод и в 86-м году в феврале месяце я переехал на постоянное жительство в Харьков.

Н.К.: А, то есть, Вы были уже женаты и развелись, да?

В.Л.: Да.

Н.К.: Угу.

В.Л.: В Харькове я ну как, я до этого встретил женщину и решил, как говорится, второй раз пойти, за что благодарен судьбе. Вот. Ну, в феврале я приехал, а 4-го мая… Только приехал, я только начал работать, осваивать город совершенно незнакомый. Я до этого в Харькове не был. Совершенно новый трудовой коллектив. То есть ни друзей, ни одноклассников, ни однокурсников, никого, ничего не было. Заново начал жить. Вот. И вот неожиданно в 12-м часу ночи позвонили в дверь и принесли повестку: в течении 15 минут собраться и следовать на пункт сбора.

Н.К.: Это какого числа уже было?

В.Л.: 4-го мая.

Н.К.: А, 4-го мая.

В.Л.: 86-го года. Вот. Забрали нас, собрали нас в пионерск… в Дворце пионеров на ХТЗ, вот, занесли в списки, забрали документы, потом посадили в автобус и отвезли в Савинцы. Это возле Барвенково под Харьковом. И там уже, собственно, проводилось формирование пожарного батальона. Вот.

Н.К.: А номер батальона не помните?

В.Л.: Вы знаете, там какая-то дурацкая была эпопея. Короче, они вместо того, чтобы из штаба запросить номер войсковой части новый, они у себя из архива взяли старые печати старого батальона, который уже когда-то был, потом был расформирован на учебных сборах и после этого расформирован. Но печати использовались. Поэтому у нас как бы получился номер уже списанной войсковой части, которая в реестрах вроде бы нигде не значилась. Но батальон был, мы честно работали, трудились вот. Основной состав батальона был, да, это призывники, так называемые «партизаны», а костяк батальона, офицерский состав были штатные пожарные из управления пожарной охраны Харьковской области. Формировался батальон из резервов областного управления, то есть во всех пожарных частях, где находились резервные машины-единицы пожарной техники, вот из них был сформирован батальон.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Какое-то небольшое обучение мы там проходили в течении трех-четырех дней прямо в Савинцах, вот. Были у нас ребята уже как бы готовые пожарные – те, кто проходил службу в пожарных частях, те, кто на гражданской работе имел отношение к пожарным. Вот, я, поскольку был спасателем, был очень хорошо знаком именно с системами судовых пожарных работ. Ну, вот на этом принципе формировался батальон. Обучение нам давали как профессиональное, так и готовили нас к тому, что мы будем участвовать в не очень простых ситуациях – это радиация. Нам показывали учебные фильмы, рассказывали как от нее защищаться, какие могут быть методы, какое может быть воздействие. То есть, говорить о том, что вот именно наш батальон был не готов к тому, что там было в Чернобыле, нельзя сказать.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Мы были готовы, нам конкретно было рассказано, сказано и показано, что это такое, как, зачем и почему. Вот и потом уже 6-го числа… нет, не 6-го, 8-го числа, восьмого числа, да, уже подогнали всю технику. Нас погрузили в автобусы, вот, а технику перегоняли штатные водители пожарных частей, с которых она была прислана. И мы своим ходом – автоколонна – отправились на Чернобыль. Вот. Ночевали где-то под Лубнами, ехали через Киев. Это было 9-го мая.

Н.К.: Угу.

В.Л.: День победы. В Киеве была довольно таки праздничная обстановка, вот, люди были приодеты, приукрашены. Очень много молодежи на улицах. Девушки махали руками, улыбались там, кричали всякие поздравления. Ну, видно было, что идет колонна большая, порядка 240 машин было у нас. Вот. А на автобусах же еще и надпись была по бортам, что это Харьков. Вот. А пожилые женщины и мужчины, честно говоря, плакали. Уже знали, что произошла авария.

Н.К.: Ну они наверно понимали, да?

В.Л.: И понимали, куда мы едем. И вот пожилые люди, вот старики, те, кто уже прошел войну, они, честно говоря, плакали. Вот это меня как-то сразу тронуло, задело сильно-сильно, вот даже защемило. Потом в Киеве как-то на каком-то из перекрестков, мы что-то разделились, потерялись, потом долго искали (смеется) те части колонны, наконец, соединились и уже к вечеру приехали в Иванков. Нас спустили в пойму, туда к реке и вот указали место, что вот на этом месте будете разбивать лагерь. Самое смешное, что… да, автобусы еще стояли, машины стояли, а спать где? Хотя батальон был укомплектован по высшему разряду, то есть всё необходимое имущество, обмундирование, всё было с собой. Вот и вот были у нас эти палатки полевые, но, как на зло, никто не знал как (смеется) как их ставить, вот.

Н.К.: (смеется) Наверно там много было идей, да?

В.Л.: Да, очень много. Да вот смешных полностью нюансов много. Вот например, когда выдали обмундирование – ну, это обычная полевая форма, хаки и сапоги. Вот я смотрю на эти портянки и не знаю, что с ними делать. Рядом сидят ребята и лихо наматывают их себе на ноги. А я говорю: «Мужики, объясните как, как это вот с ними обращаться». Они смеются, говорят: «Ты что, в армии не был»? Я говорю: «Был, но на флоте нет портянок». (смеется) Вот нету. «А, ну тогда понятно» (смеется). Ну, кое- как я их намотал, хотя ноги натер себе. Самое первое, что я сделал на станции после первого дежурства, это я снял с себя сапоги и закинул далеко-далеко-далеко в какой-то лестничный пролет. Я даже не знаю, куда он вел этот пролет. Туда закинул.

Н.К.: Реально бросили? (смеется)

В.Л.: Да, вот так вот, забросил, вот. Ну, короче, у нас был сержант один, Витя-пограничник. Я уже не помню фамилию, на К как-то. Мужик уникальный – он все знал и все умел. И вот он буквально один, еще три человека ему помогали, он им говорил: вот здесь держи, вот здесь тяни, он один установил 4 палатки, то есть нам уже в первую ночь было, где ночевать.

Н.К.: Ой, молодец какой.

В.Л.: Вот. Ну да. Мы на него там… Любая какая-то неувязка, мы шли к сержанту и у него спрашивали. Он всегда все знал.

Н.К.: Мастер на все руки, наверное?

В.Л.: Да, да, да. Причем, как оказалось вот, мы уже потом, когда… каждый день же в душевых мылись, потому что радиация, куча наколов. Я точно определил, что у него уже две ходки было. А до этого он служил срочную службу в погранчастях. Ну то есть, человек, который всё знал, всё умел. И вот когда я понял, что мне уже надо будет ехать на дежурство, на саму станцию дежурить, я подошел к нему, говорю: «Постриги меня на лысо». – «А зачем?» Я говорю: «Ну ехать на зону туда надо». Волосы держат радиацию, поэтому лучше от них избавляться. «А ну это точно». И давай меня вот этой ручной машинкой – жим-жим-жим-жим-жим-жим, обскубал на лысо. Ребята смеялись, я говорю: ну смейтесь-смейтесь, идите вон лучше постригитесь. Ну, потом некоторые действительно пошли постриглись.

Н.К.: А в чем дежурство заключалось, вы просто стояли или что?

В.Л.: Нет. Дело в том, что когда нас привезли уже в Чернобыль, в пожарную часть, она была практически вся занята штатными пожарными. Мы как лишние вот, не вписывались, потому что мы отдельная войсковая единица. Вот. И нам даже не нашлось места в пределах пожарной части, где можно было бы ночевать. И поэтому мы разбили свои палатки прямо вот на земле, возле пожарной части. У нас было две палатки: одна маленькая, одна большая. Вот там мы жили. Питания у нас тоже там не было в пожарной части, нам сухой паек дали. Ну сколько, ну день, ну два, ну максимум три дня еще можно посидеть на сухом пайке, потому что там, в пожарной части нас никто не кормил, потому что мы у них не на довольствии. Единственное, что могли выпросить – это стакан чая. Ну, потом там с одним очень высоким генералом поругались, насовали ему полную пазуху, как оказалось, это был начальник политуправления. Вот. И это вот был у меня вот этот разговор, а с 2-х часов я заступал на дежурство, вот. И короче мы вечером с дежурства приехали, в 8-м часов вечера, у нас уже были полностью палатки застелены резиновыми матами, у нас уже были сделаны нары для того, чтобы спать. А то ж спали на земле. И нам начали привозить горячую пищу в термосах с Иванково. Ну, конечно, это ж большая разница.

Н.К.: Рады наверно были?

В.Л.: Да, конечно. Это те мелочи солдатские, которые радуют душу, когда у тебя есть горячая еда. Да, сухой паек это хорошо, но горячее ж тоже нужно. Вот, а дежурить… Перед заступлением начальник штаба строил пожарный караул, тот кто выезжал на дежурство на станцию, объяснял нам цели, задачи, вот, ставил конкретные задачи вот. Всегда зачитывался приказ, что 30-ти километровая зона объявлена зоной боевых действий, действует режим положения военного времени, то есть законы военного времени, приказания исполнять бегом и прочее-прочее: мародерство – расстрел, сухой закон. Да, в зоне был сухой закон.

Н.К.: Угу. И никто и не нарушал? Или нарушали?

В.Л.: Ну в зоне я не знаю случаев. Единственное, единственное за все время мы там ходили, получали сухой поек к обеду, на самой станции – такие громадные полиэтиленовые кульки, великолепные продукты. Вплоть до того что были икра и крабы, и не говоря о сухой колбасе – там салями, охотничьи сосиски. И один раз нам в этих мешках дали в дополнение две бутылки пива было. Да. Вот это было.

Н.К.: Это на всех? (смеется)

В.Л.: Не, ну в каждом мешке.

Н.К.: А!

В.Л.: Хотя мы ходили курить на станцию в бункер. Там было помещение такое вот и в этом помещении мы видели, что стояли ящики, металлические ящики с бутылками вина, с Каберне. Большой запас, но не знаю на кого они были рассчитаны, нам не давали. Это как раз вот рядом с теми помещениями, где жили шахтеры, у них. Копали тоннели и там же и жили, работали по сменам.

Н.К.: Может для шахтеров?

В.Л.: А?

