Наталия Козлова (далее Н.К.): Итак, сегодня у нас 30-е октября 2013 года, беру интервью я Козлова Наталия, в помещении «Союза Чернобыль» у, представьтесь, пожалуйста.

Виталий Балакирев (далее В.Б.): Балакирев Виталий Фёдорович.

Н.К.: Ага, очень приятно. Вот. И теперь у меня будет к Вам мой первый вопрос, достаточно обширный – расскажите историю своей жизни.

В.Б.: Ну, жизнь, в общем-то, достаточно стандартная. Значит, я харьковчанин по рождению, в третьем поколении. Тут мои отец и дед. Ну, естественно, отец отлучался на войну и он вернулся опять же в Харьков живой, слава Богу. Ну, уже его нет. Значит, закончил, как все дети, 94-ю школу, около парка Артёма и завода Малышева в 1967-м году. Я 50-го года рождения. Значит, потом Харьковское авиационное училище лётчиков истребителей поступил. Но, спичка отлетела в правый глаз, там ещё курс молодого бойца был. Был очень умный окулист, к которому я прибежал, и сказал, говорит: «Слушай, у меня такой сын как ты, нечего тебе тут сидеть в казарме целый год. Потому что ж на полёты весной пойдёте, глаз ещё не заживёт. Так что иди спокойно в институт, тем более ты в аэроклубе уже». Да, а я в аэроклубе там с парашютом прыгал, потому что можно было с 16-ти лет. Ну, и всё. Я быстренько побежал, еще успел на вечерний в экономфак поступить в университет, имени Горького он тогда был.

Н.К.: Который сейчас Каразина?

В.Б.: Да. Ну, и всё. Учился и работал на турбинном заводе в лаборатории отдела главного конструктора паровых и газовых турбин. Мы там ещё занимались созданием направляющих лопаток для первых атомных турбин. Очень интересная была работа, хорошая. Ну, занимался в аэроклубе, потому что с 17-ти лет можно было на планере летать, поэтому я зиму…

Н.К.: Интересно было?

В.Б.: Да. Проучился и там, и там. Ну, учился хорошо. Весной меня позвал замдекана, говорит: «Слушай, мы тут повыгоняли некоторых, а у тебя оценки хорошие. Как ты на счёт на дневной перейти?» Ну, ушки на макушку, и говорю: «С родителями посоветуюсь». Он говорит: «Давай беги, только чтобы завтра пришёл с ответом». Понял. Пришёл, говорю: «Мама, папа, вот меня, говорю…» – «Иди, иди, иди, не волнуйся». Ну, у меня ж родители молодцы были. И всё, я пришёл, говорю: «Да». Он говорит: «В стройотряд». «Понял» (смеётся). Ну, тут мы в Харьковской области построили комбикормовый завод.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Ну, а потом, когда я вернулся, ещё в колхоз в Крым. Мы там тоже очень хорошо поработали на уборке винограда. Поэтому нам колхоз самолёт оплатил, и мы самолётом вернулись в Харьков. Ну, естественно, там нам дали винограда, орехов, яблок там. Хорошо было. Ну, и всё так же ж. Потом 18-ть лет исполнилось, я опять же ж в аэроклубе – уже на самолёт Як-18. Там учился и там продолжал – в аэроклубе и там. В 72-м году закончил университет. Три года надо отработать. Естественно, я на турбинный, там же ж все знакомые. Три года отработал, а всё равно ж мечта ещё ж детская, насчёт авиации. Значит, я начал быстренько искать там пути. Ну, в принципе, знал направление. Поехал в Красный Кут в Краснокутское лётное училище гражданской авиации на АН-2. Ну, всё, тоже там посдавал экзамены уже. Договорились, что буду работать техником и летать, чтобы я знал, как АН-2 обслуживать. Поэтому уже получил я там ботинки, робу. Ну и начальник штаба вызывает, говорит: «Ты знаешь, пришла вот телеграмма, надо чтобы был учебный центр закончен, а у тебя тем более там высшее образование. Нам, в принципе, не рекомендуют. Иди в народное хозяйство, тебя типа учили там, диплом есть». Я говорю: «Понял» (смеётся). Сдал ботинки, думаю…

Н.К.: Жалко, да, было?

В.Б.: Конечно.

Н.К.: Конечно.

В.Б.: Ну, что не даётся – всё к лучшему. Вернулся быстренько в Богодуховский УАТС на вертолёт МИ-4. И в аэроклубе ещё ж налетал, пока работал на вертолёте МИ-1, там на МИ-4. Ну, то уже как офицер запаса, имеющий налёт более 100 часов, и в Кременчугское лётное училище гражданской авиации. Там вертолётное было, в то время одно. А там спец набор был вот для таких, как я – офицеры запаса, имеющие налёт более 100 часов. Ну, тут я уже быстренько написал незаконченное высшее. Оно хорошо получалось. Почему? У меня ж вечерний один, а там завод, всё. А в трудовой книжке запись – университет 4 года. Я говорю: О! Незаконченное высшее.

Н.К.: Подходит, да.

В.Б.: Да. Ну, ещё там 8 экзаменов на пятёрки сдал. Деваться им некуда – зачислен. Ну, то же самое. Это 3-х месячный спецнабор, потому что на МИ-4. Ну, день прошёл, пока мы там обосновались. Меня командир батальона вызывает: «Так, – говорит, – будешь старшиной». (смеется) Я говорю: «Не, не, я учиться пришёл». – «Так, ты мозги мне не парь. Тут коротко и ясно. Вот на тебя характеристика, мало того, что старший инженер, комсорг. Кто должен это руководить тут? Учтём, не волнуйся». Ну, вот и всё, 3 месяца мы отзанимались. Ну, я был единственный, группа которого не потеряла ни одного за время учёбы. То есть мы так сумели ребят настроить, что мы сюда пришли учится, а не…

Н.К.: Сильная группа получилась?

В.Б.: Да, да. Ну, соседняя группа была тоже неплохая. Троих…

Н.К.: Отчислили?

В.Б.: Да. Ну, и всё. А так как я был старшиной, я мог выбирать распределения. На всё на это посмотрел, Ташкент. Ну, думаю… Ну, как был курсантом и приехал женится на тепловозе – это уже крайности, да?

Н.К.: Ой! Расскажите, как это было.

