Гелинада Гринченко (Г.Г.): Так, ну и замечательно. У нас сегодня 13-е мая 2013 года, мы находимся в помещении «Союза Чернобыль» и с нами сегодня рассказывает о своем пребывании в Чернобыле…

А.Г.: Представляюсь.

Г.Г.: Так…

А.Г.: Представляюсь – председатель Харьковской городской общественной организации «Союз Чернобыль» Губарев Анатолий Александрович.

Г.Г.: Анатолий Александрович, огромное спасибо за предоставленную возможность почитать уже написанные Ваши воспоминания. Скажите, пожалуйста, они уже опубликованы?

А.Г.: Спасибо Вам за то, что прочли. Нет, не опубликованы. На сегодняшний день, где они были представлены? Значит, эти воспоминания я писал в рамках проведения европейской выставки, посвященной 25-ти летию со дня трагедии в Чернобыле. В то время в Европе, во многих городах Европы проводилась эта выставка и в каждой из этих, в каждом из городов были представлены живые участники. Мне пришлось быть в двух местах. И второй раз на заключительной. Вот как раз для этого я и писал эти воспоминания. Они были переведены на немецкий язык и представлены там на выставке. И второй раз они переведены, значит буквально пару месяцев назад на английский язык, так как мы только что вернулись, пробыв три недели в Англии. Теперь в рамках европейской чернобыльской неделе.

Г.Г.: Понятно.

А.Г.: Здесь, на Украине, они не публиковались на сегодняшний день.

Г.Г.: Ну, Вы там достаточно подробно, эмоционально написали о Ваших днях пребывания: о первом приезде, о том, как Вы туда попали. Если можно несколько уточняющих вопросов?

А.Г.: Да, пожалуйста.

Г.Г.: Вот по этому блоку именно первого попадания в зону аварии и тех работ, которые Вы выполняли. Значит, насколько я поняла из воспоминаний, Вы пребывали там с 9-го мая по 6-е июня. Правильно?

А.Г.: Да-да. Именно так.

Г.Г.: Первый вопрос связан именно с 9-м мая. У Вас не было тогда никаких ассоциаций с тем днем, в который Вы туда попали?

А.Г.: Вы знаете, безусловно было. Безусловно были такие ассоциации, приходилось как бы приводить такие ассоциации, там параллели определенные. И они были, наверное, неутешительными, то есть: то, что я помню, накануне 8-го мая мы выехали на самом деле из Балаклейского района в ночь на 9-е мая, мы переночевали всей колонной где-то в Полтавской области, там недалеко от Полтавы. И 9-го мая во второй половине дня мы въехали… или в средине дня или начало второй половины дня мы въехали в Киев. И я вначале не мог понять, для чего нас повезли через Киев. И потом я понял. То есть, нужно было поднять в первую очередь наш дух. Вот. Для того, чтобы мы увидели, что город живой, для того, чтобы мы увидели, что город отметил очередной День победы, для того, чтобы мы увидели эти красивые, сияющие огни, там, плакаты, все, что угодно. То есть, да, на самом деле и более того, значит, мы еще всей колонной и остановились в Киеве. Постояли там на берегу, не помню где, но где-то на берегу Днепра простояли минут 20. То есть, напитались киевским воздухом. Сели снова в машины и поехали. Определенное чувство тревоги, безусловно, было. Почему оно было? Потому что, ну, я написал в частности в воспоминаниях, что запомнилось. Хотя я не знаю, что писал, что не писал. Запомнилось точно, ну, наверное, люди старшего поколения помнят эти мопеды «Верховина». Вот. Мопед «Верховина», который загружен целой семьей. Я не помню, есть там, Вы читали об этом?

Г.Г.: Нет.

А.Г.: Нет? Нет этого сюжета? Это как раз вот, наверное, как Штирлиц говорил: запоминается первое и последнее. Значит, первое, что стало бросаться в глаза, мы едем в автобусах, а видим колодцы вдоль дорог, как правило, в селах. Вот.

Г.Г: Вот это было уже, да.

А.Г.: И они оббиты полиэтиленовой пленкой.

Г.Г.: А что имеется ввиду? В чем особенность?

А.Г.: В чем? В том, что они закрыты для пользования. То есть, судя по всему, были уже произведены заборы проб воды и оказалось, что вода заражена. И для того, чтобы люди не пользовались радиоактивно зараженной водой, эти колодцы полностью обтягивались полиэтиленовой пленкой и забивались. То есть, чтобы люди не пользовались. С одной стороны, как бы оно вроде как ничего, а с другой стороны, здесь же сидя в автобусе я сразу задумался: а сколько человек сможет без воды прожить? А где сегодня человек должен взять воду, если не в этом колодце? В открытой реке или еще где-то? Вода – жизнь. Вот. Поэтому как бы вот этот момент запомнился. И потом запомнился момент, о котором я сейчас начал рассказывать. Мы почему-то ехали достаточно медленно. Наверное, в первую очередь, потому что была встречная колонна транспорта, которая двигалась как раз из зоны откуда-то. И надо было мне повернуться и в этот момент я вижу: мимо автобуса проезжает там, ели-ели двигаясь, этот мопед «Верховина». Сидит, значит, папа – глава семьи, молодой человек, наверное, моего возраста, лет 26, его жена, может быть, там лет 20-21, ребеночек между ними там, годик или полтора и сзади там, ну, такой вот багажничек там 10 сантиметров на 15 и на нем навьючена какая-то авоська советская вот со всем, что попалось туда. И вот они выезжают, уезжают от радиации на этом мопеде. И это, безусловно, произвело такое впечатление. Если до этого мы ехали как бы непонятно, куда мы едем. Чувство тревоги, безусловно. То здесь она воплотилась во что-то. Я уже увидел, что на самом деле достаточно сложная ситуация там раз люди уезжают на чем только могут. Это вот как бы первый момент. Ну, и 9-е мая еще раз скажу, что не было чувства такого, я не скажу, что вот как обычно на 9-е мая такие поднятые чувства, потому что мы помним о том, что сделали наши деды, наши отцы. Вот. А скорее чувство тревоги, потому что мы ехали в неизвестное.

Г.Г.: Вот это неизвестное, в какой момент неизвестность переросла все-таки в известность и в понимание того, что Вы делаете?

А.Г.: Нельзя…

Г.Г.: До какого момента вот она превалировала?

А.Г.: Нельзя раскрасить все как бы в черно-белые тона. Я не скажу, что для меня было все неизвестно. Я скажу более того. Я считаю, что на тот момент я понимал намного больше, чем понимали многие из моих коллег.

Г.Г.: Почему?

А.Г.: Почему? Начиная с первого момента: нас призывают 4-го мая. Информации практически ноль, нет никакой информации. Я в своих воспоминаниях пишу о том, что 28-го или 29-го мая – сейчас уже точно не помню – в газете «Комсомольская правда» я прочел буквально две строчечки или три, причем на 3-й странице, как правило, сообщения от ТАСС печатались на 1-й странице, а это почему-то на 3-й странице: «На Чернобыльской АЭС продолжается ликвидация последствий аварии». Никто в то время не знал, что такое Чернобыль, никто не понимал какая авария, масштабы этой аварии, потому что первое выступление – все мы знаем – было Михаила Сергеевича Горбачева 7-го мая, президента тогдашнего Советского Союза. Вот 7-го мая. А до этого, в общем то, ходили скорее слухи. В начале мая, тем паче, в общем, там мало кто, что понимал. И тем не менее, когда нас призвали, такой достаточно яркий эпизод: молодой человек, мой сосед, только вернулся из армии. Он вернулся 30-го апреля.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Вот. 4-е мая, 5-й день – парень почувствовал свободу, где-то отмечал это дело, тем паче, 4-е мая в 86-м году Пасха. К концу дня нас собирают. А я его знал еще до армии. Мы играли вместе в волейбол. Вот. Не смотря на то, что он на три года младше меня был, мы по субботам-воскресеньям играли в одной из школ, там снимали спортивный зал, когда была плохая погода либо на площадке в этой школе, на улице Слинька, мы играли постоянно в выходные в волейбол и в теннис в частности тоже. И вот как бы с ним я познакомился еще, наверное, лет за 6 до этого. И я вдруг вижу этого парня, Олега Малышева, на пороге Дворца пионеров Орджоникидзевского района, где я уже зарегистрировался, где нас собирали. Я к нему подхожу и говорю: «Олег, ноги в руки и давай отсюда». Говорит: «Как, что?» Ну, тем паче я ж говорю, немножко еще и «подогретый» молодой человек. «Нет, никуда не уйду, всё». Я говорю: «Уходи. Это Чернобыль, нечего тебе там делать». То есть, ну вот как бы я понимал почему то, что это, это вот именно так, хотя никто об этом не произносил ни одного слова. Следующий момент, когда я уже что-то стал понимать – когда нас привезли в Савинцы в три часа ночи, нас переодели. Для меня было ярким примером то, что нам выдали абсолютно новую войсковую форму. Хотя говорили о том, что нас забирают на переподготовку. Когда людей забирали в Советском Союзе на переподготовку, им давали б/ушную форму. И я понял, что все на самом деле серьезно. Но когда к этой новой форме еще выдали и новый противогаз – я понял, что в общем то мыслю в правильном направлении. Со школьной скамьи понимал, что такое радиация. Со школьной скамьи, ну как бы уже были определенные знания в этом направлении, поэтому, ну не считаю, что я совсем ничего не знал. И по приезду непосредственно в лагерь, как только мы приехали туда, мы стали ставить палатки. Стали ставить палатки и нам подвезли неотесанные доски – сосновые, абсолютно сырые, то есть сегодня-вчера спиленные, мокрые такие сосновые доски, из которых мы должны были сделать для себя нары такие, на которых должны спать. Вот. И здесь произошел первый мой инцидент с командованием. А произошел из-за чего? Значит, по уставу положено строить эти нары высотой… Палатки на 40 человек на взвод, вот одна палатка громадная и нужно строить нары на высоте не более 40-ка см от пола. Вот. А я сказал о том, что, а мы будем строить эти нары где-то высотой метр. С меня многие вначале смеялись.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Пришлось объяснять, почему я так считаю. Радионуклиды делятся на, ну… скажем так: у разных радионуклидов различный и достаточно такой большой во времени растянутый период полураспада. Есть радионуклиды с периодом полураспада несколько в несколько минут, в несколько дней, в несколько недель, а есть в несколько тысячелетий. Вот. И в частности вот те радионуклиды, которые распадаются в течении, ну, в частности, я скажу о радиоактивном йоде, он распадается в течении первых, по-моему, 16-ти дней. В период полураспада. Но он очень активный. Он очень вредный. Поэтому в течении этих 16-ти дней необходимы таблетки йодозамищающие. Ряд других радионуклидов – от них можно было спрятаться за обычным листом бумаги. То есть, лист бумаги – это те радионуклиды, у которых короткий период полураспада – достаточно было поставить обычную газету и мы мерили сверху фон и снизу. Сверху от газеты был в два раза ниже, чем под газетой непосредственно.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Поэтому я и говорил, что нужно поставить как можно выше от земли. Это спасет нас. Мы меньше получим радиации. Так вот, ну, как бы поспорили. Они говорят: «Вы… Ты собрался строить столы, а не нары». Тем не менее, послушались. Я не знаю почему мне удалось убедить. Только в нашей палатке нары были на высоте 90 см. Все там первые дни, ну, мягко скажем, ругались. Вот. По поводу того, что приходилось запрыгивать наверх и ложится так, а не подойти и просто упасть на эти нары. Более того, май месяц он в 86-м году отличался чем? Значит, дни были очень жаркие, как сегодня до 30-ти, но ночью были заморозки. И так как палатка имеет покатые края и достаточно низкие, то, если бы у нас в краю 40 см было, мы бы совершенно нормально лежали на стенке, то есть, стенки были высотой где-то до метра. Но так как у нас 90 см было, а представьте себе – 40 человек ночью надышали, конденсат падает. Ночью просыпаемся, а волосы примерзли к палатке (смеется). То есть, невозможно оторваться сразу. Вот. Были и такие моменты. Это как раз за счет того, что подняли. Но, тем не менее, прошло, наверное, лет 15, когда ко мне подошел мой командир роты и сказал мне спасибо за то, что… Говорю: «За что?» «А ты помнишь, какие, – говорит, – мы построили вот тогда вот?» «А, мы построили?» Я говорю: «А ты помнишь, как ты там кричал, что не нужно этого делать?» Ну, было такое. То есть, за счет того, что мы увеличили в два раза высоту этих нар, я думаю, что мои коллеги как минимум в 2-3 раза получили меньше уровень облучения. По крайней мере, вот тот фоновый, на котором мы сидели.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: В мае месяце. Поэтому, ну, еще раз. Я считаю, что что-то я уже до этого понимал.

Г.Г: Понятно. Скажите, пожалуйста, уезжая, Вы немножко что-то понимаете. Ваши родственники, Ваша семья как отреагировали?

А.Г.: Ой, большущая-большущая проблема. Проблема, которая у меня осталась на всю жизнь и осталась камнем, наверное. Дело в том, что я жил здесь, в городе. Мама жила с сестрой в Чугуевском районе. Я уехал от них 4-го мая. Как раз ездил же на Пасху туда. Приезжаю сюда, вот, и вечером не успел зайти, значит, меня забирают. В общем то, приносят повестку и отправляемся. Естественно, телефонизация отсутствует, то есть, я не могу позвонить туда. Естественно, я ничего не говорю, естественно никто ничего не знает. И только находясь там, где-то в средине мая я пишу первое письмо маме.

Г.Г.: Маме.

А.Г.: О том, где я нахожусь, да. И только по приезду оттуда я выясняю, что мама попала в больницу с сердечным приступом.

Г.Г.: Не знали даже, да?

А.Г.: Я не знаю, может быть как бы, ряд факторов сложился, может быть, от того, что ну, вот я грешу на то, что это было мое письмо, которое вот послужило, наверное, вот таким последним барьером, когда у нее произошли проблемы с сердцем, в общем то. Вот. К сожалению, мамы уже несколько лет нет. Сколько не пытался убедить ее в необходимости проведения операции, шунтирования в частности, вот, не согласилась она его делать. Поэтому это останется всегда со мной. И я все время думаю, что это я виноват в том, что вот сообщил маме и она из-за этого попала в больницу.

Г.Г.: А семьи в тот момент у Вас своей не было еще?