Н.К.: Может для шахтеров?

В.Л.: Нет, у них тоже сухой закон, причем исключительно. Они в очень тяжелых условиях работали там. И за смену выматывались так, что какое там пить. Им же потом опять идти на смену.

Н.К.: Ну да.

В.Л.: Это нереально просто было представить. Ребята работали как, как сумасшедшие, да. Нефтянки были там, с Западной Украины ребята. Они обслуживали насосы, которые готовили пульпу и этой пульпой заливали вот эту вот площадку выбросов вокруг станции. Бетонная такая смесь была, вот, через трубы мощные. А эти насосы с буровых вышек привезли, очень мощные. Они могли давать давление по 200 атмосфер. То есть хорошо они продавливали. Вот. И вот, собственно, наша была задача, пожарного караула – это, естественно, обеспечивать пожарную безопасность станции, вот, в первую очередь, во вторую очередь обеспечивать водой: либо подачей либо откачкой шахтеров и буровиков.

Н.К.: Угу.

В.Л.: У нас были растянуты магистрали, стояли насосные станции, в районе шлюзов мы брали воду и подавали ее. Подавали ее как в систему пожаротушения самой станции и также на эти буровые насосы и пожарным тоже. Вот, это была наша задача, то есть в моем хозяйстве было несколько распределительных пунктов с клапанами, вот, были магистральные большие рукава. Там была подъездная дорога, так на ней даже соорудили мостик из 2-х машин и пожарных лестниц, вот. И проложили туда 155-тые эти рукава магистральные, чтоб подавать воду на станцию. Ну, вот это была наша задача и следующее что – когда прямую дорогу мы перекрыли этим мостиком и там сделали к станции подъездную дорогу в объезд рощицы там. Небольшая роща была перед въездом. А эта дорога была просто по земле, то есть поднималась пыль. И вот в наши обязанности еще входило все время поливать, гасить эту пыль, чтобы она не поднималась, потому что очень большой уровень радиации возле самой станции, это там где лег выброс. Можно было – с радиометром мы ходили, смотрели – можно было наскочить на осколок там 200, 600 рентген, вот.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Поэтому старались оборудовать, конечно, возле этих распределительных клапанов посты, насыпали щебенку, вот, как-то, чтоб подальше от земли было. Не помню уже, в какой день в эту рощицу приехали ребята срочной службы, разворачивали полевую радиостанцию. Ну, как положено – установили технику, выставили антенну, поставили растяжки, закрепили всё, проложили магистрали. А старлей у них был, да. Еще приказал им оборудовать дорожки и они вышли в обычной форме солдатской, даже без респираторов вот и с лопаточками начали сдирать дерн. Я когда увидел это…

Н.К.: А чего респираторов не дали или просто не знали, что?

В.Л.: Нет, никто даже… Я когда увидел это, подскочил к этому лейтенанту, говорю: «Ты что делаешь?» А мы уже все были в станционной одежде, все с респираторами, у меня на животе радиометр как клюшка. Я говорю: «Да посмотри какая здесь радиация! Куда ты людей вывел? У них не бахил нет, ни респираторов, ни рукавиц, зачем это нужно делать?» Он посмотрел, удивился: «Да не может быть, это что, это вот прямо здесь так светит?» Я говорю: «Да, именно здесь так светит». – «Ой, а что ж делать, а где бахилы?» Я говорю «Идем». Завел его на станцию, показал кладовку, где можно брать респираторы сколько тебе нужно, бахилы и это вот ну всё, что…

Н.К.: Хоть что-то, да?

В.Л.: Да, он такой довольный был. Я смотрю, уже через 15-20 минут уже у него все ребята ходили и в бахилах, и в респираторах.

Н.К.: Вот так не знал, да?

В.Л.: Да, да, вот. Сказал куда идти, где принимать душ, каждый день, говорю, мыться обязательно и по возможности там выдают одежду – переодевай. Вот, переодевай людей, чтоб всё… хотя бы белье нижнее пускай переодевают, вот. И вот этот старлей или капитан, не помню уже точно, буквально через два дня подходит ко мне и говорит: «Командир, мне, говорит, привезли с центра листы свинца для защиты оборудования от радиации. Я там на твою долю тоже прихватил несколько, так что ты своих ребят пришли и забери их». Вот так вот мы делились с друг дружкой, вот.

Н.К.: Молодцы какие вообще.

В.Л.: Да, и вот такие листы, вот размером с этот стол, даже чуть может побольше, вот такой вот толщины, тяжелые. Вчетвером его еле поднимали. Но зато прямо на этот гравий сверху положили листы, клапана поставили, дорожки уже были так более-менее чистые подходы. Один пост у меня был прямо вот где этот мостик перекидной, прямо в кабине вот. Такой Юрка затащил эти листы даже в кабину на сиденья положил, чтоб…

Н.К.: Ну правильно.

В.Л.: Ну да, чтоб меньше светило. Ну вот, собственно вот так вот мы и да.

Н.К.: Молодцы какие, да.

В.Л.: Вот так мы и крутились. Интересные были там моменты: у меня был Витек – заядлый рыбак, а там где мы стояли, вот насосная станция, наши машины пожарные, шлюзовая площадка и шлюза там рыба плескалась как бешенная.

Н.К.: Так что он там?

В.Л.: Май месяц, нерест. «Командир, можно рыбку половлю?» Я говорю: «Ну, Витя ну смотри…» На следующий день он соорудил, где-то он нашел крючок, леску достал.

Н.К.: Да Вы что?

В.Л.: Поплавок, я ему сказал, сооруди вот из этой нашей аптечки военной. Таблетки с капсул выкидываем с пластмассовых, потом прикручивай – и вот тебе поплавок. Короче, он довольный такой, хлеба с собой взял, побежал, а там за шлюзами была лесенка вниз, и понтончик такой железный плавал, ну две бочки. Когда минут через 15 оттуда крик, восторг, выбегает он наверх и вот так вот на леске держит, вы не поверите – вот такую вот величину, вот такой вот ширины язь. Красивый, такой вот налитой прям аж, как зеркало вот так трепещется. Я говорю: «Так, Витя, главное руками не трогай, вот так на леске, иди сюда». Он подходит, я беру клюшку радиометра, меряю, говорю: «Смотри, вот видишь, он 60 рентген светит, руками его не трогай, вот так вот снимай с крючка и  воду назад кидай». А у него глаза вот такие, восторг, душа прямо вот поет, трепещет. Я говорю: больше эти старайся не баловаться потому что ну…

Н.К.: Так что, отпустил от сердца?

В.Л.: Да, отпустил. Он рыбу выпустил и по-моему уже всё, в тот день не… Ну вот с души у него слегло, вот азарт у него ушел. Ну и все более-менее нормально было. Но в воде столько было пустых бутылок плавали. Воду мы пили только бутылочную, на станции брали. А там, ну любую, какую завозили. Были и «Ессентуки», «Боржоми» и любые.

Н.К.: То есть привозная вода была.

В.Л.: Да, вода была, но в стеклянных бутылках, тогда ж пластиковых не было. А пустые куда? Вот это ж с мостика все в канаву бросали. Ну вот они плавали. Вот это помню, очень много было пустых бутылок. Помню случай, когда приезжала какая-то опять очередная делегация высокопоставленных чиновников советских на станцию, вот. Значит, ездили они в танкетке, вот я даже потом нашел в интернете – у меня есть фотография этой танкетки. Это с абсолютной противоатомной защитой танкетка на гусеничном ходу. Но самое уникальное, что у нее был не обычный двигатель вот такой.

Н.К.: Это такой транспорт, да.

В.Л.: Не дизель… Да. Не дизель, не двигатель внутреннего сгорания, а стоял реактивный двигатель.

Н.К.: Ух ты.

В.Л.: Сзади вот так наклонно он стоял. То есть был слышен лязг гусениц, движение гусениц и рев реактивного двигателя. Это настолько вот в мозгу не сочеталось, что пока я не увидел воочию, что это движется и что это едет я не мог себе представить, что такое может быть.

Н.К.: Кто-то придумал.

В.Л.: Да, едет эта штука почти с квадратной, кубическая такая кабина и едет прямо вот на прямую дорогу. Не в объезд, а по прямой, вот там, где мостик лежит с моими магистралями. Я выскакиваю, становлюсь вот так перед ней, говорю: куда вы едете, ребята, здесь нельзя, вы ж не проедете, порвете мне все эти магистрали. А у него стоит порядка наверно 4-х или 6-ти антенн, причем такие мощные. Вот, тут выскакивают с боков ребята, а за ними ехал автобус. Выскакивают с этого автобуса ребята – это первые люди которых я видел с оружием, с пистолетами. Меня так быстренько за ручки нежненько и плотненько скрутили, подняли и переставили на обочину и сказали: парень, ты не волнуйся, мы здесь ездим уже не первый раз. Все проходит идеально. И держали меня вот это так плотно-плотно, пока эта танкетка не проехала. Вы знаете, действительно, она идеально проходила под этими мостиками.

Н.К.: Ничего себе.

В.Л.: Они настолько четко всё это вот было у них отработано. Да, они потом подъехали на площадку, где уже произведена была полная дезактивация перед входом на станцию. Оттуда, из этой танкетки вылезло какое-то очередное официальное лицо, сфотографировалось на фоне станции.

Н.К.: Угу. Ну понятно, куда уж без этого.

В.Л.: Да, это потом пошло где-нибудь в новости или во всяком случае каждый из них потом получал статус чернобыльца. Вот, и они шли туда, вовнутрь станции, где тоже было все дезактивировано. То есть их пребывание на станции было вот буквально на воздухе – 3 минуты. И потом в защищенном помещении. Но такой случай тоже был. Один интересный случай был. Мы ехали как-то на станцию на дежурство. Поначалу нас возили в БТРе. Водитель был мальчишка молодой, он, ну, может, боялся сильно, вот. Не знаю из-за чего, но он перегрел всю вентиляцию. То есть подачу воздуха в БТР. То есть только внутренняя вентиляция была. И мы когда садились туда в Иванкове и приезжали в Чернобыль, можно было снимать гимнастерки, одежду вот так вот и выкручивать.

Н.К.: А зачем же он это сделал, это чтоб пыль не попадала?

