Наталья Козлова (далее Н.К.): Итак, сегодня у нас 20 декабря. Находимся мы в помещении «Союза Чернобыль». Беру интервью я – Козлова Наталья у, представьтесь, пожалуйста.

Виктор Белозор (далее В.Б.): Билозор Виктор Васильевич. Бывший работник Чернобыльской станции…

Н.К.: Очень приятно.

В.Б.: …начальник смены химцеха.

Н.К.: И теперь у меня…

В.Б.: Работал там с 79-го года и до устранения последствий аварии.

Н.К.: У меня к вам первый вопрос…

В.Б.: …до августа 86-го года.

Н.К.: У меня к вам первый вопрос достаточно обширный. Что считаете нужным, просьба рассказать историю своей жизни. Может быть что-то до аварии, может быть, где учились, может быть, чем интересовались, чем занимались, как пришли к этому.

В.Б.: Коротко можно рассказать.

Н.К.: Хорошо.

В.Б.: Родился в 40-м году, т.е. на сегодня я уже старичок. Вот. Сначала, значит, школу закончил в городе Богодухове Харьковской области. Потом после окончания школы поступил в Дзержинский химико-механический техникум Горьковской области. Закончил его в 58-м году и был направлен по окончании техникума в Сибирь в министерство средмашин, отработал там. В 79-м году перевёлся на Чернобыльскую атомную станцию. В 79-м году, и вот с 79-го года я там работал.

Н.К.: А почему решили перевестись?

В.Б.: Ну, перевестись – появились дети, в Сибири климат суровый. Дети начали болеть там ОРЗ, часто простуживаться. Врачи порекомендовали более тёплые края найти.

Н.К.: Ага, более тёплый климат?

В.Б.: Да. И вот со всей семьёй переехали. Ну, куда тут переезжать? Тогда, на то время станция уже работала, и вторая очередь строилась, поэтому. По специальности примерно подходил мне этот профиль, и решили переехать сюда. Сначала я переехал, значит, на Чернобыльскую станцию, потому что жилья сразу не давали, квартиры не было, жил в общежитии. И потом уже через некоторое время и семья переехала туда.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Вот. Ну, с момента поступления на Чернобыльскую станцию сначала я в химцехе работал, и занимались строительством второй очереди, т.е. курирование строительно-монтажных работ. А потом уже, когда построили, значит, началась эксплуатация, и пошла уже работа по профилю химического цеха Чернобыльской станции. Задача химического цеха была очистка воды станции от радиоизотопов с тем, чтобы потом эту очищенную воду повторно использовать для нужд станции. Вот это назначение было химического цеха. Ну, кроме других цехов я не буду говорить. Там еще был реакторный цех, был электроцех, турбинный цех, цех наладки испытаний, ну, как обычно, как на любой станции.

Н.К.: Ну, много разных цехов.

В.Б.: Комплекс цехов для нужд станции. Я работал в химическом цехе. Ну вот, после этого окончания строительства второй очереди занимались уже эксплуатационной работой по очистке воды станции. Ну, что хочется еще больше тут сказать, что персонал, значит, который набирался на станцию, ну в то время был, как говорится, не все имели специальность на момент набора по этому, по профилю для атомной станции. Поэтому мы занимались подготовкой этого персонала, как говориться.

Н.К.: То есть и обучали сразу?

В.Б.: Обучали его, да, для того, чтобы он уже потом мог в качестве оперативного персонала работать, это, по выполнению регламентов технологических и эксплуатационных инструкций.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Ну, я был членом экзаменационной комиссии по химическому цеху, поэтому всё время при приёме экзаменов, после обучения персонала старался требовать с этих людей, чтобы пунктуально знали инструкцию – от и до. Те, кто не знал этой инструкции или ошибочно отвечал, как говорится, отправлялись на второй, там на третий круг подготовки.

Н.К.: Ну, правильно.

В.Б.: За что меня все, тогда кричали, что «ты формалист, придираешься к инструкции» (смеется).

Н.К.: Ну а как?

В.Б.: Я говорю: «Нет, я не формалист, потому что атомная станция – это не молокозавод. На молокозаводе разлилось молоко или сметана, собрали, и никаких последствий. А атомная станция, – я говорю, – если что-то приведёт к этому, то это не будет хорошая картинка». Вот, забегая вперед, можно сказать, что вы, наверно, видите и вы все знаете, к каким последствия приводит нарушение регламентов эксплуатационных инструкций. После этого, значит, после аварии уже, когда персонал меня встречал, все благодарили за то, что я так тщательно требовал. Я говорю: «Вот теперь вы убедились».

Н.К.: Кто был прав, да?

В.Б.: «И извинитесь передо мной, что я не формалист был, а просил тщательно знать и соблюдать инструкции», вот. Ну, персонал, который этот, с которым я работал, значит, после аварии была немножко паника такая. Поэтому много людей, которые были на период эксплуатации, уже не нужны были. Трудности были с жильём или с ночлегом для оперативного персонала, потому что город Припять в это время уже был эвакуирован. Авария началась, значит, случилась когда – в 1 час 23 минуты 40 секунд в субботу.

Н.К.: А как вы узнали об аварии? Вы…

В.Б.: Ну как я узнал? Ко мне сразу, как к работнику станции приехала машина ночью.

Н.К.: А, то есть Вы дома спокойно спали и…

В.Б.: Да, спали дома, я дневной персонал был, вахты работали. Вот, я уже собирался в субботу на дачу ехать. Ну, вот в два часа меня приехала машина, забрала. Поехали на станцию, потому что вот после аварии, значит, в реактор подавалась вода, эта вода растекалась по помещению, поскольку он был разрушен. Ну, вы ж сами знаете, когда вода льётся…

Н.К.: Она льётся везде.

В.Б.: Течёт сверху вниз, так же, как квартиры наши. И все те штатное оборудование, насосы, которые предназначались для откачки воды – они были затоплены, то есть оказались неработоспособные. А это помещение было на отметке минус 6 метров, ниже нуля. Вот всё это минусовые отметки были залиты водой. Потому что прекратить подачу воды в реактор нельзя было. Его надо было расхолаживать, чтоб там не случилось, хотя он весь уже разрушенный был. Ну а мы, перед нами в это время стояла задача – не допустить попадание воды по земле в речку Припять, а из неё в Днепр соответственно.