А.Г.: Нет, у меня не было. Я… у меня был первый брак. Я был, я развелся с супругой и я жил сам. Вот. А второй брак уже я заключил в 87-м году.

Г.Г.: То есть, соответственно никаких вот проводов таких семейных ничего абсолютно не было?

А.Г.: Нет-нет. Абсолютно. Ничего такого не было, нет. Скорее, скорее другая история. История встречи. Может быть, это не по порядку. Тем не менее: 22-го июня – почему запомнил – день начала войны, – 22-го июня я на работе потерял сознание, вот, и меня привезли в Институт медрадиологии. Тогда еще не знали, куда как бы таких вот людей отправлять. Вот. Ну, как бы созвучно, с одной стороны.

Г.Г.: Ну, да.

А.Г.: С другой стороны, Институт медрадиологии уже начал принимать людей из зоны. Вот. Ну, и я, наверное, по этой причине тоже попал туда. Я там познакомился с девушкой. В прошлом году у нас был 25-ти летний юбилей. У нас растет дочь. Ей 24 года. Все чудесно, все прекрасно. Это моя супруга (смеется).

Г.Г.: Понятно (смеется). Она работала там?

А.Г.: Да, она работала там, в институте медрадиологии. Вот так вот.

Г.Г: И где-то бывает нет худа без добра, наверное. Да?

А.Г.: Да-да. Именно так. Именно так.

Г.Г.: Понятно. Скажите, пожалуйста, по дороге, когда Вы ехали в Чернобыль, Вы общались теми, с кем Вы ехали, вот с такими же молодыми людьми?

А.Г.: Да, безусловно. Безусловно.

Г.Г.: А о чем?

А.Г.: Вы знаете, ну, наверное, как я говорю, вот было определенное чувство тревоги и чувство непозна… ну, неизвестности.

Г.Г.: Неизвестности?

А.Г.: Неизвестности скорее, да. Не было страха. Я Вам скажу, абсолютно точно, что не было страха. Один человек в автобусе просто был испуган. Но он, он и остался таковым. Это тот человек, который ни разу не выехал в зону, который там убегал, насколько возможно от всех вот таких вот моментов, но таких людей, наверное, сразу видно. А в основной своей массе время заполнялось в автобусе скорее, ну, я бы сказал, что это даже не разговорами, а вот какими-то, какими-то людьми-балагурами, которые заполняли вот эти вот пустоты. О чем-то нужно было говорить, нужно было не показывать свою тревогу или что-то, вот неизвестность, скажем так, страх перед неизвестностью. Поэтому рассказывались анекдоты, общались как бы абсолютно на свободные темы. Кто-то вспоминал о девушках, кто-то еще чего-то. Ну, как обычно в такой ситуации. Мужская компания там, говорю, в автобусе порядка 40-ка человек. Нет, была совершенно нормальная обстановка. Она была где-то, ну, по крайней мере пытались сами создать себе непринужденную обстановку насколько это возможно. Никаких…

Г.Г.: Ну сплетни, слухи вот какие-то обсуждались вот?

А.Г.: Нет. Нет.

Г.Г.: Вот этого не было, да?

А.Г.: Этого не было, потому что, ну, достаточно маленький промежуток времени и еще было очень мало, мало, что мы знали об этом. Непосредственно о том, что там происходит. Никаких ни сплетен, ни слухов, скорее такие вот слухи стали… Ну, более того, я Вам скажу, что… ну, честно я как бы не склонен петь дифирамбы нашему народу, потому что часто-густо вот мы поступаем казалось бы алогично, но с другой стороны, наверное, вот осталось в памяти, что… когда, когда первые люди стали приезжать со станции вот, не было с одной стороны страха, с другой стороны не было такого панибратского отношения, с третьей стороны, возможно, не было такого вот шапкозакидательства, что мы вот всё это сделаем. Спрашиваем, задаем вопросы: как там, что там? – Ничего, все нормально. Поедите - увидите. То есть, как бы вот так вот. Единственное, что напрягало, то, что практически большая половина из тех людей, которые приезжали оттуда, буквально через день, через два отправлялись в госпиталь и не возвращались. Вот это, вот это напрягало. Потому что мы не знали их. Как правило, приезжала лаборатория передвижная, брали анализ крови. Понятно, показатели эритроцитов значительно вскочили. До этого я не знал, что это такое. Но опять же – организм сопротивляется чему-то, значительно сопротивляется. И забирали в госпиталь МВД, потому что тогда пожарная охрана принадлежала МВД. Их увозили и у нас не было связи. А следовательно мы не понимали, что там им: еще хуже стало либо их просто взяли там с профилактическими целями какими-то туда увезли. То есть вот из-за этого скорее была. Но люди, которые приезжали оттуда, они приезжали в общем-то я бы сказал, что с чувством не столько выполненного долга, сколько с чувством выполненной работы. Они считали это совершенно нормальным. Поэтому и мы туда, когда попали, тоже считали, что мы что, ну, мы выполнили свою работу. Это совершенно нормально.

Г.Г: Вот это ощущение выполненного долга, работы перед Родиной, вот, наверное, это основной компонент такой, да? Или вот объяснение самому себе пребывание там? Чем можно было объяснить и в чем найти вот смысл?

А.Г.: По, ну не знаю, по своей сути, наверное, по своему складу характера я… В те времена меня достаточно часто приглашали вступить в ведущую, единственную и незаменимую партию. Ну, я нашел для себя прекрасный алгоритм: я говорю, я не достоин вашей партии, поэтому когда буду достоин, я вступлю в нее. Точно так и здесь. Я не задавался такими высокими словами или высокими темами, наверное. Я не считал, что я выполняю долг перед Родиной. Я понимал с одной стороны, что это радиация и если сделаю я это, если сделает мой сосед, если сделает наш взвод или батальон по какому-то небольшому кусочку работы выполнит, этой радиации в итоге станет меньше. Что-то мы закопаем, что-то мы закроем, что-то мы погасим, что-то локализуем каким-то образом, то я понимал, что вот здесь людям меньше достанется. И это скорее чувство выполненного долга не перед Родиной, а перед людьми. Вот я бы сформулировал это так. Вот то есть, перед конкретными людьми, которые остались здесь. Мы говорили о маме, моей сестре там, в то время была 15 лет, то есть, ну, совершенно… Люди остались здесь. Поэтому каждый из нас выполнил кусочек своей работы, каждый из нас уменьшил вероятность заболеваний и облучений людей здесь.

Г.Г.: Понятно. То подразделение, вот в котором Вы находились, это что? Его официальное название какое?

 А.Г.: Официальное название его – это был 1-й Харьковский пожарный батальон.

Г.Г.: Как Вам кажется, почему Вы попали именно в 1-й Харьковский пожарный батальон?

А.Г.: О, ну, наверное, наверное настолько повезло. Повезло, может быть, в прямом смысле, может быть, в переносном. Насколько я позже узнал, что документы о формировании такого батальона в управлении пожарной охраны Харьковского облисполкома поступили в ночь с 1-го на 2-е мая и быстро естественно формировался офицерский состав этого батальона. Ну, и позже точно так же быстро нужно было формировать полностью личный состав батальона. Поэтому я думаю, что, наверное, вот как я говорю, «повезло» в кавычках в том плане, что зашел я, зашел человек за мной человек с повесткой. У этого человека огромная кипа повесток была в руках. Вот. И у него еще какое-то на ремне висела какая-то сумка и видно, что там еще было много. То есть, всех, кто попался в этот момент, всех, мягко говоря, приглашали. Там не разбирались просто.

Г.Г.: То есть, предварительные Ваши знания, умения, специализация…

А.Г.: Нет. Абсолютно никакого отношения к этому не имел. В армии я служил на центре дальней космической связи. В то время в Советском Союзе всего лишь два таких было. Вот. Я был оператором этого центра. Позже я стал начальником секретного отделения штаба части. Как бы не имел отношения к этому. То есть, так называемый вуз – военно-учетная специальность – отношения к пожарному делу не имела. На момент, когда меня призывали, я работал на харьковской станкостроительном заводе в должности экономиста. Отдел снабжения, группа цветных металлов, то есть, казалось бы тоже – ну какое отношение? Тем не менее, тем не менее, должен сказать, что, во-первых, знания, которые мы получили ну в течение нескольких дней, они очень пригодились. Надо отдать должное, что как бы там народ не относился, сколько бы не улыбались молодые ребята, насколько не относились к этому как-то так вот, тем не менее, все научились пользоваться пожарными рукавами, все научились пользоваться пожарными лестницами. Но по крайней мере тот минимум, который должен выполнять, профессиональный минимум, который должен выполнять рядовой пожарный, мы этот минимум получили в течении 4-х – 5-ти дней.

Г.Г.: Кто вас учил, кто были эти люди?

А.Г.: Это были…

Г.Г.: Как происходило обучение?

А.Г.: Значит, пожарный батальон в конечном итоге состоял, по-моему, из 360-ти… 356-ти человек. 356 человек было в пожарном батальоне. Где-то, наверное, человек 70 это были офицеры. Но из них как бы штаб, костяк тот, который формировал нас, наверное, был буквально человек 7-10, которые вошли в штаб этого батальона. Это были штатные сотрудники управления пожарной охраны. Вокруг них, они уже набрали командирами взводов, начальниками отделений там каких-то там допустим химразведки, там еще каких-то значит офицеров запаса. Вот. Ну, и точно так же вот набрали рядовой сержантский состав. Набирался таким же образом. Я удивляюсь, конечно, что вот так вот, за такой короткий промежуток времени удалось обучить этих людей, но я Вам скажу, что буквально через несколько дней после нашего прибытия туда к нам подтянулись, наверное, человек 40, может быть 50 штатных пожарных из города Харькова. То есть, это люди, которые служили в пожарных частях. Там были представлены все: от рядового там до майора как бы. Но с другой стороны, сегодня через 27 лет скажу, наверное, что все дыры так называемые, все чрезвычайные ситуации затыкались в основном вот такими как я – партизанами. Тех, кто призывался из запаса. Не знаю почему, но пожарных штатных берегли до последнего и штатные пожарные как бы впервые вот выезжали у нас из лагеря где-то в ночь с 21-го на 22-е мая на станцию. И, по-моему, только, дай бог памяти, где-то 29-30 мая на тушение пожаров. Все остальные выезды – это были выезды вот таких вот так называемых партизан.

Г.Г: Это Вы их сейчас так называете или тогда так себя называли, да?

А.Г.: Нет, так и называли. Дело в том, что тех, кого призывали на переподготовку в Советском Союзе, их и называли партизанами, в общем-то, так. И мы, те, кто были призваны с запаса, так и назывались вот тоже партизанами.

Г.Г.: Понятно. Вы приехали первыми туда, одни из первых, да?

А.Г.: Да, да.

Г.Г.: А по организации расскажите, пожалуйста, общее впечатление: хорошо, плохо? Как?

А.Г.: По организации ну, я сейчас уже сказал о том, что как мы строили, например, нары. Значит, мы приехали вечером, 9-го мая и уже практически темнело. Куда мы приехали, как бы, мы не видели всей картинки целиком. Единственное что было слышно, что достаточно сыро. То есть, такое плато достаточно ровное, вот, и достаточная сырость. Но, когда темнеет… да, команда ставить палатки в один ряд. Вот. Ну, выставили палатки в один ряд как-то, первую ночь мы переспали без нар. Естественно, побросали там, что возможно. На следующий день уже мы нары строили. Вот. Но, когда мы на следующее утро проснулись, посмотрели насколько ровно стоят эти палатки, которые мы ставили в темноте, естественно, их всех пришлось, все палатки пришлось снять и переставлять на самом деле в одну линию. То есть, поставили скорее не одну, а две линии. Линию палаток с одной стороны, там, наверное, штук 6 стояло и напротив них тоже штук 6. В торце стояла палатка так называемая ленинская комната, в которой был телевизор позже поставлен и в котором мы наблюдали чемпионат мира по футболу из Мексики в конце мая 86-го года. Тоже отдельная песня. Так вот. Оказалось, утром мы проснулись, вышли – мы находимся на лугу.

Г.Г.: Угу.

А.Г: Мы находимся на лугу, прекрасный луг такой достаточно ровный. Рядом с нами уже расположился такой же винницкий батальон. Единственное что их там было, наверное, человек 180, то есть, в два раза меньше пожарных. И позже, через несколько дней рядом с нами еще стал хмельницкий батальон такой же пожарный. Оказывается, нас расположили рядом с поселком Иванково. Это недалеко от границы зоны, то есть, посчитали, что эта зона достаточно чистая. Вот. На лугу с одной стороны мы смотрим на пригород поселка Иванкова, напротив него речка Тетерев с одной из сторон – рыборазводные пруды. Вот. То есть, картина как бы очень красивая, пейзаж прекрасный наблюдаем, но вот оказались мы там, на этом лугу. Буквально в следующее утро началась, как я сказал из того, что мы обустраивали палатки, ставили их, потом в течение дня мы оборудовали нары. Потом нам нужно было как бы организационно обустроиться. Нам нужно было построить туалеты в первую очередь, нам нужно было построить умывальники, потому что это все-таки три с половиной сотни людей. Вот. Нужно было как-то расположить кухню. Ну в общем-то, такими делами несколько дней мы занимались. И чуть позже,значит, наверное, уже техника стояла чуть в стороне тоже несколько дней как попало, но позже уже определили периметр и определили, что вот это вот была моя вотчина. Я был главным механиком батальона и там было 67 единиц специальной техники в моем подчинении. Вот. Но опять же стены: колышки деревянные, алюминиевая проволока, которая вот использовалась для проведения линии электропередач и шлагбаум самодельный, ну, и естественно будку поставили. Вот это вот. Ну и там уже стали выставлять машины. Вот это обустройство заняло несколько дней.

Г.Г.: И все это время вы, конечно, не выезжали еще на работу?

А.Г.: Нет-нет, конечно.

Г.Г.: Вы только обустраивались?

А.Г.: Это мы обустраивались там, но я Вам скажу, что я был, например, удивлен, удивлен тому, что какие уровни радиации в тот момент были здесь. Здесь мы получали даже находясь за зоной там, ну скажем так, с 10-го по 15-е мая уровни радиации, которые замерялись, они в сутки достигали там до одного рентгена путем накопления. То есть, в те времена, в те времена считалось, что человек может получить в течение года максимум два рентгена. Если человек является военным, но и, мягко говоря, как относились к военным, как относились к солдатам в Советском Союзе понятно: скорее это было пушечное мясо. Поэтому считалось, что солдат может набрать максимум 25 рентген и тогда это считалось безвозвратной потерей, человека просто списывали и все. Так вот, если путем накопления даже не выезжая в зону мы в течение дня набирали практически один рентген, то понятно, что за несколько дней мы уже далеко вырвались за два рентгена. Вот. Ну, а потом, уже когда начались выезды на станцию, там совершенно другие уровни.