В.Л.: Он боялся, чтоб не засосало вовнутрь радиоактивную пыль.

Н.К.: А, ну понятно.

В.Л.: Потому что нам был четко объявлен приказ, что если…

Жена В.Л.: Здравствуйте.

В.Л.: Что если случается какая-то поломка или авария вот на дороге, технику загонять как можно круче на обочину – ремонтом не заниматься. Выходить на середину дороги, вот, голосовать в любом направлении машину и оттуда уезжать. А уже ночью ходила специальная бригада, собирала на платформу подъемным краном эту всю поломанную технику и увозили на площадки. Вот…

Жена В.Л.: А чего вы, извините, не в гостиной, а на кухне?

В.Л.: Валя, включена запись! Ну зачем ты, лапушка? Вот. И однажды мы ехали на дежурство на станцию и вот так же на обочине стояла машина, и там где-то стояли люди и махали руками. Мы так посмотрели. Я через башню посмотрел командирскую – у них какие-то ящики, пеналы, треноги, вот. Ну, забрали куда – на станцию. Ну, давайте залазьте на станцию. Сели они, где-то человека четыре их было. Со всеми ящиками. Оказалось, что это съемочная, киносъемочная группа «Минатомэнерго». И они там снимали буквально с первого дня. А это у них был небольшой перерыв, они отснятый материал возили на киевскую студию для проявки. И говорят: «Ребята, вы не поверите, вот мы защищали камеру, защищали всё, чтоб вот только не попала радиоактивная пыль. Когда проявили пленки они почти все засвеченные. Потому что боксы с пленкой мы ставили прямо на землю».

Н.К.: А! ох!

В.Л.: И всё…

Н.К.: Вся работа зря.

В.Л.: И вот столько материала, говорит, пропало уникального. Ну вот просто об этом не подумали.

Н.К.: Ну да.

В.Л.: И когда смотришь именно пленочные записи, не цифровые, а пленочные тех времен, на пленке видно когда попадает крупинки радиации как солнечные блики вот такие вот, зайчики по пленке идут, вспышечки. Вот это как раз тот самый случай. Ну вот, вот это, собственно, тот период, который мы там… Потом была эпопея…

Н.К.: А до какого числа Вы там были?

В.Л.: Я был там с 11-го по 16-е, по-моему, на самой станции дежурил. Вот 14 числа был очень интересный случай. Вот то, что я видел своими глазами. Всё это время, когда мы там были, вот этот развал реактора засыпали мешками со слюдой там, со смесью с вертолетов. Эта вертолетная площадка была через дорогу от нашей пожарной станции в Чернобыле. Там специально какая-то смесь была, там и свинцовые шарики, и слюда, и песок, и глины, и что-то еще вяжущее. Мешки – выше моего роста, большого такого размера. И вот они сначала по одному мешку носили вертолеты, а потом по два начали мешка носить. И вертолеты всегда ходили парами. Вот наши Ми-8-е. И вот я наблюдал такую картину: когда они заходят, они против ветра заходили. Вот, против ветра заходили, это, то есть они уже как бы попадали в это облако. И вот… А шли один за другим. Вот они выходят на боевой курс, первый вертолет произвел прицеливание и сделал сброс. Сделал сброс, мешки улетели вниз, вертолет ушел вперед, отошел от реактора, а второй остается на боевом курсе, идет на этот реактор. В этот момент попадают мешки на какую-то слабую перемычку. И оттуда идет сумасшедший выброс. Это буро-оранжевый дым где-то метров 40 в диаметре, ну и высотой поднялся метров туда на 80. И вот в этот столб второй вертолет вошел. Он не свернул, он сбросил именно в своей точке мешки и только тогда он ушел. Что потом с этими ребятами случилось – не знаю, не могу сказать.

Н.К.: Ну да.

В.Л.: Но это я наблюдал. Они могли свернуть, могли уйти оттуда, они не свернули, они сбросили свои мешки. Вот именно туда, в этот.

Н.К.: Ничего себе.

В.Л.: Потом кого не спрашивал, но так и не удалось узнать судьбу этих ребят. Было много вертолетчиков, с которыми я беседовал, но конкретно…

Н.К.: Ну понятно, всех же не узнаешь.

В.Л.: Да, конкретно вот за этих ребят я не могу знать. Но это то, что я своими глазами видел – когда их накрыло выбросом от реактора. Именно второй вертолет.

Н.К.: То есть, а Вы были на станции, а потом Вы еще в зоне радиоактивной еще жили, да, некоторое время?

В.Л.: Нет, ну мы, мы всё время жили в радиоактивной зоне – это Чернобыль.

Н.К.: Ну да.

В.Л.: А плюс к этому еще ездили дежурить на станцию.

Н.К.: Ну да.

В.Л.: Это было мое время дежурства. А потом наш базовый лагерь стоял в Иванково. Это уже за зоной.

Н.К.: А, всё, я поняла.

В.Л.: Это уже было за зоной.

Н.К.: То есть, а в Иванково Вы еще стояли сколько?

В.Л.: Стояли долго почему, потому что нас потом сменили и второй состав батальона еще долго там находился. Иванков считался чистой зоной, почему туда всех переселенцев, собственно, вывезли, это самая ближайшая точка была за зоной. Вот это ходил по городу, а нас чего-то посылали сдавать кровь в больницу. И вот там я увидел вот этих вот потерянных, растерянных бабушек, женщин, которые ходили. В руках маленькая сумочка, на ней сарафанчик, кофточка и шлепанцы и больше ничего не было.

Н.К.: Это в Иванково?

В.Л.: В Иванкове.

Н.К.: Ну да.

В.Л.: Она говорит: «Нам сказали, что завтра мы вернемся домой. Я ничего с собой не взяла». И у нее нет действительно ни денег, документы только какие-то есть. Ни одежды, ни сменной, ничего. Ни жилья, где приткнутся. Она действительно рассчитывала, что вернется. И в эти глаза смотреть я не мог просто так. Это настолько щемило за душу. Потом, уже когда в Харькове все эти пошли россказни, эпопеи, что «вот, это такие эвакуированные, они все врут, они вырывают все». А я то видел этих людей без Родины, я то знаю, что они пережили, чего это им стоило. Мне действительно их по сей день жалко, я… Ну, а рвачи, рвачи они всегда, везде были: во всем народе, при любой власти, поэтому ну это…

Н.К.: А как по поводу медицины, медицинского персонала, как там вообще оказывалась помощь? Как-то был наверно медпункт, да, куда можно было обратиться если что?

В.Л.: Во-первых, я Вам скажу так. Защита была вот то, что предусмотрено, то есть у нас были наши респираторы военные и все. Вся остальная защита, которой мы пользовались, это на станции. Бахил мы не носили, респираторами пользовались станционными «лепестками» так называемыми. Марлевые, они очень удобные вот. Ну и естественно – мытье, каждый день мытье. Каждый день мытье. Отдежурил смену, идешь туда, в душевую. Полностью меняешь всю одежду, получаешь все новое, уже дезактивированное: и обувь, и верхнюю одежду, и нижнее белье, всё-всё-всё. Это каждый день. На самой станции нам выдавали накопители, которые определяли степень радиации, то есть ту дозу, которую ты получаешь, нося его с собой. Но, как оказалось, нам накопители выдали, скажем, с серии «Б», а стенды для их проверки и зарядки выдали серии «А».

Н.К.: Ага.

В.Л.: То есть они были несовместимы, нельзя было ни проверить эти накопители, ни зарядить их заново.

Н.К.: Ну вот так вот, ни к чему.

В.Л.: То есть они… эти карандаши были абы считалось, вот. Потом выдавали пленочные, ну они тоже… Не знаю, у нас как такового вот этого контроля не было.

Н.К.: Понятно.

В.Л.: Да, нам писали в этих книжечках. У нас были специальные книжечки, где писали дозу облучения. Но писалось это из тех данных, которые собирали штатные радиологи со штаба. Вот они давали эти цифры, и наши командиры эти цифры вписывали нам в книжки. Как они просчитывали – я не знаю, потому что у меня был свой радиометр, я считал свое, у меня получалось.

Н.К.: А если кому-то стало плохо, куда могли обратиться. То есть это можно было как-то вызвать медицинскую помощь или никак?

В.Л.: Никуда ничего. Единственное что могли прислать медсестру, вот. Как у нас Олежек Малышев после тушения пожара 23-го мая стало плохо. Ну что ему, нашатырный спирт дали понюхать.

Н.К.: А, ну и всё.

В.Л.: И что-то от тошноты и всё. Там в самой зоне ничего не было. Была ж еще эпопея с тушением этого пожара, я и забыл за нее.

Н.К.: Ой, расскажите, если…

В.Л.: Это мы уже, да сейчас на 10 минут остановите и я сейчас принесу.

Н.К.: Да я на паузу. Так, угу.

В.Л.: Это уже было после того, как мы сменились с дежурства, то есть мы уже получили свою дозу облучения, вот. И нас уже оставили в Иванкове, ну так, на подхвате, нести какую-то караульную службу. Ну, в основном не трогали нас. Мы уже были в станционной одежде, уже как бы по гражданке ходили, вот. Хотя вот по Иванкову, когда ходили, я Вам скажу честно, мне было даже приятно, что я имел отношение к пожарным частям, почему, потому что все люди, абсолютно все с очень большим уважением к нам относились. Это было вот настолько трогательно и приятно, что вот до сих пор я это ощущение помню. Что да вот, я чувствовал себя сопричастным вот к тем ребятам, которые тогда вот ночью погибли. Это уже было известно всем. А мы ж то их сменили, мы были там же, точно на тех же местах, в тех же помещениях и всё то же так же. Ходили же проверяли уровень затопляемости вот в этих подвалах, когда они лили воду, тушили вот. А там фон был, зашкаливал за 3000. Вот. Отрабатывали методику, как ее откачивать, воду. Получили за это благодарность министра МВД Украины.

Н.К.: Молодцы какие.

В.Л.: Да, так вот 23 ночью раздается сигнал тревоги: «Подъем, тревога». Все быстро-быстро. Ну, спали, ребята проснулись: командир, что делать? Я говорю: «Ребят, ну тревога, это значит тревога, всем надо идти». Ну, идем, выходим. Все бегают, суетятся. А я подхожу к комбату и говорю: «Нам- то что делать? Мы свое отдежурили, наша машина уже на могильнике ее оставили, потому что не это». Он говорит: «Знаете что, вы садитесь в резервную машину и езжайте в Чернобыль».