В.Б.: Ну, значит, так же с женой со своей там же с школьных этих встречались. Ну, то же ж она училась, я учился, всё это. А тут же ж подходит распределение. Мы с мая по ноябрь, в декабре уже, значит. И эти мне говорят, что там если ты, то и сразу и очередь на квартиру там. Ну, а куда деваться? Уже ж понятно. Ладно, мы с ней. Она приезжала ко мне в училище и там и с субботы на воскресенье. Ну, тоже договорился там, хорошие люди были. Гостиница «Кремень» центральная, да.

Н.К: Угу.

В.Б.: Директор гостиницы, я ему кто? Я курсант. Ну, он мне на субботу и воскресенье номер. Вот люди были! Человеческое отношение во всех. Всё прекрасно понимал. Ну, и всё, у меня на 20-е августа свадьба назначена. Я уже подхожу к командиру батальона и говорю: «Мне ж это на свадьбу». Никаких говорит: «У нас тут совещание, люди из Москвы приехали, и ты должен выступить, рассказать, как это ты ухитрился, в общем, никого не потерял. У тебя все хорошо учатся, давай, надо опытом делиться (смеется). Я тебе свою машину дам, понял?» Я говорю: «Понял, меня там в первых рядах это». Ладно, там быстренько рассказал, они вопросы позадавали. Ну, комиссия была из этих, министерства гражданской авиации. Они там – как успеваемость повысить, всё остальное, в общем. Ну, и ладно. Ну, машину он то мне дал, приехали мы на автовокзал, а все автобусы уже ушли. На вокзал приезжаем, все поезда… Ну, тоже ж люди хорошие. Там один увидел, что мы тут на машине мечемся. «Что такое, ребята?» – дежурный по станции. Говорю: «Свадьба завтра. Надо это». – «Иди к товарнякам, поговори там». Пошёл, говорю: «Ребята…» Говорят: «В Харьков через полчаса потянем состав на тепловозе». Понял (смеется) – быстро в буфет. Ну всё, я им отдал к всеобщему удовольствию. Утром я уже в Харькове, в обед в загсе (смеётся).

Н.К.: Успели, да?

В.Б.: Да.

Н.К.: А, как супруга отнеслась к тому, к истории этой?

В.Б.: Ну, как? Нормально отнеслась. Успел.

Н.К.: Да.

В.Б.: Что тут, да? Ну, и всё. Долго потом вспоминала.

Н.К.: Ну, здорово, здорово, конечно.

В.Б.: Если бы опоздал, то… А так успел. Ну, вот такая жизнь. И, естественно, поэтому выбрал Ташкент. Мало того, что столица, мало того что… и у меня были двое ребят в группе из Ташкента. И говорят проблем нет, на квартиру, пожалуйста, ну, в смысле, в течении там 5-ти лет квартиру получишь. Это было существенно. Говорит, кооператив – сразу никаких, вопросов там. Ну и всё остальное. Метро есть. Ну, поехал один сначала, в общежитии пожил. А жена приехала 30-го декабря.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Ну, тоже ж. Там еще тоже сыграло роль свою – одногруппница была моя из Ташкента. Приехал, нашёл. Ну, и всё, мы потом семьями дружили долго. Ну, то есть, в принципе, до возвращения в Харьков. И так всё нормально получилось. Быстро я там освоился. Через полтора года командир вертолёта – это вообще невиданный случай. Там люди по 10 лет были вторыми пилотами. И от 4-го класса, я вышел пилотом 4-го класса после спец набора, и до первого класса 10 лет. И это минимальный срок, который возможен, потому что в каждом классе нужно быть не менее 3-х лет по тем этим. То есть я всё нормально успевал. Ну, и соответственно ж рост там по должностям и так. Как сказать? Всё время учёба.

Н.К.: Угу.

В.Б.: В авиации это непрерывная учёба. Начиная это, весенне-летняя навигация, осенне-зимняя навигация – это ж занятия, зачёты, тренировки, всё это. И, как оно было, но за мной замполит там носился: «Тебе в партию пора вступать, ты вон это». Та говорю: «Я ещё не готов как-то». Ну, у нас оно как-то это не было семейной традицией. Я ничего не имел против и всё нормально. До сих пор знаю, что социализму нет альтернативы. Потому что капитализм – это тупиковый путь развития. Он уже показывает себя, что и для личности, и для государства, и для общества. То есть там, вариантов нет. Ну, пока это всё. Ну и: «Ты у меня командиром вертолёта не станешь, пока в партию не вступишь». А у нас была такая хорошая организация, как совет командиров.

Н.К.: Угу.

В.Б.: То есть, все вот эти назначения, которые командиры там это, решал совет командиров. Говорят: «Кого будем вводить?» – как всегда это. Он говорит: «Вот уже готов, всё, созрел». – «Та, что он тут у нас ещё 2-х лет не летает, а вы его в командиры!» – «Так, он в облаках и ночью летает лучше, чем ты». Ну, и всё. Ну, дело в том, что потом оно давало о себе знать, вот этот настрой на учёбу, на работу. Все мои вынужденные посадки, у меня было 4 вынужденных посадки на одномоторном вертолёте МИ-4 с полным отказом двигателя. Это ж не на аэродром садиться, это по горах и в пустыне.

Н.К.: Ох!

В.Б.: Все целые, все живые. А всего 9 вынужденных посадок. Пожар, там отказ гидросистемы – то на Севере. Мы ж работали у себя в Азии в горах, и на Севере в командировке были. Мы строили вот эту дорогу от Сургута до Нового Уренгоя, железную дорогу. А потом от Нового Уренгоя на Ямбург – шоссе из плит. Ямбург – это уже Обская губа, это за полярным кругом. Ну, в общем, учитывая, что у нас был хороший уровень подготовки, я уже, будучи там, мягко выражаясь, зам. командира эскадрильи и потом ведущим пилотом-инспектором инспекции по безопасности полётов, я тренировал эти экипажи, Сургутские и Нефтеюганские. Прилетал туда и давал им тренировку ночью (смеется), в облаках и в снежном вихре, их местных. Понимаете? Ну, естественно, сам сначала всё это. Ну, эти, всё нормально было, значит. И в 86-м году, когда всё это произошло, я ещё был рядовым командиром. Но, учитывая уровень подготовки, всё. У нас был единственный вертолёт с немагнитными лопастями в СССР, единственный. То есть: полторы тонны аппаратуры в кузове, 2 оператора, 2 фотоаппарата и самописцы. Мы в горах искали уран и золото, значит, полёты были. А это всё аппаратура регистрировала, эти фотографировали места, ну, потом уже геологи…

Н.К.: Разбирались?