Г.Г: Какие?

А.Г.: Какие уровни? Я писал в своих воспоминаниях, но вот, наверное, потому что, наверное, потому что помнится. В одной из ночей нас подняли по тревоге. Подняли по тревоге, значит, горит что-то на станции. Практически никакой информации нет. «Батальон, тревога. Все по машинам, все отправляемся». Ну, и как бы до этого времени у нас людей отбирали следующим образом: для работы на станции необходимо там 8-10 человек на завтрашний день. Вот этих 8-10 определяют, утром они поднялись, сели в машину, поехали. Следующий день – следующие люди. А здесь вдруг тревога и весь батальон без перебора. Вот. Ну, и сказалась организация. Или наоборот.

Г.Г.: Угу (смеется).

А.Г.: Вот. Организация в кавычках, наверное. Значит, мы подбегаем к так называемому шлагбауму, откуда мы должны выскакивать, здесь стоят штатные офицеры и комплектуют: 6 человек экипаж, 6 человек экипаж. То есть, 6 человек запускают вот к этой машине, потом следующие 6 человек добегают, понятно, что здесь стоят уже, значит к этой машине. И вот таким вот образом дошла до меня очередь 6 человек забежали в машину. Прыгнули в машину, я смотрю, значит, все 5 человек сидят: два человека в качестве пассажиров, три человека на заднем ряду в пожарной машине, а на месте водителя никого нет. Я понимаю, что мне нужно садиться на место водителя. Я в тот момент не водил вообще машину и единственное что, нарушая в общем то все правила, иногда ездил в Иванково. То есть, что я делал? Ну, машины в распоряжении стоят с полными баками, поэтому там поехать чего-то купить в поселок в этот. Вот. Потихонечку брал машину, естественно, ехал. Ну и куда деваться? Я говорю: «А кто-нибудь за рулем сидел?» «Нет». Я сел за руль и мы в колонне поехали. Я не знаю, ну, наверное, то ли Бог отвел, то ли как. На одном из поворотов… то есть, колонна машин движется, скорость, может быть, ну 60-т, может 80-т, я не знаю, мне казалось, что летели с такой скоростью. На одном из крутых поворотов вписываемся в вираж и вдруг наша машина начинает клонится и на двух колесах вот таким вот образом, значит. Я не знаю, как я ее удержал, выравнял и в общем-то нас стало бросать. И только позже мы выяснили, что та машина, в которую мы сели, в ней оказалось полбочки воды.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: А это самое страшное, что может быть для автомобиля с цистерной. То есть, на поворотах ее начинает бросать и ее еще сильнее переворачивает. Вот. Но, тем не менее, как бы вот. Это один из эпизодов как бы насколько большими специалистами мы были. Но точно так же как мы вот едем в Киев, так и здесь – от Иванкова до Чернобыля ну где-то мы ехали, наверное, ну не соврать минут 40. Но это ж долго для молодых людей. Понимаете? Там 5 минут первые пока все там по сторонам посмотрели, вроде как все были заняты. И вдруг мы едем и нечего делать. Кто-то включил в одной из машин сирену. А давайте и мы сирену включим? (смеются) Коллеги сидят уже смелые. Вот. Давайте. А кто знает? А никто не знает, как включать. И на ходу мои коллеги пытаются включать рычаги. Специалисты, конечно… В общем, один из рычагов включает и у нас завывает сирена. И мы летим с сиреной, мы ж такие все из себя вот. Ну, хорошо. КПП, значит, туда проскочили. Это 30-ти километровая зона, никто нас не останавливает: пожарные машины с мигалками, с сиренами летят туда. И вдруг мы подъезжаем к Чернобылю. Я говорю: «Ну, надо ж как-то выключить сирену». Ну как – легко, как включили, так и выключим. Начинают дергать назад, а колонна движется, а не выключается сирена. Начинают еще сильнее дергать – нет, не получается. Коллеги с заднего ряда вылазят, пытаются (смеется) дернуть этот рычаг – тоже не получается. Закончилось все тем, что отломали рычаг.

Г.Г.: (смеется) А сирена?

А.Г.: Сирена воет. Мы доехали до пожарной части. Это мы проехали весь город Чернобыль с воем с таким. На выезде из города Чернобыль – стационарная пожарная часть. Показывают всем, значит, здесь останавливаться. Останавливаемся. Я сбрасываю, снимаю ногу с педали газа – оказывается, это и было стимулом для выключения той самой сирены. То есть, мне нужно было во время движения бросить, убрать ногу с педали газа и тогда бы рычаг выключился совершенно свободно. Но так как мы ехали постоянно быстро… То есть, это вот такие специалисты.

Г.Г: Не попало?

А.Г.: Тем не менее… Да нет, там, наверное, вот в таком сумбуре никто и не видел, никто этого не знал и никто даже не думал о том, что попадет или нет. Значит, мы приехали в Чернобыль. В Чернобыле мы пробыли, наверное, минут 20. Там была поставлена задача и там нам уже стало ясно, что к чему, куда мы едем и для чего мы едем. Горели кабельные колодцы как раз. Я вот там пишу о том, что горели кабельные колодцы между 3 и 4-м блоками.

Г.Г.: А что они из себя представляют?

А.Г.: Кабельные колодцы – это обычная, скажем так, бетонные… Ну вот, если мы вот здесь пророем, наверное, экскаватором какую-то траншею – это вот эта траншея. Единственное, что в ней лежали такие бетонные блоки буквой П перевернутые. Вот они были туда вмурованы. И по ним шли шлейфы кабелей. Они были достаточно – кабелей – они достаточно толстые были, то есть, там в скрутках было достаточно много кабелей. Но дело в том, что при подходе к 4-му блоку там то была неуправляемая реакция и постоянно – сколько не лили туда воды, сколько не пытались загасить этим, тем паче первое время никто ничего не знал, там температурный режим достаточно высокий и вот постоянно это тепло проходит, проходит сюда и они начинают – они не горели, они тлели.

Г.Г.: Тлели, угу.

А.Г.: Но вот это тление – не сколько даже сам дым мешал, сколько едкий химический запах от вот этой изоляции, который выделялся. Вот это, вот этим мы как раз занимались. Ну, и я ж говорю, что я там где-то написал, по-моему, по поводу фонаря. Вот настолько это было для меня как бы разительный факт. Никто нам не говорил о том, что где конец вот этой вот линии. Мы должны были найти те самые пожарные, значит, магистрали, которые мы вели к источнику, как нам сказали огня, но там не огонь, а тление было. Вот между 3 и 4-ми блоками. Вот. Когда мы туда прибежали, увидели, что фонарь стоит, потому что там уже лампочки не горели. Там просто ногами искали вот эти вот края. Оказывается, что стоит фонарь. Мы точно так же размотали и перенесли этот фонарь дальше. Ну, и как бы из таких моментов то, что поразило, это безусловно вначале в суматохе, вот когда был там со своим коллегой, может быть, потому что не совсем хорошо было видно из-за задымленности, из-за того, что было много пара. Влажность была очень высокая. И я думал, что впереди лампочки горят. Я думал, что это лампочки. Потом я понимаю, что как бы для лампочек очень-очень слабо и никакого порядка нет, то есть, не системно. Я стал присматриваться, я понял, что это звезды на небе. И тогда только дошло, что это развал и уже до самого блока осталось там не знаю 50-60 метров. Конечно, оттуда мы уже бежали насколько возможно, потому что понимали. А предварительно Вы задали вопрос… Видите как перепрыгиваю? Не умею системно рассказывать. Значит, Вы спрашивали о дозах облучения, которые там существовали. Значит, с момента, с момента входа в саму станцию, в АБК нас выгрузили в административно-бытовом комплексе… нет, административно-бытовой…

Г.Г.: Ну, комплекс, наверное.

А.Г.: Наверное, комплекс. Нет, вот 3-ю букву не помню. Ну, хорошо, уточним. Ну, все-таки комплекс, по-моему. АБК он назывался, АБК-1. Именно так. При подходе к АБК что поразило? Думаю, кто-то додумался. Значит, такое корыто громадное, ну, достаточно громадное перед проходной. Наверное, вот так вот шириной, может быть, даже чуть уже, метра 2 в длину и – помните те советские щетки для очистки одежды?

Г.Г.: Да, да, конечно.

А.Г.: Обычные щетки. Так вот эти щетки впритык вот верх ногами они полностью набиты в этом корыте. Полностью. И это корыто где-то сантиметров на 5 полностью залито йодом.

Г.Г.: Так…

А.Г.: И вот мы должны были, когда мы заходили на станцию, мы должны были пройти через это корыто. То есть, с одной стороны мы смывали пыль, которую мы уже здесь насобирали, йодом напитывались, чтобы не брать тот йод, который очень активен еще, но и не знаю, но ряд факторов там, наверное, сказывался. Но вот мы должны были пройти через это корыто. Многие из моих коллег говорили: вот станция, поднимаем глаза, вроде как и авария, вроде как и такая ситуация, но при этом подсветка, фонари четко светят, значит: Чернобыльская АЭС працює на комунізм. Прям здесь, на АБК. Вошли. По тем временам, мы сейчас привыкли, что уже даже, даже, даже инкассаторы ходят с оружием, ходят с автоматами. В те времена в Советском Союзе как бы ну не часто увидишь кроме там людей военных, может быть, где-то на полигонах с оружием. Входим и вдруг на проходной я вижу сидит солдатик с автоматом. Вот. И у солдатика совершенно перепуганные какие-то отрешенные глаза, он не понимает, кого ему нужно останавливать, кого не нужно. Люди снуют и зачем он там тоже непонятно.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Вот как бы перепуганные глаза этого мальчика. «Располагайтесь здесь». Какое-то из помещений. Расположились. Ночь. Люди пытаются кто-то как-то приспособиться, кто на подоконнике лег, кто сидя на подоконнике, кто как. Офицер прибежал, тоже по-русски так, с матами: «Ну-ка быстро с подоконников». «А почему?» «А потому что, – говорит, – вот тут напротив у стены 2 рентгена в час. Вы ж уже куда приехали? Вы должны уже понимать. А на подоконнике 6, а за подоконником еще интересней. Поэтому с подоконников быстро и как можно глубже сюда вот в помещение в это». Это вот как бы один из таких факторов – только раз сразу уже немножко он. Но и потом, когда уже нас выдернули, когда очередь дошла до меня, побежали в машины, побежали в машины за рукавами. Тоже один из моментов. Не знаю почему, но вот у меня сложилось, знаете, как говорят, если б был, наверное, 37-й год, кого-то б, наверное, судили за саботаж. С другой стороны, ну, будем считать, что это недосмотрели в свое время. Были такие автомобили с кунгами, с будками.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Вот, у нас там. Я думал вначале, что это какие-то мастерские или еще какие-то, значит, специальные автомобили. Оказывается, все гораздо проще. В этих автомобилях, в этих кунгах, в будках, лежали скрученные рукава пожарные. Вот. Кроме того, что каждый автомобиль пожарный, который приехал сюда с бочкой, он имеет свои рукава, это были как бы запасные рукава на случай, если необходимо что-то тянуть. Но и мы точно также. Вот добежали, есть кунг наполненный и вдруг мы начинаем выдергивать. Я этого, кстати, и в воспоминаниях не писал, не знаю, может быть, это кому-то будет когда-то интересно, может, не будет интересно.

Валерий Рисованый: Я прошу прошения, Анатолия Александрович. Там киевская редакция звонила, они просто. Это вне всяких графиков. Они наши фото обнаружили 9 мая и через 30 минут, 20-ть будут.

А.Г.: Ну, будут. Значит задержишь их минут на 10 и я думаю, что тогда все будет нормально. Значит… Сбил, о чем мы говорили.

Г.Г.: О рукавах.

А.Г.: Да, по поводу рукавов. Так вот. Целая будка рукавов. Мы с коллегой вытягиваем эти рукава, а они естественно плотно как бы вот так сложены. И я смотрю эти рукава уже сопревшие.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: То есть, они не годные. И мы вытягиваем как бы раз вытянули, второй, третий, я смотрю все рукава негодные. То есть, судя по всему, когда здесь грузили машину, кто-то из пожарных частей грузился по принципу «на тобі, боже, шо мені негоже». То есть, себе оставили нормальные, а туда отправили сопревшие рукава. Мы выбросили где-то полмашины этих рукавов и я понял, говорю: «Так, всё, бросаем». Сколько мы их не вытаскиваем, мы не можем найти нормальных рукавов. Они все гнилые. Вот. И мы побежали просто к следующим машинам и только в 3-й или в 4-й мы обнаружили, что там еще есть. Но это были стационарные машины с бочками и там были рукава в задней части по несколько рукавов спрятаны. Там мы взяли эти рукава, вот. Там были нормальные рукава, мы схватили, прибежали. Прибежали куда? Значит, какой-то капитан, значит, провел нас где-то на второй этаж, потом опускались, потом поднимались. Я уже потерял счет где мы находимся: выше уровня земли или ниже? Я не понимал. Тем паче ночью и в общем-то полутемные коридоры как бы, куда ты только входишь такое большое помещение освещенное, опять пробежали, опять лестница верх-низ. Прибегаем. Прибежали, задача ваша: значит, за… вот здесь вот сразу вы найдете за этой дверью там две магистрали, вот о которых я говорил, что нам необходимо было тянуть. По поводу уровней радиации, что там происходит. Сержант-дозиметрист стоит здесь и говорит: вот тут мы сейчас находимся – 2 рентгена, вот металлическая дверь, за дверью сразу 60 рентген. Значит, там различные уровни радиации, но по лестнице, чтоб бежали…

Г.Г.: Угу.