Н.К.: А Вы тогда на тот момент были в какой точке?

В.Л.: В Иванково.

Н.К.: А, уже в Иванково. Да, да, да.

В.Л.: Это уже в Иванково, мы отдежурили уже. Я же говорю, что мы были там как на подхвате вот, караульной службы. А получалось так, что вот та площадка, где стояли автомашины… Резервные машины стояли возле самых ворот. Мы садимся в резервную машину, заводим ее, выезжаем и прямиком в Чернобыль. По дороге к Чернобылю, а я ж только сменился, позывные все знаю, я связываюсь со штабом пожарной охраны Чернобыля и: «Берег, Берег, я Река такая-то», – назвал номер машины, – «Следую вот из Иванково, какие мои действия?» А мне: «Следуйте прямиком на станцию, поступайте в распоряжение начальника караула». Ну всё, только, говорит, по дороге где-нибудь остановитесь, наденьте химкостюмы.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Ну мы уже где-то за Чернобылем остановились на площадке, надели химкостюмы и приехали туда на станцию, вот. Вышли с машины, к нам подбежал, я уже… ну, все ж в химкостюмах, непонятно кто, что. Командует, значит, командир. Говорит, быстренько по два рукава и за мной следуйте. Ну, мы вот эти скатанные шланги вот в рукавах с собой пошли туда. Ну, нас довели туда, в район 3-го этого блока, коридоры, там раскатали эти рукава и еще одну магистраль подсоединили, вот. И он говорит так: «Следующая пара пойдет туда», и каждому объясняет, что вы проходите туда, вот так-так, вот там вот становитесь и вот туда льете воду. Потом сменяетесь и отдаете другому. И, короче, мы еще туда попали, еще там лили-тушили. Мне пришлось дольше стоять, потому чтоб я с фонарем светил, ну фара с аккумулятором. Потом оттуда вышли. И не помню, сколько уже времени прошло, это ж ночь. И в коридоре нас построили и… Витя Моргун, вот, он старшим там, говорит: так, ребята мне нужно, вы все пойдете туда вниз, на станцию, мне нужно два человека, чтобы осталось для того, чтобы время от времени бегать туда и контролировать, нет нового возгорания или есть.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Вот а потом идет вдоль стены, на меня посмотрел, говорит: «А ну сними респиратор». Я снимаю респиратор, а он меня как увидел и матом: «Ты что, какого черта, вы ж уже получили свою дозу облучения, вы ж уже отдежурили на станции, как же ты здесь оказался?» Я говорю: «Ну как – сказали, вот я сюда и приехал». Оказывается они всех, кто уже был на станции, дежурили, останавливали в Чернобыле. Их оставляли в Чернобыле на пожарной станции, а те, кто еще не был на станции, те следовали дальше на станцию. Ну, вот у меня получилось вот так вот (смеется). Получил матюков полную пазуху (смеется), ну а уже ж ничего не изменишь, ну.

Н.К.: Ну уже там, да.

В.Л.: Ну, пошли мы вниз, выходим на воздух и возле центрального входа на станцию. А Коля Найда, это мой подчиненный, говорит: «Командир, а сколько мы были?» Я говорю: «Не знаю сколько, это ж вот у тебя часы, ты их, кстати, не оставлял?» А мы перед тем, как ехать в зону, все оставляли, все металлические вещи, часы, кольца, вот. Он говорит: «Неа, не оставил». А у него были советские часы электронные. Я говорю: «Ну, посмотри сколько». Он открывает, говорит: «Командир, ты не поверишь 99 часов, 99 минут». То есть электроника (смеется)…

Н.К.: Вообще отключилась (смеется).

В.Л.: …у него на руке отказала напрочь, вот.

Н.К.: Не выдержала (смеется).

В.Л.: Я говорю: «Коленька, не майся дурью, снимай и в канал бросай сразу же, не носи на себе». Ну, вот это вот он тогда так с этими часами и расстался. Потом долго искали, как оттуда уехать в Чернобыль на пожарную станцию, потом сами сели в какую-то машину, сами приехали в Чернобыль. Нам из пожарной части отослали там в другое место на въезде стояла школа, это оказывается там вот нас расположили. Ну, это уже после меня поменяли. Из палатки людей убрали и перевели в нормальные жилые помещения. Вот. Там вот мы побыли. Вот там уже появились медики.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Там уже появились медики. Вот. Ну, анализ крови брали и всё. Потом мы уехали в Иванков. В Иванкове нас заставляли ходить сдавать кровь в поликлинику, ну, местную больницу. Какие результаты, что там, кому… Ну, в общем неразбериха была, непонятка полная, вот. А потом раз, в один прекрасный день забрали в госпиталь (смеется). Вот именно мою команду, поскольку мы получили больше всего.

Н.К.: А, то есть всю команду взяли и дружно отвезли в госпиталь?

В.Л.: Да. Ну как – командир приходил и говорил, комбат говорит: «Володя, не знаю, что хочешь делай». А у меня ребята были такие, как в Одессе говорят «5 рублей не проси». Он говорит «Не знаю, что хочешь, делай, но вы должны быть в госпитале завтра». А я сам не знаю, как им объяснить, я понимаю что нужно. А в Иванкове уже там было свободно с этим делом.

Н.К.: В смысле выпить?

В.Л.: Да, сидели на пляже там, перешли через речку. Я прихожу и сел так, сидели, лялякали, причастились немножко и начал я их уговаривать. Ни в какую, тоже раздули. Я говорю: «Не, мужики, вы представляете, 3 раза в день будем питаться с тарелочек, а не с котелков. За нами посуду будут мыть и каждую ночь будем спать на белой простыни». Вот эта «белая простынь» их убила, добила и положила на обе лопатки.

Н.К.: В смысле смеялись?

В.Л.: Вот, посмеялись (смеется): «Да, командир, вот на белой простыни все, поедем». Короче на следующий день нас посадили в УАЗик санитарный и отвезли в Киев в госпиталь.

Н.К.: А, то есть в Киеве был.

В.Л.: Да. Ну, а там уже четко. Во-первых, санитарный контроль сразу по вступлении, вот, обработку прошли, сдали свои вещи. Нас когда померили, у нас оказалось, что щитовидка и задний проход у нас светили по, по моему, 15 или 20 миллирентген. У каждого вот. Распределили нас по отделениям, по этажам. Мы оказались все разбросаны, но все равно знали. Вот и что нам, как сейчас помню, нам давали там какой-то порошок бурый, причем большая порция, вот. Он как будто молотый торф напоминал, измолотый вот торф. Брикеты этого древесного угля, если его измолоть – вот он вот такой вот будет. И запах такой же. Вот мы пили и буквально за два дня мы сбили весь фон у себя в организме. Что это за порошок, я не знаю. Но по виду вот такой вот он был. Очень много ребят было в госпитале. Ну, это ж республиканский госпиталь МВД, патрульной службы и ГАИ. Вот те ребята, которые занимались эвакуацией населения.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Они сами решили, что одевать респираторы не будут, чтоб не пугать население. И очень много, конечно, похватали дозы приличные. И ГАИшники тоже вот, были ребята срочной службы из охранных полков, те, кто несли караул по периметру и патрулирование по зоне. Вот, рассказывали о случаях мародерства, о случаях грабежей, в общем много, много было такого, не очень хорошего в этом. Я знаю случай, когда возле нас возле пожарной части в Чернобыле сельхозтехника, учреждение. Там были большие площадки такие и туда загоняли технику на захоронение. Так ребята лазили, оттуда забирали инструменты, там гаечные ключи, запчасти какие-то, домой отсылать чтоб. Такое тоже было. А в госпитале, ну в госпитале конечно лафа. Конечно лафа, вот. Это мы приписали-подписались. На третий день начальник отделения приходит и говорит: «Володя, это твои ребята там в такой-то палате?» Я говорю: «Да, мои». – «В общем, начальник госпиталя сказал, чтоб ты их разыскал, где хочешь и как хочешь». Я говорю: «А что случилось?» – «Да их уже третий день в госпитале нету». Ну, ребята оторвались, тогда ж мобильных не было (смеется).

Н.К.: Как искать, где искать, да?

В.Л.: Да. Сижу думаю думу. Когда смотрю – появился один. Действительно появился – явление Христа. Ну как будто вот по воде плывет, вот такой вот. В общем, я его еле раструсил, вытряс с него душу. Оказывается, они поехали к какому-то знакомому, Сережке в гости, в военных пижамах военного госпиталя.

Н.К.: Прям в пижамах?

В.Л.: На такси, через весь Киев. Вот, ну, короче, я через два часа я их таки нашел всех, привез их в госпиталь. Сказал: «Командир, мы больше не будем». Говорю: «Верю, вот теперь вы точно больше не будете» (смеется).

Н.К.: И факт пижамы их не остановил?

В.Л.: Абсолютно.

Н.К.: По городу в пижаме?

В.Л.: Абсолютно. Я на это дело посмотрел, а там рядом с госпиталем был стадион «Динамо». Вот тот самый стадион, где во время войны играли в футбол с немцами. Там и памятник стоит как раз вот. И вот я, в пижаме естественно в этой, пошел туда. Нашел там у них за стадионом двухэтажные здания, там небольшие комнаты. Ну, короче, тренерскую нашел, вот. И объяснил, говорю, ребята, так и так, мне нужна какая-то старая спортивная форма, то есть какие-то футболки, какие-то шаровары. Обувь не нужна, только это. «Да, там есть, но они такие, мол, грязные, там порванные…» Я говорю: «Не важно, давайте что есть, что нужно я постираю, позашиваю». Вот. Короче, ребята со мной поделились, дали эту форму. Но это действительно потом спасло. Я всё это дело выстирал, пока эти отсыпались. Вот, постирал, позашивал где что нужно и после того, как они проснулись я им выдал спортивную форму. Говорю: хоть так будете ездить. Слава Богу, середи… конец мая, считайте, тепло.

Н.К.: Чтобы не в пижамах, да?