Н.К.: Ну да.

В.Б.: Вот такая задача стояла.

Н.К.: И как вы все там?

В.Б.: Поэтому ходили по пояс в воде, в радиоактивной воде, делали в трубопроводы врезки и подсоединяли к этим врезкам туда переносные насосы, с помощью которых откачивали воду в ёмкости хранилища жидких отходов.

Н.К.: А как…

В.Б.: Есть хранилища на станции и там ёмкости есть, вот туда откачивали. То есть задача была, чтобы не допустить вытекание воды по поверхности земли и попадание её в речку Припять.

Н.К.: А хоть какая-то одежда на вас была или…

В.Б.: Ну одежда была. Одежда была вот та, которая на станции штатная, то есть комбинезон обычный.

Н.К.: То есть, она хоть как-то защищала или?

В.Б.: Да ничего не защищала. Резиновый костюм одевали…

Н.К.: И всё да?

В.Б.: Да. Ну, в смысле чтоб вот так ходить по воде, потому что всё было затоплено. Надо было найти тот трубопровод, который идёт на ХЖТО от штатного насоса, который работоспособный. И вот делали туда врезки и с помощью переносных насосов откачивали. То есть никакой защиты в смысле от радиации не было просто.

Н.К.: Радиации, да.

В.Б.: Был костюм, как вот рыбаки вот сейчас ходят.

Н.К.: Просто от воды?

В.Б.: Да. Поэтому…

Н.К.: И сколько так времени в таком режиме вы провели?

В.Б.: Та, неделю работали.

Н.К.: А, ну то есть…

В.Б.: Да. Фон был большой, конечно, но не до этого было, никто не смотрел на этот фон. Главное, чтобы выполнить задачу – предотвратить загрязнение Припяти и Днепра.

Н.К.: То есть всех эвакуировали, а вы остались?

В.Б.: Ну да, эвакуировали, значит, авария случилась вот в час 24 в субботу ночью, а эвакуации не было. Руководство города Припяти, я не знаю, то ли сознательно, то ли несознательно, неверное, команда была из Москвы, не стали эвакуировать людей. Некоторые люди сами, так сказать, начали разбегаться, как говорится, кто, чем мог уезжать. А так в основном, утром в субботу дети в школу пошли, хотя уже грязная была территория, понимаете? Люди на работу пошли, то есть штатная жизнь продолжалась. И городские власти, как говорится, ничего не требовали, чтобы закрыть школу, чтобы дети сидели дома, допустим. Хоть как-то. Вот.

Н.К.: А семью когда удалось эвакуировать?

В.Б.: С под Киева потом уже к концу субботы пригнали автобусы все – там около тысячи штук их было – стояли все на подъездах к городу Припяти. Очевидно, ждали команды из Москвы – разрешения на эвакуацию, потому что сразу ж не объявили, что авария случилась, понимаете? Горбачёв где-то там объявил, по-моему, первый раз через четыре дня уже официально признал. И вот все автобусы стояли, не было команды. Команда получена была в воскресенье. Где-то в два часа дня началась. Подогнали к домам автобусы. Люди, значит, во дворах стояли всё это в ожидании автобусов, представляете, когда надо было…

Н.К.: Ужас какой.

В.Б.: …сказать им: сидите в квартире, хотя бы хоть дом защищал вас от радиации. Но паника есть паника, люди не все управляемые, понимаете?

Н.К.: То есть паниковали, да, как-то люди?

В.Б.: Ну вот, как обычно, как они сейчас, врачи называют «астенический синдром» – испуг!

Н.К.: А, то есть не бегали, а стояли в испуге?

В.Б.: Ну стояли во дворе, допустим, возле своего дома, стояли, ждали автобуса. Потому что все знали, что будут эвакуировать, а когда – не знали. И вот, аж в два часа дня подъехали автобусы по улицам к домам, началась посадка людей, и вывозили из этой зоны кто куда кого. Вот такая ситуация. Поэтому…

Н.К.: Ну, то есть Ваша семья поехала, а Вы остались еще на территории работать?

В.Б.: Нет, моя семья не поехала, этот самый… Я их этот отвёз с этими, с помощью… знакомые на машине эвакуировались – там через Припять паромчик ходил, эвакуировались в Белоруссию. Я их отвёз ближайшие мои родственники, как оказалось, сестра в Гомеле жены, сестра жены. Ну, вот туда отвёз. Сам вернулся в Припять, назад сюда, потому что надо ж было мне участвовать в работе. Ну, транспорта никакого не было, кое-как до речки Припять доехал там, где автобусы еще белорусские ходили, а вот от речки сюда до Припяти пешочком. Тоже по грязной территории, короче говоря, не было транспорта. Ну, а дальше уже автобус ходил, вахту возил. И, таким образом, этим автобусом вахтенным добрался до станции. Вот персонал станции в это время жил, был вывезен в этот загородный санаторий, был от станции.

Н.К.: То есть всех поселили в санаторий всё-таки?

В.Б.: Да не всех, а всех оперативный персонал туда загнали. Но он всех не мог уместить: кроватей мало, питание надо организовать. Чем больше людей, тем труднее было организовать. Продукты подвозить надо ж было всё это время.

Н.К.: А как организовывалась еда?

В.Б.: Ну вот так вот, поэтому руководство станции решило лишний персонал отправить в отпуск. Понимаете? Оставили там только необходимые, чтоб скомплектовать вахты. Вот эти необходимые минимальное количество персонала жило в санатории, оттуда их автобусами возили на станцию, вот, и, таким образом, они, как говорится, работали по вахтам. Что можно было – еще контролировали, с тем, чтобы не допустить вот этой основной задачи – загрязнение речки Припять.

Н.К.: А там были и мужчины, и женщины, или мужчины только работали?

В.Б.: Где? На вахте?

Н.К.: Да.

В.Б.: Да почему? При штатной работе персонал мужчины были, женщины в основном лаборанты…

Н.К.: Лаборанты.

