Виктория Науменко (далее В.Н.): Сегодня у нас 26-е мая 2017 года. Я Виктория Науменко. Находимся мы в помещении «Союза Чернобыль». И беру интервью, представьтесь, пожалуйста.

Билецкий Валерий (далее В.Б.): Билецкий Валерий Игнатьевич.

В.Н.: Очень приятно! И первый вопрос будет к Вам довольно таки обширный. Вот, расскажите, пожалуйста, о своей жизни.

В.Б.: Что рассказать?

В.Н.: О своей жизни.

В.Б.: А вообще, или?

В.Н.: Вообще. Что считаете нужным.

В.Б.: Откуда начинать?

В.Н.: С рождения.

В.Б.: С рождения? Да я кратко, потому что тут долго нечего говорить. Родился я в городе Ковель Волынской области. Вот. Семья, папа с мамой были. Мама умерла рано, семь лет мне было. Мы с братом пошли в интернат. В семидесятом году закончил в Луцке школу-интернат. Поступил в училище и приехал в Харьков на практику. И с семьдесят первого года я живу в Харькове. Здесь женился со временем, в армии отслужил, женился, трое детей у меня. Маленькие еще. Сорок три, сорок, сорок, сорок два и сорок лет детям моим. Так что еще… Еще малыши! Вот. Работал… Приехал на практику на завод «Серп и Молот», которого, к сожалению, сейчас нет. Чистое поле. Вот . Ну и там квартиру потом со временем, когда трое детей было, дали. Что еще? В восемьдесят шестом году… Ну, это так, вкратце, то что там долго рассказывать. Не, нормальная жизнь все. Я на жизнь никогда не жаловался. Да и сейчас. Вот, когда в Чернобыль призвали, я… А, вот еще что! Я вообще служил в танковых войсках в армии.

В.Н.: Угу.

В.Б.: В Кривом Роге. Полгода в учебке, в Остре. Вот. Потом. А потом после армии меня взяли на курсы и вот возле аэропорта, откуда собственно шла наша 25-я бригада в Чернобыль. Меня туда призвали, там курсы политработников. И стал я числиться при этом в химполку. В общем, офицер запаса, офицерское звание там младшего лейтенанта и там я как бы приписан. Там должности разные менялись, ну, а в восемьдесят шестом году, вот, началось это все. Когда призвали, я, когда услышал в первый раз, я вообще был в Польше. Я на заводе «Серп и Молот», я участвовал в ансамбле, мы ездили. Ну не на гастроли, это был самодеятельный ансамбль, ну с делегацией. И мы там, в Польше выступали. И вот услышали. Потом пришла повестка. Естественно, я пошел, потому что… Если многие, ну вот не знали, да и я может мало знал, но я знал что такое. Просто так попало, что я в детстве очень любил фантастику. Книги, фантастическую литературу.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Ну и там то что, то, о чем фантасты писали? О разных катастрофах, о разных этих самых. Вот то, я как бы, я представлял, что это такое. Но о том, чтобы не пойти, мыслей таких даже не было, потому что… Это избитая фраза, клише, как говорится – если не я, то кто? Ну, а для меня это было, это самое… Несмотря на то, что семья ну, не то что не возражала, она даже не могла представить. Я, говорю, ну, я естественно им не рассказывал, что это значит, что это Чернобыль, что это радиация. Это я, этого жена не знала. Ну и потом… Вот, что касается, это до Чернобыля, то, что там было. Тоже так вкратце, да рассказать? Или…?

В.Н.: Ну можно и не вкратце. Вот.

В.Б.: Подробненько?

В.Н.: Да. Можно и подробненько.

В.Б.: Ну так, чтоб ничего не пропустить, давайте я это, возьму, тут у меня есть тетрадка. Я просто когда-то, вот пять лет назад, когда вот эта фотография делалась, которая в углу висит (говорит о выставке фотографий Олега Векленко), тут была женщина, она меня попросила это, тоже так вот написать, просто чтобы я так вот посматривал в нее. Я не то, что там не помню, я… хотя зачем она нужна, я и так все помню. Назначили меня, в Васищево там нас собрали в лесу, вот. Назначили меня замполитом роты. Это, номер части я, честно говоря, там где-то записан, я просто не помню, но это была батальон химзащиты, 25-я бригада, вторая пожарная рота. Я – замполит. Из кадровых офицеров у нас был в роте именно, мальчик – лейтенант, командир роты и… А и все, наверно. Остальные все партизаны были. Вот. Ну и пришли, не знали мы, понятия не имели что, куда, что, ну везут. Утром нас в автобусы посадили и привезли. Сначала возле, пока мы ехали, там кто-то начал строить лагерь. Ну, видно, какие-то там, кому поручили это. Палаточный лагерь возле Вороного, деревня. Поселились мы в палатках, вот. И начали выезжать на стан… Вернее даже, мы сразу, я не буду говорить, мы сразу не на станцию выезжали, мы выезжали в Чернобыль в сам. В Чернобыль и Припять. Что-то грузили, что-то. Там еще люди тогда уезжали, вот так, чтоб конкретно, вот что… И буквально через несколько дней, потому что каждый день туда-сюда ездочиться, там у Чернобыля есть, ну не… была, наверное, а может и есть – «Сельхозтехника». Рядом нефтебаза, рядом еще какая-то контора. Ну, такой, как бы, промышленный район в самом Чернобыле. Мы «оккупировали» эту «Сельхозтехнику». Потому что нам была поставлена задача, нашей роте, создать базу для производства смеси. Конкретный ее состав я не знаю. Я, хоть я и замполит роты был, но… Да у нас никто ее и не знал.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Это не наше дело было. Там была куча ученых, куча специалистов. И они нам привозили всякие, ну эти, по ихнему заданию. А мы варили. Как мы варили? Варили кашу. Вообще начинали в солдатских кухнях. Вот, обычные, старые, списанные. Мы в них варили. Потом это куда-то увозилось. А потом что? Вывозить, опрыскивать. Техника не справлялась, а пожарная рота. И у нас были пожарные машины. Эта смесь потом стали, вернее как. Я перескакиваю, но так, по-другому не умею. Огромные такие баки, там подводилось, нагревалось, оно варилось, уже такие, чуть не десятикубовые, а то и больше, какие-то промышленные баки. Мы в них варили эту кашу. Потом эта жидкость заправлялась в пожарную машину. И вот вместо этого, ну как, опрыскивается какая-то там, ну, может быть будка там, стена. Эта пленка, как бы, застывала. Она, как-бы, не давала оттуда, ну считалось так. Как, насколько она помогала, я сказать не могу. Но мы свою задачу выполняли. Потом, когда это было, это вот уже в Чернобыле конкретно мы жили, я не жил в лагере. Ну, может быть, несколько дней, вот, какого там, первого, нет, не первого. Да, наверное, первого или второго мы туда приехали в лагерь, я…

В.Н.: Мая?

В.Б.: Да, конечно. Сразу после аварии, да. И это, один взвод роты, по-моему, потом остальных послали в это самое. Мы, короче, «оккупировали» «Сельхозтехнику» там. Там база. Вот нам надо что-то делать и вот на территории этой «Сельхозтехники» мы устанавливали эти кубы, эти, эти емкости и варили эту кашу, ну эту смесь. Сварка там есть. Все ж было брошено. А в партизанской роте специальности найдутся любые! Это не то, что там… Ну, я вот не сварщик. Ну я что-то другое могу. Я могу его поднять среди ночи, говорю, давай, пошли грузить, потому что…

В.Н.: Надо.