А.Г.: …как можно быстрей, потому что та 200-400 местами, вот. А в очаге – 600-800. Вот и все. То есть, вот таким вот образом. Рассказали и мне запомнился капитан, который там нас инструктировал. Он, ну, я не знаю, может быть, чуть моложе сегодняшнего моего возраста был, но нам в общем-то в отцы годился. И такой мудрый дядька седой абсолютно. Я даже не знаю, кто он, откуда естественно: «Сынки, я понимаю, – говорит, – там больше чем минуту-полторы нельзя находится, но вы, у вас не получится быстрее, чем за 5 минут. Ваша задача все выполнить и бегом назад. Быстрее выскочите, быстрее все закончится». Так вот я говорю, что туда бежали я не знаю, как я, как я взбежал по этой лестнице. Нужно понимать, что мы все-таки были в этих ОЗК – общевойсковых защитных комплектах, нужно понимать, что пока мы бегали к машине и сюда вернулись – он уже наполнился водой, потом, в нем невозможно бежать, по лестнице бежать, невозможно согнуть ноги, потому что это все поприлипало. Это резина. В общем-то, не знаю. Ну и когда, когда уже там мы все сделали, когда подсоединили рукава, когда их протянули туда, когда поняли, где мы находимся – нужно бежать назад и осталось впечатление, что дорога назад, наверное, раз в 10 длиньше, чем дорога туда. Потому что мне казалось, я бегу-бегу, у меня уже не хватает дыхания, а мы, конца-края не видно. Вот. Один из моментов, я не знаю, писал ли я там или нет. Значит, я думаю, что я приглашу – мой коллега Борис Моргун он был тогда штатным пожарным. Значит, во время взрыва почему-то одна из плит, две плиты вернее, они вздыбились. Вот здесь вот взрыв, допустим, нам нужно бежать по коридору, здесь вздыбленные плиты вот так как-то стоят, а нам нужно через них перепрыгивать. Там, ну я не знаю, сантиметров 60 всего лишь между ними. Во-первых, сразу сказали, что там 4 метра…

Г.Г.: Угу.

А.Г.: …и туда уже упал один. Вот. Сегодня под нами. С другой стороны в таком виде и с такими еще рукавами перепрыгнуть. Честно – страшно: перепрыгнешь или нет. Перепрыгнул, но назад оказалось уже без рукавов, но еще страшнее прыгать. Потому что туда мы прыгали как бы плиты вот так стояли и мы бежали в эту сторону, а вот назад нужно чуть выше спрыгнуть еще. При всем при этом понимая, что ты не можешь выпрыгнуть никак, вот даже эти 60 сантиметров. Так вот этот Борис Моргун в эту ночь вытаскивал одного из наших коллег тоже из партизан, его фамилия – Гречка, его уже нет давно в живых – Царство небесное. Так вот, когда он туда бежал, он провалился и упал в эту расщелину между двумя плитами. Борис и еще один человек вытаскивали его оттуда и тоже получили очень высокие дозы радиации. И Борис был награжден за это орденом Красной Звезды. Вот. Непосредственно за эту ночь, вот когда работали там. Ну и получается вот за эту ночь, в частности, я тоже был представлен к награде. Достаточно долго все это дело гуляло и только в ноябре 86-го года я получил «За отличие в воинской службе» I степени. Была такая медаль в Советском Союзе, самая высокая солдатская медаль мирного времени. Вот. Вот ее я получил. Это непосредственно за работу этой ночью.

Г.Г.: Скажите, пожалуйста, добежать и что нужно было сделать?

А.Г.: Добежать…

Г.Г.: После чего убежать?

А.Г.: Ага, ага. Извините, я ж знаю, поэтому я думаю, что и Вы знаете.

Г.Г: (смеется) Нет, я не знаю.

А.Г.: Вы не знаете. Мы бежали, каждый из нас бежал туда, неся с собой по два пожарных рукава. Наша задача была найти край этих магистралей. Эти магистрали тянулись к тому месту, где было задымление. Вот. Наша задача, нашего батальона была протянуть полностью к месту задымления. Значит, если мы находим источник огня, то есть, до нахождения, значит, находим край магистрали туда, где добежали наши коллеги, разматываем пожарные рукава, проверяем отсутствие так называемых скруток. Потому что, если он скручен, он может потом взорваться, когда воду откроют. Значит, нужно, чтобы он лежал абсолютно ровно. Подсоединяешь этот рукав, проверил отсутствие скруток, перенесли вот эти фонари и нам сказали, что если вы добежите уже до источника пожара, значит вы открываете воду.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Там был пожарный гидрант до этого стоял. Значит, наша задача была открыть воду. Но я абсолютно точно помню, что вода вот по ощущениям тогдашним, когда мы добежали, подсоединили с моим коллегой, проверили все, перенесли фонарь туда дальше, остановились. Кроме сердца естественно ничего не слышно: вот так дык-дык-дык-дык. Вот этот едкий дым от изоляции, значит, остановились как бы немножко отдышаться и влажность дикая, едкий дым, потом ели-ели вот просмотрел там из звуков, которые я слышал, это был звук даже не падающей, а вот шуршащей воды. То есть, вода там течет и она течет по стене куда-то вниз – ш-ш-ш-ш-ш… Откуда-то уже подвели там рукава. И вода эта уже текла. Вот. Но мы еще не дошли. Наши коллеги там через, ну в общем, два, две двойки были – они уже дошли туда и опустили туда рукава и открыли воду. Вот. Наша задача была дойти туда, подсоединить рукава, если источник есть, включаем воду, если нет – переносим все дальше, обозначаем место, где все закончилось и возвращаемся назад. Это вот в этот раз.

Г.Г.: Это было один единственный раз?

А.Г.: Нет, это я первый раз работал на станции, я Вам рассказываю. После этого, после того, как мы отработали, ну, я не знаю, я ж говорю, из ощущений и воспоминаний. Самое страшное воспоминание в моей жизни. Казалось бы, ну, может быть, вот нахождение там, может быть, еще что-то. Нет. Самое страшное воспоминание моей жизни было ровно после того, как я вернулся оттуда. И вот с чем оно связано. Значит, ну, добежали до двери, постучали. Те, наверное, 15 секунд, которые там пока кто-то дошел и открыл, мне показались вечностью, что мы вот здесь вот находимся с этой стороны. Я понимаю, что здесь 60, а там еще больше, а там всего лишь 2. Поэтому открыли, мы буквально выпали туда. Там уже следующие наши коллеги стояли, которые за нами должны были идти. Значит, выскочили туда, единственное что отдышались, сколько, но этот капитан подумал, что мы спросили сколько времени. Я спросил, например, сколько рентген, хотя я потом уже понял, как он может знать, сколько и вот сейчас сразу. Он сказал. Говорит: «Чуть больше 15-ти минут». То есть, мы пробыли там больше 15-ти минут, хотя там нельзя по-нормальному было находится, ну, или можно было находится максимум в 10 раз меньше по времени.

Г.Г.: Угу, угу.

А.Г.: Вот. Как бы до 1,5 минут. Вышли оттуда, отдышались, наверное, минуты три. Нас отсюда прогнали, значит, давайте вот сейчас с каким-то старшим лейтенантом отправляйтесь и там в душ, поменяете, значит, всё. Мы отдышались, но абсолютно одномоментно силы покинули. Я ничего не мог понять. И самое страшное – я не могу снять с себя прилипший ОЗК. И вот это было ощущение, что я в нем умру. У меня нет силы стянуть с себя его. Во-первых, у меня метр 90 рост. Во-вторых, максимальный размер ОЗК, который я нашел, когда мы туда бежали, значит, когда нужно было одеться, он на метр 80 – метр 82. Я его и так с трудом натянул сухой. Он прилип мокрый и у меня нет сил. И я понимаю, что я сейчас умру просто. Вот, вот это ощущение осталось на всю жизнь, что я не смогу снять этот ОЗК. Я не знаю, как, каким образом, сколько я его снимал. Мне казалось, что я его снимал часами, может быть, минута прошла, может быть больше…

Г.Г.: Угу.

А.Г.: …пока я его таки снял с себя, стянул. Вот. Оправились в душ. В душе просто не мылись, а вот так стояли первые несколько минут, просто отходили, потому что вода лилась, для того, чтобы прийти в себя. После душа переодели нас, в то время была еще станционная форма оставалась, то есть, мы уже стали «белоснежками» как называли. Белая форма полностью. Значит, станционная: белые бахилы, белые брюки, белая куртка. Вот в это нас переодели и отправили. Говорят: «Так ждите, вас сейчас отправят снова в лагерь». Куда-то отвели тоже, прихожу. Я стал доходить туда и я понимаю, что я по дороге, вот сейчас мне еще, я понимаю, что дойти 15-20 метров, а я падаю. Я иду и засыпаю, я ничего не понимаю. У меня было впечатление, что то ли потому что ночью подняли, я иду и засыпаю на ходу. Я сейчас упаду. Я вижу, последнее, что я помню, что мои коллеги точно так же спят, кто как может.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Вот после душа, те, кто были раньше нас, те, кто проходили, они спят в любом положении: кто сидя, кто лежа, кто, ну кто как упал, тот так и спит. Я не знаю, сколько мы проспали. Может минуту, может 10, может час. Тоже какой-то офицер прибежал, но там так по-русски попинали нас просто: «Поднимайтесь, быстро отсюда, вы что – здесь такой фон. Давайте уезжайте». Я не знаю, как нас подняли, я не знаю, ехали мы назад. Что самое интересное: вот в той самой машине, о которой я говорил, у которой были прелые рукава. Значит, эта машина на территорию станции не заходила, поэтому она была относительно чистой. Когда выезжать отсюда, значит, несколько машин, говорят, необходимо оставить, а на чем вывозить народ? Поэтому открыли заднюю дверь и грузитесь вместе с рукавами в эту будку. Вот внизу еще осталось сантиметров 60 этих прелых рукавов, как попало уже валяющихся, нас, наверное, человек 15 или 20 загрузились. Задыхаемся, сверху есть какой-то люк – открыли. И в общем-то мы отправились, но мы не знали, нас не повезли в лагерь. Нас вывезли только со станции, мы возвратились в Чернобыль, проехали его и за Чернобылем сразу там, наверное, километра 3 или 4 село Залесье. Нас привезли в школу, сказали, чтоб в спортзале там ложились. Там вот есть матрасы, значит, ложитесь спать, в общем. Упали спать. Я не знаю, как, почему я поднялся, в общем, поднял меня Олег Малышев. Вот молодой человек, о котором я говорил. Он был чуть раньше там, чем я, наверное, на полчаса попал туда раньше или, может быть, на час, не знаю: «Помоги я уже не могу». В общем, я вышел с ним, его рвало со страшной силой. Я говорю: «Я не могу, у меня голова раскалывается до такой степени». Но это позже мы уже стали понимать, что отсутствие сил вот там – это первые признаки воздействия огромных доз радиации.

Г.Г.: Угу.

А.Г.:Но это мы уже позже стали понимать. Тогда я думал, что это, ну, вот настолько выложились, поэтому нет сил, что мы засыпали там. А мы засыпали от того, что это бешеные уровни радиации. Головные боли, сон такой, что невозможно человека поднять – это всё признаки переоблучения организма, многократного превышения всех допустимых норм и как бы в очень короткий промежуток времени. Вот. Значит: «Помоги». В общем, вышли мы куда-то с ним на улицу. Его рвало, он уже не мог стоять просто. Я его обнял сзади, я его вот так держал. Он был зеленый, обнимал какие-то деревья, столбы, его рвало, ему нечем рвать, бедный. Ну извините, но это правда жизни. Я не знаю, мне показалось, что вечность я его таскал. Я его таскал, наверное, часа полтора или два. Приехала, приехали несколько машин скорых сюда. Как позже выяснилось нас неспроста сюда завезли, а не повезли сразу в лагерь, чтобы не показывать, что происходит с нами.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Кто-то уже понимал к этому моменту, что с нами будет от того, где мы находились и что мы перенесли. Поэтому нас нужно было как бы на определенное время, в определенное место нам организовать карантин. Вот. И нас завезли в эту школу. Вот. Олега этого забрали в скорую и повезли сразу на Киев в госпиталь тоже МВД. Я остался там, проспал не знаю сколько, мне кажется, что как бы с коллегами разговаривал – где-то, наверное, сутки проспал. Люди спали по полтора суток. Не поднимаясь: будили, чтоб там пойдите поешьте или еще. Ничего не надо было, просто вот организм щелкнул и всё – ему нужно было просто отморозиться этому организму и прийти в себя путем, наверное, сна. Но вот как бы так. Где-то, я ж говорю, через сутки-полтора только стал слышать какие-то голоса. До этого все абсолютно – вот не существует белого света. Вот нужно просто выключиться и все. Теперь я, ну, как бы вот с того момента стал понимать, что казалось бы здоровый человек, совершенно нормальный вот сейчас и через три минуты его может просто не стать.

Г.Г.: Скажите, пожалуйста, это один единственный раз была такая задача вот именно эта?

А.Г.: Нет, нет.

Г.Г.: То есть, Вы несколько раз туда ездили, да?

А.Г.: Несколько раз ездил на станцию. Буквально через… Значит, после того как мы отбыли, значит, еще двое суток, полтора или двое суток в Залесье здесь, нас осталось меньше половины от общего числа. Остальные отправились уже на госпиталь, на Киев. Тогда нас уже погрузили и повезли в наш основной лагерь, в Иванково. Вот. То есть, оказывается, те, кто выдержал, те еще способны работать, а вот те, кто уже не выдержал…

Г.Г.: Тех уже…

А.Г.: …те уже отправлены туда. Вот. Приехали сюда, я выяснил, что здесь где-то отсутствует человек 70 из батальона из нашего. «Где?» – «Ну, как где? В госпитале все». Но, а там по нескольким, как позже выяснилось, госпиталям, больницам их разбросали. Через несколько дней повторение ситуации. Единственное, что это было уже под утро часов в 6 – «Батальон, тревога. Поехали». Поехали. Снова в Чернобыле получаем задачу. Значит, почему и выдергивают нас… А, тоже интересный момент: в Чернобыле на пожарке, значит, собирают, значит, тех, кто работал 4 дня назад там, или 4-6 дней назад. Вот.

Г.Г.: Угу, угу.