В.Б.: На месте уже, да. Ну, и когда это случилось, надо ж было радиационную разведку вести и составлять карты распределения изотопов, где чего и сколько выпало. Ну, как нас учили на военной кафедре, значит, ядерный взрыв и от него, как ветер разносит все эти продукты. Но по оси максимальная зона заражения, а по краям меньше. На деле оказалось не так абсолютно. Значит, вся эта радиация выпала пятнами, и пятна были очень серьёзные. И этот, в Белоруссии выпало и в Брянской области в России, в общем там. И это у нас, быстро нас позвали. Хотя, мы ж не военные, мы могли отказаться.

Н.К.: То есть, это откуда Вас вызвали?

В.Б.: Из Ташкента.

Н.К.: Из Ташкента аж сюда вызвали?

В.Б.: Да. Через Каспий, да.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Вертолёт МИ-8 это позволял. Две бочки с керосином в кузове, но это баки родные, по 900 литров на перелёт. Просто, что придельная уже масса полётная, потому что полторы тонны аппаратуры, ну, всё равно. Ну, и уже командование ещё сами сообразили, что, во-первых, молодых не посылать, тех ребят, которые вторые пилоты пришли из училищ, ещё ни семьи, нечего нет, значит. И только добровольцы, кто.

Н.К.: Ага.

В.Б.: Да.

Н.К.: То есть как: Вас предупредили, проинструктировали как-то?

В.Б.: Никто нас не предупреждал, никто нас не инструктировал, но мы уже были достаточно…

Н.К.: А, просто знали уже?

В.Б.: …соображали. Конечно. Во-вторых, дело в том, что сначала это была жуткая секретность, непонятная до сих пор. Нам запрещали в командировках писать Чернобыль. Писали Чернигов. Понимаете? Вот в чём дело. Я не говорю о том, что запрещали фотографировать. А учитывая нас, какой за нами надзор, с этим не шутили. Поэтому, если пехота могла себе позволить там и фотографии и всё остальное, мы этого себе не могли позволить. Что и ясно было, что будут очень крупные неприятности и ты не успеешь достать фотоаппарат.

Н.К.: Ну да.

В.Б.: Потому что это «всевидящее око» тогда работало, будь здоров, особенно за нами. Полёты выполнялись – высота 50 метров и отклонение по высоте не должно было превышать 2-х метров, то есть надо было очень чётко высоту выдерживать, и по курсу.

Н.К.: И то есть, где Вы? По краям просто снимали эти показания, или как?

В.Б.: Не по краям. Значит, это выглядело так: от реактора начинались все замеры, значит, для сопоставимости результатов. Вертолёт приходил, у реактора там «кубок» – позывной был, с военными там связь держали. Коло реактора было 4 площадки, и мы на одну садились, аппаратуру включали, взлетали, и по маршрутам. И всё это каждый раз по карте намечали район, шли и залётывали. То есть это туда-суда, туда-сюда. Значит, эти все, где пятна, где это – всё это фотографировалось большими фотоаппаратами там установленными. А операторы сидели это всё писали. Всё, поэтому получалось, закрывали полностью, то есть не было промежутков.

Н.К.: То есть покрыть всё сверху, нужно было, узнать где, что и как?

В.Б.: Да, да, да. Всё правильно, всё замерять. И полдня отлетали заправку, опять к реактору, и на заправку. Обед, после опять, опять на маршруты, опять и…

Н.К.: И сколько дней Вы так?

В.Б.: Значит, это всё длилось вплоть до закрытия реактора, до 14-го декабря 86-го года.

Н.К.: То есть. Какой промежуток это был?

В.Б.: Значит, командировки у нас были по 2 недели.

Н.К.: Ага.

В.Б.: Но, значит, учитывая эту специфику, естественно, больше не держали. Почему? ДП-5 стоял у командира за спиной, и с каждого вылета привозили от 3-х до 5-ти рентген, в зависимости…

Н.К.: Много сильно набирали.

В.Б.: Деваться некуда было, надо было делать работу.

Н.К.: Да.

В.Б.: Значит, люди шли сознательно на это на всё. Никто, отказчиков не было. Ещё я хочу сказать, что был интернационал: корейцы, татары, узбеки, все. У нас там, по-моему, 8 национальностей было. Значит, все не за страх, а за совесть, хотя могли: «Не наше дело, где там оно что там, а мы тут причём?» Кстати, ликвидаторы из Узбекистана были, тоже направляли и в военкоматы и, в общем, в достаточной степени.

Н.К.: А во время командировки, где вы там жили? Где вас располагали?

В.Б.: Значит, мы базировались на аэродроме Черниговского лётного училища.

Н.К.: Ага.

В.Б.: А иначе ж нельзя. Надо ж заправляться, надо дезактивацию делать.

Н.К.: А, то есть там.

В.Б.: Да. А казармы там и…

Н.К.: Угу. И оттуда летали в Чернобыль?

В.Б.: Естественно. А, что там?

Н.К.: Ну да.

В.Б.: 10 минут перелёта. Рядом всё. Оно, кстати ж, аэродром остался до сих пор. Но там ещё был со времён войны немецкий аэродром. Такими шестигранными плитами выложен, а где наши бомбы попадали, эти шестигранные ж были разрушены – ну просто бетоном выложено, видно было эти латки. И всё, так что…

Н.К.: А когда Вы…

В.Б.: Обслуживать нужно было. Это требует очень серьёзного обслуживания вертолёт. В поле нельзя.

Н.К.: Ну, да, да.

В.Б.: Хотя мы ж садимся, мы подсаживались, где нужно было, с подбором с воздуха. Там где, но это вертолёт всё позволяет. Но базировка и обслуживание должно быть нормальное.

Н.К.: То есть, вы замеряли радиацию дозиметрами, да, какими-то?

В.Б.: Нет, это специальная аппаратура записывала распределение изотопов. Вот…

Н.К.: А, всё, я поняла.

В.Б.: Где, чего там, где. Стронций там, цезий, всё это…

Н.К.: А, то есть…

В.Б.: …где оно выпало и сколько – это писала аппаратура, всё это снималось и потом на этом основании в Москве составляли карты.

Н.К.: А! Я поняла. То есть, это шёл анализ изотопов этих всех элементов, которые…

В.Б.: На их основании уже потом начинали где сгребать верхний слой, где просто.

Н.К.: Ага.

В.Б.: Значит, если Вы видели там, в этих, всегда народ не понимает, вот вертолёт летит и типа за ним что-то льётся.