В.Б.: А что делать? Вот. И все там было. Мы устроили (неразборчиво). И там общежитие было. И мы в этом общежитии стали жить. Было там столовая, в которой мы в принципе сначала, сначала нам это привозили с лагеря. Сколько там километров я не знаю, наверное, от лагеря было километров тридцать, как то так. Я об этом не задумывался. Но привозили нам это в бачке, а тут в столовой посуда. Мы как белые люди, мы-то как, мы-то белые, но, может, мы не все понимали, что как бы не очень нужно это дело. Лучше его поесть. Но, одноразовой посуды там не было, поверьте мне, чтоб поесть и выбросить. Это, это, это, это если кто-то говорит, что потом когда-нибудь. Вымывали все. Ну, что Вам сказать? Когда приезжали всякие комиссии, а их же ж было… Как-то приехал, подходит один, ну в фуражке, вижу генерал, а кто он… Возле него, конечно, куча это… Ну, я как замполит там доложил значит, а тут один подскакивает и говорит: «И как вы тут проводите партийно-политическую работу?» Я говорю: «А что, не видно?» А я стою, понимаете, это… Да, одежду нам это, мы меняли, потому что оно все обрызгано, все в этой, ну как клей ПВА, да, разлей на себя – ну, примерно, вот такое все. Я говорю: «А что, не заметно?» Ну так, потому что надоело уже вот это, Вы понимаете. Они… Нет, ну этот его сразу заглушил, этот генерал. Он сказал там генерал-лейтенант, я уже не помню. Доложил обстановку, как, что, все в порядке. – Ну, работайте, сынки. Мы тут вот, да тут ненадолго. И ученые так говорили, что это вот немножко люди выйдут, через несколько, через пару месяцев приедут это самое, говорили нам. А на самом деле … Говорили, что это очень надолго. Это там научными терминами: распад там, это, атомы, в этом я… Ну вот это. Потом, как бы, на время мы прекратили это самое и ездили. Ну, это уже вторую половину. Я там месяц пробыл. Вторую половину месяца мы ездили на станцию, грунт вывозили.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Ну вот как… Ну нету… Еще люди, которые там, еще там оставались. Некоторые приезжали тайком какие-то вещи забрать. Им объясняли, что нельзя забирать, но а как нельзя забирать? У него ж там… Люди там жили, конечно, классно. Ну, атомщики. Они всегда хорошо жили. Что такое – один выезжает, говорит, тут сумка, тут ребенок, тут двое еще. Две сумки, жена… Ну, то есть… Вот. Вывозили, грузили лопатами… О том, что там эти… какая-то защита… Ну да – одевайте противогаз, химзащиту. Что такое общевойсковой защитный комплект, я, надеюсь, Вы уже слышали, знаете. Это вот это вот резина и противогаз. Ну, в нем разве ж работать можно? Дышать же ж надо! А дышать… То есть, никакой, даже респираторов, обычных респираторов не было, от которые марлю какую-то.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Не было! Вот так работали, грузили в контейнера, такие, вот, как, типа всех этих урн, которые во дворе стоят, и закрывались, куда-то там вывозили. Безалаберности, конечно, было полно. Ну, понятно, такая, такая беда. Ну когда… ну, были всякие. Вот я недавно прочитал книжку, мне Олег Векленко, он написал, он мне ее тут подписывал. И, вот, я ему позвонил потом, вот, вот он написал то, что там было на самом деле, понимаете? Без прикрас. То, что там приезжали всякие комиссии, всякие эти… Ну, а сам боится куда-нибудь, не дай Бог, куда-то влезть. То есть, не то что влезть, а… Вот посылали ребят. Не зря, как анекдот ходит, что японская техника с крыши прыгала. Конечно, это байки, но, тем не менее, ломалась, да, потому что не выдерживали того, у них же ж… Вот там, работали там, ну как… Что я могу сказать? Были разные люди. Были, которые струсили, не поехали на станцию: «Я не поеду». Я не буду называть фамилию. Может он хороший человек, может, его уже в живых нет, я не знаю. Вот. Потому что я, когда прихожу… Я не хожу на эти, почти не хожу на эти вот, митинги, на мероприятия. Потому что я, когда прихожу на этот самый вот, недавно был, правда. Вот не в этом году, а в прошлом, когда тридцатилетие было.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Я пошел в Молодежный парк. Может, кого-то увижу.

В.Н.: Никого, да?

В.Б.: Не… Я, не, не думаю что…

В.Н.: Из знакомых?

В.Б.: Я… Нет, я увидел знакомых, но тех, которые у нас в районе вот они там, в штаб приходят, но. Но не тех, с кем я там был. Но, во-первых тут с Харькова мало было. Были с Изюма ребята, с Лозовой в моей роте. Вот у меня список есть, я многих помню. Очень редко встречаю. Вот. Но когда вижу, понимаете, когда я вижу «иконостас» на груди… Ну вот был недавно тоже, была, был разговор там, в Московском штабе. Вот. Значки такие красивые там, типа медалей, все. Но деньги надо платить. Ну как я могу платить деньги, если это награда? Вот. У меня есть награда. Мне после Чернобыля осенью вручили орден «За Чернобыль». Я не говорю, что я там такой заслуженный, но дело в том что я… Мое мнение там надо, может быть, всем, кто там был, особенно вначале, это, это надо… Хотя орден – это такое… И, когда мне потом… (Вздыхает). Человеку нужна материальная заинтересованность. Не, орден, конечно, хорошо. Но когда я когда-то в своей книжке, когда увольнялся с завода, прочитал, что завод мне, типа, завод мне заплатил пятьдесят рублей! Ну, за то, что меня наградили, они мне не платили. (Смеется.) В самом то… (Неразборчиво) Понимаете? Вот. Но когда я вижу вот на груди у чувака по два одинаковых значка… Ну одинаковые! Есть такой значок, я видел его – «Герой Чернобыля». Ребята, ну кто тебя героем назначил?! Тебе что? От значок, красивый, ну как Звезда Героя, ну видели, наверное, да?

В.Н.: Угу.

В.Б.: Вот. А у него два!

В.Н.: Два?

В.Б.: Дважды Герой! Я, ну, как я ему скажу? Или он такой недалекий, или он думает, если у него это… Я это вот из-за этого я туда не хожу. Ну, ну были разные случаи. Ну, был пару раз там. То в декабре, один раз, там, когда вот, вел это, Ющенко, по моему еще, день ликвидатора когда, тогда 14-го декабря, пошел. Вот тогда я еще пару ребят… Ну, не знаю. Когда выходят даже наши городские власти, выходят: «Мы вот чернобыльцам, вот мы им, вот мы им…» А «мы им» что? Вот. Был период, Вы знаете, раз Вы в этой теме, значит, когда ломали Верховную Раду, когда ездил я туда, ломали, да, ну, пообещали эти чуваки, которые сейчас попрятались, дрожат… Ну, ну тем не менее, пенсию то отобрали. Когда начали, что интересно было, когда с пенсией. Начали судиться мы, как ни странно, начали это, суды принимать решение.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Если б им там сверху по шапке дали, они б задумались об этом. Как сейчас, видите, что делают. Вот. И вот пенсию, там, здорово повысили. В пять раз. Но, высидели, да? Потом, бац – ее просто отобрали и все и все. Ну, вот так. А сейчас опять пошел разговор, я слышу, за пенсию ж там. Не надо нам по тридцать тысяч, ну вот это мое мнение. Сделайте то, который закон, который не отменял никто вот там. Ну, вот у меня была пенсия почти год семь тысяч. Так это пять лет назад.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Ну, сами понимаете, да. И сейчас – три. То семь и пять лет назад это совсем разные деньги были. Но, тем не менее, что… Я не жалуюсь. У меня сейчас, я живу с дочерью, с двумя внучками. Вот. Ну, у дочки мужа нет. Ну чем такой, как… Ой, это наверное не надо. Хотя, ладно. Что не надо, вы там сотрете. Чем такой, как был, лучше никакого. Две изумительные девчонки, одна студентка, закончила академию физкультуры, она у меня туристка, она там ездила, по горам лазит, все. А работы такой, как именно по специальности, так чтоб хотя бы что-то приносила, нет. Вторая – старшеклассница, вот в девятый класс перешла. Чудо еще такое, вот. Я не жалуюсь на жизнь. Я никогда не это. И, вот, когда я, когда вот это потом начали… У меня неправильная справка была в Чернобыле. И вот я, когда потом сунулся… А маленькая, нестандартная, есть та, которая на самом деле у меня заработок был. Пошел, а ничего нельзя сделать. То есть, я пошел на прием, написал письмо мэру. Пришел, а мне сказали: «Мэр этими вопросами не занимается». Мне бы тогда стукнуть кулаком: «Это не ваше дело. Вы примите и дайте мне ответ официальный!» Я развернулся и ушел. И сейчас. А сейчас, понимаете, сейчас идти что-то требовать… Нет, если добавят пенсию, я буду рад, да. Но что-то требовать – дайте – я не могу. Я посмотрю на этих ребят, которых сейчас убивают… Но, мы хоть живы, вот. Я вот живой. Да, я вот прожил уже тридцать один год, ну как бы, сейчас уже мне не страшно, не то, что я такой герой блин… Дети повзрослели, внуки тоже, они уже самостоятельные, уже вот как бы. Ну, у них мама, дочка, моя изумительная девочка, все, понимаете. А тогда было это. И я не могу требовать, когда человек ушел, у него дети остались, а ему двадцать лет, а его убили, понимаете? И вот. Ну, это как бы отдельная тема, но, но это настолько, настолько, вот, бесит. И когда я звоню… Я говорю, Вит, может, я перескакиваю, но я, я так рассказываю, потому что чувствую…

В.Н.: Угу.