В.Б.: …которые занимались, это ж тоже персонал химцеха, который занимался – отбирал пробы и проверял качество воды. В соответствии с регламентом, значит, контролировался химический состав воды, вот. Женщины работали лаборантками, то есть много женщин было. Ну, а сам посёлок Припять – это три километра от станции. Там, значит, было где-то около пятидесяти тысяч населения в этом городе. Все, как говорится, работали там, где кто мог. Ну и плюс ещё готовилась же, уже третья очередь станции строилась, то есть было где-то около сорока тысяч строителей. Вот этот персонал пришлось в воскресенье вывозить. Ну, кто смог, у кого была машина, то уже ж я вам уже говорил, что выехали своим ходом, то есть, а не дожидаясь двух часов дня воскресенья. А остальные эвакуировались вот организованно автобусами. Вот эти автобусы все, после этого, после эвакуации, как говорится, вернулись в Киев, извиняюсь за выражение, закакали Киев – колёса грязные были автобусов. Поэтому, не знаю, ходили разговоры, что надо уже и из Киева эвакуировать, но такое решение не принято было. Это, по-моему, там этот, кто там был, Щербицкий, по-моему. Решили, значит, не эвакуировать, ну и занимались отмывкой Киева. Уже начали автобусы мыть, улицы, то есть такая вот ситуация. Ну что дальше? Дальше, значит, после того, как я там поработал и остальные работали, значит, первое после аварии – начался пожар. Вот. Рассказывать вам или нет, почему реактор взорвался?

Н.К.: Да, рассказывайте, рассказывайте.

В.Б.: Да? Ну, чтоб было вам понятно, я буду в популярной форме рассказывать. Правильно?

Н.К.: Хорошо, да.

В.Б.: Зачем нам тонкости ядерной физики? Вот, в принципе, работу реакторной установки можно сравнить с работой самовара. Что такое самовар знаете, да? В самоваре есть, значит, печка, где дрова горят, это, будем говорить, это зона горения. И есть вокруг неё, этот, пространство, где вода находится, где кипит вода, так? Крышка самовара закрыта, дрова горят, выделяется тепло, нагревается вода.

Н.К.: Ну, уран нагревал, да?

В.Б.: Подождите, я вам пока принцип самовара расскажу…

Н.К.: А, извините.

В.Б.: …чтоб потом перейти на реактор, чтоб вам было понятно.

Н.К.: Хорошо.

В.Б.: Вода нагревается в самоваре, так? Образуется, кипит, образуется пар. Если там давление большое – крышка приподнимается этого самовара, установилось давление, она опять опустилась. Вот такой принцип работы. Если крышку самовара, допустим, зажать, что она не сможет подниматься, что будет? Давление будет увеличиваться, может разорваться самовар. Вот такая ситуация, так?

Н.К.: Угу.

В.Б.: Когда самовар не загорался, что делали, вы помните, нет? На эту трубу, которая дым выходил, одевали сапог и – фу-фу-фу-фу – фукали, то есть подавали туда кислород, с тем, чтобы активизировать горение. Вот такая ситуация. Ну, вам понятно, чем больше дров, тем больше температура, тем быстрее вода кипит и бурно кипит, понимаете? Вот такая ситуация. Вот. Так же, примерно, устроен и реактор. У него есть активная зона, в которой в трубах каналы специальные, есть подвески такие в виде гирлянд – ядерное топливо. Называется тепловыделяющий элемент. Вот они в этих каналах висят, по этим каналам идёт вода, и когда идёт цепная реакция, значит, эти гирлянды или ТВЭлы охлаждаются, за счёт чего вода нагревается, закипает, превращается в пар. Этот пар там идёт на очистку, в соответствующее оборудование, чтоб от капель этой жидкости очищаться, и уже сухой пар подаётся на турбину. Тут как на обычной ТЭЦ – пар крутит турбину. На одном валу ж турбины генератор сидит, турбина крутит генератор и пошла выработка электроэнергии. Значит, установили мы, что дровами для реактора является ядерное горючее – это уран 238-ой, в котором находится до двух процентов урана 235-го.

Н.К.: Угу, изотоп.

В.Б.: Да. Сам уран 238-ой не способен к делению, а вот уран 235-й способен к делению. Что надо, чтоб он начал делиться? Для этого в качестве спичек в реакторе есть источник нейтронов. Подключают источник нейтронов, то есть посылают его на этот, ядерное топливо, начинается цепная реакция. То есть уран 235-й распадается с образованием вторичных нейтронов. Те, которые первый раз послали – отключается, а уже вторичные нейтроны, когда реакция идёт, они взаимодействуют с этим изотопом урана 235-ым, и таким образом постоянно размножаются.

Н.К.: Угу.