Н.К.: Ага.

В.Б.: Значит это неразин. Это сразу начали применять для уменьшить пылеобразование, чтобы ветром эту пыль не носило радиоактивную, значит, вертолёты летали и поливали таким составом. Сначала там чудеса были – выдумывали там что-то, а потом кончилось это всё элементарной такой плёнкой на основе нефти, которая быстро испарялась и корочку такую создавала примерно сантиметровую. И вплоть до того, что с сахарных заводов типа патоки какие-то отходы – тоже оно пошло и…

Н.К.: А, то есть эту всю территорию позаливали этим?

В.Б.: Вокруг, нет, вокруг станции. Потому что машины ездили, люди, чтоб меньше этой пыли было. Очень сильно ругались шофёры, потому что очень плохо было отмывать машины от этой гадости. Ну, ничего не поделаешь, так что…

Н.К.: Никак.

В.Б.: А кто там? Вертолёт же шёл, поливал, и все, кто попал там… оно для людей безвредно, просто, что стёкла и машина – она ж липкая…

Н.К.: Липкая.

В.Б.: …и быстро застывает. Он пока сделает, съездит (смеётся).

Н.К.: Уже надо мыть.

В.Б.: Да.

Н.К.: А вот, когда вы туда прилетели первый раз, какое у Вас впечатление первое было?

В.Б.: Ну, печальное было впечатление. И, во-первых, природа была прекраснейшая, всё это цвело, пахло. И конечно уровень работ, было видно, что колонны машин, стройматериалы и всё, мы ж не знали ни в чём отказа.

Н.К.: Ну да.

В.Б.: Керосин подвозили без всякого, там любое это, всё, что надо – шли на встречу. Значит, уровень организации был высокий, надо отдать должное. Потому, что вся эта связь в воздухе, всё это работало. Учитывая, что мы всё-таки на небольшой высоте летали и далеко, приходилось же ж по связной радиостанции напрямую. В общем, всё было. Если надо было – с самолёта ретранслятор летал. Так что… Ну, и тоже там военные, они, во-первых, начали с первого дня своими силами. Но, это было только факт установить и в воздухе взять пробы и сказать, что да. А чего, где и сколько – это уже…

Н.К.: Уже вы.

В.Б.: Да.

Н.К.: А у Вас были какие-то напарники, да? То есть Вы

В.Б.: Конечно. Значит, вот у меня есть статья, она уже достаточно древняя. Так это был ещё 2008-й год. Сейчас можете пока выключить, вот это почитать.

Н.К.: Та хотелось бы даже как-то отсканировать, только как?

В.Б.: Нет, Вы прочитайте. (пауза)

Н.К.: Вот вроде пошло дальше. Итак… Сейчас соберусь, сбилась чуть-чуть. А как Ваша семья отреагировала на Вашу командировку?

В.Б.: Ну, как? Во-первых, я не распространялся на эту тему, если прямо сказать. И там, учитывая, мы работали, в это время уже начинались межнациональные конфликты. То есть это узбеки с киргизами там. Ну, вот сейчас все плохо помнят, но тогда это сильно не афишировалось. Были там эти две узбекско-киргизских войны. Узген там был такой город, который киргизы окружили, узбеки там сбежались, там всё горело. Ну, естественно, там этих женщин, детей убивали…

Н.К.: Ох, ужас.

В.Б.: …это ужас непередаваемый был. В общем, пришлось нам это, возить туда десантников. Значит, ну я уже тогда был инспектором, то есть возглавлял это всё дело. Значит, чтобы получилось, чтобы прекратить это всё. Первым делом мы пришли, Узген горит, тут куда, а посередине был стадион. Ну, первую группу десантников туда высадили. Они сразу в периметр, чтоб и нас обезопасить тоже от обстрела. Вторую, третью, они уже тогда… Эти на лошадях, там с винтовками, с саблями.

Н.К.: Нечего себе. В наш век и с саблями?

В.Б.: Та не то слово! Они подаставали там, где что могли.

Н.К.: Это какой год был?

В.Б.: Это был уже, наверное, 88-й или 89-й.

Н.К.: Это уже после?

В.Б.: Это первое. Ну, не после – работали до 89-го года, потому что залетывали вплоть до Западной Украины, в Брянскую область ещё и в Белоруссию. Это сначала. А потом же ж шире, шире, шире. Но, я лично залетал в Харьковскую область – она чистая. Можно спокойно купаться, собирать грибы. Только промышленные источники, только промышленные. Значит, аппаратура наша позволяла… Привожу пример. Значит, там тоже по указанию президента залетали в Ташкент и окрестности, тоже ж с этим. Так вот, чудеса были. Мало того, что у военных мы там склад боеприпасов подземный, который показывал, что там есть что-то серьёзное, источники медицинские и промышленные. То есть: на заводах, медицинских учреждениях эти ампулы, которые применялись там для диагностики и для просвечивания этих сварных швов – это всё наша аппаратура… Но, в одном из домов, в 5-тиэтажке, в жилом квартале показала аппаратура, что есть источник. Значит, приехала наземная партия уже с дозиметрами, значит. В пятиэтажке, в подъезде, в подвале на глубине 2-х метров в земле лежала эта ампула со стронцием (после интервью В.Б. уточнил, что ампула не со стронцием, а с цезием).

Н.К.: Ох!

В.Б.: Как она туда попала?

Н.К.: Непонятно. Может, принёс кто?

В.Б.: Ну, два метра в земле, так и ещё подвал. Она для них была безопасна. То есть, ну, это достаточный слой, чтобы… Хотя, хорошего тоже мало. Но, факт, что аппаратура какая была чувствительная. Вот она, пожалуйста. Вот они быстренько, это всё выкопали, вывезли, утилизировали. Просто пример. То есть, если что-то было, мы фиксировали.

Н.К.: Сразу. То есть Вы как на вертолёте в течение какого времени это всё обследовали?

В.Б.: Значит, это продолжалось с 86-го по 89-й год.

Н.К.: Угу. И Вы ездили в несколько командировок, да?

В.Б.: Конечно, естественно.

Н.К.: Периодически?