В.Б.: Звоню сестре двоюродной, она у меня жила на Кавказе, сейчас в Краснодар переехала. И она это… Она не верит. Она не верит тому, что она верит: «У нас по телевизору показывают все, что есть». Я ей рассказываю, она говорит: «А ты там був?» Я говорю: «Був!» Или не був. А вот три в (неразборчиво) которые (неразборчиво) три года назад в Одессе мы поехали с дочкой, взяли внучку. Мы на футбол поехали.

В.Н.: Вы были там?

В.Б.: Да, там были, фанпоезд был тогда организован. Мы ездили именно на футбол. Был организован марш украинский, с флагами. Там я тоже интервью давал. Там канал подошел, я потом смотрел интервью. Не боитесь ли Вы провокаций? Да какие провокации, мы на футбол приехали! А тут двинуться, а в нас начали стрелять, понимаете? И когда я ей говорю, что вот так, она говорит: «Ты там был?» Я говорю: «Был!» А вот послушай, говорю, в меня, в Иру, Вику, Надю, говорю, стреляли. Ты понимаешь это дело? «Сколько тебе платят за пропаганду?» А это сестра, которую я люблю. Я ее до сих пор люблю и все. Ну, все. Я с ней просто перестал, это… Я ей говорю: «Забыла откуда ты?» А ее родители когда-то, ну, родные мои, собственно тетка, переехали с Волынской области на Кавказ. В те времена еще.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Лет пятьдесят назад. Вот. Ты, ты не забывай, откуда ты родом. «Мне за бандеровцев стыдно» Я говорю: «А ты кто такая? Ты знаешь, говорю, что бандеровщина начиналась на Волыни?» Та такое вот. То есть, тяжело сейчас морально. А материально я никогда не жалуюсь: «Що маемо, те що маемо!» – когда-то сказал Леонид Макарович. Вот. Вот, вот такое вот. Что, может я что упустил, отакая моя жизнь. Какая она получилась, живой. Живой и слава Богу.

В.Н.: Хорошо, да.

В.Б.: Я тоже так думаю.

В.Н.: Давайте немножко тогда вернемся, вот, к Чернобыльским событиям. Вот Вы сказали, что Вы, в принципе, понимали, куда Вы едете. А вот насколько, насколько Вы понимали вот именно опасность этой радиации? Объясняли ли Вам, когда вы приехали?

В.Б.: Нет. Нет. Никто ничего не объяснял. Я понимал на уровне, может быть, вот сейчас, как может быть понимает моя ку… дочка-школьница, внучка-школьница. Я понимал, в принципе, но а в самом деле… Дело в том что, в таких масштабах… Вот был там, я забыл его фамилию, я его видел там, по-моему, Легостаев (имеет ввиду Легасова В.А.), который застрелился потом. Вот он не особо говорил, потому что за ним тоже там следили, но… Он не говорил неправды. Он молчал, когда я его… Я его раз там видел, он приезжал там где-то, я уже не помню. Понимаете, они сами не знали. В таких масштабах этого нигде не было, да? Ну, бомбы взрывали, они ж там тоже исследовали, да? А это вот такое. Понимал я очень мало. Ну, тем не менее, ну если Вам сказать, что мы… Был у меня в роте зампотех, прапорщик. Ну, он тоже с партизан, ну он когда, ну был кадровым прапорщиком.

В.Н.: Угу.

В.Б.: В Германии служил – Вова Бобовский. Вот. Тут где-то тоже его были… Олег (Векленко) и его, рисовал там. Это. Так он рыбак, каких нельзя… Ну и, это, рыбу ловили и ели, понимаете? Так что понимали мы? Наверное, нет, все-таки. А он рыбак был, палки где-то поделает там. Ему жена снасти прислала каким-то образом, посылкой возможно. Нет, там же кухня в общежитии у всех и жарили эту рыбу и там…

В.Н.: Туда еще и посылки там получали?

В.Б.: Да. Он – да, я – нет. Да ну, ну ему жена. Он – прапорщик. И его жена знает, что ее Бобик, как она его называла, вот, ну, ему надо, ему носочки надо. Ну, потому что подымались как бы там, что там надо, как… Мы откуда знали, что мы, что я на месяц туда еду? Я думал там на пару дней, потом это самое там. Ну, авария, ну, пойдем там закопаем, засыпем. Ну, я-то как-бы понимал, но не очень. Вот так честно скажу и откровенно.

В.Н.: А была какая-то, вот, связь с родными, пока Вы пребывали там?

В.Б.: Скажу вот что… Сейчас я вспомню. Нет. У меня, по-моему, телефона домашнего тогда… Сейчас, сейчас, сейчас… Или был уже? По-моему, уже был. Там в «Сельхозтехнике» была проходная, на проходной был телефон.

В.Н.: Угу.

В.Б.: И вот по этому телефону мы звонили куда угодно. Я звонил знакомым в Москву. Там, правда, цифры какие-то надо было набрать, коды. Не так, как сейчас. Раз и все. То есть, связь, как-бы, была. Вот такая. Потом там рядом была эта, нефтебаза, я потом… Тут обычно толпа стоит, ну, очередь, да, ну когда время есть. Вот. А туда пошел, какой-то кабинет открыл – телефон. А там на этом номер. И я с того номера, как король, сижу в кресле там, это…

В.Н.: Угу.

В.Б.: Все брошено, все разрушено. Вот. Так что, к вопросу о том, что… Понимал, но самую малость. Не то, чтобы полный ноль, но по минимуму. А що було робыть? А что было? Ну, не пойду я там… Единственное, там был мальчик у меня в роте, он короче, по-моему, даже в форме в лес пришел. То есть, он с армии пришел только весной и его сразу туда.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Я потом говорю этому ротному, комбату говорю: «Давайте его отправим. Ну, пацан, ему еще детей рожать! Ну, ладно у меня уже трое детей, говорю. Мне, как бы, не надо, но вы ж это…» Когда кое-что все таки это… Ротный, вот, был у нас зампотех батальона Мамыкин Вова. Тот чесал. Вот это уже ненормальный человек. Он, ну как, вот он туда первый всегда, первый шел, первый шел, первый везде, первый «нахватался». Я потом его, когда уже после Чернобыля, еще пару раз призывали на сборы в химполк, в этот.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Его ж там, по-моему, сейчас вообще нету, я даже не знаю. И как-то он там занятия проводил. Я прохожу, это самое, как увидел его, так обрадовался. «Товарищ капитан! Здрасьте!» А он уже подполковник.

В.Н.: Угу.

В.Б.: А кто-то: «Да что ты не видишь звезд?» Я говорю: «Дурак ты, – говорю, – Это для тебя он подполковник, для меня он – капитан и будет всегда капитаном!» Ну, постояли, ну, там чай попили, конечно, там такое. Вот это. Так что. Вот он всегда говорил правду и, наверное ж, учился, наверное, знал больше чем, чем… Химполк все-таки. Там же надо было. И вот эти все картинки, которые висели везде в ЖЭКах, как надо себя вести при радиации, при взрыве ядерном – такая туфта! Извините за грубое слово.

В.Н.: А где висели? В Харькове имеется в виду или в…?

В.Б.: Не, ну, вот даже сейчас в некоторых старых ЖЭКах висят такие таблицы. Ну, на тот случай, если враг бросит на нас, нехороший, бомбу одну там. Вот бомбоубежище, вот как там садиться, какая там эта…

В.Н.: Угу.

В.Б.: Какие у нас бомбоубежища, Господи? Так что, от так вот.

В.Н.: А какие, вот, там были взаимоотношения? Вот, Вы вообще, когда в Чернобыль поехали, там были Ваши знакомые? Или Вы уже познакомились вот в пути?