В.Б.: То есть, условно если сказать, нейтронное поле – это как рой пчёл. Понимаете? Допустим, матка сидит в середине роя, а вокруг неё вот эти пчёлы крутятся. Так и здесь. Нейтроны, которые образовались в результате цепной реакции, они опять же взаимодействуют с ураном 235, тот выделяет, за счёт реакции тепло выделяется и используется для нагрева воды и получения пара. Вот, но в то же время за этим количеством нейтронов надо следить. Понимаете? Потому что если они быстро и бесконтрольно размножаются, то получается может произойти цепная реакция, которая используется в атомных бомбах. Поэтому за этим количеством нейтронов следят, чтоб их было немного. Каким образом? Есть специальные, в других каналах специальные есть стержни нейтронпоглащающие, которые способны, значит, опускаться в эту активную зону. То есть, по одним каналам висит ядерное топливо, и по ним идёт вода для получения пара, и в то же время охлаждает это ядерное топливо, а в других каналах между ними находятся вот эти нейтронпоглащающие стержни.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Для чего они нужны? Чем больше их вниз введёшь в активную зону, тем они больше поглощают нейтронов, тем меньше нейтронов взаимодействуют с ураном 235-м, меньше тепла выделяется и, соответственно, меньше мощность реактора. По мере подъёма этих стержней наверх, значит, нейтроны получают более свободный доступ до этого урана, получается больше нейтронов вторичных, больше идёт активней реакция и, соответственно, увеличивается мощность реактора. Вот посредством вот этих стержней и управляется мощность реактора. Если стрежни поднять полностью вверх, это я вам уже сказал, значит нейтроны получают доступ, идёт бурная реакция, и может кончиться плохим делом.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Вот что, почему здесь взорвалось? Значит, к моменту, к вот этому моменту, ну, будем говорить, к ноль часам 26-го апреля в субботу намечалось испытание провести. В чём суть испытаний? Вот турбина и генератор, когда работает за счёт пара, в них такая инерция набирается, что если прекратить подачу пара в турбину, она крутится еще в течение около четырёх часов. Представляете, какая инерция? Вместе с генератором. И вот решили вот это время – четыре часа – это называется «выбег турбины», использовать для того, чтобы получать электроэнергию. Чего она 4 часа крутится, а электроэнергии нету. До этого ж такого не было. Вот это была цель испытаний. Ну, на четвёртом блоке, значит, он обслуживает два турбогенератора, то есть был ТГ-7 и ТГ-8. ТГ-7 остановили перед испытаниями, всё нормально, а на восьмом должны были вот эту проверку сделать. Ну, для этого там уже до этого испытания проводились аналогичные.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Решено было, значит, специалисты хотели с помощью специального регулятора тока на самовозбуждении этого генератора, вот в этот момент выбега, когда обороты падают, падают, падают, и через 4 часа он останавливается, и с помощью специального регулятора попробовать вырабатывать электроэнергию хотя б для собственных нужд станции, понимаете? Вот такая ситуация. Ну, до этого что было замечено, что напряжение на шинах генератора в момент выбега падает раньше, чем обороты падают. То есть и этот самый, ну нестабильные напряжения, поскольку обороты уменьшаются – и напряжение падает. Ну, вот и хотели, значит, с помощью специального регулятора регулировали ток на возбуждение генератора, компенсировать вот это падение напряжения, чтоб оно было нормальным. Ну и вот по программе, значит, наладчики сочинили программу, решили провести испытание вот это. Хотя бы хоть в этот период попробовать питать насосы, которые качают воду через реактор. Называются главные циркуляционные насосы, хотя бы хоть их питать, с тем, чтобы хоть проверить будет ли возможность поддержать напряжение на выходе генератора в период выбега для питания этих электродвигателей и насосов.

Н.К.: Угу.

В.Б.: То есть, до этого насосы вот эти главные циркуляционные, они питались, как говориться, по системе надёжного электроснабжения. Там тройная была схема: допустим, одна схема отключилась, сразу через пару секунд вторая включается, то есть надёжное питание было. А вот это ж питание в период испытания оно считалось ненадёжным, понимаете. Ненадёжное, потому что неизвестно было, удастся ли наладчикам успевать регулировать ток возбуждения с тем, чтобы на выходе из генератора было нормальное напряжение. Что получилось? Значит, подключили эти насосы к этой системе от выбегающего генератора, питались они. И перед испытаниями, значит, назовём так – оператор этого реактора, он называется старший инженер управления реактором, сокращенно СИУР, он должен был постепенно снизить мощность реактора до тех величин, которые в программе были указаны. То есть, самовар не полностью потушить, а чтоб он теплился, как говорится, на минимальном уровне нейтронов, чтоб реакция небольшая шла, мощность небольшая, с тем, чтобы после окончания испытаний можно было сразу реактор ввести…

Н.К.: В дело.

В.Б.: …на выработку электроэнергии. А перед этим, как раз еще перед подготовкой к испытаниям, значит, уже готовились вот-вот начать испытания, но диспетчер Украины позвонил, что на какой-то там станции отключился блок, попросил задержать вывод блока. То есть, пока еще работать электроэнергии не хватало. Ну, вот задержались, но это не важно, это мелочи. Главное, что перед тем как уже они готовились, были проведены работы, уже переключился, и насосы работали вот от этого выбегающего генератора. А потом уже диспетчер разрешил уже начать, продолжить испытание аж через 10 часов. Понимаете? Ну и вот как раз вот это после разрешения диспетчера наступила уже суббота. Что получилось? Перешли, значит, к тем параметрам, которые по программе были, и оператор вот этот СИУР, значит, будем так говорить, прозевал. Получилось, что по мере опускания вот этих стержней, чтоб реакцию потихоньку глушить-глушить, снижать мощность реактора, прозевал. И почти эта мощность упала до нуля. Реактор, то есть этот регламент технологический гласит, что если случилось так, что мощность реактора упала до нуля – остановить реактор немедленно, выждать там двое-трое суток с тем, чтобы эти коротко живущие радиоизотопы, которые образуются в ядерном топливе, чтоб они распались, иначе они мешают запуску цепной реакции, поэтому было так требование регламента. Ну, я не знаю, этот самый, почему так случилось, что решили, когда вот реактор прозевали, как говориться, опустилась мощность почти до нуля, решили подняться до той мощности, которая в программе была записана. То есть, образно говоря, надо было подложить дров в реактор – в самовар, понимаете? Ну что такое – дрова есть, надо нейтронов побольше чтоб было. А для этого, чтоб больше нейтронов надо поднять стержни, которые поглощают эти нейтроны.

Н.К.: Угу.

В.Б.: То есть, в нарушение регламента начали поднимать стержни, с тем, чтобы побольше вторичных нейтронов взаимодействовали с ураном 235-м для поднятия мощности и начали поднимать их вверх. Но, поскольку, реактор попал в так называемую водную яму, где много было этих изотопов, которые забивают цепную реакцию – мощность трудно поднималась. Поэтому всякими методами толкали ещё выше, выше, выше, выше поднять. Ну, то есть, самовар сапогом дуют, я вам показывал, помните?

Н.К.: Ну да, да.

В.Б.: Чтоб разжечь огонь, а здесь надо как можно больше вверх поднять. Вот в этих условиях, когда насосы работали от этого, от выбегающего генератора, то есть напряжение, будем говорить, было нестабильное уж такое, в этих условиях, значит, уменьшилась подача воды в реактор, потому что обороты насосов уменьшились. Уменьшилась подача воды и, поскольку персонал вот этот поднял стержни, пытался поднять мощность реактора, а изотопы те, которые были в этом, мешали развитию цепной реакции, трудно поднималась мощность. Поэтому всякими путями старались их поднять. Ну вот – воды мало, подняли стержни, мощность реактора начала расти, и вот в один момент он увидел, что мощность уже поднялась там до 500 мегаватт, по-моему, то есть за короткое время, что не разрешается, где-то в течении 20ти секунд, а надо было поднимать мощность плавно в течении нескольких часов.