В.Б.: Да. Но, дело в том, что уже когда на должность назначили, там уже было только с целью проверки и тренировки экипажей. То есть я там уже не сидел неделями, там приезжал на 3-4 дня. Но, те задания, которые были, значит, у нас же ж система была простая: задание хранится год, задание на полёт, как всякая документация, всё, его потом… И командировки точно так же – от 3-х месяцев и до полугода. И это было не наше постановление правительства, везде. Так же и на заводах там и кругом. Значит, но у нас был умный начальник штаба. Получился там пожар в библиотеке, что-то там. В общем, мы начали эвакуировать, всё это спасать и попали эти задания. Он говорит: «Ребята, задания отработанные, кто найдёт своё, возьмите, оно вам не помешает». Ещё ж не было ни ксероксов, ничего, это ещё во времена. Тем более у нас оно ещё тогда было. Это в управление, я уже когда пришёл, в управлении там ксероксы, компьютеры пошли. А в отряде ещё пока это было всё вручную. Ну, вон те несколько заданий, кто, сколько нашёл своих…

Н.К.: Тот и взял?

В.Б.: Да. А так, вот эта ж дурацкая секретность, она…

Н.К.: Помешала?

В.Б.: Да.

Н.К.: А, так как? Вы начали говорить, война была и как?

В.Б.: Ну, ничего, мы высадили десантников, они быстро разогнали этих всех. Потом мы по городу прошлись. Сгорелые дома, там люди сгоревшие. В водохранилище мы летали и находили, и плавали там женщины, дети убитые, потом на лодках собирали.

Н.К.: Ой, Боже, ужас какой.

В.Б.: Вот это зверства гражданской войны – страдают женщины и дети. Где-то там кто-то борется за власть, а отвечает народ.

Н.К.: Ну да.

В.Б.: И потом же нам пришлось по горам летать, эвакуировать узбеков. Там же ж в Киргизии пастбище. И туда на машинах завозили овец и с весны до осени пасли их там, колхозы в то время. Колхоз отвозил. И тут киргиз свою отару пасёт, тут узбек. Между ними никаких конфликтов. И мы когда прилетали забирать, они прощались со слезами и киргиз говорил: «Ты не волнуйся, ты лети, твоя отара будет присмотрена. И я надеюсь, что ты вернёшься, всё будет нормально». То есть у народа… Это всё уже начинались эти клановые дела там, поэтому…

Н.К.: Ну, то есть, наверное, по сравнению с такими ужасами, ну, Ваша семья отпустила Вас в командировку, летать здесь над Украиной вполне спокойно?

В.Б.: Нет. Дело в том, что мы хоть и гражданская авиация, но у нас есть понятие приказа и всё остальное.

Н.К.: А, секретно.

В.Б.: Хотя на это все шли добровольно. Здесь никто никому ничего не приказывал. Но, как говорится, смешно и глупо сейчас. Сейчас оказалось, да? Моего офицерского дела здесь нет. Мы посылаем запрос туда. Я когда уезжал из Узбекистана, я попросил. Они говорят: «Да, да, мы перешлём, всё, как положено, всё». До сих пор пересылают. Представьте, с 2002 года.

Н.К.: Ну да.

В.Б.: Два года назад запрос послали – ни ответа, ни привета. Мне перед этими неудобно тоже, военкомат, всё-таки офицер запаса. Не знаю, вот ещё сейчас, у меня просто 3 года не было возможности этим заниматься. У меня было два лежачих инвалида, я никуда не мог. Сами понимаете, бегал между ними, это на 2-х квартирах – жена и тесть. Поэтому… А вот уже всё кончилось, теперь я хоть, ну, могу шевелится.

Н.К.: Как Вы думаете, эта авария, которая произошла на Чернобыльской АС, она как-то повлияла на общества в целом? Чему-то, может, научила или не научила? Как Вы…

В.Б.: Значит, кого чему. Я так понимаю, что научила людей, которые это способны воспринимать. Значит, там был действительно человеческий фактор. Там техника не причём. Конструкция реактора всё позволяла. Нужно было… Значит, я могу изложить свою версию. Дело в том, что работая на турбинном заводе, там турбомонтажный отдел, турбины харьковские там. Значит, всё это было смонтировано, всё работало. Турбины тогда были выше мирового уровня. Дело в том, что, занимаясь этими лопатками, я просто знал, где чего и… По единичной мощности уже завод в то время атомные турбины первые были К-220-44. То есть 220 тысяч киловатт, ну, в смысле. Или 220 мегаватт мощность вырабатывали электроэнергии, да.

Н.К.: Достаточно мощно.

В.Б.: Уже были турбины для простых электростанций – 300 тысяч, полмиллиона. Потом, и сейчас один на складе лежит, я насколько знаю, миллионник, но Россия забирает его. Миллион. Значит, американцы и Европа они не превзошли 200 тысяч. Понимаете? Полутораметровые лопатки цилиндра низкого давления до сих пор они не освоили. Прошло 40 лет. То есть уровень был высокий. И показал уровень организации, что да, ну, естественно были там всякие огрехи, но по мелочам. В основном система сработала и задавила в кротчайшие сроки. Эта страшная и трагедия, и авария, страшная. Но, благодаря вот этому, сумели всё это сделать. Если бы ещё там не Горбачёв, то всё бы это было намного… Что там уже полезли политики туда, начали там себе, все эти, какие они хорошие. Это уже…

Н.К.: То есть, Вы считаете, в большей степени человеческий фактор сыграл свою роль?

В.Б.: Значит, там единственный человеческий фактор сыграл. Значит, выглядело это как? Я же с ними разговаривал, они ещё живые тогда были. Я в Харьков то прилетал. Значит, все с высшим образованием. У кого кандидатская там, кому на докторскую, значит, все работали. Это были умнейшие ребята, инженеры. Они ездили, монтировали эти турбины, всё. Но, под это дело, значит, надо было материалы собирать, на эти свои работы. Значит, выглядело… Это была плановая остановка реактора, плановая. Но, они созвонились и договорились, что: «Ребята, мы подъедем к плановой остановке». А тогда ж, «экономика должна быть экономной». Значит, что было: при остановке ещё реактор даёт достаточно тепла и он ещё может вырабатывать электроэнергию. Отключают от сети, но на собственные нужды это может ещё идти. Электроэнергии на собственные нужды электростанции и города Припять. То есть, вот это было, как, ну, именно вклад в экономику. То есть это тепло не терялось, а полезно вырабатывалось. Значит, что: после этой плановой остановки ещё…

Н.К.: Крутятся.