В.Б.: Нет. Нет.

В.Н.: В роте какие взаимоотношения?

В.Б.: Знакомых… Одного я там встретил. Стоп. Были. Мы, когда в лесу, встретились два человека еще из нашего дома: Коля Чуйко и Гузеватый Мишка. Ну, Мишке… В прошлом или позапрошлом году умер, похоронили.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Вот мы… Вот с нашего дома трое. А так знакомых не было. Одного еще с курса встретил там, Сиянов, по-моему, фамилия. Там встретил. Потом тут встречал в санатории как-то, в Берминводах. А так нет. Все там… В лесу вот приваливают, приводят. Вот толпа стоит. Набрана рота. Вторая пожарная.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Вот ваш замполит. Прошу любить и жаловать. И когда мне говорили форму там, звезды там… Потом ночью я смотался с Васищево домой. Попришивал погоны, прилепил звезды. И когда ко мне обращались: «Товарищ лейтенант!» Я говорю: «Ребята, да ну не надо!» Ну, стали называть замполитом. Ну, замполит, замполит и все. А разницы между мной, например, и этим мальчиком не было никакой, в том смысле, что, ну, не мог я это самое, сидеть и показывать куда что. Единственное у меня преимущество – выдали этот, транзисторный приемник, как замполиту, чтоб новости… А он такие голоса ловил, которые… Вот тут я, ну как бы нельзя было, да. Ну, скажем сейчас-то можно искать – «Голос Америки».

В.Н.: Угу.

В.Б.: И там «Свободу». Он был некачественный такой, такой тяжелый, такой, чуть ли не в металлической окантовке. Ну, ловил «голоса» четко. Ну как это… Смотри, замполит батальона у нас был майор Антоненко. Вот. Тот, смотри, говорю… Вот это отличие было, что у меня это было. Мы там спали, так мы хоть спали на кроватях. Мы это, там нашли матрасы, все. Общежитие было. А половина комнат было – жили семейные. Мы открываем дверь, то есть она закрыта была, а там стоят телевизоры и кровати. Раз – доску. Говорю: «Ребята, в эту комнату не ну…» Ну, такой, коридорного типа общага.

В.Н.: Угу.

В.Б.: В эту комнату… А эта пустая. Кровати, матрасы. Раз. А вот тут мы будем. Вот, бывало, поположились ребята, тут приехала машина что-то разгружать. «Ребята, подъем!» Ну а мне прямым текстом: «Да пошел ты отсюда!» Ну, я говорю, я пошел, а вы за мной, говорю. Повставали, пошли. Да, не, отношения были классные.

В.Н. Угу.

В.Б.: Просто классные. Да! Ну, понимаете, взрослые люди. Вот у меня в этой тетрадке… Ну, правда самой тетрадки у меня нет. У меня ее в этом, как то в Киеве , в музее… Но, мне дали, сделали они сами копию. Фамилии эти, я смотрю возраста, то есть от и до: и старше меня, по-моему были. Но я то еще там не самый старый был тогда. То было 30 лет. Вот. Чуть больше. То есть, насчет отношений ничего плохого не могу сказать. Ну, было пару случаев, когда я ему в глаза сказал, что ты сволота, когда он просидел в лагере, даже туда не поехал. Там больным сказался. Вот. А у него уже в карточке доз радиации там чуть ли не до 30-ти записано. Откуда, что? Может, у него и было. Но так как там писали эти дозы, это… Ну, я думаю, что каждый из нас получил гораздо больше, чем написали. Дали вот эти ручки такие, приборчик. А он нифига, извините, ничего не показывает. Там какие-то в это, такой ящик. А тот что-то показывал. И бывало такое, что возле станции меньше чем, чем там на расстоянии. Ну, это же куда дует ветер, туда и… Ну, когда что-то, ветер подул и прямо с четвертого блока вот это сверху.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Раз, куда-то в помещение заскочили. В самой станции, да, краник открыл, воды попил – нормально.

В.Н.: То есть, технику безопасности никакой не было?

В.Б.: Не! Абсолютно! Не, ну, технику безопасности… Когда подуло, мы ж спрятались, побросали лопаты, мы спрятались. Вот и вся техника безопасности. Защиты у нас… Ну, потом, наверное ж потом, начали возить, слышу ребята там это… И когда я уже оттуда приехал и уже на завод вернулся, а я там буквально через несколько дней пошел на работу. Слышу там, у там в Чернобыле, там водку наливают, чтоб… Туда не пускают, пока водки не выпьешь. А я думаю, хожу, а он не знал, что я был. Ну, там ник… мало кто знал, только начальство. «А где? Я тоже поеду!» «Да ну ты что! Там прямо водителей не пускают пока!» А когда узнали, что я был, говорит: «А что ж ты не сказал?» Я говорю: «А кому? Нафига сказать?» Ну, такое.

В.Н.: А как Вы там досуг проводили? Было, ну ж вот, кроме как рыбу ловили и жарили?

В.Б.: Это было несколько раз. Досуга, как такового, не было. Вот не было, понимаете? Вот мы, варим мы, да. Ну, там один пошел отдохнуть там, ночью там поспать. Вот только легли – вставай. А так это кру… это как бы была круглосуточная, вот конкретно я скажу за своих ребят, которые были со мной, там вот именно не в лагере, а именно вот в этой, в «Сельхозтехнике». Ну, ну не было. В лагере – да. В лагере у нас был потрясающий начальник клуба, который кино крутил там. Где он его брал, наверно, чуть ли не присылали или что-то. (Смеется). Ну, он мне пишет, что с Киева привозил, но это так, наверное, да. Будка такая! Вот это, вот это в лагере – да! И когда уже оттуда я приехал, это было где то числа, может быть, первого, второго и май, июль… Май, апре… А, июня, да?! И дней пять, шесть я там просто лазил по лагерю, бездельничал, потому что нам… Нет, на мою должность должен был приехать конкретный человек. Рядовой состав там так: прислали человека, вот на тебе. А на мою должность конкретный человек должен приехать. Вот тогда меня начальник клуба и поймал и нарисовал портрет мой . Олег и это, и мы с ним так пообщались и это самое вот. Тоже чувак лез куда угодно, блин. Вроде должность такая, да, а он же ж… Я представлю книжку, я говорю, я получил ну… Ну, я представлю, правда. А не то что там, вот замполит батальона наш, майор Антоненко, он прислал мне как-то лет через 15 после Чернобыля письмо и попросил чего-то там написать, что… Ну, он военный кадр, у них свои проблемы были там с оформлением. Подтвердить то, чо это, он собирал как бы это, свидетелей. Я написал ему, все. А он мне прислал отрывок из книги, кто-то написал. И там его воспоминания. Ну вот, ну не будь ты кадровым замполитом, я замполит так по этому. Ну, врет. Ну, ну хорошо. Вот, например, там пару строчек про меня написано, да. Ну, типа в этой книге. Да, Валерий Билецкий, там, лейтенант Билецкий, спортсмен, боксер. Да в жизни я спортсменом не был! А тем более боксером. Я бокс ненавижу! Бокс. Ник… и всегда! Ну, ненавижу, потому что надо другу морду бить! Ну, единственное сейчас бокс смотрю, когда это вот эти два брата-акробата выступают. И то вот проиграл. А он написал. Я, я потом не стал ему это уже писать в это самое. У меня брат, да, тот спорт, все, по всем видам чемпион был когда-то. Старший. Ну и вот такие вот моменты, вот, он писал, знаете, пафосно. Он писал вот…

В.Н.: Угу.

В.Б.: Вот. Там все герои! А, и Векленко написал – никакого пафоса. Просто так, просто. И, небольшая книга. Ему бы побольше написать и пошире это все осветить. Но, он, видите, он был везде, он видел. Я конкретно вот за это могу сказать. И все. Так что… Отдых. Как такового, я могу сказать, отдыха не было.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Я говорю. Ну, а когда это самое, комбат узнал, что мы рыбу ловили, если бы не Володя Бобовский, его зампотех, то он бы, я не знаю, что бы он со мной сделал. А все дело в том, что они в Германии вместе служили когда-то.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Все это. И он как бы к нему, ну относился так по дру… И это… Ох и давал разгону!

В.Н.: Ну, то есть понимал.