В.Л.: Ну да, не в пижамах же. Вот. Ходили, там недалеко был базар, за трамвайным этим депо стоял небольшой базарчик. Покупали клубнику, в это тяжело сейчас поверить – вот такая вот крупная клубника стоила 25 копеек килограмм. И никто не брал, боялись.

Н.К.: Ну да.

В.Л.: Ну, слюна идет, захлебываешься. Мы купили этой клубники, принесли, померили – светит.

Н.К.: Светит?

В.Л.: Помыли, меряем – светит.

Н.К.: Ух ты.

В.Л.: Почистили: зеленые хвостики сюда, ягодки сюда. Померили: ягодки чистые – хвостики светят.

Н.К.: Ага, даже так.

В.Л.: Вот и всё.

Н.К.: Вот и всё, оказывается в хвостиках дело.

В.Л.: Она после зоны, да Бога ж ради. Запросто. Что еще было интересное – за забором госпиталя, в жилом доме, пятиэтажке был магазин. Ну а по тем временам ликероводочный с 11 открывался и до 5. Короче, нам со двора для госпиталя в госпитальной форме продавали с самого утра и до позднего вечера. И что характерно, у них всегда было красное вино. Вот это вот, не знаю, может быть и это спасло еще, что вот до сих пор всё как бы на ногах себя чувствую и голова варит – это красное вино.

Н.К.: Угу.

В.Л.: У нас в палате всегда бутылки 4-5 в столике, в тумбочке стояло красного вина. И однажды на обход заходит наша врач и что-то говорили много, она говорит: «От где бы достать в Киеве исчезло красное вино, а надо же». Все знают, что надо красное вино. «Доктор, ну нет проблем». Открываем шкафчик – да вот, пожалуйста (смеется). Она была так удивлена. «А где?» – «Да вот в магазине». – «А там нет красного вина». – «Ну, это для вас нету, а для нас есть» (смеется). Вот такое вот было. Очень много сплетен ходило тогда по Киеву, россказней всяких. Ну, во-первых, все женщины ходили с покрытой головой. Кто косынка, кто шляпа. Мужчины тоже.

Н.К.: А, потому, что волосы, да?

В.Л.: Улицы поливали регулярно. Машины поливочные все время поливали улицы. Паника в городе была неимоверная, я сам лично не видел, но ребята ездили на вокзал и говорили, что буквально чуть ли не на крышах люди уезжали тогда из Киева. Я как-то вечером, уже после ужина… А, после ужина, я еще про завтрак в госпитале расскажу. После ужина я решил съездить в центр, а там недалеко было от госпиталя пройти, не помню, как улица называется. Можно было сесть на трамвай или на троллейбус и буквально через несколько остановок ты в центре. На Главпочтамт, чтоб позвонить домой. Ну, вот, естественно, мы в спортивной форме, вот.

Н.К.: Со стадиона, да (смеется)?

В.Л.: Да, в руке вот эта штангета в несколько рублей была. Витек, как сейчас помню, не захотел эту футболку надевать, он свитер надел прямо на голое тело. Ну и штаны эти вот спортивные, свитер, это вот тот рыбак заядлый.

Н.К.: А!

В.Л.: Небольшого роста такой, крепкий парень. И вышли из госпиталя и чего-то, я не помню, у какой-то женщины я спросил: как пройти, где троллейбус, мы хотим вот к центру доехать в главпочтамт. Она говорит: «Да это вот сюда заезд и за угол, там вот остановка и вы сядете на любой троллейбус, до конца доедете, а там уже будет площадь. А вы откуда?» Мы говорим: «Да вот с госпиталя». – «Ой, вы ребята вот там были?» – «Да». – «Ой, а у вас хоть талоны есть на троллейбус?» – «Какие талоны, да нет конечно, как-то это?» – «Ой, ребята, я вам талоны дам». Короче она дала нам талоны, еще сколько-то там денег. Вот, ну, люди просто, да.

Н.К.: Ух, такое отношение, да, было?

В.Л.: Было, да. И выт мы приехали в центр, походили по центру, какой-то милиционер к нам подошел, посмотрел на наш вид вот такой необычный. Вот. Ну, начал спрашивать документы. Какие документы? Мы ему объяснили кто мы и откуда, почему. Он говорит: «Ребята, вы б по центру так не это вот, а то ж меня потом это вот». Я говорю: «Ну, сейчас вот зайдем на переговорный и потом уже домой, так что не волнуйся». Мы зашли на переговорный, подошли к этой, девушке, назвали номер телефона, город. Сидим, ждем, Витя домой звонит, я домой звоню. Обычно в течение часа тогда давали, вот. Сидим, ждем, полчаса нет, 40 минут. Я смотрю – уже после нас подходили люди тоже, я слышал, заказывали Харьков по номеру, они уже поговорили и ушли. А нам не дают и не дают. А людей полно в этом переговорном пункте, преткнутся негде, стою под стеночкой как бедный родственник, сесть даже негде. Вот. Я не вытерпел, иду к этой девушке, начинаю ругаться, говорю: «Ну что Вы, я приехал с зоны сейчас, с госпиталя, хочу домой позвонить, сказать, что я живой, и я стою здесь, после меня уже 8 человек в Харьков позвонило, а Вы все никак не соединяете?» А Витя ж остался там, где мы стояли, вот здесь, у кабинок. Я смотрю от меня люди вот так вот отошли все, повернулся, посмотрел, от Вити люди все отошли в сторону.

Н.К.: Испугались (смеется)?

В.Л.: Моментально образовались пустые места на скамейках. Я подошел к Вите говорю: «Что такое?» Он говорит: «Они же наверно боятся заразиться от нас». Ну и ладно (смеется), мы быстренько сели на скамейку, подождали. 5-ти минут не прошло – нам дали соединение. Я такой довольный жене звоню: «Дорогая, все хорошо, ты не радуйся, я в госпитале» (смеется).

Н.К.: Там, наверное… (смеется)

В.Л.: Серьезно, наверное у моей жены тогда волосы дыбом встали от этой фразы: «Ты не волнуйся дорогая, все хорошо, я в госпитале» (смеется). Потом была эпопея, как уехать из этого госпиталя. Нам позвонили с Иванково, сказали, что на следующий день приезжают люди сменить нас и мы этими же автобусами будем ехать назад в Харьков. Я иду к своему лечащему врачу, он говорит: я не могу вас выписать, у вас такие показатели, с таким облучением. Я говорю: «Ну, мне уехать надо, я ж потом если здесь застряну, я никуда не выберусь, не попаду». – «Идите к завотделения». Короче, я дошел до начальника госпиталя. Тот говорит: «Только под Вашу личную ответственность». Я говорю: «Ладно, давайте». И под свою личную ответственность я свою команду и себя. Вот.

Н.К.: Уехали в Харьков?

В.Л.: Ну уехали – еще как сказать это. Мы ж то все в станционной робе: это белые эти ботинки, белая роба, шапочки белые…

Н.К.: То есть Вам нужно было найти еще одежду, да?

В.Л.: …респираторы. А на этой робе печати такие, ромбиком и написано ЧАЭС. Чорные такие. Вот ехать, нам нужно было пройти опять же к этому троллейбусу, сесть в троллейбус, доехать до конца, там пройти еще чуть-чуть дальше на трасу. На трасе КПП и у командира, начальника этого КПП просится на попутку, чтобы ехать в Иванков, вот. По-другому никак. А троллейбусы там ходили чешские «Skoda», с гармошкой такой сцепной.

Н.К.: Ага.

В.Л.: Ну, короче, мы зашли в троллейбус битком набитый. Когда нас увидели люди через одну остановку, ну, на следующей остановке уже всё – вот задняя часть, куда мы зашли, это прицеп был пустой. То есть мы сидя ехали до конца с комфортом, вот.

Н.К.: Напугали всех, да (смеется)?

В.Л.: Да, вот. Потом пришли туда на КПП, почему-то мичман там дежурил. Ну, короче, нас этот мичман буквально через 15 минут посадил в машину, автобус и мы доехали до Иванково. Ну, конечно, радости было. А в Иванкове уже, да, действительно, на следующий день прибыли автобусы, нас погрузили и мы уехали в Харьков.

Н.К.: А дальше что было, как в Харькове, как потом?

В.Л.: Да, я еще за завтрак не рассказал.

Н.К.: А, да, извините.

В.Л.: Завтрак в госпитале, кормили, я говорю, кормили великолепно что в Чернобыле, вот, что в госпитале. Сказочно. И вот на завтрак почему-то очень мало людей ходило, я так думаю, это связано с красным вином. И когда я пришел, не помню, что там еще было и как салат закусочный. Нет, она из баночки ложечкой на тарелочку кладет краба. Я увидел это дела и говорю: «Ой, мне побольше положи, солнышко, я их обожаю». Она говорит: «А я могу вам целую банку открыть». Я говорю: «Та ну, не может быть, конечно, открой» (смеется). Открыла она банку. Там, конечно, как в ресторане всё: столы со скатертями, приборы на столе. Ну, я сел за стол, а рядом стол – сидят ребята срочной службы, вот эти охранные батальоны, полк охранный, молодые пацаны. И вот они едят между собой, один другого спрашивает: «Оце, це таке щось смачне. Це мабуть оті, креветки. Ніколи не їв, смачно!» А я сижу, вот это ж ем, сам себе думаю: елы-палы, пацаны, это ж призывники, это уже по 19 лет считай, по 20, они даже понятия не имеют, что такое крабы.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Мне как-то так стало задумчиво, интересно, думаю: «Ну-ну». Даже как-то… Ну, вот, пацанам вот подвалило такое счастье – в госпитале крабов попробовали. Разные вот такие вот пятнышки ситуаций всевозможных вот по этому времени выплывают. Вот у меня был случай, такое вот пятнышко, как зарисовочка. До дежурства, помню, заняться нечем с утра, вот и я взял радиометр и решил пройтись по Чернобылю. Картина, конечно, обжитого города. То есть зеленые деревья, трава, окна, занавески, шторы колышатся в открытой форточке, белье на балконе сушится, там ползунки всякие, колготки, цветы стоят в вазончиках незавявшие, где-то рыба вялится. Вот. Я хожу, меряю, так себе прищитываю, ну у меня получалось, что – я потом уже подсчитывал – получалось, что это на 80 лет. Вот через 80 лет можно будет уже там туда приходить довольно безопасно. А уже дальше пошел, ну это тут частный сектор, а пошли потом большие жилые дома – и вот у меня четко возникла ситуация, ситуация… вернее ассоциация картин Бергмана, где герой идет по вроде как обжитому, но совершенно безлюдному городу, там брусчатая мостовая.