Н.К.: Угу. Ну поспешили, в общем, можно сказать?

В.Б.: Да, нарушили регламент. Но побоялись, как это так, двое суток станция, блок будет стоять, нехватка электроэнергии…

Н.К.: Скорее, можно сказать, причина – испуг, да?

В.Б.: Всем, всем дадут по жо…, всем дадут по жо…, я дальше не говорю буквы.

Н.К.: А, ну то есть накажут?

В.Б.: Да. Плюс там премии пропадут все к зарплате, это всё, вот это…

Н.К.: То есть, люди испугались, что…

В.Б.: Никто не испугался, я не знаю, это пошли на прямое нарушение регламента из-за каких-то личных интересов. Ну, подумаешь, ну пусть бы поругали их, пусть бы им дали по выговору, пусть бы там два часа простоял блок, что делать?! Регламент гласит: «Делай так!» Понимаете, нарушили требования регламента, решили его …

Н.К.: То есть, основной причиной вы видите, что нарушение регламента?

В.Б.: Нарушение регламента, да, нарушение регламента. Поэтому, дальше, значит, что произошло? Воды уменьшилась подача, реакция пошла быстро за короткое время, вода эта, которая уменьшилась расход подачи, быстро закипела, образовалось большое давление, сработали предохранительные клапана, которые открываются для того, чтобы установить давление до нормы – в атмосферу выброс идёт. Сработали, но их недостаточно, не хватило для того, чтобы погасить это давление до нормы, снизить, не хватило. Настолько быстро пошла реакция, образовалось много пара, а чем больше давление, тем больше температура. То есть, получилось давление больше нормы регламентов, температура вследствие этого пошла больше нормы, а температура больше – каналы, из труб которые, уже потеряли механическую прочность, потому что превысилась температура с каналов вот этих, которые, и они начали, как говориться, терять механическую прочность и размягчаться. Это привело к разрыву каналов, и их начало корежить. Когда этот оператор увидел, что у него мощность быстро возросла, есть кнопка, которая, это самое, нажатием которой все стержни мгновенно опускаются вниз для того, чтобы заглушить реакцию. Нажал кнопку, АЗ- 5 называется – «автоматическая защита пятая». Но, когда стержни пошли вниз, увидели, что они не дошли до низа, куда надо было. А почему не дошли, как вы думаете?

Н.К.: Деформировалось.

В.Б.: Да. Вот если мы в трубу хотим колбасу бросить палку, если труба ровная, колбаса упадёт. А здесь, если уже трубы подеформировались, стали кривыми, там, или овальными, то эти трубы, в которых стержни нейтронпоглощающие ходят тоже деформировались, и они застряли. То есть, там внизу реакция продолжалась идти, поскольку нейтроны хозяйничали, а стержней не было, которые бы могли уменьшить это нейтронное поле.

Н.К.: Ну было поздно уже.

В.Б.: Но было поздно, было поздно, да. И каналы, то есть эти стержни не дошли до низа и, короче говоря, причина какая – механическое разрушение каналов за счёт тепловых этих показателей, давление плюс температура, привело к их разрушению этих каналов, а раз каналы начали ломаться, то есть начались вот эти подвески с ядерным топливом ломаться. А ядерное топливо – это такие шашечки радиусом 13 мм набираются и в циркониевую оболочку тоже закатываются. То есть, вместе с трубами начали ломаться вот эти оболочки, в которых ядерное топливо. Ну, а поскольку произошёл этот взрыв, то разломанные вот эти оболочки ТВЭУ привели к тому, что ядерное горючее попало в эту воду, которая в реактор подавалась, и вместе с этими, за счёт этого большого давления и разрушился реактор, плюс разрушились конструкции, в которых реактор этот был. То есть, помещение, строительная часть разрушилась.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Ну еще, что надо сказать, что этот, между каналами, значит, в реакторе, находится графит, он нужен был для того, чтобы нейтроны замедлять. То есть реактор работает на медленных нейтронах, с тем чтобы они побольше, побольше гуляли, как пчёлы вокруг этого ядерного топлива. То есть, графит тоже был перегретый за счёт высокой температуры, и во время взрыва этот графит вместе с обломками каналов, ядерного горючего, строительных конструкций выбросились в окружающую среду. Графит за счёт температуры начал гореть, эти обломки начали падать. Вот рядом с этим с центральным залом проходит крыша турбинного зала, где турбинные генераторы стоят, ну и вот эти обломки графита начали падать туда горячие и привели к возгоранию кровли над машинным залом. Первыми в бой вступили пожарники, вот, которые увидели, что это всё горит. Ихняя задача, как обычно – затушить пожар, локализовать его. А чтобы затушить его, это надо было подняться наверх, а крыша центрального зала где-то находится на отметке 270…

Н.К.: И Вы, когда приехали, Вы видели вот это всё, да, когда за Вами приехали?

В.Б.: Я ж, этот самый, когда приехал, уже всё это…

Н.К.: Уже потушили?

В.Б.: …фейерверк закончился.

Н.К.: А, то есть Вы приехали уже после.

В.Б.: Меня к двум часам привезли туда. Я, когда приехали за мной, вышел с балкона, а я на 14 этаже жил, видно мне станцию. И над станцией стоял такой столб сизовато-голубоватого свечения, как ото северное сияние. Вот такой был фон от этого разрушившегося реактора.

Н.К.: Ну, когда Вы уже приехали, уже всё…

В.Б.: Когда видели, видели это, ну, в это время там это люди же и на рыбалке были, всё это видели, работники станции. Кто на Припяти рыбачил, кто на пруду.

Н.К.: А там рыбы, наверно, много было.

В.Б.: Все это, да, это видели, и этот самый, и пожарники видели, потому что пожарная часть там, где-то за территорией станции 400 метров была расположена. Пожарники всё это видели. Ну, слышали, что было вроде два взрыва, с разлетанием вот этого раскалённого графита, типа как ото фейерверк на площади делают. То есть, первая, как говорится, конфетка досталась пожарникам. А чтоб залезть туда на крышу, значит, что надо было? Надо было туда полезть протянуть рукава пожарные. Всё ж это по старинке, не было ж такой техники, чтоб она… И первые, как говорится, они кинулись тушить пожар, они больше всего пострадали. Ну и там уже всё это описано, если вы хотите.