А.Г.: Вот тот промежуток времени. Ну, в общем, нас нашли опять человек, наверное, 20-25, да нет, наверное, 23 даже, а не 25. Не было такого количества. Вот. Значит, мы… нас вытянули: вы всё знаете, вы уже были. Ваша задача прежняя. Вы знаете, где находятся пожарные рукава, вы знаете где теперь находятся, значит, эти кабельные колодцы. Задача заключается в следующем: за эти дни туда налили очень много воды. Правительственная комиссия считает, что воды там уже столько за эти дни, что она уже стала уходить под реактор. А так как в реакторе происходит неуправляемый процесс, плюс сейчас уже предельно допустимое количество воды, которое налили вокруг него, то вполне вероятен обычный ядерный взрыв. Водородный взрыв, водородный взрыв. Вот. И задача наша, это еще шахтеры не начали туннели копать под низ, наша задача – откачивать воду, которой налили за эти дни очень много. То есть, все углубления, всё, что есть. Нас почему забрали, потому что мы знаем, что есть кабельные колодцы, мы знаем, что есть эти шорфы, мы знаем, где в кабельных этих… кабельных колодцах самих есть отверстия – вот, значит, там же тоже вода. Значит, мотопомпы. Я, в частности, старший на мотопомпе. У меня 4 человека. Это 4 рукава, подключенные к этой мотопомпе с отдельными включениями и наконечники. Наконечники имеют где-то диаметр, наверное, сантиметров до 40. Такой определенный фильтр и высотой до метра, в общем такой. Насаживается наконечник этот и опускается в емкость. И вот этот кричит: «Первый, второй, третий, четвертый – запоминаете номера». Значит, мы идем туда, но я в этот раз уже на станции, я грамотный, я понимаю, что нужно делать. Я ищу какую-нибудь защиту, потому что защиты никакой нет, а ОЗК я сказал, я принципиально не надену. Потому что лучше я выброшу одежду потом свою, потому что толку от него никакого…

Г.Г.: А защиты там никакой, да?

А.Г.: А запомнил на всю жизнь, что я в нем умру (смеется).

Г.Г.: (смеется) Он ничем не защищал?

А.Г.: Ну он ничем не защищал. Он просто прорезиненный как бы, но, если будет вода литься, она там сольется с него, как бы химические вещества какие-то, но от радиации то он не спасает никак. Вот. И благополучно отправляемся туда. Первый, второй, третий, четвертый в расчете, значит, и они кричат. Значит, у меня работает здесь мотопомпа. Я до этого нахожу в одном из помещений листы этого самого, листы свинца. Но свинец очень мягкий и очень тяжелый. Тем не менее, я схватил сразу 4 листа, но я понял, что я их не потяну. Где-то размером, наверное, ну, вот такой ширины, может быть, высоты сантиметров 80 и на сантиметров на 60 и, может быть 2,5-2 миллиметра, ну, очень тонкий, что он, в общем-то, чуть ли не рвется.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Вот. Но очень тяжелый. И тем не менее, я беру эти листы, вот так вот перевешиваю и ребята тянут эту мотопомпу, а я иду с этими листами. Туда добежали. Вот. Рукава каждый из них потянул. Их задача была кричать только: первый включи там, третий включи, первый выключи там, второй, четвертый выключи. Для того, чтобы они перетянули с одной в другую, а мы уже здесь дальше подсоединили и выкачиваем аж за территорию в охлаждающие пруды сливалась эта радиоактивная вода. Хоть и говорят, что там не сливалась, сливалась вода, выливали. Но они тоже имеют замкнутый цикл, то есть, в речку не попадала эта. Ни в речку Припять, ни в речку Тетерев. По крайней мере, то, что мы делали, а вот в охлаждающие пруды эта вода сливалась благополучно. Так вот мы откачивали вот эту радиоактивную воду, которую мы несколько дней назад туда подавали, потом мы откачивали. Так я делал из этих листов свинца, которые я с собой притянул, я пытался сделать себе защиту. Я пытался, загнул эти края, значит, сюда. Эти сзади пытаюсь держать на спине, это не могу прилепить. Только переворачиваюсь – он сползает, неудобно никак. И единственное, что я придумал – я просто прилепился к этой мотопомпе. Она работает, она горячая, но а что делать? Я просто прилепился, держал сзади вот так вот, а здесь держал за счет мотопомпы. И вот одной рукой… двумя руками держу, один кричит, я переключаю этого, включаю этого. Потом снова так, потом снова. И вот сколько сидел, я сидел скрытый за этими листами. То есть, вот это была вся защита. Это был второй раз, когда мы были на станции.

Г.Г: А сколько Вы просидели там получается?

А.Г.: Просидели, где-то мы отработали в этот раз минут 20-25. Вот. За первое наше посещение, значит, написали нам средние показатели, по-моему, 7,5 рентген. Через несколько дней, потому что ж тут уже ж большая организация, значит, написали 6 рентген. Хотя какие там 6 рентген, о чем говорить?

Г.Г.: Также ж плохо было после второго раза?

А.Г.: После второго раза нет, не было так плохо. Наверное, все-таки как бы или организм вот первый раз это всё перенес или я даже не знаю, что было. Головные боли были страшные, но по крайней мере я знаю, что после этого раза из людей… В этот раз нас работало меньше. Я ж говорю, где-то, наверное, вот 23 как я считаю человека тех, кто знал об этом и с нами люди шли, которые не знали, естественно не попадали. Может быть, в этот раз отработало человек 50.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Вот. Но из этих 50 человек 10-12 попали в госпиталь. То есть, вот почему-то что-то произошло или я даже не знаю по какой причине, но в этот раз в госпиталь попало меньше людей.

Г.Г.: Так.

А.Г.: Вот. Это два раза, которые как бы непосредственно связаны вот с четкой работой. Кроме этого были три дежурства на станции на самой. То есть, мы выезжали, наши экипажи значит 4 машины, мы дежурим, но это были всего лишь дежурства. К счастью нам не пришлось ничего делать за время дежурства. По 6 часов мы дежурили. На станции дежурили, вот в частности наш батальон, 6 часов и потом возвращались. Это мы ехали с пожарной части города Чернобыля, ехали на ОБК сюда, здесь на ОБК был тоже штаб, докладывали, в подвале было бомбоубежище. Вот. Через это бомбоубежище вначале, значит, там стояли койки 4-х ярусные, там солдаты отдыхали, дежурные вот такие караулы. На всю жизнь запомнился запах кирзовых сапог.

Г.Г.: (смеется)

А.Г.: Ой, парфюм такой. Вот. А дальше через, мы проходили глубже туда, за бронированной дверью там заседала правительственная комиссия как раз. И в общем-то, наша задача была постоянно находится на связи, в случаи возникновения каких-то чрезвычайных ситуаций мы должны были выезжать. К счастью не пришлось. Тем не менее, что приходилось еще делать. Приходилось тушить пожары в 30-ти километровой зоне.

Г.Г.: А они откуда возникали?

А.Г.: Я говорил о том, что в мае месяце была достаточно высокая температура. И я не знаю, скажем так, причины, факторов возгорания от торфяников, торфяных болот, но судя по всему от солнца и я даже не знаю, отчего они загорались. Я впервые узнал, что как бы абсолютно неблагодарное дело гасить торфяники. Вот. Почему? Его сверху гасишь, заливаешь водой, а источник огня находится на глубине метр может быть, может быть глубже там. Мы погасили, уехали, смотрим там через 20 минут, через полчаса опять – пух! дымок появился…

Г.Г.: И опять.

А.Г.: …и опять начинается. Следующий экипаж заезжает. То есть, вот как бы вот это торфяники мы пытались гасить несколько раз. Гасили леса. Леса не знаю отчего горели: то ли поджигали, то ли я даже не знаю причину. Единственное, что могу сказать, что ну, как бы посмотрел на работу пожарного с другой стороны тоже. Условия работы в городе – это одни условия, условия гашения лесов – там должна быть совершенно другая техника. Наша техника, которая была в то время, она абсолютно к этому не приспособлена. У нас обычные ЗИЛы 130, 131-е те советские автомобили вот с бочками. Мы въезжаем в лес совершенно нормально. И вот пока мы в просеке – пока все хорошо, но мы ж не можем сделать ни шага ни вправо, ни влево.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Сосновые леса. Сосновый лес стоит на песке, машина сразу грузнет. Она никуда не может уехать с дороги, она просто стоит на дороге. Рукавов достаточно ограниченное количество метров. То есть, тоже мы никуда не достанем. Поэтому тушение пожара в лесу выглядело следующим образом: Анатолий Александрович вместе со своими коллегами, где возможно отыскивали дуб или другое лиственное дерево, чтобы это не было все-таки сосна, отламывали ветки, насколько возможно где-то 2-х метровые, там желательно вот такие вот. Ну, я не знаю, может быть, 2-3-х летние такие, в диаметре до 3-х сантиметров и вот этими лапами-ветками мы гасили траву.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Другого только лопата и песок – поднимаешь и гасишь всё это либо вот этими вот ветками. В один из таких моментов привез тоже… Как, как приходилось работать и в каких условиях работали или наверное, отношение все-таки. Задача стоит погасить пожар. Так вот гасили пожар, не обращая внимания ни на что. Только, когда уже ехали в лагерь, я обратил внимание, что ветка сосны упала сюда, и она смоляная и она мне выпалила вот здесь вот плечо полностью и выпалила мою гимнастерку. Приехали, пришлось менять из-за этого, то есть, просто сгоревшая гимнастерка. А гасили, еще раз скажу: обычная лопата либо обычная лапа из веток. Всё. Вот таким вот образом гасили.

Г.Г.: Так, собственно это и все были виды работ, да, которые выполняли?

А.Г.: Нет, нет.

Г.Г.: Еще что-то, да?

А.Г.: Мы дежурили на пожарной станции в городе Чернобыле. Вот. Мы дежурили в Чернобыле и как бы, ну, я понимаю, с одной стороны вроде как руководство: чего ж это, приехали из лагеря сюда, в зону, значит, нужно задействовать людей. И если нет сегодня, сейчас вызова на пожар или, допустим, у нас сегодня дежурит 4 машины, а мы понимаем, что мы можем обойтись одной, значит, ставилась задача. Есть села в 30-ти км зоне, значит, вы отправляетесь туда, бочки заправляете, отправляетесь в села, там вас встретят либо едет с нами офицер. Мыли от радиации дома. Смывали пыль с домов, то есть, тогда еще полагали, что люди, может быть, возвратятся в эти дома для того, чтобы снова здесь поселиться и жить.

В.Р.: Извините, Анатолий Александрович. Я поехал к (непонятно).

А.Г.: Едь. Полагали, что можно будет здесь еще жить. Уже в конце мая, наверное, ну где-то, а, может быть, даже в начале июня прекратили это делать. И однажды мы попали, остановились тоже из сильных впечатлений. Едем – пыль столбом стоит. Мы тоже понимали, что за пыль и она как бы через дорогу, в общем-то, вот сюда переходит. Ну, и тоже сказал, говорю своим коллегам: «Давайте подождем, может быть, там что-то сейчас сделают, как бы пыль пройдет эта, а потом мы уже поедем. Лучше мы переждем здесь вот, где нет пыли». Вот. Стали подъезжать ближе, оказывается, одно из сел, крайние дома прошли, прошла спецтехника военная, они вырыли широкие рвы и сюда улицы домов сгребают. Дома рубленные в основном, деревянные дома и по сегодняшний день я не знаю, я до этого относился как бы совершенно нормально к тому, что стекло бьется там или скрежет металла или еще, хотя люди там говорят. А у меня вот всё это теперь связано только с этим – огромные бульдозеры, которые сгребали дома.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: То есть, ты понимаешь – во дворе висит еще веревка, на ней висят вещи какие-то и вот ты понимаешь, что здесь несколько дней назад еще были люди и сейчас это все гребется, они загребают в эти рвы и потом эти рвы тоже краны везли – с лица земли стирали. А мы до этого, ну, буквально за неделю пытались еще отмыть эти дома. Да, смывали всё. Вот как бы те виды работ. Другого, ну, дежурство только в своем лагере. Из таких интересных вещей – рыбалка. Впервые, скажем так: самая большая рыба, которую я поймал в своей жизни – это была только рыба, пойманная именно там, потому что рядом были рыборазводные пруды на том канале как бы. Ну, я не знаю, может быть, еще что-то вспомню, еще расскажу (смеется).

Г.Г: Ну, вот вопрос досуга или уже как у Вас времени?

А.Г.: Нет-нет, пока еще есть.

Г.Г.: Вопрос досуга. Рыба хорошо, кроме рыбы, что еще? Как вообще было организовано свободное время?

А.Г.: Никак. Никак в основном не был организован, значит, хотя, хотя, я так понимаю, что руководство пыталось. Нужно понимать в какой период времени мы попали. Значит, в период полной дезорганизации. Значит, мы приехали 9-го мая и в период с 9-го мая и где-то, наверное, ну вот по 19-е мая человек 10 были отправлены в госпиталя, были отправлены домой, потому что батальон сформировали и отправили, но где-то, на определенном этапе, это всё не сработало. Не сработало почему – нас кормили по тем временам на 90 копеек в день, в сутки. Вот. Чем могли кормить? Перловая крупа, ну, как в те времена.

Г.Г.: Ну понятно, ну солдатская, да?

А.Г.: Да. Костный жир какой-то, еще что-то. Но люди, люди были уже различного возраста. Там, ну я помню, что, несмотря на то, что мне было 26, был парень 23 года, но у него язва желудка и он просто умирал: неделю лежал от того, что он съел там немножко этой каши вот на этом жире, пока его не забрали в госпиталь. Вот. Таким образом были люди гораздо более старшего возраста, потому что одному из самых старших было там без двух недель 60-т.

Г.Г.: Ого.

А.Г.: Это отдельная история, как его забрали тоже. Дедушка, ну, дедушка и дедушка – килограмм 150 веса. Вот. Рост, значит, где-то, наверное, метр 70 – метр 75, то есть, достаточно крупный такой дедушка. Почему он попал? Он мог не попасть туда совершенно нормально, но в тот момент когда формировался батальон и когда в Изюмском районе в одно из сел, значит, пришла повестка о том, что они должны из совхоза представить какое-то количество автомобилей плюс УАЗ-469, который возил директора совхоза или колхоза там вот, председателя колхоза. Дедушка этот сказал: «Нет, я 10 лет, – говорит, – ждал эту машину, я получил ее 2 месяца назад и я сейчас ее кому-то отдам. Хотите забрать – забирайте со мной».