Н.К.: Я не все фильмы смотрела.

В.Л.: Да? Ну, я советую это действительно «Земляничная поляна», но это, по-моему, из какого-то другого фильма. Вот. И вот эта вот жуть, безмолвной вот этой вот пустоты человеческой, вот как-то аж не по себе тогда стало. Это вот сильно вот на меня подействовало тогда. Не придешь же, ребятам этого не расскажешь, а самому жутковато было. Так что вот.

Н.К.: А все упоминают вот это чувство, что никого нет, что это жутко.

В.Л.: Да, д-да, это действительно жутко. Ну, были, были свои радостные моменты, были грустные моменты. Вот, например, мы, я по утрам вставал и ходил умываться там, в Чернобыле, за пожарной частью стояла бочка, вот в которой квас возили, такая прицепная. Вот из нее, этой бочкой нам из Киева возили воду чистую. Вот этой водой мы умывались. Прямо вот на улице лейки вот эти вот, с флажком. Вот стоишь, умываешься, а метрах в 20-ти река и над обрывом деревья, тополя растут молодые. И соловьи поют, ну и месяц. Поют ну до того ж красиво, вот я стою, умываюсь, слушаю этого соловья и вот слеза наворачивается. Пташка ж Божья, ну ты ж поешь, это ж горе какое, а у тебя песня какая красивая. Пример: ворона одна. Там, вокруг станции… Всё время реактор этот дымился, всё время ж с него шел вот этот, когда плотный, когда не очень, бурый дым. Вот столбом поднимался. И я, как понимая, что еще мощное выделение тепла оттуда шло. Почему, потому что вокруг него всё время кружились чайки и вороны. Очень много, вот постоянно, постоянно. Вот я не помню как-то я шел… Нет, что-то я стоял, беседовал с кем-то.

Н.К.: Угу.

В.Л.: А через рощу от станции шел Коля, он ходил в бункер покурить. Погудеть, поговорить с ребятами-шахтерами, анекдотов послушать, самому рассказать. Интересно, мужики вот такие вот, классные. И возвращается, а я перед этим наблюдал, ворона кружилась-кружилась, вот она кругами так ходила-ходила-ходила и села на землю возле машины, возле колеса. А тут как раз Коля выходит. Я говорю: «Коля, осторожно не наступи на ворону. – Какую?» – говорит, – «Да вот же эту». – «Да ты что командир, она ж дохлая». – «Да не может быть». Подхожу, а она вот так вот.

Н.К.: Всё. Ну да, она ж не знает.

В.Л.: Да, вот.

Н.К.: А расскажите, пожалуйста…

В.Л.: Наташенька!

Н.К.: Ага.

В.Л.: Можно на 5 минут остановиться.

Н.К.: Да, да. <пауза> Итак, на чем Вы остановились: Вы поехали уже в Харьков.

В.Л.: Да, мы уже поехали в Харьков. Дорогу я не буду описывать, ну дорога есть дорога.

Н.К.: Ну, не важно.

В.Л.: Опять же где-то там ночевали, приехали в Харьков и привезли нас… это напротив велозавода, возле моста. Тогда была там баня. Короче в этой бане сделали для нас санпропускник. То есть, мы там, вот туда прошли, сняли с себя вот эту всю одежду на дезактивацию, вот, нам сделали экспресс-анализ крови каждому. И мы прошли санобработку и нам выдали нашу гражданскую одежду, ту, которую мы сдали…

Н.К.: Ага.

В.Л.: …когда получали обмундирование. И когда на руки получали документы, справки, ну, справку нам дали обычную, что мы столько-то суток находились на военных сборах, на воинских сборах. Никаких зон, никаких этих – вот ничего не было. Вот обычные воинские сборы. Вот. И каждому, кто сдавал кровь, не каждому, а там нескольким давали еще вот карточку. Там на одной стороне карточки номер крови и рекомендация, обратится, значит… Рекомендация была на словах, что надо к врачу обращаться. И всё. Ну, эту карточку в карман, сумку в руки, ну, с ребятами поехали ж на ХТЗ, до метро дошли. Короче, на ХТЗ приехали и зашли еще «на прощание» и я домой прошел. Пришел, с лысой головой (смеется).

Н.К.: Какие были впечатления в семье (смеется)?

В.Л.: А жена ж на работе. Ну, позвонил, говорю так и так, я уже дома. Ну, она отпросилась, прибежала домой, увидела меня. Ну, я говорил, что постригся на лысо, для нее это не… Ну, постригся на лысо. Вот. День я пробыл еще, как-то там попались выходные. Это с 8-го июня. Короче, через два дня я сказал жене, что мне ж дали вот эту штучку, сказали, надо к врачу обратиться. Анализ крови. Ведет она меня в районную поликлинику, я ж понятия не имею, где, что находится. Ведет она меня в районную поликлинику, начинаем искать участкового врача, а ее нету. Есть какой-то другой врач, молодая девушка такая вот. К врачу, к ней заходим, а она – а мы вдвоем с женой заходим – она говорит: «А почему вы так?», я говорю, ну так и так, мне сказали, что надо к врачу обратиться. «А почему?» Я говорю: «Да вот, с Чернобыля приехал». Она аж подпрыгнула.

Н.К.: Испугалась (смеется)?

В.Л.: «А кто Вам сказал?» Я говорю: «Да вот, в санпропускнике сделали анализ, сказали к врачу обратится. Вот я и пришел». – «Ну ладно, разденьтесь, я Вас послушаю». Так вот этот шланг, это, как называется? Эндоскоп, да? Вот то, что слушать, она держала вот так вот на вытянутой руке, меня слушала, вот так вот.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Слушала меня. Потом что-то она расспрашивала меня. Я говорю: «Да я не знаю, сказали обратиться». Она говорит: а что, почему, а где. Я даю ей эту карточку с этими анализами. Она смотрит в эту карточку, потом переворачивает ее и аж подпрыгивает с такой радостью: «О, так видите, Вам же здесь написано, Вам надо в медрадиологию обратится». Тьфу ты, не хватило ума перевернуть дома посмотреть. Ну, короче, мы разворачиваемся, едем в медрадиологию. Ну а там разговор простой – на койку и всё.

Н.К.: Ну, понятно.

В.Л.: И вот это началась эпопея в три года. Три года медрадиологии.

Н.К.: А как на работе, было ли какое-то особое отношение к Вам как к ликвидатору?

В.Л.: Да, было, было на работе, конечно. Мужики классные, вот ребята действительно хорошие. Мне, на меня и на жену выделили две горящие путевки на июль месяц.

Н.К.: Ух ты.

В.Л.: В Гагры.

Н.К.: Ууу.

В.Л.: Вот. Дали мне какие-то премиальные, типа подъемных, какие-то еще деньги, помню, тогда выплатили. Нет, тогда действительно очень хорошо. Так сказали это вот, мы тебе туда на санаторий еще там что-то вышлем. Вот. И мы тогда, да, вот это же съездили в санаторий в Гагры. Ходили по Гаграм. Ну, вот у меня опять навевалась та же самая история с Бергманом – пустые Гагры. Дневное время, обеденное, а столовые пустые: не то что очереди, людей нету.

Н.К.: А чего?

В.Л.: А пошла ж паника по всему Советскому Союзу и кто-то пустил слух, что тяжелая вода с Чернобыльской станции, попадая в Днепр сливается в Черное море. Черное море все заражено. Местные выли, говорят, мы не знаем, люди с нами созванивались, сказали, что приедут, сейчас все звонят, отказываются, никто не хочет ехать в Гагры отдыхать. Вот такая вот штука тоже там была.

Н.К.: То есть слух сыграл свою роль?

В.Л.: Да, да. Паника. Тогда в Гаграх в первый раз я определил, что действительно получал очень сильную дозу облучения. Мне как-то после обеда с женой, ну не как-то, а буквально на следующий день после приезда вышли пройтись по набережной. Мы были в санатории Косионе, это на въезде в Гагры, он на самом берегу моря стоит. Вышли пройтись по набережной, буквально через 15 минут я потерял сознание. Жена перепугалась, конечно. Вот, а я с тех пор понял, что на солнце выходить нельзя. То есть с тех пор я… Потом уже время показало, что нужно было: вот обязательно головной убор, обязательно темные очки. Ну, тогда я носил длинные рукава рубашку и брюки. Но потом пришли, пришел к тому, что можно и в шортах ходить, и с коротким рукавом. Но хотя первые года 3-4 у меня вот здесь вот, где были манжеты от станционной одежды, вот где пыль втиралась в рукава, вот у меня здесь в мае месяце выступали ожоги.

Н.К.: Ага.

В.Л.: Просто так ожоги, как будто вот сигаретой кто-то меня припаливает. Вот. Ну, потеря сознания. Это было, было… Ну, потом эпопея это отдельная, совершенно отдельная история – медрадиология. Много всякого было и хорошего, и плохого, и грустного, и веселого.

Н.К.: А встречались ли Вы со своими товарищами, с которыми были там, в Чернобыле потом, в течение всего времени или так связи потерялись?

В.Л.: Да. Дело в том, что у нас как получилось. У нас получилось не совсем обычно. Я уже рассказывал, что нам выдали обычные справки, вот. А с друг другом мы контакт всё равно держали, вот. И когда вернулись те ребята, которые нас сменили в Чернобыле, второй состав батальона, им, оказывается, выдали совершенно другие справки, в которых уже были зоны, пятикратные оплаты.

Н.К.: Угу, угу.