Н.К.: Да. А Вы как…

В.Б.: А мы приехали, начали ж, вот как я вам сказал, ходить туда…

Н.К.: С водой.

В.Б.: …по помещениям, перехватывать воду.

Н.К.: И вы проработали 2 недели, да?

В.Б.: Нет, я где-то неделю проработал. Потом, уже когда это всё откачали более-менее воду, стало плохо, вот и нас, персонал, значит, который работал, специальные рейсы были самолетов – в субботу один рейс был и…

Н.К.: А, то есть самолётом даже?

В.Б.: …в Москву отвозили, ну, первых пострадавших. И в воскресенье один рейс был 27-го апреля. Вот. Я же, этот самый, в воскресенье повёз этот семью туда, к сестре жены через речку Припять в Гомель. Вот, и вернулся на станцию. А потом уже, ну, может быть, это и не надо говорить, сестра жены знала же, что мы все грязные, значит, принесли грязь в её квартиру, кроме того, что там город Гомель и так от аэрозоли загрязнился. Ну, в общем-то, не очень-то хотели, чтоб мы у них были. И я решил отвезти семью к своему ближайшему родственнику – брату, который в Новгородской области жил. Ну а для этого сели в Гомеле на самолёт, прилетели до Москвы, в Москве увидели – а, с Гомеля – всех нас хапок – и в больницу.

Н.К.: А, то есть в больнице пробыли еще некоторое время.

В.Б.: Да. Меня в шестую, там, где вот эти вот чернобыльцы были ликвидаторы, а жена и дети – в седьмую. То есть тоже там была седьмая больница в Москве, приспособленная для таких вот загрязнённых.

Н.К.: А как отношение было врачей, как?

В.Б.: Та ну как? Ну, врачи всё делали, всё, что могли. Тут нельзя их упрекнуть ни в чём, понимаете? Но некоторые врачи тоже пострадали, потому что привезли, допустим, ликвидатора, вот, ну сначала ж привозили в медсанчасть города Припяти, в свою, так сказать. Скорая приехала на станцию, забрала людей, как обычно у них работа была. Привезли сразу в медсанчасть, ну а тут что? Ну тут хирурги, давай же одежду с него срезать, чтоб его там перевязать или операцию делать какую-то…

Н.К.: А там в форме, да?

В.Б.: …а там же всё грязное. То есть, некоторые врачи брались за одежду, когда им там снимали, разрезали, и у них тоже руки обожглись у врачей у многих, и кожа послезала. Поэтому, некогда было врачам тоже думать было, видите, все старались выполнить свою задачу.

Н.К.: А потом, как вы, с семьёй поехали в Белгород, там?

В.Б.: Не, не в Белгород, вот это в Москву ж, этот самый.

Н.К.: Угу, в Москву.

В.Б.: Потом я из Москвы… Ну нас минэнерго, как этих самых, как работников станции начало, я сначала пролежал там, по-моему, две недели вот в этой шестой больнице. Потом поехал на станцию, говорят: «Не надо нам персонал», поскольку я дневной был, «у нас минимум есть, а значит, кормить надо, лежать…»

Н.К.: А то есть на станцию прибыли, да, всё-таки?

В.Б.: Ну на станцию Чернобыльскую. Говорят: «Не надо нам дневной персонал». Там трудности, конечно, были с койко-местами, с питанием.

Н.К.: А семья где в это время была?

В.Б.: А семья была в это время в этот, в больнице была. Да. А потом после того, как они курс лечения прошли… Минэнерго, значит, занимался рассылкой вот этих всех пострадавших по атомным станциям Украины. Ну, вот говорят: «Езжай туда, мол». И я должен был сам поехать, допустим, на Хмельницкую АЭС, на Ровенскую, на…

Н.К.: То есть как-то распределяли.

В.Б.: На Ростовскую. Приезжаешь туда, а там говорят: «У нас нету жилья». Потому что персонал сам же он не готов к этому был. «Вот, ждите, когда дом построится» – так отвечали нам дипломатически. На одну станцию поехал – нету жилья, значит, нечего туда семью везти, на другую – нечего, нечего, нечего. Я помню уже в Минэнерго в Москве обратились, ну Минэнернго само собой занималось распределением и временно поселили нас в Кашире. В этот Кашира под Московской областью город, там, где Каширская ГРЭС. Вот там семья жила. Дали нам там комнатушку, вот. А этот, я после этого поехал же опять на станцию, думаю: «Что ж, нужен я вам или нет?» Ну, начальники говорят: «Не надо, у нас минимальное количество людей будем держать оперативного персонала», потому что там уже как таковой эксплуатации не было, а там, ну, то, что было – устранение последствий, понимаете? Короче говоря, я им не понадобился.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Ну и вот и через минэнерго уже получил направление вот в Харьков. Часть людей – в Киев дали направление, ну это, а я пока вот это, протелился в Кашире, уже говорят – квартиры в Киеве нету. Ну, я говорю: «Куда есть? – Вот, езжайте в Харьков, туда, на свою родину». Ну, я думаю, Богодухов рядом (смеется), поеду в Харьков. Приехал сюда. Тут тоже таких золотых гор не было. Ну, временно трудоустроился в Харьковэнерго, поскольку тут тоже та же химическая служба есть в Харьковэнерго по обслуживанию ТЭСов, ГРЭСов, Змеевской там, Кременчугской, Сумской, Ахтырской и в Харькове здесь. Вот и меня пристроили в Харьковэнерго в химслужбу. А потом дождались как-то – дом сдали в эксплуатацию, здесь дали квартиру нам. И вот после этого семья сюда переехала, и с 86-го года живём в Харькове.

Н.К.: А скажите, а как, по вашему мнению…

В.Б.: Хотя нам тогда руководство города, когда мы перевели, сказали: вот возьмите с собой документы и продуктов на три дня, через три дня вернёмся. Слава Богу, до сих пор возвращаемся.

Н.К.: Ну, да.