Г.Г.: (смеется)

А.Г.: (смеется) Таким образом, дедушка попал в Чернобыль вот со своей машиной. Естественно, когда этого дедушку еще в Савинцах стали одевать в военную форму, какую форму ему можно одеть? И то Бог с ним. Но советские брюки галифе армейские: вот как его здесь влезть? Естественно, всё это разрезается сюда до коленей. Сапоги голенища – он не входит в них, то есть, разрезали. Разрезали, он как ботфорты, кот в сапогах (смеются). Пришлось обрезать на половину вообще всё. Ну, в общем, ходил он в этих тапочках. То есть, вот до такого возраста были. Поэтому, я ж говорю, от 20-ти и до 60-ти. Точно также срез был представлен, вот я не знаю от бомжей до людей, которые там, я не знаю, преподавателями вуза были. Там, ну как бы, казалось бы, к этому тоже не имели никакого отношения. Тем не менее, самый широкий спектр.

Г.Г.: И как между собой?

А.Г.: Как, как, как там наш досуг, досуг, значит, пытались организовать. Значит, первое: где-то числа 19-го в батальоне произошел бунт. То же этого нигде не писал. Это, наверное, коллеги расскажут. В общем-то, люди сказали, что больше мы никуда не поедем до тех пор, пока к нам не начнут по-человечески относиться, не начнут, значит, кормить, по меньшей мере. Ну, в общем, закончилось все тем, что приехал заместитель министра внутренних дел. Да, заместитель министра внутренних дел Украины, вот, к концу дня, выслушал все это, потому что, естественно, всё свалилось на его голову. Он сказал, что с завтрашнего дня все будет организовано. Надо отдать должное: Значит, к концу завтрашнего дня нас стали кормить на 3.50. И у нас как всегда из крайности в крайность. То есть, тоже абсолютно четко помню: еще два дня назад народ, значит, плакался по поводу того, что на 90 копеек и они умирают, через два-три дня уже смотрю, играют банками сгущенки в футбол. Мы уже не можем всё это съесть, значит, давайте в футбол, нечем играть. Вот это как бы досуг. Но это уже где-то ближе к 20-му числу мая. Где-то, наверное, в числах 23-е, может 25-го мая появилась первая какая-то агитбригада, то есть, судя по всему из какого-то районного дома культуры значит…

Г.Г.: Так.

А.Г.: …людей, в общем-то, вытянули и у нас за палатками тоже так колышками оббили – вот это наш клуб.

Г.Г.: Ага. С чем они выступали? (смеется)

А.Г.: Ну с чем? С патриотическими песнями, естественно, все от «Катюши», от военных песен, значит, до сегодняшнего дня. Их там было, наверное, ну, может быть, человек 5 всего лишь из какого-то сельского дома культуры. К концу мая уже у нас, по-моему, дважды приезжала какая-то кинопередвижка и нам пару раз показывали вечером фильмы. Естественно, всё это было на… мы делали на простыне, растягивали простынь, вот это был наш экран и вот таким вот образом. То есть, как бы других… К концу мая, вот когда уже после такого вот бунта у нас появились даже, по-моему, три телевизора. По тем временная – роскошь неимоверная. Цветные телевизоры появились и в ленинской комнате поставили, в штабе поставили, еще где-то третий поставили. Поэтому я говорю, что в конце мая у нас уже была возможность посмотреть некоторые матчи и чемпионаты мира по футболу в Мексике.

Г.Г.: Ленинская комната как-нибудь еще эксплуатировалась, кроме просмотра телевизора? (смеется)

А.Г.: Нет, я не помню, чтобы она как-то эксплуатировалась. Я думаю, что не было такой необходимости. Возможно, там воспитывали офицеров в какой-то степени. Возможно. Не стану утверждать. Но, по крайней мере, никто не донимал нас вот этими идеологическими вопросами, агитпропом или…

Г.Г.: Не было такого.

А.Г.: …еще чем-то таким. Оно было, но, наверное, в меру, потому что понимаете, здесь тоже нужно учитывать, что определенный контингент. Это контингент не просто людей военных, это, наверное, вот самое подходящее слово именно так – партизаны. То есть, если сейчас надоест, он же может этому замполиту неправильно ответить. И не только словесно. Поэтому люди выполняют работу, пусть выполняют. Не надо их лишний раз дергать (смеется) и перевоспитывать в чем-то. Нет, нет, не воспитывали.

Г.Г.: А были случаи каких-то таких неправильных ответов?

А.Г.: Ой…

Г.Г: И вообще что…

А.Г.: Ой, да было, естественно, всего много интересного в этом плане. Не знаю.

Г.Г.: Ну, вот такого совсем вот эдакого?

А.Г.: С самого начала, наверное. В Савинцы нас привезли, как я позже говорил через много лет, шутя, что эти люди поступили самым правильным образом. Значит, два человека у нас не попали в состав батальона. Почему? Потому что они в эту ночь напились. (смеется) Два человека напились и, когда нас там в три часа ночи начинают переодевать и строить, этот народ – никакой.

Г.Г.: Не может строиться (смеется).

А.Г.: Он уже выстроен только в одном положении и никак иначе. Поэтому им выписали по выговору и отправили домой.

Г.Г.: И всё, да?

А.Г.: Всё, да. Таким вот образом наказали. Потом из интересных фактов, значит, из таких, скорее не неправильных ответов, а из интересных фактов, коль заговорил об этом. Наверное, это все-таки в нашей, скажем так, среде присутствует. Однажды утром, может быть, часов в 5 утра, вот. Тишина, естественно, где-то там птички только, в основном все спим и такой страшный крик: «Ааааа!» Всё, человека режут или что-то там происходит. Естественно, батальон вскакивает, как не вскакивал никогда при слове тревога. Вот. Выскакиваем, что происходит? Значит, один из наших коллег обнаружил где-то, позже автолавку, позже она уже приезжала, значит, и становилась вот там на сборке где-то в километре и тот, кто знал уже бегал туда. Значит, спиртного ж не было первое время, никакого там, хотя и позже его не было, но уже как-то народ научился где-то отыскивать его. А первое время никак. Значит, что происходит? Он отыскал эту автолавку где-то еще накануне вечера, затарился по полной программе. Что у него в руках? Естественно, советская авоська.

Г.Г.: (смеется)

А.Г.: И в ней, наверное, пузырьков одеколона «Саша» штук 50.В общем, он сколько мог, столько это дело оприходовал. Он шел в лагерь, никого не трогал. За лагерем, буквально там с одной из сторон какая-то канава. Она причем выкопана не нами, она уже заросла полностью, она не широкая, она не глубокая, может быть, шириной там сантиметров, наверное, 60-70, глубиной до 40-ка сантиметров. И она такая покатая просто, но этого оказалось достаточно, это оказалось достаточно непреодолимым препятствием для него. То есть, последние 20 метров он уже дойти не мог. Вот. Вот как он шел, так и рухнул там среди ночи. Человек спит, из его слов позже, что происходит. Говорит: «Что-то мне снится, так мне, – говорит, – хорошо, мне бы сейчас выпить чего-нибудь, попить» Сушняк у бедного. Вот. «И вдруг, – говорит, – я слышу такое что-то мокрое, кто-то меня целует. И так мне хорошо и все так чудесно, значит и в конце концов, – говорит, – я понимаю, что-то сильно тянет, что-то шершавое все это дело». Открывает он глаза и говорит: «Я вижу огромных чертей и, – говорит, – с перепугу начинаю орать, что есть мочи». Оказывается, на лугу паслись кони (смеются).

Г.Г.: А, кони (смеется).

А.Г.: И конь подошел к нему (смеется) полизать бедного несчастного. (смеются) Батальон ухохатывался ну я не знаю, дня два или три была тема для разговора. Абсолютно такая достаточно серьезная. В конце концов, ну, наш народ нигде не пропадет. Стали замечать: народ в батальоне к вечеру слегка веселый или на утро, но в общем-то, как бы непонятно. Ничего же здесь нет, понимаем, что достаточно закрытая зона, никто сюда спиртное не возит. Откуда? Поймали вечером. Идет товарищ: «Что ты несешь?» – «Квас». В авоське три трехлитровых банки. В авоське вот в этой.

Г.Г.: Ага.

А.Г.: Понимаем, что кваса человек столько не будет нести. Это в одной руке и в другой 10-ти литровая канистра алюминиевая, значит. Квас несет. «Ну, иди сюда». Приносит – вино. То есть, на… как не зря я говорил, что срез общества полный. Кто-то сидел в лагере, кому-то достаточно было того, что он съездит в магазин, купит себе пачку печенья дополнительного. Кто-то еще чем-то там занимался, вот. А кто-то вот, вот искал, мягко говоря, приключения. Так вот один из коллег, который уже оказывается, ну, это ж мы позже выяснили, он уже два раза сидел благополучно, поэтому ему и здесь не скучно. Значит, он влез на территорию молокозавода. Он отыскал цистерну какую-то, вот. Ну, это ж, это вот только надо иметь такой склад характера – он ее вскрыл. Оказывается, что в суматохе загнали в цистерну 64 тонны плодово-ягодного вина. И он говорит: «Я иду, я слышу запах». И это, это вино бродит это, вагон стоит, эта цистерна стоит под открытым небом. Говорит: «Я иду и слышу запах браги. Я иду и найти не могу». Нашел.

Г.Г: Нашел. Так. (смеется) И он носил ее, да?

А.Г.: И он это носил всё, естественно, этот самый, в лагерь. Сколько они выпили, я не знаю. В конечном итоге, конечно, когда в последний день выезжали, тоже нашли одну палатку. Это, это тоже ни для этих записей. Значит, заставили выгребать всё. Следующие уже ж приехали ребята – очистите всё. Так вот, слава Богу, ни так как у нас было, но, тем не менее, ниже стали выгребать, наверное, ну, самосвал можно было нагрузить бутылок и пузырьков из-под одеколона. Кто там в этой палатке из этих ребят так в течение месяца – я не знаю, где они это все брали. Я не видел спиртного в течение месяца этого. Где они это находили, я не знаю.

Г.Г.: Понятно.

А.Г.: Было достаточно так интересно. Много разного народу было. А вот возмущался народ почему, возмущался как бы достаточно по правильным причинам. То есть, возмущались и по поводу отсутствия питания, как я уже говорил, что просто все встали. Возмущались по поводу отсутствия нормальной бани вот – позже построили. Ну, это тоже нужно видеть, я не знаю, может быть, со временем где-то найдем фотографии. Из досок тоже сколачивался такой загон, образно говоря, к нему подгонялись две специальных машины. В общем-то, внутри разжигаются форсунки, по трубам идет вода и вот как с пожарного брандспойта подают туда, загоняются 40 человек. Кто успел там, тот помылся. Вот. По этому поводу, что была одна машина и то там не работали форсунки. Просто холодная вода – а ну-ка попробуй помыться. В общем-то, по этому поводу не знаю. По поводу отсутствия сменной одежды. Потому что люди приезжали, и к концу мая уже это чувствовалось достаточно так серьезно, потому что в конце мая уже на станции закончилась нормальная одежда. Если в начале всех одевали в белую форму, позже все уже начали ходить разноцветными.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Потом мы смотрим, что мы уже все превратились в заключенных. А почему? На нас всех форма заключенных: темно-синяя форма советских заключенных. То есть, судя по всему, завозили всё, что возможно. Потом закончилась и форма заключенных, солдатской недоставало формы, как бы вот по этому поводу народ возмущался. Приезжаем оттуда – достаточно фонит и опять же помоешься, потом ты должен надевать эту же одежду. И опять же – мы ее затягиваем в палатки, ты лег на постель на эту свою хоть это трудно назвать постелью. Ну, матрас по крайней мере, одеяло оно ж всё остается там. Вот. Поэтому, поэтому…

Г.Г.: То есть, ее правильнее было бы выбрасывать, конечно?

А.Г.: Конечно. По крайней мере ее необходимо было сдавать в специальные… Уже на тот момент, как я позже выяснил, существовали специально банно-прачечные комбинаты, которые отстирывали эту одежду. Ну, хоть в какой-то мере.

Г.Г.: Угу, угу, понятно.

А.Г.: Ну вот так вот.

Г.Г.: Между собой как взаимоотношения складывались?

А.Г.: Я Вам скажу, что…

Г.Г.: Все таки ж чужие люди.

А.Г.: Абсолютно чужие люди, но отношения, которые сложились тогда, тянутся до дня сегодняшнего. Я, единственное… единственный человек, с которым я за все время пребывания там чего-то не поделил, как раз вот был каптер, который не выдавал чистую форму после того, после очередного приезда с тушения пожара в лесу. Вот. Когда я говорю о том, что ну вот выгорело, нужно, а он как нормальный советский каптер: «Не дам». То есть, ложится на все эти горы одежды: «Не дам. У меня нет распоряжения». Но я то не могу одеть. Вот как бы с этим человеком не сложились у меня отношения. Со всеми остальными прекрасные отношения сложились по сегодняшний день – дай им Бог здоровья, кто из них жив. Мы практически, ну каждый раз 26-го апреля и 14 декабря встречаемся. Встречаемся здесь. Так перезваниваемся. По сегодняшний день жив командир моей роты, по сегодняшний день жив старшина, мои коллеги. Люди, ну вот даже сейчас мы ездили в Англию, там, естественно, такие ну брошюры составлялись о каждом из нас.

Г.Г.: Угу, угу.

А.Г.: Вот фотография из Чернобыля, ту, которую я там представил. Там, наверное, человек 12 из моей роты и я тоже присутствую вот на этой фотографии того времени. Половина из них, к счастью, еще живы. Вот мы тоже поддерживаем отношения совершенно нормальные. Отношения, которые были там, Вы знаете, скорее они все-таки вот строились на… Никто не пытался нагнетать отношения.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Все пытались наоборот как-то сгладить как-то. Лучше лишний раз улыбнуться, лучше лишний раз какую-то любую ситуацию перевести вот как бы в плоскость такую, ну, более шутливых отношений. Я даже скажу, что ну вот если нужно идти выполнять какую-то работу в лагере, это принималось без большого энтузиазма. Но при этом, что нужно отметить. Памятуя, что происходило в армии, допустим, та же определенная дедовщина, там в 70-80-е годы и то, что происходит здесь. Здесь мальчишки 20-ти летние и как я сказал до 60-ти летнего. Все вместе поднимаются, идут и делают то, что необходимо. При этом, если по тревоге подняты, то никто вообще не задает никаких вопросов. Там работали так, как ну вот создается впечатление, что это единое целое, единый механизм. Даже здесь, когда нужно там убрать мусор в лагере, нужно огородить какую-то территорию – поднимались, шли все вместе. С анекдотами, с шутками, с чем угодно. Совершенно нормально. Я не помню ни единого такого прецедента, что б были какие-то случаи. Даже если по утрам там какой-нибудь дежурный офицер заходил в роту, там кричал: «Рота, подъем», там уже пора подниматься, кто-то запустит в него сапог, то тоже там со смехом это воспринималось, никак иначе.