В.Л.: Вот. И мы заинтересовались: как, почему? Они были позже нас – получили всё это, а мы первые были – и ничего нету. Начали ходить в военкомат. В военкомате нас отсылали чуть ли не на 3 буквы: мы ничего не знаем, идите отсюда. Мы начали ходить в управление пожарной охраны, собственно мы под их началом там были. Они тоже ничего не знают и посылали. Мы начали писать письма: и коллективные, и индивидуальные. У меня до сих пор где-то лежат письма эти, конверты с ответами. Вот. И в профсоюз в Москву писали, и в кабинет министров, и в ЦК КПСС, и, ну, не помню, в министерство обороны. Везде приходили формальные отказы, отписки. Нигде, ничего. Это тянулось долго-долго, где-то до конца сентября, наверное. Пока у меня терпець не урвався.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Я думаю: ну в конце концов, когда-то ж надо и воспользоваться своим преимуществом. Вот. Я снял, переодел джинсы на обычные брюки, взял в руки партбилет и пошел в обком партии на прием. Вот. Тогда был третий секретарь обкома, я не помню сейчас его фамилию. Короче, я попал к нему на прием. Обычно ж всегда что-то выпрашивают, он, собственно, к этому был и готов. Говорит: «А у Вас что?» Я говорю: «Мне вот Ваша помощь нужна, помогите разобраться». Так и так, вот мы были там, вот мы вернулись, вот у нас вот только это и больше ничего. Оказывается, что там есть еще и это, это, это и это, а нам никто ничего не дает. Он говорит: «Вот подождите, сейчас мы это все выясним». Снимает телефон, набирает там кого-то, потом с кем-то еще его соединяют, еще, еще. Он очень много говорил долго, минут 20, наверное. У него мои документы: паспорт, военный билет, там номер войсковой части, стоят все сроки. Он кладет и говорит: «Значит так, вот принимаем прямо отсюда, сейчас закон о партии. Вы идете в областное управление милиции – это рядышком – и там к начальнику финансовой части. Он уже вас ждет, вот у него все документы, всё, что вам необходимо, всё у него». Я пока от обкома партии дошел до областной милиции – у дежурного на входе уже лежал пропуск на меня готовый.

Н.К.: Уже сделали, да?

В.Л.: Да. Я пошел, кто-то из ребят отвел меня там на третьем этаже полковник с какой-то азиатской фамилией самаркандской.

Н.К.: Ну, не важно.

В.Л.: Да, вот. Он: «Да, говорит, да, да, Вам все это положено, да, вот. Вот я только должен некоторые уточнения сделать. Вы, говорит, оставьте мне свой военный билет, вот и приходите завтра», – там я не помню, в 10 часов. Всё нормально, всё хорошо. Я, значит, довольный выскакиваю, обзваниваю всех ребят. Всё, вот так вот завтра решится. И мы действительно на следующий день собираемся уже толпой с нашего батальона. По-моему, то ли Губарев тогда был. Вот, они меня ждали возле управления, а я пошел в управление. И мне этот полковник возвращает билет военный и говорит: «Значит так, следуйте сейчас в управление пожарной охраны областной, им даны все указании, все разъяснения, получите положенные Вам справки взамен вот раннее выданных и всё у Вас всё, всё это».

Н.К.: Угу.

В.Л.: Ну красота. Мы их, мол, уже раздолбали, что они там не занимаются тем, чем положено, но то не важно. Главное лед тронулся, вот. И мы ж в управление пожарной охраны, туда. А нами занимался штаб гражданской обороны. Они говорят: «Ну, мужики, Вы такую громадину сдвинули, мы, говорит, ничего пробить не могли, а вы смотрите – раз и всё у вас получилось. Да, говорит, вот есть, у нас даже есть образец этой справки, только самих справок нету. У нас только один образец». А с нами приятель мой, в типографии работал начальником цеха. Говорит: «Давайте, я вам сделаю, сколько надо экземпляров? Я сейчас буквально пойду, завтра вам принесу, сколько надо экземпляров». Действительно он пошел на работу, ребята сделали набор, один к одному эту справку…

Н.К.: Ух ты. То есть, все вместе поработали.

В.Л.: …нужный тираж, да, отпечатали. Действительно мы на следующий день принесли ему вот такую вот пачку этих бланков. А у нас батальон, по моему, сколько было, 260 человек. Вот. Ну не важно. Так получилось, что мы выбили и для себя и для них, для штатных пожарных. И вот мы только в октябре месяце получили справку о том, что были в зоне, что нам положена оплата. И когда я эту принес справку на работу, на оплату, мне говорят: «Володя, а как же вот мы, октябрь месяц уже, да? Как мы тебе? За май месяц не включим уже, потому что в мае тебе выплачено. Давай мы тебе это всё включим по концу года и выплатим тебе все в декабре?» Я говорю: «Бога ради, ну давайте так». Самое смешное было потом, что когда мне начался расчет моего заработка за время пребывания в Чернобыле – в мае месяце у меня заработка нету. Я говорю: «Вы внесли в конец этого, декабрь». – «Нет, у вас тут, что записано в мае, то мы и будем считать». И никаких это. Я говорю: «Да вот же справка, вы видите, выдана в октябре». Никого это не интересует и по сей день никто не…

Н.К.: Ну, не расстраивайтесь (смеется).

В.Л.: Ну обидно, обидно просто. Получилось, что поэтому… Почему я в феврале переехал. Начал работать, первый месяц там он не полный – вообще не считается, второй месяц я был без премии, потому что как бы испытательный срок, это март, апрель. И май у меня как бы начинался первый нормальный месяц премий. А я находился на войсковых сборах. Какие премии?

Н.К.: Ну, понятно.

В.Л.: У меня получилось для расчета пенсии моя полная ставка. Ну, просто, вот казалось бы.

Н.К.: А тогда с товарищами Вы провернули такое большое дело, а потом как-то встречались, общались с ними?

В.Л.: Нет, ну конечно встречались. Мы потом каждый год 4-го мая мы собирались на ХТЗ.

Н.К.: А, я поняла.

В.Л.: Вот весь наш батальон собирался на ХТЗ. Так с друг дружкой общались. Ну потом уже пошли просто вот между собой еще такие связи, вот где-то группы. Вот у меня держалось человек 8.

Н.К.: Кто с кем дружил.

В.Л.: Да. С двумя я как бы породнился: Сережка Колесник стал моим кумом, а жена Володи Костерева – моей кумой.

Н.К.: Угу. Ой, замечательно.

В.Л.: Они мне дочку крестили. Вот у нас этот контакт всегда, всегда продолжался. А те ребята, это те, с которыми я там был. А потом, сколько у меня друзей появилось уже в институте медрадиологии: такие же чернобыльцы с такими же болячками, со всем этим. Мы тоже из года в год встречаемся. Сейчас, конечно…

Н.К.: А что чаще всего вспоминали, когда встречались? О чем говорили, больше какие-то бытовые или что-то…

В.Л.: Вы знаете, нас тогда больше волновало не то, что у нас было, а то, что нас ждет. То есть, мы поначалу не имели ни прав, ничего. То есть, нам надо было как-то что-то, где-то чего-то добиваться. Потому что во всех инстанциях нам четко заявляли: мы вас туда не посылали. Идите к тому, кто вас туда…

Н.К.: То есть, Вы занимались скорее обсуждением будущего, да?

В.Л.: Да. Мы были в полном неведении. Нам заявляли, что государство на себя взяло ответственность за нас и нам все обеспечат. Но мы этого не видели. Потом нас обвиняли в радиофобии, что это у нас фобия, что мы на себя наговариваем, что у нас никаких вообще болячек нету, вообще вот. То есть, мы все идеально здоровые люди. Вот. Доходило до того, что вот тот чинуша, чиновник, который сидел в кабинете, к которому я пришел за помощью, вот, он меня с порога отсылал и чуть ли на три буквы: «Ты вообще никто, ты какой-то нищий проситель, ты какой-то это… ты пустое место». Я понимаю так, что этот чиновник он… Я гордился тем, что я был в Чернобыле, я гордился тем, что я принес помощь и пользу Родине. Что я спасал людей. Этот чиновник гордился тем, что он туда не попал. Для него это было подвигом. Что он нашел такой механизм, чтоб только не попасть туда. И он гордился именно этим. Для него я был его позором, поэтому он меня старался от себя отпихнуть как можно дальше.

Н.К.: То есть другое совсем мировоззрение.

В.Л.: Абсолютно. Вот с этим барьером нам пришлось бороться. Потом мы объединились, спасибо Валерке Болотову. Он бегал между больницами, сговорился с нами и наконец-то мы собрались, вот и тогда надо было еще найти, как это теперь называют «крышу», эгиду, под кем быть. Комсомол нас не принял, хотя я вошел в наш состав, а приютила нас Светлана Горбунова, «Красный крест». И она у себя при «Красном кресте» создала первое в Советском Союзе общество чернобыльцев. И вот тогда мы объединились. Потом Валерку Болотова кышнули, как оказалось, что он вообще не был в Чернобыле, примазался. Мы делали запрос в политуправление Киевского военного округа, нам пришел ответ официальный, что да, Болотов добровольно участвовал в концертных… участвовал в работе политотдела, был в составе концертной бригады и они ездили по войсковым частям, в зону не въезжал. Но добровольно, это никто не… На зону не въезжал. А вот пока между нами ходил по больницам – то там наслушается, то там, вот. И как раз уже приходя к следующим ребятам рассказывал, что то он чернобыльцем, пожарным был, что-то там тушил, то станцию тушил…

Н.К.: Ну, понятно.

В.Л.: …то леса. То он был в химзащите, машины обрабатывал. То он еще что-то делал. И вот каждый раз он рассказывал. Короче, мы сначала избрали его председателем, за его активность. А потом оказалось, что он только собой занимался и надо было дело делать. Надо было организацию, вот. Тогда, на тот период избрали меня, вот я структуру организовал, подразделение, звенья, цепочку по области, по городу, районные все эти вот создал. Вот и тогда организация стала, и начала жить, и начала работать, вот. Собственно с этого и пошла.

Н.К.: А когда Вы решились на юридическое образование, как это пришло к Вам?

В.Л.: Я скажу, мне повезло в чем, что время от времени меня ставили в городскую избирательную комиссию, как представителя от общественной организации чернобыльцев. И вот там я понял, что без юридического образования сегодня никуда не денешься.

Н.К.: То есть, как надобность была?

В.Л.: Да, и для того чтоб четко, конкретно защищать права чернобыльцев надо иметь юридическое образование. И я подумал: голова варит, да, со здоровьем плохо, но голова ж то варит. Ну, хотя бы попытаться надо, тем более у меня льгота по вступлению была. Ну, пошел в юракадемию на заочный, там нормально отучился и курсовые, и контрольные писал и…

Н.К.: Понравилось?