В.Б.: Ну, только что не бил! «Ну, куда! Ну, куда вы полезли ребята, елки-палки!» А рыбы густо все равно было. Серьезно, Вит (смеется). Так что вот такое.

В.Н.: А вот с теми, с кем Вы там познакомились, вот с тем же Векленко Олегом, с другими вот, Вы, после того как вернулись из зоны, Вы с ними поддерживали отношения?

В.Б.: После того, как вернулся я… По большому счету нет.

В.Н.: Нет, да?

В.Б.: Не было… Один раз, я вот не помню, мне позвонил кто-то и кого-то хоронили. Ну вот из, из этих. Не с тем, с кем, с кем я был, но может быть в соседнем батальоне, вот я сейчас не могу конкретно сказать. Там шла колонна, это где-то вот тут под Харьковом. Может в Лозовой? Может, я не помню. И шла колонна, рядом скорая помощь, это самое все. И я на все это дело посмотрел и всё. Я больше не ходил никуда. Ну, на это. Первая годовщина этого была, первая годовщина Чернобыля в восемьдесят седьмом году. Мы собрались там, в Лесопарке, вот Олег был как раз. Ну, вот его я видел несколько раз. И, когда я с ним встречаюсь, я всегда говорю с ним это… Была вот эта выставка его знаменитая первая. Он, Юра Ворошилов и этот еще скульптор, я забыл его фамилию. Вот. И он пригласил. Мы пришли, с это самое, я с женой, с детьми пришел, еще моя жива была жена, сейчас к сожалению нема. Вот. Смотрю. Вот там было много знакомых еще. Я говорю, а вот наш зампо…этот самый, зампотех. Тут ко мне подошли с микрофоном, я рассказал, кто я такой, кто зампотех, что… Вот. Так чтоб конкретно я не общался. Встречал один раз одного командира взвода, у нас в роте был. Он меня приглашал к обладминистрации, типа голодовку они там объявили по какому-то поводу. Я говорю: «Я не могу голодать» Я говорю: «Очень люблю поесть». «Да мы там не голодаем! Мы только, вот вроде. А сами кушаем». А, тем более. Ты, говорю, там… Я сказал грубое слово. Таким был. И здесь такой. Развернулся и ушел. Ну, понимаете… Не знаю я что… Я… Нет. Кого… Встречал пару раз ребят. Я это самое… Я общался вот. Ну, там где-то пойдем вот. Буквально за эти тридцать лет на вот эти вот мероприятия, которые 26-го апреля, потом 14-го декабря, ну, раза три-четыре я ходил. Как-то возле, на Салтовке, позвонили, сказали: «Приди!» Такой значок вручить. Но это вручить! Потом, оказывается, его тоже люди некоторые… Потому что…

В.Н.: Покупали, да?

В.Б.: Тогда у нас было… Не объяснил… У нас Дима хороший человек. Но что он может? Ну, в Московском, ой как его фамилия, я не помню. Я фамилии никого не знаю. Я его спросил: а почему, говорю, мне звонит с Гребенки товарищ, ну мы с ним там не общались, мы общались в санатории. Юра, там такой. У них собрали район и потом еще до войны в Амвросиевке, в Донецкой области, там у меня знакомый был. Райисполком, собрал, говорит, медали подавал, с удостоверениями, там потом стол накрыли, посидели. Стол закрыли, пошли дальше продолжать, понимаешь. Понимаете? А он говорит: «А у нас нет района. У нас нет бюджета в районе». То есть, все в городе. А город что-то даст? Нас, мы… Ну даст. Вот тут когда-то вручали мне там грамоту, вот. Когда-то еще это, а что еще вручали? Что-то еще вручали, а тут. И это… Светлана Рубан была. Она вручала, потом от мэрии кто-то. И каждому розочку такую. Красивая роза. А я с внучкой пришел. Нам надо, я на тренировку ее довел. Там мужики идут, ну куда думаю. Раз – внучка, раз – внучка. Так розы! Потом дома долго стояли. Вот. Нет. Нет. Пару раз к этому, Вове, к Вове Бобовскому по молодости заезжал. Вот. С Олегом встречались на мероприятиях. А потом как-то все это ушло. Новые проблемы, то дети, то внуки. Потом женился второй раз, потом развелся и так… Ну что, жена уже вот 26 лет как нету. Ну, ничего. Так что. Нет. Особо тесно я не общался. Я, ну, я не знаю почему. Я, понимаете, наверное, потому что я не люблю фальши, я не люблю, когда… Ну, я не хочу никого хаять, но конкретно. Но, когда я вижу, что вот это, во-первых, «иконостас» и он какой он герой, какой он это. Ну, у нас это всегда было. У нас было так Афган. Ребята, вон мы, когда в Верховну Раду ломались, с афганцами, это в первый раз, так они, у них тоже, они, смотрю, они одного обступили, начали его допытывать, а где, что, а где воевал. А он, оказывается, это, липовый. А как сейчас вот эти, АТО-шники. Они сами своих сейчас, они уже поняли, что так нельзя, потому что когда их много липовых, это всегда прот… Вот из-за этого только. Наверное, из-за этого, потому что… Ну, он… Честно, нет. Так, изредка кого увижу, я ни в коем случае… Случайно встречал, там, пару человек, ну а… Дальше продолжение, знаете, какое бывает, когда никто не спешит и случайно встретились. Мы нашли о чем поговорить и… Там. Таким образом. Виточка, да.

В.Н.: Так. Понятно. Да. А когда Вы вот вернулись из Чернобыля какое… Было ли к Вам какое-то особое отношение?

В.Б.: Абсолютно!

В.Н.: Как к человеку побывавшему…

В.Б.: Абсолютно никакого. Единственное что, вот я повернулся там, в начале июня, да. В начале июня, да. Шестого, по-моему. Там несколько дней… Сразу на работу пошел, в военкомат, там все это отметили, там все проставили, это самое. На заводе просто ребята… Тогда еще никто не знал масштаба. Но авария, но это ж там.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Вот сейчас как? У многих идет война, да. Вот идет война, а мы где-нибудь на празднике сидим, там, выпиваем, гуляем, веселимся, да? По-другому и быть не должно, по идее, понимаете. И, ну, рассказывал там… Во-первых, когда уезжали, там ребята подошли, которые там, которым положено… И сказали, чтобы особо мы страхи не рассказывали. Ну. Нет, не было подписки о неразглашении. Какое, подписка. Ну, так вот: «Ребята, не надо там людей пугать».

В.Н.: Угу.

В.Б.: Ну. Чернобыль, так Чернобыль: что делали? – Да то и делали, что. А водку наливали? – Наливали. А, как же, говорю. Если достанем – выпьем, не достанем, значит… Медики приезжали, им какая-то пленка нужна. Говорю: «Спирту дашь, дам пленку». А у меня ключи от базы. Там все, что хочешь, есть, понимаете. Ну, да это я шучу, конечно. Так что… Единственное, что потом прошло немножко буквально времени, я приехал летом, где-то под осень стали, вызвали меня в первый отдел на заводе. И начал меня расспрашивать. Ну, первый отдел, знаете, что это на заводе было?

В.Н.: Угу. Да, да, да.

В.Б.: И что, и то, и то. Я говорю: «А зачем это?» «Это для хорошего дела». Тю, елки. Потом прихожу в ночную смену. А на доске висит телеграмма от министра: Поздравляем с вручением. Я узнал, когда на доске уже повесили эти самые. Ну, и, по-моему, в январе, этого, седьмого года, этот, Масельский вручал.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Особого нет. Не было. Нет, любопытство было у людей. А потом, что стали возвращаться еще, еще люди и уже люди стали понимать, что это такое, что это очень плохо, что это, как бы, и страшновато. Я Вам скажу, что я, года два я не ходил ни в больницы, ни в поликлиники, я просто работал и все. Тут прошел этот самый слух, что, ух ты, чернобыльцы, кто вот там это, будут на десять лет раньше на пенсию идти. Это поначалу так было. И законы еще выходили, менялись. Вот думаю. А я хотел в цех горячий пойти, чтоб действительно раньше пойти. Как бы уже не надо. Ну, хорошо, все. И, потом, вот такие, вот. Обычное все.

В.Н.: А когда Вы вообще вот осознали масштаб этой Чернобыльской катастрофы?

В.Б.: Там.

В.Н.: Там Вы уже осознали?