В.Б.: Сейчас город Припять весь заросший, дикие заросли. Там, где были тротуары, дороги – всё заросло деревьями, кустами. Припять огорожена колючей проволокой, станция сама – туда не попадёшь. Ну а в целом по Украине – 30-ти километровая зона, названа как «зона отчуждения», вот из неё выселили всех.

Н.К.: Кстати, а…

В.Б.: Кто живёт на 31-м километре – до сих пор живут. Говорят, что «у вас грязи нету», вот так вот дурят людей.

Н.К.: А вот сейчас я, например, в интернете встречала, и среди молодёжи становится такой модной тенденцией, что если разрешат экскурсии туда в эту зону. Как Вы к этому относитесь? Уже безопасно или нет?

В.Б.: Экскурсии были, экскурсии были после аварии. Там чего-то, по-моему, то ли к 1 мая, то ли к Дню Победы организовывались…

Н.К.: То есть, как Вы к ним относитесь?

В.Б.: К экскурсиям?

Н.К.: Да. Надо или не надо?

В.Б.: Ну, я с самого начала относился отрицательно, но я ж не мог их запретить.

Н.К.: Ну понятно.

В.Б.: Очевидно, вот этот интерес киевские власти, или чьи там власти, не знаю, наверное, превысил это разум.

Н.К.: То есть, то есть, Вы считаете, не стоит молодёжи туда ехать?

В.Б.: Не надо. Не надо. Эти экскурсии что организовать? Привозили их в Припять, вот с экскурсоводом ходите по улицам, заросшим, смотрите, там, на разваленные дома, на выбитые окна, понимаете, там, где, всё ж это ничего не ремонтируется ничего, всё это начинает валиться уже сколько лет прошло, 27 лет. Поэтому, частично проволока вот эта уже вот разрушена, в эту Припять начинают дикие звери с леса заходить. То есть неконтролируемая территория. Просто держится ради того, чтобы туда лишний раз люди, которым не надо туда, не попали.

Н.К.: А как вы оцениваете, как…

В.Б.: Я не знаю, вроде, в прошлом году или в позапрошлом, вроде, я слышал, что вроде отменили уже эти инструкции.

Н.К.: Экскурсии, да?

В.Б.: То есть экскурсии.

Н.К.: Да, я тоже такое слышала, что там колеблятся тенденции…

В.Б.: То ли из-за того, что колёса дальше разносили грязь, понимаете? Что там – колёса проедут, как это называется, вот у нас есть технология, там ящур, допустим, животные заболеют, или там сибирская чума, или как она.

Н.К.: Язва?

В.Б.: Дорогу там опилками застелают, поливают этим самым дезраствором. Так и здесь – автобус проезжает, ну что там выше ж колёса, грязи полно, всё это аэрозоли есть, поэтому, слышал я, что их запретили. Не знаю, как на сегодня, не буду врать.

Н.К.: Ну я тоже не знаю, ну в принципе…

В.Б.: Ну нечего туда ездить, чтоб у вас не было такого желания. Это не в вашу пользу будет. Ну что там увидите развалины…

Н.К.: Ну да.

В.Б.: …увидите разбитые окна, ну что с этого, а толку никакого.

Н.К.: А как Вы считаете, в культурном плане как-то эта катастрофа повлияла на Украину в целом? Какие-то выводы люди сделали в жизни, глядя на всё это, или никаких?

В.Б.: Та я не знаю, какие люди выводы сделают? Люди обиженные, я чувствую, все. Я вон сказал, говорил раньше, что 30-ти километровая зоны вот считают власти, что тут грязь – огородили проволокой, а вот ты живёшь 2 метра за проволокой, уже говорят, что у тебя чисто. То есть в этом люди, как говорится, я думаю, что очень обиженные. И земля загрязнена, и продукция, которую они там в огороде выращивают, загрязнено. Но некоторые люди живут, не выезжали, поскольку власти ничего им не давали. Раз ты за 30-ти километровой зоной, нечего тебе пособие платить, нечего тебе квартиру давать. Короче говоря, вот из-за этого люди обиделись, наверно. Ну и что еще надо сказать, что этот… О чём мы говорили, об этих, о людях, да вы спросили меня?

Н.К.: Угу.

В.Б.: Ну, остальные, как говориться, обиженные те же ликвидаторы, которые были командированы из других городов… Я, например, ликвидатор, бывший работник Чернобыльской станции. А если люди призывались туда на ликвидацию вот эти все годы, и сейчас, наверно, туда берут, вот эти люди, они, практически потеряли. Им сейчас, допустим, получили облучение, получили букет болезней, а никакого пенсии им не дают, поскольку всё исчисление пенсии идёт от старой зарплаты, которая была у него там, в мирное время, когда он в Харькове работал.

Н.К.: То есть авария породила много обид, можно так сказать, да?

В.Б.: Много обид, да. И чернобыльцы ж это, потом уже «чернобыльский» закон вышел про статус там, если вы помните, этих самых, людей, пострадавших вследствие Чернобыльской катастрофы. В законе хорошо всё написано, и пенсии большие получишь…

Н.К.: Ну, понятно.

В.Б.: …и этот самый. И квартиру тебе дадут и всё прочее и лекарства бесплатно. На самом деле…

Н.К.: Ничего, да?

В.Б.: Да. И вот на сегодняшний день уже практически товарищи азаровы и прочие нас вообще лишают всех льгот.

Н.К.: А скажите, а как Вы относитесь к мероприятиям, которые посвящены памяти, памяти этим событиям? Ну вот, например, когда я училась в школе, со мной, с нами проводили беседы какие-то. Может быть, Вам кажется, как это можно сделать иначе, как-то лучше? Или, ну какие у Вас мысли по этому поводу?

В.Б.: Та я думаю, это даже если вот эти беседы, это просто в порядке ознакомления персонала, как говориться, хоть он там и не был. Более-менее стараются довести до сознания людей, что это не молокозавод. И эта авария она не сравнима…

Н.К.: Угу. То есть, Вы считаете, что это надо проводить?