В.Л.: Да, сам процесс понравился, сам процесс понравился. И сегодня, в некоторых случаях жизни я, честно говоря, жалею о том, что у меня юридическое образование. И знаете почему?

Н.К.: Почему?

В.Л.: Вот на последние события, которые происходят в Украине, я смотрю и думаю: Господи, ну, это ужас какой-то. Когда на белое говорят черное, причем официальные лица, которые должны отвечать за каждую свою буковку слова. Не то, что за слово или за фразу целую.

Н.К.: Ну, то есть…

В.Л.: А человек заявляет сегодня одно, а завтра совершенно противоположное. Юридически это называется только так, а не иначе. Хотя он это интерпретирует там, ну…

Н.К.: Ну, понятно.

В.Л.: …по своему видению. И всё. И я вот честно говорю – жалею. Я думаю, как…

Н.К.: Ну не расстраивайтесь.

В.Л.: Господи, как же это всё безграмотно происходит, неужели людям этого не видно. А оказывается не видно.

Н.К.: Ну, кто без образования – тому ж не видно, он же не знает как правильно, вот и верит, наверное. Не знаю.

В.Л.: Ой, людей жалко, людей жалко.

Н.К.: Ну конечно. А вот скажите, вот такая мысль среди студентов, я не знаю, есть такие тенденции, ну всем же ж интересно поехать на экскурсию в зону. Как Вы считаете, это уже опасно до сих пор?

В.Л.: Упаси Бог. Я вот недавно племянника отговаривал.

Н.К.: Да?

В.Л.: Да. Он говорил: «Вот экскурсия, надо съездить». Я говорю: ребята, это хорошо в книжке написано, вот, и фильм снят про сталкера, игра хорошая может быть, хотя я не видел ее, не знаю, да. Говорю, но по жизни это ты никогда не знаешь, во-первых, где тебе попадется вот тот самый осколок. Радиация не пахнет, не светится, ее можно определить только прибором. Вы никто приборов с собой иметь не будете. То, что вам выдадут, это фикция, это не приборы. Вот это тоже вот фикция. А настоящего прибора у вас с собой не будет. И где ты на него сядешь, и где он тебе попадет на одежду, или в карман, или на подошву – никто не знает. А потом ты будешь всю жизнь каяться из-за тех вот трех дней или одного дня, который ты там провел. Удовольствия ты там не получишь, потому что всё, что там находится, производит на человека нормального гнетущее впечатление. Эта неухоженность, заброшенность, запустение, это упадок, эта картина разрушенного мира. Я не знаю, какой интерес смотреть на это. Я, например, считаю, что смысла нет. Вот та героика, книги, фильмы, игры – оно не соответствует действительности. Действительность – это упадок. Это упадок, это то же самое, что получать удовольствие, ходить по нашим, я еще раз повторяю, нашим старим славянским кладбищам. От этого удовольствие получить нельзя. И также никто из них удовольствия от посещения зоны, а их наверняка повезут только в Припять и больше никуда, они никто не получит, это, это не то, не то.

Н.К.: Понятно. А скажите, а как Вы относитесь к мероприятиям, посвященным памяти? Как Вам кажется, какие они должны быть в идеале?

В.Л.: Вы знаете…

Н.К.: Как бы Вам казалось, как было бы лучше сделать?

В.Л.: У нас была, да, у нас была только одна дата, вот до недавних как бы пор – у нас было 26 апреля. И вот в эту дату старались впихнуть всё. И какие-то награды и какие-то денежные выплаты и прочее-прочее. Мы стояли очень долгое время на дыбах. Буквально на дыбах. Мы всему руководству Харькова и области и города говорили: не трогайте, это день памяти, день скорби. Вы в день начала Великой Отечественной войны никого не награждаете медалями и грамотами? Нет. Это день скорби. Не трогайте ничего этого, дайте поскорбить. Но потом, видимо, дошло до ума, и Ющенко тогда сделал день ликвидатора 14 декабря. Вот тут все стало на свои места.

Н.К.: Ну, понятно.

В.Л.: Вот тут мы все стали согласны и всё стало правильно. 14-го хвалите нас, поощряйте, награждайте – это всё правильно. А 26 апреля, извините…

Н.К.: Не трогайте, да?

В.Л.: …венки и память, это святое. Почему то у нас в Харькове сложился такой специальный как бы ритуал, вот. Опять же, от меня пошло, когда первый раз наши власти городские уже благодаря… да, это уже Соколовского не было, вот. Это был Евгений Кушнаренко.

Н.К.: Кушнарев?

В.Л.: Кушнарев, вот. Это с его, так сказать, подачи нам разрешили провести как бы в городском масштабе День памяти 26 апреля. И когда шел разговор о том, сценарий который должен быть, как где что там должно происходить, мы до этого обычно вот буквально с 88-го года мы 26 числа собирались всегда возле вечного огня, на 10 часов. А потом, когда нам предложили официально всё это проводить, я сказал: «Нет, ребята, давайте мы вечный огонь как бы оставим напоследок, а первое что и главное, что мы должны сделать – это возложить цветы к памятнику пожарным». Это они первые погибли. Вот с этого всё и началось. Потом вот из года в год и сегодня сначала идет возложение венков к памятнику пожарным, а потом… ну, раньше мы переходили к вечному огню, а сейчас мы переходим к памятнику чернобыльцам в Молодежном парке. Но памятник пожарным, как первая точка дня памяти – вот оно так и осталась. Мне даже приятно (смеется).

Н.К.: (смеется) Ну, видите, как здорово Вы придумали. А вот что бы Вы могли, я не знаю, какой-то опыт или квинтэссенцию какую-то из этих событий, может быть, посоветовать тем людям, которые будут жить потом, нашим потомкам. Которые, например, откроют учебник и они, ну, не будут знать от кого это выслушать, потому что нас то уже не будет, а прочитают только оттуда. Что-то, что может быть нужно помнить об этом всём или то, о чем не стоит забывать, что важно, в общем, было бы им знать. Вот как Вы считаете, что бы Вы вот посоветовали?

В.Л.: Ну, самое главное, я бы посоветовал бы НЕ верить.

Н.К.: Чему (смеется)? Или всему?

В.Л.: Я сейчас объясню.

Н.К.: Угу, да.

В.Л.: Не верить ученым и чиновникам, которые говорят, что атом мирный. Этому верить нельзя. Ни одно изобретение человечества мирным никогда не будет, если оно не находится под наблюдением и контролем. Как только теряется контроль или наблюдение – любое изобретение становится смертоносным. Поэтому верить чиновникам, ученым нельзя. Нельзя верить политикам, которые говорят, что сделай сейчас, сегодня всё для государства, потом государство сделает всё для тебя. Этому верить нельзя никогда. Я сегодня об этом говорю в открытую всем и вся. И скажу тем ребятам, которые сейчас на Донбассе – не верьте. Когда Вы сделаете свое дело, вы никому из политиков нужны не будете. Это однозначно. Государство от вас откажется и вместо Родины-матери будет злая мачеха.

Н.К.: Угу.

В.Л.: Мы это на своей шкуре испытали, вот, и испытываем по сей день. Когда однажды кто-то из ребят начал говорить о том, что, вот, вы поехали туда в Чернобыль за длинным рублем. Я говорю: я в мае месяце вообще не слышал ничего о длинных рублях в Чернобыле. Но я знаю совершенно точно, что если вот в селе горит какая-то хата, я хватаю ведро, хватаю багор, топор и бегу ее тушить. И только потом я спрашиваю: «А чья это хата? А что мне за это будет?» Нет, когда беда – надо спасать, спасать всех. Поэтому не о каких длинных рублях речи не шло тогда. Если б даже, ну, если б меня не забрали, может я сам, самовольно сделал бы какие-то шаги, чтоб туда поехать и спасать людей. Поэтому вот это вот отношение какое-то вот – Верить, верить нельзя ни политикам, ни чиновникам, ни, оказывается, и ученым. Людям… Люди разные. Вот у меня был случай, у меня на работе, когда я уже получил статус Чернобыля…

Н.К.: Угу.

В.Л.: …чернобыльца, инвалидность у меня была. Нам тогда, ну, был бесплатный проезд общественным транспортом и нам тогда пайки выдавали. То есть я за полцены покупал пищевой набор продуктов. И вот это очень сильно тогда жаба, как говорится, давила людей. Мне одна женщина на работе говорит: «Вот ты смотри, у тебя и то, и то, и то». Я говорю: «Лена, давай так: я меняюсь с тобой, я даю тебе сейчас свое удостоверение, катайся бесплатно, на карточку никто не смотрит. Я с тобой буду ходить и для тебя покупать продуктовый этот пакет, набор. Вот чтобы ты имела чернобыльский паек, так называемый. Вот. Единственное, что мне от тебя нужно, это чтобы ты 4 раза в год сдала кровь на мое имя». – «Ну, а может у меня другая группа крови». Я говорю: «Нет, не важно, какая у тебя группа. Ты сдай свою группу крови, но конкретно для Ливого Владимира Николаевича. А мне уже вольют мою кровь. И я тогда отдаю тебе все свои льготы – пользуйся». Она посидела, подумала, говорит: «Нет, я так не хочу». Я говорю: «А зачем ты тогда тут возмущаешься?» Так же ж тоже нельзя, это же не просто так дается. Попробуй у нас вот кто-то по хотению получить группу инвалидности. Да это вообще нереально.

Н.К.: Ну да, люди разные.

В.Л.: Я честно говорю, я года 3 отбивался от того, чтобы перейти на группу инвалидности. Каждый раз, когда меня медсестры в радиологии говорили, что Людмила Евгеньевна Чернуха готовит твои документы на ВКК, то есть на инвалидность, я подходил: «Людмила Евгеньевна, перестаньте». – «Нет, вот мне сказала заведующая, вот». Я говорю: «Значит так, я завтра выхожу на работу». – «Ну, вот, а я тебе тогда больничный не выпишу». Я говорю: «Не надо, мне поставят рабочие дни». Вот.

Н.К.: Спасибо. Всё или хотите еще что-то добавить?

В.Л.: Нет, всё.