В.Б.: …машины работали. Значит, они спокойно созвонились, это то, что мне рассказали, это от общепринятой это отличается там, там начали, там не так всё было. Созвонились, говорят: «Мы приедем, у вас когда там?» Ну, в 12 ночи там плановая остановка или в час, я там сейчас не готов говорить про эти, ну, где-то так. «Мы подъедем с аппаратурой, установим. Потом вы это, мощность сбросите и всё. И будем замерять на сколько это хватит там». Но, они, как всегда ехали на уазике, пока доехали, там задержались, туда-сюда, короче приехали, а уже реактор остановлен, мощность сброшена и всё. И вода охлаждающая, закрыты задвижки вручную уже были и на них висели – «закрыто», «закрыто». Но, на пульте не было индикации этой, она и не была предусмотрена. Она в принципе и не нужна, потому что после остановки уже всё. А эти приехали: «Ёлки-палки, да вон…» Все свои, все друзья, говорит: «Давай быстренько поднимем и сбросим. И всё, и потом это». – «Ладно, давай, это не проблема тут». Поднять то подняли, а задвижки закрыты, охлаждения нет, индикации нет. Они смотрят, температура расти – ёлки зелёные! Они устанавливают стержни кадмиевые поглотители. Там трубы, а температура уже такая, что деформировались трубы…

Н.К.: Не влезли.

В.Б.: …стержни не дошли. Кадмиевые, они не дошли туда, они не смогли остановить реакцию. «Ёлки, закрыты ж эти…», побежали и вручную открыли эти задвижки, и в раскалённый реактор ливонули эту воду холодную. И, естественно, она во что превратилась? Не то, что в пар, она разложилась на кислород и водород.

Н.К.: О, Боже!

В.Б.: И вот этим взрывом, вот это всё снесло. Вот и всё. Так что…

Н.К.: Ох! Ну, они, конечно, отличились.

В.Б.: Ну, это ж не прогнозируется.

Н.К.: Ну да.

В.Б.: Все ж хотели, как лучше, а получилось как всегда.

Н.К.: Ну, да.

В.Б.: Вот и всё.

Н.К.: Вспоминается Титаник…

В.Б.: Ну, где-то всё оно как-то есть, сами ж знаете, да? Склады эти с этими боеприпасами. Тоже там это ж специально вряд ли там кто-то это делает. Ну, где-то какое-то стечение обстоятельств, и начинаются эти фейерверки.

Н.К.: А, как вы относитесь к… Вот сейчас всё более и более становятся, ну, как, модными среди молодёжи вот эти вот экскурсии в зону. Что Вы думаете по этому поводу?

В.Б.: Это глупый экстрим. Так же, как они с моста прыгают, привязав к себе к ногам этот резиновый амортизатор. Да, учитывая, что у нас, в нашей юности и в детстве, да, было достаточно всего для занятий спортом и всем, всем, всем, были возможности. Нам экстрима хватало своего, с парашютными прыжками с полётами, со всем, да? Им сейчас этого не хватает, им хочется выделиться. Это молодёжь, это естественно и нормально, но выделится негде. Понимаете? Начинается на футбол вот это хождения фанатства, да? Они в футболе не понимают ничего, абсолютно. Им покричать и подраться. То есть эмоции свои излить и потом рассказывать, какие они, в интернете показывать, какие они там все из себя герои. Это для молодёжи нормально, но надо направлять в нужное русло.

Н.К.: Угу.

В.Б.: То есть, как было при социализме, значит, должны быть нормально развиты детские, юношеские спортивные школы, бассейны, стадионы. У нас же ж в каждом дворе была хоккейная коробка зимой, и в каждой школе был прекрасный спортзал, поле для футбола, для баскетбола, в общем, все эти были канаты, все эти там для занятий, это всё было. То есть было куда и силы и где чего показать свои успехи. И подрастала, естественно молодёжь спортивная достаточно. Сейчас же, если бы не видел, я б не говорил бы. На метро едешь, значит, этот дурачок выходит между вагонами на остановке, прыг – и стоит между вагонами. Едем мы по тоннелю, а этот его отсюда снимает на телефон. Какой он герой.

Н.К.: Между вагонами стоит?

В.Б.: Да.

Н.К.: Нечего себе.

В.Б.: То есть, он с платформы, ну, между вагонами – там сцепка.

Н.К.: Да.

В.Б.: Ничего сложного, но это глупость. Дело в том, что это хорошо, ты успел с этого с перрона, ещё поезд не тронулся. Непредсказуемо, когда он тронется. Поэтому ты можешь так попасть, что… И случай же был, когда на крышу залез. Но, это в Москве. А тоннели-то не везде большие, а вот такой зазор получился. И его там (хлопнул). Но это тоже глупый экстрим, который… Ну, все по-разному. Каждый…

Н.К.: Понятно.

В.Б.: Я говорю, просто нужен выход. И нужен нормальный, разумный. Но и сами понимаете, что сейчас этим никто не занимается, они сами себе представлены. Друг перед другом стараются как-то. Поэтому эти бэйс-джамперы, которые прыгают там с труб, там с мостов, с парашюта. При социализме это не допускалось, потому что это тоже риск ненужный абсолютно. Половина, ну, из них, ну, мало проживают почему? Они попадают на эти оттяжки, которых они не видят, запаздывают с раскрытием парашюта и…

Н.К.: Угу. Ничего себе, так подумать.

В.Б.: Да. Ну, я просто говорю, они в принципе не виноваты, тут уже ими надо заниматься и при том предоставлять возможность свою энергию отдать. Вы же посмотрите, сейчас зимой ты лыжного следа не увидишь. При мне лыжи, коньки – пожалуйста. И все на лыжах, на коньках, каждый вечер в хоккей, освещённые площадки и пожалуйста. Но это было. Тут ничего выдумывать не надо. Просто вспомнить и сделать.

Н.К.: А что Вы думаете про память общества об этой трагедии? Достаточны ли мероприятия, которые посвящены этому? Может быть, Вам кажется, что можно было бы сделать как-то иначе?

Н.К.: Мне не кажется, я просто знаю. Дело в том, что сейчас, когда правительство уже начинает с чернобыльцами бороться в открытую, уже на всё наплевав, значит идёт информационная блокада элементарная. Понимаете? Вплоть до того, что… Вы сами видите, да? По телевизору показывают глупые английские фильмы, идиотские, я могу сразу открытым текстом сказать. Я смотрел по дискавери, да. Там какой-то конфликт инженера со старшим инженером, из-за этого взрывается станция. Ну, это глупость. Как всегда показывают нас идиотами. Они хотят этого, они да. Так же, как американцы нас показывали в космосе там в шапке-ушанке – космонавт советский. То есть, вот этот уровень, да? Тупые, им нельзя ни технику доверить, ничего. Техника намного более высокого уровня, чем у них. То есть, это элементарная грязь. Но эту грязь сейчас разливают наши средства информации. Нет противовеса.