В.Б.: Там. Для себя лично, да, там. Потому что, понимаете, что было самое страшное? Ох, я уже на пафос перехожу! Нет. Не хочу! Когда проезжаешь по Чернобылю, да, по Припяти, я побывал, буквально был несколько раз в самой Припяти. Потому что Чернобыль, Припять это как бы недалеко. А это самое… Ну, тем не менее это…

В.Н.: Угу.

В.Б.: Самое страшное, знаешь, что было? На балконе пеленки висят и рыба. На балконе. Еще пеленки, вот они висят, их повесили неделю назад. Понимаете? Вот это вот. Вот это было… Это было понятно, что это, это был, был страх. Вот. И тогда понятно. Ну как, как можно вот такое… Все-таки радиация, радиация. Все-таки в школе учился, и кое-что рассказывали люди, которые знали, вот. Я понял, что это надолго и потом стали… Сначала говорили ученые, что это… А которые поумнее говорили: «Не, ребята, это, это надолго». На несколько лет. Правда, говорили на несколько лет. Сколько лет прошло? Так люди некоторые вернулись и живут. И бабушки, которые тогда еще не выехали, они ж упирались до последнего. Говорит: «Та що ж це таке. Вот это, нимець пер, так знали, що туды треба тикати. А зараз куды тикать?» Вот выехали, а потом они возвращались, до сих пор живут еще.

В.Н.: А вот у Вас было такое или есть такое желание вот, поехать, там, где Вы были?

В.Б.: Да.

В.Н.:И работали?

В.Б.: Да. Когда я сталкивался… у нас… Ну, лично я эту фразу услышал один раз: мы, мы тебя туда не посылали. Вот.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Да, было. Нет, не от чиновника, я услышал это в маршрутке.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Когда я показывал удостоверение: «А, что, понакупали!» – «Нет, – говорю, – я не покупал. Хочешь, продам тебе», – говорю. Это самое. «Только имей в виду, со всем удостоверением моим. Я по дешевке отдам, за стоимость билета. Но все болячки к тебе перейдут», – понимаете. Вот. Вот это, вот это… Выводило из себя, когда так говорили, понимаешь. Не, не страшно было. Не страшно. Потому что надо было это все делать, надо было все это, как говорится, как будто…

В.Н.: Ну, а сейчас вот экскурсии организовывают в Чернобыльскую зону, в Припять. Вот, Вы бы поехали? Как Вы, вообще, относитесь к этим экскурсиям?

В.Б.: Вот я… Я, знаете, кое-что бывает. Когда вот я так сталкивался вообще с чиновничьим безразличием, я пришел… Был тогда у нас в Московском… Кто он был? Ну, типа мэр. Кто он в районе? Председатель райисполкома?

В.Н.: Угу.

В.Б.: Крот такой. Юрий, Юрий. А он чину… Был такой. Он к чернобыльцам уважительно относился. Я говорю: «Как бы мне туда поехать на работу?»

В.Н.: А, даже на работу?

В.Б.: Да. Я… Он говорит: «Ты что?» Ну, не буду уточнять. Иди, говорю, я тебе это самое. А он перед этим мне сильно помог лично, ну там надо было прописать у себя в квартире человека. Вот. Ну, как-бы так, это. Вот надо было. Срок такой. Он меня просто обложил и прогнал оттуда. Ну, то есть. А я всерьез. Я бы поехал туда и… Уже, если ничего тут не получается, блин, то ну, в конце концов, вы ж уважайте человека, вот. Каждый… А потом, вот два года, я никуда не ходил, а потом мне, этот, сосед Коля говорит: «Валера, ну елки! Какие-то льготы, хоть, хоть проезд бесплатный. Выбей себе удостоверение» Я говорю: (неразборчиво). Ну, пошел, ну, дали удостоверение. Я его тут же потерял. Ну, не потерял, вытащили у меня. Ну да, тогда было проще. Раз пошли там это самое. Вот. И потом уже пошел по врачам, потом пошел это… И когда, как-то было, в институте радиологии, по-моему, когда первый там связь наладил нам, да, вот, чтоб боле… Ну, знаете что, да?

В.Н.: Угу.

В.Б.: И я пошел на эту комиссию. Я там как простоял в очереди, как услышал это. А они своих проводят без очереди. Ну, как обычно, да. Я хлопнул дверью. Она мне и это… Если бы тогда она меня не догнала, врачиха… Я их обложил там, ну не матом, а так ругался, я, говорю, я… Наверное, так бы и на этом… Хотя, может… А потом уже стал, когда уже понял, что надо действительно чего-то это самое добиваться. Чего-то. Потому что на блюдечке никто не принесет. А почему? Вот, когда приняли этот закон, который о повышении пенсии, со временем, вот уже. Я не помню, кто тогда у нас, у нас власть часто меняется, вот. А выполнять – нет. Начали судиться. А почему мы должны судиться? Ну, нафига, ой, извините, зачем вы его принимали, да? Этот закон. Вот. Ну…

В.Н.: Так, а вот, а когда поняли, что изменилось, что Вы решили все-таки бороться за свои права как вот, как чернобылец?

В.Б.:А вот меня сосед мой, дай Бог ему здоровья, он меня как-то и… Ну, он мне просто сказал: «Валера, давай что-нибудь делай!» И вот я пошел. А уже когда пошел, когда я увидел, как люди пытаются добиться своих этих, вот тогда я… Ну, я не ходил на вот эти голодовки, я был… Тем более, если мне кто-то позвонил, серьезный: «вот помоги, Валера, да, Валер, мы тут вот протестуем», я б с ним пошел. А с этим… Он меня там, он трусом там оказался. И я с ним пойду, тем более он в открытую говорит, что обман. Я обманывать я не хочу. Вот. А уже чисто какие-то справки, какие-то эти, добивался, добивался. Чего смог – добился. Потом начали некоторым из нас давать удостоверения инвалидов войны. Я пошел, ну, Вы знаете, наверное, да? Нет? Ну, есть у некоторых, вот. Не знаю, кому давали, кому нет. Я пошел, мне сразу говорят: «Вам не положено. Вы, этот, Вы не кадровый офицер». Что-то такое было. Я сейчас не помню. Говорю: «Подождите, что значит кадровый и некадровый? Там я был кадровый». Я, говорю, (неразборчиво). Ну, короче, такое вот. Ну, короче, стал не просто это, а то, что меня лично касается, я стал пытаться, нет не вот так вот, а подумал: ну, ну как?! Ну, ну. Вот, надо. Надо.

В.Н.: Понятно. А Вы вот, ну, много уже говорили, именно по поводу, вот этих мероприятий, которые проходят в декабре, в апреле.

В.Б.: Да. Да.

В.Н.: А как, как, какое Ваше мнение, как должны проводиться эти мероприятия? Вот.

В.Б.: Мое мнение? Я даже не могу, я даже не знаю, как… Ну, хотя бы не так. Мне звонили в апреле, вот, сваха и поздравляет меня с 26-м апреля.

В.Н.: Поздравляет…

В.Б.: Да. Я говорю: «Наташ!» Ну, она такая, она хорошая женщина, ну, сваха. Она мама моей невестки. С чего бы была плохой? Конечно хорошая. Вот. Тем более, я ж не с ней живу. Вот. И я говорю: «Наташ! Это не праздник!» Говорю: «Это я не знаю». – «А как?» Ну, звонит Юра, той чернобылец: «Валер! Что будем делать?» Ну, говорю: «Что будем делать! Ты там, я тут. Подымаем?» «Подымаем». Все, это. Вот. А что касается… Я думаю, что все-таки… Нет. Наверное, надо. Надо вспоминать ребят, надо вспоминать каких… Но это должно быть, наверное, в какой-то обстановке, более непринужденной. Вот, я сейчас наблюдаю иногда, вот, к Дню Победы, но то что в этот день творилось это, в этом году, это некрасиво. Было во многих городах. Вот иногда показывают в таких небольших поселках. Ну, например, сидит председатель колхоза. Сам уже дедушка. Вокруг деды собрались, тут внуки бегают. Вот. Стол им накрыли. Ну, надо. Им надо. Тут дело сразу не в ста граммах, дело в отношениях, которые к тебе проявляют. Ну, открытка, она ж как бы открытка, открытка. Ну, накрой ты им стол. Ну, дай ты ему 200 гривен, дедушке. На, дедушка, еще все. Понимаете. Вот такой. А когда вот эти встречи переходят в митинг, вышли туда, ой, чернобыльцы, вон вышел один, вышел второй, вот с этими, этими самыми…

В.Н.: Медалями?