Г.Г: (смеется) Понятно. Назад как была организована дорога? Когда узнали вот, как стали готовиться?

А.Г.: Безусловно, приблизительно к 1-му июня вдруг все поняли, что у всех уже превышение предельно допустимой дозы существует на день сегодняшний. Это не смотря на то, что я об этом не сказал – журнал учета доз радиации у нас в батальоне начал вестись, по-моему, дай Бог памяти, где-то приблизительно с 18-19-го мая.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: До этого его вообще не было.

Г.Г.: Не было.

А.Г.: То есть, я вот говорю, что вот особенно в начале – период полной дезорганизации был, полной дезорганизации. Если бы даже половина людей развернулись и ушли домой, никто бы не сказал, были ли они здесь вчера или не были, ничего бы им не было. Но при этом люди оставались там. И то же самое по поводу журнала. Журнал не велся с первого дня. Мы уже имели там по несколько выездов, потом только завели журнал. Но при всем при этом даже за этот десяток дней весь батальон уже получил предельно допустимые дозы и выше этих доз уровня радиации. Естественно, где-то к 1-му июня уже ропот такой пошел: где смена, где замена? Потому что как бы выезжать уже невозможно, вот, а с другой стороны, требуют же все равно. То есть, задача поставлена, батальон есть, батальон несет дежурство. Значит нужно выезжать на дежурство в зону, нужно выезжать на дежурство непосредственно в Чернобыль, на дежурство на саму станцию, просто колесить по зоне и опять же наблюдать. Подъезжая ж к постам – были определенные посты с вышками, тогда ж не было связи такой – люди просто наблюдали, где горит и вот нам давали направление и мы ехали. Таким образом на тушение торфяников мы попали уже на территорию Белоруссии. Просто встретили одного мужика с… он говорит, а потом спрашиваю: «А где мы?» – «Это уже Белоруссия, – говорит». То есть, там же рядом все это дело. Вот. Были там. Ну, как-то так вот.

Г.Г.: Так. И понимаете, что доза большая. Дальше?

А.Г.: В конечном итоге да, в общем-то, к 1-му числу мы понимаем, что все уже превысили эти дозы, ропот пошел. Командира батальона каждый день дергают, на что он отвечает: «Я звонил постоянно там, я звоню постоянно в Харьков, формируют-формируют». Ну, в общем-то, таким образом, мы дождались до 6-го июня. 6-го июня во второй, да где-то, наверное, часам к 5-ти вечера. Вот. Приезжает где-то часа в 2 мы узнали, что едет нам смена – до этого ничего не говорили, вот. И вдруг говорят, что начинайте собираться, мы сегодня вполне вероятно отправляемся домой. Часам к 5-ти приехали эти ребята. Их бедных не выпускали из автобусов, ну, наверное, чтоб мы не рассказали много интересного как здесь нужно себя вести. Жара вот такая приблизительно как сегодня, наверное, градусов 30. Ну, а нам в свою очередь тоже, ну, что нам? В конечном итоге их значит куда-то… нас согнали в одну сторону, этих выгрузили в другую, на эти же места попрыгали и отправились. Таким образом, выехав за Киев, остановились переночевать, и 7-го числа где-то часов в 12 мы были здесь в Харькове. Вот так вот. Никто не организовывал заранее, мы не знали, узнали буквально там за полдня, а, может быть, и меньше.

Г.Г.: Понятно. Приехали, а дальше что?

А.Г.: Приехали, а ничего. Приехали. По дороге оттуда точно помню, что договаривались: вот сейчас получаем все свои вещи и идем на пиво. Вот. А почему идем на пиво, потому что я говорил, там я поймал самую огромную рыбу. Там меня научили, не столько меня научили, сколько сами ж мои коллеги сделали всю эту рыбу, значит, так как положено. Это тоже отдельная песня. Можно там целый рассказ писать. Я не знал, как можно огромную рыбу засолить и вообще, что существует такой способ. Наш народ настолько умен, настолько хитер. Поймали, значит, зеркального карпа. В общем, я не знаю, какой был карп, я не буду показывать как рыбак, что с таким вот глазом, но в любом случаи, значит, одной икры было с 4 солдатских котелка.

Г.Г.: Ого!

А.Г.: Да, я, значит, когда ветку ивы продели в жабры, я его на плече держал, хвост тянулся вот там, то есть, вот так вот. Принесли, притянули, значит, в этот самый, в лагерь его сюда, значит, этого карпа. Что будем делать? Ну, икру как бы там быстро вымотали специалисты, раздали тут же свежую и съели. Рыбу надо засолить. Померили – уровень радиации нормальный, ничего, ниже даже фонового, все хорошо. Засолить. Как засолить? Ну, и нашлись быстро специалисты. Оказывается, все элементарно просто. Вдоль, ну, вычинили, естественно, эту рыбу. Толстая спина, с двух сторон прорезали от этой спины, засыпали солью. Полиэтиленовые мешки надели чистые новые с той стороны, с этой, потому что не хватало одного мешка. Вот так вот навстречу друг другу завернули и взяли нож, потыкали, чтоб были эти отверстия. Зашли в палатку, сняли дёрм по размеру рыбы…

Г.Г.: Так…

А.Г.: …откопали, положили туда эту рыбину, положили дёрм, а теперь, говорит, ходим. Как? Таким образом, проходили по рыбе неделю, все ходили, зачем-то отжимали ее, наверное.

Г.Г.: Наверное.

А.Г.: После чего вытащили, разрезали на несколько кусков, потому что так она в палатке будет висеть (смеется), мешаться здесь, поэтому на вот такие балыки порезали, вывесили, она дождалась нас и, когда мы приехали в Харьков, пошли на пиво с этой рыбой.

Г.Г.: Прекрасно.

А.Г.: С этим. Вот это вот как бы так мы возвратились сюда. После этого нам дали аж по два дня выходных и на работу.

Г.Г: И на работу.

А.Г.: И на работу. К сожалению, к сожалению это произошло – вот 7-го июня мы возвратились, а 22-го июня, как я уже говорил, я тоже ничего не понял. Как бы до этого я достаточно активно занимался волейболом. Вот. До этого карточка моя медицинская была, имела всего лишь одну запись: мне пломбу делали. А в основном всё – здоров, здоров, здоров как бы. Вот. Ничего не понял тоже. На рабочем месте потерял сознание. Ну, голова болела, как бы уже она болела накануне, потом болела здесь, ну, и потом произошло то, что произошло. Отвезли в Институт, вызвали скорую, отвезли в Институт медрадиологии.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Вот. Ну, и с этого момента как бы вот, к сожалению, эта самая карта начала расти. Нужно понимать, что в 86-90-ее годы ни о каких заболеваниях, связанных с Чернобылем, не могло быть и речи.

Г.Г.: Ага.

А.Г.: То есть, это все, что угодно. У вас все, что угодно. Молодой человек, о котором я говорил, Олег Малышев, мы возвратились сюда, у него… Если меня забрали туда, в Институт медрадиологии, он ко мне приезжал, значит. Я говорю: «Что у тебя происходит?» «Та говорят, крапивница». Вот как крапивой обжигает, я смотрю, у него такие покраснения и уже появляются гнойные такие. Ну, понятно, что это радиационные ожоги. Понятно, что это, это ни что иное, как лучевая болезнь, то есть, у человека, а ему ставят диагноз «крапивница». Вот. Ну, и приблизительно так, так вот каждому из нас ставили такие диагнозы, в том числе и, ну, у меня там проблемы как бы с 88-89-го года начались гораздо более серьезные. В 89-м году уже группу инвалидности установили. При этом, значит, лечат меня. На ногах стали появляться такие как бы, ну, как их назвать, наверное, узлы. В начале комариные укусы.

Г.Г.: Угу, угу.

А.Г.: Покраснения там. Потом это все увеличивается, потом нестерпимо болит, потом перестает болеть и превращается как бы в темный цвет. Темного цвета становится, но не проходит. И таким образом накапливается все больше-больше как бы. Я понимаю, что кровотока нет, левая нога становится вот такой вот уже. Вот. Здесь находятся немецкие врачи, которые приехали посмотреть наших детей. Я встречаюсь с одним из них, с руководителем детской клиники г. Нюрнберга. Вот. Он, как бы после общения с ним он, ну, вернее мы им показывали детей чернобыльских ему. Вот, рассказывали многое, что для них было новым. Ну, он говорит, что если вдруг Вам необходима будет помощь – обращайтесь. Я беру его адрес. Таким образом я понимаю, что здесь, здесь мне ставят узелковый периартрит, периартрит, еще что-то, еще что-то, но я то понимаю, что всё это…

Г.Г.: Угу, угу.

А.Г.: …совсем не то. Вот. В конечном итоге я связываюсь с ним. Приходиться выучить самому немецкий язык и достаточно быстро, когда я уже лежу, не могу ходить. Вот. Здесь тоже, естественно, никому не нужен, в общем-то. Апрель 90-го года здесь у меня берут биопсию, вырезают, я это отправляю в Германию. Оказывается, тогда это было достаточно просто. Вот. Буквально через неделю я получаю приглашение. Вот. Надо отдать должное людям, которым это, казалось бы, совершенно не нужно. Он нашел своего студенческого друга, который является хирургом в Институте патологии в Мюнхене и он готов меня оперировать.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Значит, он ищет спонсоров, потому что у меня нет страховки. Вот. Я со своей стороны тоже подключаю всех, кого только возможно. Ну, в общем, к лету 90-го года, я летом 90-го года, в конце лета, уже в августа я отправляюсь туда, мне проводят операцию, удаляют первые 8 узлов. Приезжаю туда, у меня берут гистологию еще одну как бы повторную. Вот. И буквально на следующий день он приходит, и я понимаю, о чем речь идет. Он еще не говорит ничего как бы и запомнились тоже его слова, как бы, на всю жизнь. Я спрашиваю: «Ну, что, доктор, как, как, как, – говорю, – жить дальше будем?» На что он говорит: «Ну, Ваши прогнозы не очень хороши». А как же он сказал? – И не не оптимистичные, но как-то так. Прогноз совсем не хороший.

Г.Г.: Угу.

 А.Г.: В общем-то, так, к этому все свелось. Ну я, говорю, к сожалению, другого и не ожидал. Вот. Таким образом, я попадаю там, в Институте патологии в Мюнхене на операционный стол. Две организации – Arbeiterwohlfahrt –есть такая немецкая организация, по крайней мере тогда была благотворительная, и профсоюз металлургов Западной Германии. Тогда еще Западная Германия. Значит, вот эти две организации выделяют в общей сумме 54 тысячи марок на мою операцию. Вот. Это первый раз, как бы. В 90-м году я переношу эту операцию. На следующий год я еду опять, мне еще удаляют… Какое количество узлов? По-моему… ох, не соврать бы – 13 или 14, надо посмотреть. Вот. Естественно, я уже получаю до этого, после первого, после первого удаления я получаю гормональную терапию. В течении года я только набираю вес, к сожалению, это не локализуется ничего и потом после второго курса, значит, операции я получаю уже химиотерапию. И 5 курсов химиотерапии я получаю в Германии, я получаю кучу препаратов с собой, которые расписаны, всё. Я употребляю все это дело здесь. Тьфу-тьфу, слава Богу, у меня все…

Г.Г.: Сколько времени?

А.Г.: Два с половиной года все. Да, два с половиной года ушло у меня на это как бы.

Г.Г.: Проблем с выездом не было? Это ж еще СССР?

А.Г.: Нет, Вы знаете, не было. У меня не было проблем с выездом. Но, может быть, потому что у меня как бы загранпаспорт был, я уже до этого как выезжал несколько раз. Может быть, по этой причине, я не знаю, ну, как бы…

Г.Г.: А как Вы изначально с этим немецким доктором познакомились?

А.Г.: Дело в том, что еще…

Г.Г.: Это миссия была, еще что-то?

А.Г.: …в 88-м году мы организовали первую в Советском Союзе общественную организацию…

Г.Г.: В 88-м.

А.Г.: …«Союз Чернобыль». Да. В этом году 6-го августа 2013-го года мы будем отмечать 25-ти летие создания этой организации. Эта организация называлась «Чужой беды не бывает». Вот. И в 89-м году 1-го сентября я сюда принес первый зарегистрированный устав «Союза Чернобыль». Само словосочетание «Союз Чернобыль» появилось именно здесь, в Харькове. Это наше детище.

Г.Г: Чья идея была?

А.Г.: Чья идея? Горбуновой Светланы Александровны, нынешнего заместителя харьковского городского головы. Потому что она тогда приютила нас. Партия была, безусловно, против. Естественно, никто не давал создавать нам этих общественных организаций, куда бы мы ни обращались. Ни комсомольцы не хотели заниматься, ни партийные работники не хотели и единственную крышу, которую мы нашли, мы нашли крышу Красного Креста. Вот. И, естественно, с 88-го года мы уже существуем как общественная организация. В 89-м году… в конце 88-го, в 89-м… в начале 89-го получаем вот это помещение. Вот. Здесь до этого был склад какого-то продторга. В общем, все начинается с того, что мы вынимаем 30 сантиметров пола, потому что практически мы упирались в крышу здесь. Вот. Проводим ремонт первый здесь, и здесь у нас создается первая вот организация «Союз Чернобыль». Естественно, все, кто интересовался проблемой, проблематикой чернобыльской, они связывались с нами. В том числе таким же образом здесь оказались немецкие врачи, которые изъявили желание, ну, я так понимаю, что им тоже нужна была определенная практика, нужны были знания. Вот. Они изъявили желание принять наших детей на оздоровление и лечение. И вот когда…

Г.Г.: Которые там были на момент аварии, да?

А.Г.: Да-да, конечно-конечно, и которые были сюда переселены. Это припятьчане там, те, кто в зоне жили там.Ну в общем, есть же целые районы. Эвакуированные, безусловно, эвакуированные дети на тот момент. Вот. Таким образом, они попали сюда. И они приехали первый раз и вот во второй раз. Почему-то я с ним завел этот разговор, точно помню на территории 20-й студенческой больницы. Вот там было одно из наших отделений чернобыльских. Там сейчас чернобыльцы лечат, лечатся. Ну, вот как раз с ним себе я завел разговор именно там. А так мы, безусловно, работали с Охматдет.

Г.Г.: Понятно. Идея создания вот организации да, вот предположим ей да принадлежала?