Н.К.: То есть Вы считаете, нужен противовес достаточно такой, достойный?

В.Б.: Естественно. То есть нужна нормальная информация, честная. Понимаете? И вот это всё нужно не нам. Нам этого хватит и вспоминать не хочется. Но, это нужно для молодёжи, чтобы она знала истинную цену вещам. Так же, как и Великая Отечественная война. У меня воевали отец и тесть, можете себе представить. То есть я это знаю. Но мой отец никогда не смотрел эти фильмы про войну. Так же, как я сейчас не смотрю про авиацию. Потому, что меня тошнит. Понимаете? Оно настолько глупо снято всё, что не имеет…

Н.К.: Невозможно смотреть?

В.Б.: Да, ну, то есть близко не имеет к реальности ничего. Но, если раньше были всё-таки военные советники при каждом, и писалось в титрах, да – военный консультант такой-то там. Но, печально, что это были, конечно, там генерал-полковники и все остальные, которые в штабе сидели и, в общем-то, фронта не видели. Поэтому, ну, посмотришь, вот этот штрафбат знаменитый, вот это глупость такая. Штрафбат – это офицерский, во-первых, там рядовых не было. Во-вторых, зеков там близко не было. Штрафная рота – да, это для рядовых. Но, как Вы думаете, сколько было штрафбатов во время войны? Как Вы думаете, сколько?

Н.К.: Я не берусь говорить, не знаю.

В.Б.: Хоть масштаб представьте, насколько можете. Ну, тысяча, сто там?

Н.К.: Где-то так, наверное, не знаю.

В.Б.: Шестнадцать.

Н.К. Ага.

В.Б.: Шестнадцать. Это один был на армию. На сталинградском фронте 2 не смогли укомплектовать. Некем, не было штрафников-офицеров, не было. Понимаете? То есть тринадцать было действующих штрафбатов.

Н.К.: Ну, то есть Вы считаете, что нужен достаточно достойный противовес той информации, которая сейчас поступает?

В.Б.: Конечно! И при том, чтобы молодёжи ни забивали голову националистическими этими бреднями. Понимаете? Мне тошнит от этого всего.

Н.К.: То есть, а что это может быть? То есть информация, как оно всё было, или как-то проводить эти мероприятия, может, на школьном уровне детям, или это должно быть более в СМИ?

В.Б.: Значит, начинать нужно со школьников и институтов, и студентов. Почему? Потому что сейчас уровень студенчества очень сильно понизился. Я ещё связь с аэроклубом поддерживаю. Я сейчас посмотрел уровень этих лётчиков, которые пришли из харьковского училища. Когда я туда поступал, это было Грицевца, теперь это имени Кожедуба. Но не важно. Оно ушло из Рогани, оно сейчас здесь в Харькове. Значит, если мы стремились, знали и смотрели, как, интересовались. Идёт чемпионат мира по высшему пилотажу, в Харькове. Кстати тоже ж никакой информации, и Вы об этом не знаете. В сентябре, в конце сентября: Белоруссия, Россия и Украина. Прекрасное зрелище во всех отношениях, самолёты, всё. И даже эти ребята лётчики и то: ну, ну. Понимаете?

Н.К.: Угу.

В.Б.: Мы бы вообще сидели б там и не отрывались там бы днями и ночами, и в столовую бы не ходили, да, только ради того, чтобы к самолёту подойти и пилотаж посмотреть. Буквально вот, в субботу ж в эту закончился чемпионат Украины по вертолётному спорту тоже. Информации минимум. Где-то вон на станции метро, там одной строчкой показали в новостях, но не показали того, что было. Там же какие съёмки, как владеют люди техникой. Это мало того, что интересно, прекрасно, это красивые машины, красиво себя ведут. Понимаете? То есть зрелище. Народу было минимум, потому что не было информации. Так же и об этом. Нужна информация. Молодёжь достаточно любопытна им интересно, если с ними нормально разговаривать, нормально им подносить всё. Но не забивать им головы националистическими этими глупостями, а это сейчас превалирует. Я не могу понять руководство нашей страны – из бандитов сделали героев, которые резали женщин и детей, убивали, своих при том, родственников. Немецкая армия, у неё всё зафиксировано. Значит, генштаб немецкий: «Столкновений с УПА не зафиксировано», боевых столкновений.

Н.К.: А вот в таком случае скажите…

В.Б.: Всё, о чём речь? Какие они освободители, о чём речь? Они с немцами не воевали. Они пили самогонку там возле схронов своих.

Н.К.: А скажите, вот если будут, ну, как, конечно будут, через 50 лет учебники, по которым будут учиться дети.

В.Б.: Та уже сейчас бред там такой написан.

Н.К.: Ну, я хотела именно спросить о том, что можно было бы какой опыт из этого всего, ну, катастрофы, трагедии и так далее, какую-то, может, квинтэссенцию передать?

В.Б.: Основной мотив должен быть…

Н.К.: Какая основная мысль должна быть изложина?

В.Б.: …для молодёжи основная мысль какая должна быть? Да, трагедия случилась, но это всенародное горе было ликвидировано в кротчайшие сроки и притом на высоком уровне. То есть, если бы сейчас случилось – это пол Европы было бы, я уже про Украину молчу. Понимаете? Если бы сейчас. Потому что нет ни средств, ничего, никого нет. Тогда это всё было. Был высокий уровень организации, ничего не жалели. Свинец? Свинец – пожалуйста, вертолёты – вертолёты, досрочная съёмка двигателей – пожалуйста. Двигатели валялись там в этих ящиках, не говоря о списанных вертолётах, которые набрали радиацию, уже в структуру металла она вошла и уже бесполезно было проводить дезактивацию. Ну их и бросили там и закопали…

Н.К.: Понятно.

В.Б.: …сколько этой техники. Это всё было, могли себе позволить. Понимаете? То есть, да, это война была с потерями, со всеми делами, как положено. Вы ж сами видели – упал вертолёт, там тоже. Ребята в Афганистане уцелели, но… Очень было просто, элементарно, они не виноваты. Они заходили на реактор, ну, солнце садилось, они западным курсом заходили, а стоял кран высокий и трос. На фоне заходящего солнца они троса не видели. И всё, они его задели – трос – лопастями и тут же легли.