В.Б.: Ну, в принципе, надо для общего понимания, но этот самый, это ж толку мало даёт, понимаете? Ну что, ну человек услышал и всё. Все знают, что мой там, мать кричит, что мой сын там или мой муж ездил туда, когда нужно было. Правительство, говорит, загребло его туда и послало там или через военкомат, или другим путём, а потом, когда люди там отработали ж, тоже понахватались доз этих, попытались оформить пенсию – нет, говорят, все архивы уничтожены. Допустим, воинская часть призывала его, он там работал, нахватывал, попытался для пенсии, говорят, пенсионный фонд «принеси справочку, где ты там работал». Туда обращается: нет у нас уже, всё, мол, сгорело. Понимаете, то есть, очевидно, кто-то дал команду всё это уничтожить, иначе…

Н.К.: А скажите…

В.Б.: …расходов в стране не хватает.

Н.К.: А с коллегами Вы как-то поддерживаете отношения, как-то общаетесь?

В.Б.: Та как – ездим в Киев, общаемся с бывшими сослуживцами, по телефону балакаем.

Н.К.: Что чаще всего вспоминается, когда разговариваете?

В.Б.: Та ну что, чаще всего сообщаем при каждом разговоре, вот умер тот-то, умер тот-то, умер тот-то, умер тот-то, вот такие вот, в основном.

Н.К.: То есть вот так вот.

В.Б.: А так, что ж. Ну, те, которые киевляне, получили квартиры в Киеве, они почему-то в Киеве даже у них проще дела и по пенсии почему-то назначали – то ли это власти там по-другому отнеслись.

Н.К.: Наверное.

В.Б.: А те, которые в других городах – нету, не могут справки добиться, не могут свои льготы в соответствии с законом. А раз не могут – подают иски в суд. Суд потом выносит решение: «Да, это всё вы имеете право, сделайте», а органы не выполняют. Азаров говорит: «Нету денег», там или другой премьер «нету денег, всё», на этом вопрос закрыт.

Н.К.: Ну, это…

В.Б.: Поэтому часть людей в этой части тоже обиженные.

Н.К.: А скажите, а какую бы главную мысль Вы бы могли бы сказать, чтоб передать потомкам? Например, дети лет через 20 откроют учебник, и какая главная мысль или какой-то, может быть, вывод из того, что было, что надо помнить, или что, может быть, забыть нельзя?

В.Б.: Та что помнить? Я этот…

Н.К.: Что можно дать такого…

В.Б.: Основной вывод вот этим детям, как вы говорите, если они будут работать, где бы они не работали – то это неукоснительное соблюдение регламента. Будет он там на молокозаводе работать, ну вот я сказал уже, там не страшно. Будет он на машиностроительном заводе работать – хорошо. Будет он там где-нибудь в металлургическом производстве работать – тоже инструкции соблюдать досконально, иначе это грозит плохими делами не только для них, но и для населения, которое невиновно. То есть основной вывод какой: написано тебе инструкция, регламент – неукоснительно соблюдай.

Н.К.: Не нарушать.

В.Б.: Да. Потому что все эти документы, регламенты, они написаны, можно сказать, кровью. Они написаны по результатам предыдущих аварий, всё это учтено, осталось только соблюдать.

Н.К.: И это правильно.

В.Б.: Ну вот, поэтому в ноябре 86-го года Академия Наук Советского Союза направила отчёт об аварии в МАГАТЭ. Там всё это расписано, причины, в том числе написано, что персонал допустил сколько ошибок, которые привели к тому, что реактор попал в такое состояние, не могли запустить реакцию понемножку поднимая мощность…

Н.К.: Ну, да.

В.Б.: …пытались дров подложить. А всё это не учли.

Н.К.: Ну, то есть, самое важное –соблюдать регламент и всё.

В.Б.: Да.

Н.К.: Спасибо.

В.Б.: Поэтому, этот самый. Что еще можно сказать по этому делу. После аварии в этом отчёте, значит, Советского Союза, который Академия наук писала, в основном обвинили Академию наук Советского Союза, что, мол, это вы такие сякие, не предусмотрели, вот такие факты будут, такой режим на реакторе может быть, из-за вас реактор взорвался. Вот. Этот реактор был детище академика Александрова и его правой руки Легасов был Валерий Алексеевич, который застрелился там, из-за того, что не мог вынести позора, мелочь, а он не мог доказать, что вся эта авария из-за того, что персонал вот нарушил вот регламент, понимаете? Однако, пытались обвинить Академию наук. На самом деле рукотворное творение.

Н.К.: Ну.

В.Б.: Вот. Вот такая ситуация. Вот вам и вывод. Сейчас, что там, сейчас, ну не сейчас, а тогда же первый саркофаг сделали над разрушенным реактором. Я не знаю, у Валерия Ивановича есть, наверно, книга, может быть, и нету. Называется «Ймення зорі Чорнобиля». Эта книга вышла после аварии, там все фотографии, все, может, если найдёте её, можете всё это почерпнуть себе материал, это раз. Во-вторых, значит, этот самый в девяносто каком, в 96-м году, по-моему, вышла книга бывшего моего подчиненного, который оператор был. Может быть, вы слышали, не слышали, не знаю – Шёвкошитный Владимир есть такой.

Н.К.: Еще раз, как?

В.Б.: Владимир Шёвкошитный.

Н.К.: А я запишу.

В.Б.: Он сейчас этот самый, я не знаю, выполняет или нет. Он был председателем Украинского союза Чернобыля, а потом этот Союз Чернобыль преобразовали, по-моему, в международный, там в других странах филиалы появились его. И вот он был по Украине председателем Союза Чернобыль Украины. Вот в 96-м году он выпустил свой труд. Вот дарственная на его книге в мой адрес. Так что вы можете вот эту книжку найти.

Н.К.: Да, я думаю…

В.Б.: И почерпнёте. «Тяжкий хрест» называется.

Н.К.: Я записала.

В.Б.: Вот почитайте, что он тут пишет, видите: ты-ты-ты-ты «на згадку, щиро і винувато». Вот он, когда извинился, что я к нему придирался на экзамене (смеётся).

Н.К.: Вот видите.

В.Б.: Я говорю, я не виноват, я просил всё…

Н.К.: Всё правильно.

В.Б.: …соблюдать, чтобы не было вот этой беды. И так вот продержались, слава Богу, пока вот персонал реакторного цеха не нарушил.

Н.К.: Ну, что поделать. Ну, спасибо вам огромное.

В.Б.: Получай, фашист, гранату, как говорится.