В.Б.: Да. Не, ну два одина… Два Героя у него висит, ну это я вообще, я, я развернулся и ушел. Ну, встретишь кого. А знакомых вот таких, конкретных, что, что я за него могу… Вот, если по моему, по моему списку если, я не знаю ребят, я буквально некоторых видел. Но если собрать их сейчас из тех, кто… Вот за каждого из них я, это самое, подписался бы. Так как за Олегову книжку, что я под каждым словом, под… Единственное, может, чего-то я не знаю, то что он знает, там я не… Я не знаю, я там не был. Я могу только подписать то, что я видел, что я знаю. Вот. Я думаю, что в более непринужденной обстановке, а не в виде митинга. Собери, вот возьми например…

В.Н.: Угу.

В.Б.: Ну не знаю. Я… Меня… Не то что я там, организаторских способностей нет, просто… Да уже сейчас наверное и не надо. Если бы раньше вот где то меня смыкануло, я бы собрал, например, этих ребят, с которыми я там был, да, и мы бы нашли, чем заняться. А то, что перед нами выступит кто-нибудь, оно нам надо? Я хочу… Я хочу, вот, вышел в позапрошлом году я не в десять, как обычно, рано. Пошел к тому памятнику, который на Салтовке, возле этого, Дворца пионеров. Там он как-то общий – Чернобыль сам, Афган сам и там это, положил букет цветов, зашел в кафе. Это не надо (смеется) Взял. Пришел домой. Прихожу – нету значка моего. Елки-палки! Тут внучка одного идет. Я ей два, я орден повесил и значок. Иду. Вот это. А сейчас так я его дома вешаю, хожу целый день.

В.Н.: Потеряли? Или нашелся?

В.Б.: Значок? Да. Крест этот. Потом внучка еще у меня там, ну, второй жены, звонит: «Дед! Как дела там? Такой день сегодня». Я говорю: «Да. Да потерял…» – «Слушай, я сейчас в интернете лазила, там объявление висит. Такой, такой, такой?» – «Мой!» Вот. А ну, говорю, свяжись с ним, пусть номер телефона… Я звоню. Там говорят: «Нашел. Где вы могли потерять?» Там. «Удостоверение есть?» Есть. «Покажете – отдам». Я пошел, парень отдал. Я ему туда-сюда, потому что… Да не, не, говорит, это не для того. Вот. Так что, это самое. Я говорю, вот много говорю, но что не надо, вы там постираете. Я говорю, вот, более, наверное, все-таки непринужденная обстановка. И хочется видеть тех… Ну а как, как. Я ж не… понимаете, обвинить человека, вот это… Господи, как его звать было? Я встретил бы, я б ему сказал. Я и этому то, одному я сказал. Больше я его, как-то еще встретил, я мимо прошел. Ну, мне противно с ним общаться.

В.Н.: Ну да. А вот скажите, ну, Вы то в военной части были. Но Вы, когда были в Чернобыльской зоне, Вы видели женщин там? Какие они работы выполняли?

В.Б.: Да. Да. Ну, женщины. У нас в роте не было. Но, женщины кормили людей.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Видел. И возили. Это, возили, вот привозили – все-таки лавки были потом уже, позже, не в первые дни. Вот. Я, у меня, есть фотография одна, я в тельняшке такой, в матросской, ну, я никогда не носил, да и не ношу ее, в принципе. А там купил просто и носил. Это я понял, что это где-то было сразу фотография после Чернобыля, сразу, потому что потом я перестал их тоже… Это не мое. Я не имею права это одевать. Я так считаю. Это моряки, это десантники, это ихнее. Вот. Ну, вот. Вот. Видел. Ну, после Чернобыля, там знакомая был с Донецка. И я все хотел, один раз съездил. А потом война началась. А потом ее дочка звонит, говорит: «Дядя Валера, все. Нема мамы». Она поваром там была.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Не в нашей части. Я с ней потом познакомился. Так что. Ну, вот таким образом. А конкретно вот на ста… А! Как же я мог забыть! Медики!

В.Н.: Медики.

В.Б.: Очень много! Вот медики были.

В.Н.: Вы обращались там за помощью?

В.Б.: Нет, нет, нет. У нас помощь, как вот палец, перерезало, ну порезал палец. Ой, Господи! Вон там «Сельхозтехника», вон медпункт. Открыли. Ну, там сразу, я говорю, ребята, все. Нам это все пригодится. «Ты там спирт поищи!» Я говорю: «Без тебя знаю». Вот там где-то палец перерезали. Слава Богу травм таких вот, этих не было.

В.Н.: Серьезных.

В.Б.: Ну, порезал, ну, там палец перебил там, в лоб что-то упало, поцарапал, а такого, чтоб конкретно… Дело в том, что мы, когда приехали, мы неделю – неделю! – вот представьте себе на минуту, не мылись.

В.Н.: Кошмар.

В.Б.: Ну имеется в виду, вот, душ.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Ну, негде было. Вот тут что-то я не помню, что в «Сельхозтехнике», в этой, я не помню почему. Ну, может нам, может, не разрешили, я уже не могу помнить. Там что-то было похожее на это и в общежитии какой-то душ был. Но там, по-моему, сломано, что ли кран был. Вот. Ну, так умывались, ну естественно, а вот чтобы это… Потом привезли эту, полевую развернули баню. И вот тут вышел, вот тут все положил, там одел чистую форму. Ну, там эти, то балахоны белые, как что там только не одевали. Потом, когда уже тут базу организовали, то мы пря… Я пацанов заставлял чуть ли не каждый день переодеваться, потому что было где взять. И, а учета…

В.Н.: Не было.

В.Б.: Да какой там учет! Привезли: здесь, здесь распишись – на, распишись. – Лейтенант Белецкий. Все, валяй. А ему главное подпись. Печати у меня не было. То, что я принял.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Расписался. Все. Потом конечно, это самое. Навели, наверное, порядок. Я, меня там не было. И когда прошли этот душ такой, тело какое-то сразу, ух! Зато хорошо было. Хоть вымылись. А потом это регулярно. На станцию когда ездили, вот, отработали сегодня, тоже пришли там, что-то кушали, не кушали, я уже не помню. Через этот. Здесь раздеваешься, там одеваешься, а это все бросаешь. Ну, и за исключением, кто там какие часы носил там, это самое.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Это самое. Вот.

В.Н.: А кормили вообще вас нормально? Вот Вы говорили, Вас в столовой кормили?

В.Б.: Кормили. Да, норм… Я, во-первых вообще не переборчив. Ну, что Вам еще сказать. Дело в том, что в этой «Сельхозтехнике» был буфет. Он был закрыт.

В.Н.: Закрыт?

В.Б.: Закрыт. Ну, когда уезжали, был закрыт. Но ребята ж наши откроют, что хочешь. Открыли, скажем так. Смотрю, сигареты появились. Потом прикрыли это дело, это узнали. Командир роты пришел. Мы, это дело, ребята приедут люди, ну… Мы же во-первых… Когда приехали люди, продавщица там бедненькая и какой-то ревизор. Оттуда вернули сюда, чтоб…

В.Н.: Угу.

В.Б.: Она должна списать. С нее же требуют. Она, вот такой бочонок сгущенки – дайте нам машину, мы это самое, вывезем, надо там захоронить там. Я говорю: «Вы, это дело, это самое, мы сами вам поможем». Вы подпишите, мы как свидетели, там все. Ей акт. Она: «Господи! Слава Богу!» Это за все это, за вот это все мне пришлось отплатить. А там и конфеты, там и сгущенка, там и консервация. Ну, никто ничего не выбросил, скажу Вам честно.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Все пошло. Особенно сигареты там, это самое. Все пошло в это…

В.Н.: И сгущеночку съели? Тоже, да?

В.Б.: Все пошло. На пользу людям. Я знаю, на пользу чи не… И, знаете, что еще. Уже опять проскакивает. Когда я вернулся, во-первых, ни к врачам ни обращался… Ну, у меня, наверное, это как-то психология, наверное, эти психи… Я когда ложусь в больницу, в особую, сейчас я уже давно не лежал. Не знаю, не, я когда прихожу в больницу мне сразу становится хуже. Я могу в обморок упасть, я могу в это самое, могу это… Вот. А вот пока я не хожу, вроде, как и это самое. Ну…

В.Н.: И здоровый.