А.Г.: Я не скажу, что ей.

Г.Г.: Как, как вы познакомились?

А.Г.: Идея создания организации принадлежала скорее, безусловно, другим людям.

Г.Г.: Другим людям. Кому?

А.Г.: Да. Есть такой Олег Красовский. Я думаю, что мы с ним встретимся, вот как бы поговорим. Есть, ну вот Сергей Михайлович Нечипоренко. К сожалению, он уже ушел из жизни. Ливый Владимир Николаевич – мой коллега из моего же батальона одним из первых в Чернобыле пошел вот работать на станцию. Причем пошел добровольцем, вот когда еще спрашивали первые дни, кто желает. Так вот он безо всякого, он поднялся и просто пошел делать работу. Вот. Делать работу. Без пафоса. Вот он стоял у истоков, Задорожный Сергей Иванович. Ну, как бы людей достаточно много.

Г.Г.: Вот как вы собрались первый раз вместе?

А.Г.: Первый раз как мы собрались вместе?

Г.Г: Да. Как вы вот?

А.Г.: Почему 6-е августа? 6-е августа – это день бомбардировки Хиросимы. Вот. И впервые в 86-м году 6-го августа мы собрались у памятника, у вечного огня. Те, кто принимал участие. Не знаю, откуда пошло, но цыганское радио как бы сработало. И мы впервые собрались там, постояли, пообщались между собой. Абсолютно четко помню, как нас окружили люди в штатском в то время, как они были по два человека распределены и как они слушали все наши разговоры, как после этого мы пошли в ресторан «Центральный», которого сегодня нет.

Г.Г.: С ними же?

А.Г.: А они сидели… Вот там рядами стояли – столики три ряда столиков. Так вот мы занимали два ряда столиков, а эти в 3-м ряду вот так сидели и слушали.

Г.Г.: А они знали заранее или откуда они?

А.Г.: Я не знаю, откуда они знали.

Г.Г.: Кстати, вопрос.

А.Г.: Да, да, да. Ну вот службы тогда, тогда работали тоже. Но, что самое интересное, как положено всё к вечеру закончилось братанием. «Ну, мы понимаем, что у вас работа такая. Ребята, да подсаживайтесь мы и вам нальем. Ну, вы ж… как бы не криминал».

Г.Г.: А вы ж и ровесники, наверное?

А.Г.: Ну, приблизительно да, да, конечно, конечно. То есть, вот впервые собрались там, у вечного огня и у органа.

Г.Г.: Сколько вас собралось?

А.Г.: Сколько собралось? Первый раз….

Г.Г: Ну что вызвали такой интерес, получается.

А.Г.: Ой, я даже не помню, сколько нас было у памятника, но в ресторане нас было, наверное, человек 25-30.

Г.Г.: Угу. Это много уже, конечно.

А.Г.: Где-то человек 30, да. Уже осталось даже до ресторана, кто-то уже отпал здесь, потому что поприходили со своим и доливали здесь. Точно помню, что Олег и еще несколько человек они даже пришли вот из 25-й бригады в этих, в фуражках таких вот в полевых. Вот. Пришли туда как бы, ну, наверное, по образу и подобию как вот пограничники в своих ходят, наверное, как десантники, так и эти вот пришли в этих шляпах. Позже… Не шляпах, ну, в головных уборах, вот. Позже, значит, когда мы собирались, позже весна, наверное, все-таки 88-го года послужила таким вот толчком. Или 87-го, 87-го, наверное, в парке Артема. В парке Артема состоялось первое учредительное собрание. Я был как раз в санатории, я не присутствовал на нем. Валерий Григорович Болотов был избран председателем первым вот этой вот организации «Чужой беды не бывает». В состав Совета вошли там, по-моему, 5 или 7 человек. Я сохранил где-то даже протокол первого заседания: кто там присутствовал, кто о чем говорил. Болотов как всегда читал стихи, Горбунова вошла в состав Совета этого, о чем она говорила. Ну, в общем, как-то так вот. А уже более организованно вот начали заниматься в 88-м году, когда к концу 88-го года, когда речь зашла о создании «Союза Чернобыль». Вот. И тут, конечно, неоценимую роль сыграл ныне покойной Световец Владимир Николаевич. Вот. Он был первым заместителем председателя областной организации, хоть на тот момент еще и организации, в общем-то, не было. Именно с его помощью ремонтировалось впервые это помещение. По тем временам человек был достаточно прогрессивный, он всего лишь на три года старше был. Вот. Ему еще, ну, где-то до 30-ти, 30 лет, наверное, было. Он уже был работником кооператива. По тем временам, от в конце 80-х, он настолько помогал всему, но, к сожалению, в 90-м году его не стало.

Г.Г.: Понятно. Почему вы выбрали именно 6-е августа? Почему именно бомбежки, почему?

А.Г.: Ну, я не знаю, я не знаю.Там, наверное…

Г.Г.: С чем связали? Почему к такой дате привязали?

А.Г.: Атомная бомба…

Г.Г.: Атомная. Угу.

А.Г.: И ядерная реакция здесь.

Г.Г.: Чья идея была, не помните?

А.Г.: Не знаю, не знаю.

Г.Г: Вот именно в этот день устраивать?

А.Г.: Не знаю, нет, нет. Я думаю, что нужно будет встретиться, по меньшей мере, как я сказал, с Олегом Красовским, может быть, еще с кем-то еще из ребят.

Г.Г.: Это же очень интересно.

А.Г.: Да, конечно, конечно, откуда всё.

Г.Г.: Вот в первые цели ваши что входило? Зачем вы вообще организовывались?

А.Г.: Почему организовывались, потому что на тот момент люди, каждый был сам по себе. Человек попадает в больницу непонятно с чем. Мы понимали, отчего это происходит – режим говорил, что нет, ничего нет, это у вас какие-то нервные заболевания, это все, что угодно, только это не связано никак с Чернобылем. Это как бы вызвало противодействие. Значит, нам нужно объединяться и нам нужно что-то делать. Нам нужно как-то защищать этих людей, которые в первую очередь, в общем-то, пострадали. Ну, и еще таким фактором, безусловно, послужила смерть Гриши Кучера. В… Летом 86-го года принимал участие в ликвидации последствий аварии, вместе лечились в институте медрадиологии, очень активно стал развиваться рак гортани. Буквально за полгода человек из абсолютно здорового дошел до последней степени и скончался. Вот. И это послужило как раз толчком к созданию этой организации. Осталось двое маленьких детей у него. Но при этом власть не признала, что это связано с Чернобылем.

Г.Г.: Власть, при этом власть вас зарегистрировала. Или были какие-то вопросы?

А.Г.: Нет. Ну, нас же зарегистрировали не сразу. Я еще раз говорю о том, что впервые в 86-м, в 87-м году как бы появилось желание.

Г.Г.: Так.

А.Г.: В 87-м году мы уже регистрируемся как… не регистрируемся, а создаем организацию «Чужой беды не бывает». Вот. Но ее никто не регистрирует. И мы в течении полутора лет боремся за регистрацию и только 1-го сентября… 1 сентября 89-го года появляется устав. 4-го сентября я его приношу сюда. То есть, как бы…

Г.Г.: И тогда вас регистрируют?

А.Г.: Да. Мы зарегистрированы 1-го сентября 1989-го года как «Союз Чернобыль». Вот это первая официальная регистрация.

Г.Г: Угу. Но датой своей вы считает 88-й все-таки?

А.Г.: Безусловно, безусловно, 88-й год. 88-й год мы считаем датой, потому что это уже была создана организация, а впервые вообще мы собрались, я ж говорю, вообще в 86-м году в августе месяце.

Г.Г.: И с чего вы начали? Что вы, вот самое первое, с чего вы начали свою работу?

А.Г.: Ух… Я даже не знаю. Вы знаете, это, это все-таки, наверное, в большей степени расскажут мои коллеги. Нужно будет с Валерой Болотовым поговорить, потому что я достаточно активно включился в этот процесс как раз вот где-то с 88-го года, а вот этот период с… Значит, я скажу Вам когда: я получил членский билет организации «Чужой беды не бывает» 6-го марта 88-го года. Вот. А уже в октябре 88-го меня избрали заместителем председателя областной организации «Союз Чернобыль». То есть, вот как бы с 88-го. А вот с того, с начального периода, это нужно будет как-то пообщаться с Валерой Болотовым.

Г.Г.: Понятно. Тот момент, корда Вы уже пришли, чем занималась организация?

А.Г.: Я когда пришел – появилось помещение. У нас была задача все-таки. Ну, планов громадьё. Молодые люди, абсолютно, нам казалось, мы совершенно здоровы. Нам хотелось объять необъятное. Мы видели, как люди умирают на наших глазах. Мы понимали, что все это может произойти в любой момент с нами. Опять же различный подход, но нет законодательной базы. Абсолютное отсутствие закона. В Харькове, опять же впервые, вот будет звучать много раз Харьков и впервые. Впервые появляется постанова харьковского облисполкома № 48, где впервые Масельский подписывает документ. У нас были вкладыши, наши членские билетики. Я даже принесу один. У меня сохранен он. Где написано, что на основании этого постановления, значит, я имею право на бесплатный проезд в городе Харькове, на льготное пользование аптеками и еще на что-то. То есть, вообще в бывшем Советском Союзе еще напрочь отсутствует законодательная база. Мы это смогли провести уже здесь. Мы понимаем, что нам необходимо бороться за создание собственного закона и в 90-м году нам удается провести этот закон. Перед Вами человек, который занимался разработкой детской части закона о статусе и социальной защите граждан, пострадавших вследствие аварии на ЧАЭС. Очень приятно, что один из народных депутатов тогдашнего созыва с трибуны Верховной Рады озвучил, что мы приняли сегодня закон, значит, это где-то на 90-95% заслуга харьковчан.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: То есть, вот мы были зачинателями всего этого дела. Собирали все социальные законы, всё, что возможно стягивали, пытались отработать – законодательная база. Мы создали вот это помещение. У нас появилось как бы, у нас появился дом. Как нам организовать людей? Мы придумали, разработали удостоверения организации. Мы стали выдавать эти удостоверения людям, которые участвовали в ликвидации и людям при этом, людям, которые принимали участие в строительных работах в Бородянском, Жовтневом, Кагарлыцком районах, те, кто строили жилье для переселенцев, вот.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Позже, к сожалению, в закон они не попали. Но вот это были те люди, которые состояли в нашем обществе, те, которые были в нашей организации. Вот, вот как бы первичное. Ну, а потом мы чем начали заниматься: мы стали искать концы как можно вывести детей за границу. Мы возили детей на оздоровление и лечение. Каждый год мы везли минимум 200-250 человек. Вот. Естественно, ну я, к сожалению, я ж говорю, я в только началась активная работа и вот всё было вызвано как раз собственным состоянием. Плюс надо понимать и определенные и промежутки апатии были, и всего чего угодно, когда и волосы вылазят, и ресниц нет, и всё что угодно после химиотерапии. В общем-то, тоже не до этого было. Поэтому я вернулся в это дело, когда оно уже, к сожалению, начало чахнуть, вот в 1995 году.

Г.Г.: Угу.

А.Г.: Меня пригласил Сергей Михайлович Нечипоренко, бывший председатель харьковской городской организации с тем, чтобы я как бы помог ему. Вот мы зарегистрировали организацию, не знаем куда двигаться. А я как бы уже вылез немножко из этого.И на протяжении достаточно длительного промежутка времени я так достаточно опосредованно занимался этим, помогал, чем мог постоянно. Вот. Ну, и задача моя, в общем то, сводилась к тому, что Сергей Михайлович очередное мероприятие: «Анатолий Александрович, помоги: надо вот это, надо вот это». Как бы помогал, ну, и так сложилось, что, в общем-то, в 2010-м году, в 2010-м году Сергей Михайлович скончался и люди избрали меня председателем организации. Ну и я думаю, с этого момента как бы вот абсолютно новый виток работы организации, абсолютно возродились, мы стали несколько иначе работать, мы нашли, как я считаю, свою нишу. Опять же – идти сюда работать, как я сказал, нужно только в том случае, если понимаешь для чего ты сюда идешь. Ну, вот в частности я как бы для себя основным алгоритмом поставил алгоритм сохранения памяти о Чернобыле. И таким образом, ну, как бы сплелись воедино тут несколько клубков и таким образом мы и создали эту Чернобыльскую историческую мастерскую, таким образом, до сегодняшнего дня мы работаем. И, ну я не знаю, мы, наверное, отдельно с Вами поговорим то, что мы смогли сделать за эти годы.

Г.Г.: Конечно, конечно.

А.Г.: Потому что там на пальцах одной руки не перечислишь.

Г.Г.: Это да, это действительно отдельный разговор, конечно.

А.Г.: И там, там есть о чем поговорить. Там просто веховые вещи, которые не делались десятилетиями. Вот, а мы, вот за прошедший год… 4-го января прошлого года мы зашли сюда. Я Вам представлю фотографию, в каком виде это всё было. К сожалению, вот как тогда в конце 80-х мы отремонтировали это дело, все остальные годы это помещение просто убивалось. Ну, от входа начинаешь: и провалились полы и всё в таком ужасном состоянии.

Г.Г.: Ну, понятно.

А.Г.: Ну, просто ужас. И стекла выбиты, и нигде нет электроэнергии, и лампа одна висит из тех комнат вот так вот. Вот. И при этом 4-го января мы вошли сюда, а 14-го апреля мы открылись после капитального ремонта. Вот. Помещение приобрело вот такой вот вид. Ну, естественно, я ж говорю, даже после этого то, что сделано и в Украине, и на международной арене, ну достаточно, достаточно много и серьезно. Даже вот последние события, я думаю, что будет о чем поговорить и чем поделиться.

Г.Г: Да, да, да.

А.Г.: Это вот чернобыльские недели.

Г.Г: Обязательно. Откуда идет да это?

А.Г.: Да, да, конечно. Более трех недель мы провели в Англии. Вот. Что нам удалось сделать, я думаю, что мы поговорим обязательно.

Г.Г.: Тем более по свежим впечатлениям.

А.Г.: Да, да.

Г.Г.: Хорошо. Мы тогда на сегодня, мы с вами прообщались два часа.

А.Г.: Вот видите, как всегда, да.

Г.Г.: Да. Или можете еще продолжать?

А.Г.: Там же сидят ждут, там же кто-то пришел.

Г.Г.: Ух. Выключаю.