В.Б.: Да! Может я уже это самое, говорю иногда ребятам, говорю: «Да ты нормально выглядишь!» Да нет, говорю, сильно пузо выросло, говорю. Наверное, от радиации (смеются). Жрать меньше надо. Ну, кушать. Я говорю, я все время ребятам, может она на меня положительно повлияла? Всякими льготами пользуюсь, не это самое, незаконно, блин.

В.Н.: Смеется.

В.Б.: Так откажись. Да нет, говорю, отказываться пока не буду.

В.Н.: А как вот Вы вообще считаете, вот как Чернобыльская катастрофа повлияла на Вашу жизнь?

В.Б.: Понимаете, когда… Ну, наверное, я даже не знаю как, в смысле… Благосостояния или вообще или психологически?

В.Н.: Вообще.

В.Б.: Да, по большому счету, наверное, не повлияла. Ну, то, что это я, если не касаться то что там, какие-то собрания, какие-то льготы там, чего добился, чего не добился. Наверное больше повлияло на мою жизнь, что буквально через пять лет после Чернобыля у меня умерла жена. Вот это повлияло. Остался с тремя детьми-подростками: семнадцать, четырнадцать и пятнадцать лет. Вот. И вот это на меня сильно повлияло. Потеря. Особенно поначалу. Сейчас как-то легче. Сейчас уже внучка вон на работу пошла недавно.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Ну как недавно, там не по специальности, но деньги зарабатывает сейчас. А так чтоб сам Чернобыль… Ну, наверное, все-таки повлияло в том смысле, что это не забывается, это помнится. Вот это, понимаете, правду о том, почему… Кто может сейчас мне сказать, почему это все случилось? Засудили тогда директора этого, Брюханова. По-моему, вот как раз он меньше всего виноват. Но кого-то надо было судить, да?! А зачем надо было? Разберитесь, ребята. А если разобраться, то надо вспомнить, может быть, чуть ли, не самого, который сказал: «Ну, давайте то, то, то сделаем», к примеру. А его нельзя трогать! Вот. И когда… Противно еще, знаете, что было. Ну, тут еще связано может с политикой. Когда был такой академик Чазов. Он начальник Четвертого управления, медицинского управления там ЦК, там (неразборчиво)… Вот. «Да ребята!» Он выступает. «Все там уже хорошо. Уже все. Им йод дают. Им-то дают. Все нормально!» А я вот только оттуда приехал, я слушаю это неделю. Ну как, ну как можно так людям в глаза врать! Это точно так же, как сейчас выскакивают эти корреспонденты, оттуда пишут, что тут мы распяли ребенка и съели. Можно все. Ну, ребята, ну ты же врешь, ну тебе же потом это аукнется. Ты же… Это… Война кончится все равно когда-то. И когда-то я знаю, что я специально, поеду в Донецк, на футбол. Вот я, вот, сейчас я, «Металлист» там, перескакиваю, создан да, новый, молодой.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Я же не пропускаю ихние игры. Я на выезда езжу.

В.Н.: Угу.

В.Б.: И вот я сейчас – прическу у меня с Валеркой, почему поменял я, да. А я когда-то ляпнул три года назад, что подстригусь, когда следующий раз на «Донбасс Арену» съезжу. Ну, вот так вот. Понимаете. Это все и то когда-то. И я увижу этого человека, вот, его увижу. И это… и как она будет, эта женщина смотреть мне в глаза? Как вот этот ихний Киселев и все прочие? Как они будут, как мы… Вот почему и тогда было и сейчас, я не, вот, вот, вот эта ложь, вот эта вот показуха, вот это на меня влияет. А сама… Ну поехали, сделали то, что могли. Вот. Наверное…

В.Н.: А на общество?

В.Б.:А!?

В.Н.: А на общество, на наше общество как-то повлияла вот эта катастрофа или нет?

В.Б.: На общество повлияло. В смысле, что если нормальные люди, сталкивался я с нормальным, и с начальством, и с участием, и это, где-то стали, наверное, все-таки больше понимать. Потому что у нас в любом случае хороших людей больше. Сволочей хватает и среди начальников и среди, скажем так, не начальников, остальных. Но все-таки люди стали в основной массе относиться это самое, по-другому немножко – с сочувствием, с добротой. Вот, приезжаешь в санаторий, например. Я же поездил. Каждый год, слава Богу, пока что дают путевку, да.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Вот разные есть и там врачи. Но когда к тебе подходят, когда тебе уже иногда даже надоедают. «Так. Завтра ко мне. Завтра то, то, то, что-то» Вот это вот людей. Ну, наверное, все-таки повлияло в том смысле, что чуть-чуть сплотило все-таки людей. Стали люди по-другому относиться друг к другу.

В.Н.: Угу.

В.Б.: Вот. Вот, наверное, так. Опять нас, наверное, кто-то там наказывает, хоть я как бы человек не особо верующий, но… Сейчас так это вообще, что, Вы понимаете, что сделал, сделали со страной? Вот. Тем не менее. Люди другие становятся. Меняются все! Кого-то это бесит, кто-то, у кого-то отобрали бизнес, потому что он кормит не тех, кого надо, скажем. Ему, конечно, обидно. Но основная-то масса все-таки… Вот, это так, наверное. Все-таки, люди, поменяло людей в том смысле, что люди стали другими немножко. Беда, в принципе, у нормальных людей беда всегда с-с-с…

В.Н.: Сплочает?

В.Б.: Да, да, да. Совершенно верно. Вот так я думаю.

В.Н.: Скажите, пожалуйста, вот, что нынешнему поколению, следующему поколению нужно помнить о Чернобыле? Вот как Вы считаете?

В.Б.: Вот как. Вот, как раз, вот это и нужно помнить. Я, когда… Когда задают мне такой вопрос, у нас ничего не рассказывают нигде. Молодые спроси, ну, мои внуки, ну, внучки знают, они знают, что дед у них, чуть ли не трижды герой. Это не я им рассказываю, это им мама рассказывает, что у вас дед, там то, се. Вот это вот все. И когда еще вот дочка была в садике, дочка, ей вот через неделю сорок лет будет. А, меня заведующая позвала, говорит: «Расскажи детям про Чернобыль. Вот этим, шпиндикам».

В.Н.: Угу.

В.Б.: Я им рассказал. В школе когда-то меня попросили, это. Ну, я рассказал по-простому, как это самое… А, в принципе, это нет. Они знают больше о войне. Это правильно. Они должны это знать. Сейчас детям рассказывают о том, что творится сейчас, об этой войне. Вот. Рассказывают. А о Чернобыле уже никто не рассказывает. Вот, понимаете, я когда на первую выставку, вот, Векленко пошел, через год после Чернобыля, я привел детей и жену. И они ходили, они с таким интересом смотрели на эти портреты, вот. Они, это самое… Вот обязательно их еще сюда приведу, вот сейчас каникулы будут летом, я обязательно внучку. Пусть посмотрит на деда, пусть посмотрит, что, вот портрет, вот дед какой был, вот какой он стал. Да? Вот. Я думаю, что нужно рассказывать. Ну, опять же получается у нас сейчас и это и то. И когда я как-то девчонкам сказал, ну, женщинам, которые вот путевками, я как сказал: «Блин, вот это сейчас путевку брать. Может им нужнее, вот этим, которые сейчас приходят без рук, без ног, да?» Вот. Она говорит: «И им надо, и вам надо», – говорит. Я не хочу. Нельзя говорить кому нужнее. Наверное, да, понимаете. Наверное, так. Вот. Ну надо рассказывать, а… Понимаете, у нас рассказывают в части тех, кто, которые не знают, что рассказывают. Ну согласитесь, всегда есть люди, которые… Ну опять же, об этом же я.

В.Н.: «Иконостас» как переносите?

В.Б.: «Иконостас», да. Ну, ну люди добрые, ну это… Ну… Хай може ему так нравится, елки-палки.

В.Н.: Хорошо. Хотите еще что-то добавить?

В.Б.: Нет. Наверное то, что… В принципе все рассказал.

В.Н.: Спасибо. Я тогда выключаю.