Н.К.: Ну понятно.

В.Б.: Всё, тут, это его величество случай…

Н.К.: Да.

В.Б.: …как они бывают. Ну, я говорю, как всегда. Поэтому это, ну, пример. И здесь с молодёжью нужно работать так: не грязь лить на людей и говорить, какие дураки там, да техника, а наоборот, что благодаря специалистам и героизму – был героизм – эти ребята на крыше, солдаты рядовые, пожарники – шестеро, кто их знает? Я со школьниками иногда встречаюсь и говорю: ребята, шесть пожарников, герои, да. Им присвоили звания героев Советского Союза заслужено. Они сознательно, тут в этих встречается, что они знать не знали, не понимали. Они работали на атомной станции, это пожарные – пожарные, не пожарники, а пожарные – это разные вещи. Пожарники – это погорельцы, в принципе, если в дословном, русский язык нормально знать. А пожарные – это те, которые ликвидируют пожары, которые жизнью рискуют.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Они знали, что это, что они погибнут, они знали. Они сделали большое дело, они сразу это пламя загасили. Вот. И уже позволили потом производить дальше все эти работы. Вот об этом нужно говорить и я молодёжи стараюсь об этом рассказывать. Но это школьники и студенты. Сам я не лезу, если приглашают, я не отказываюсь. Понимаете? Но, здесь именно упор нужно делать вот на это, на уровень сознательности. Что и народ наш не тупое быдло, которое сейчас его пытаются представить и сделать. Понимаете? Так же, как и Тимошенко сказала: «Это биомасса». Ребята, вот она сейчас сидит, не надо ничего, покажите ее слова. Покажите, как она это говорила на площади. Всё, достаточно. Вот, элементарно. Ну, мозгов же не хватает, я не пойму почему, что тут надо. Сейчас эта Европа бьется за ее освобождение. Вы Европе покажите, как она там вас обнести колючей проволокой. Это ее выступление, я ж ничего не выдумаю. Это я сам видел. Если б не видел, то молчал бы. Понимаете? Всё. Так же, как Ющенко про своего папу рассказывал, который 6 раз там бежал из плена. На 9 мая было интервью, я сидел смотрел, не отрывался.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Это ж дураку понятно, что папа подсадной был, подсадная утка. Почему он и живой. Из лагеря немецкого бегали один раз – или убежал, или будешь повешен, если поймали. Всё. Два раз там никто не бегал. Почему он в советском лагере? Он там же этим продолжал заниматься. Вот и всё. Его передали как этого. Это не для кого не секрет, для тех, кто… Знаете, я ж в газете 2 тысячи были фото, фото из его этой, личного дела…

Н.К.: А скажите, а…

В.Б.: …это документы.

Н.К.: …Вы как-то ещё продолжаете, может быть, общаться со своими товарищами, с которыми Вы летали на вылеты.

В.Б.: Конечно.

Н.К.: Как вы? Вспоминаете как-то, да?

В.Б.: Нет, сейчас уже нет. Во-первых, старшое поколение тогда, командир отряда, командиры в звеньях – уже нет в живых. Уже их 10 лет как нет. Хотя мы были очень здоровыми ребятами. Я, например, был, проходил медкомиссию без ограничений. Но я бы летал ещё до сих пор, если бы не, сами понимаете, ну, куда денешься. Сейчас уже границы. Оттуда разъехались. Как Союз развалился, начала сворачиваться вся деятельность, это на авиации очень сильно отразилось. Всё.

Н.К.: Ну, то есть, то есть сейчас только, наверное, переписка какая-то и всё, да? Или то же?

В.Б.: Есть второй пилот мой бывший, но он женат на харьковчанке, ещё с ним как-то мы общаемся. Там уже ж нет возможности туда ни полететь, ни позвонить.

Н.К.: Ну да.

В.Б.: Поэтому… Здесь мы общаемся только в районной организации вот с коллегами, которые были. Это да. Поэтому… Ну и с аэроклубом тоже ж, потому что ещё там есть несколько живых человек, которые… Ну, это всё, время своё берёт. Скоро там ещё, не будем рамки устанавливать, но очень быстро, что не с кем будет и поздороваться. Но, надо отдать должное, что хоть что-то делается. Аэроклуб харьковский – это серьёзно. Он очень, очень, очень. Ну, потом, вот Филатов пришёл когда начальником, он его хорошо поднял, возродил. Сейчас же соревнования проводятся на высоком уровне, всё. Хоть кто-то чем-то занимается, кто-то что-то делает. Понимаете? Не кричит там на митингах, вот это меня больше… Я в политику не лез и в партию тоже. Поэтому я не был членом партии, хоть сами представляете, при моих должностях это было достаточно серьёзно. Пытались там замполиты, но… Дело в том, что и начальник управления сказал мне: «Надо, чтобы дело делал безаварийно, а то вы там сами занимайтесь своими боевыми листками там и партийными собраниями. Поэтому я знаю, что я его пошлю, он задание выполнит и вернётся живой. Вот это мне основное. А это всё…» То есть авиация это позволяла. В народном хозяйстве с этим было сложнее. Поэтому я рад, что мне удалось.

Н.К.: Спасибо.

В.Б.: Достаточно?

Н.К.: Да.

В.Б.: Ну, отлично.

Н.К.: Если Вы хотите, может, что-то добавить ещё по воспоминаниям или?

В.Б.: Не знаю. Я хотел бы добавить просто, чтобы…

Н.К.: Хорошо.

В.Б.: …на уровне нашей районной организации как-то всё это было, ну, более, как сказать… Сейчас мысль сформулирую, можете пока… Ну, уровень общения тоже поддерживать нужно. Ну, между, в городе мы тут общаемся, да? А с киевлянами уже сложно там встречаться и эти совместные наши и протестные мероприятия проводить. То есть вот это на месте всё-таки базу вот эту, материальную базу элементарную, да? Тот же компьютер, тот же ксерокс – это всё нужно внизу, чтобы люди могли прийти, документ себе отксерить какой-то, чтобы в больницу обратится. Понимаете? Сейчас в основном здоровье волнует всех, потому что у всех по 33 диагноза и всё это серьёзно. Значит, именно эта материальная поддержка не на словах. Сейчас объявили: вот добавили, да, пенсию ветеранам и инвалидам Великой Отечественной войны. У меня тесть 24-го года рождения вот умер тут месяц назад, да. Это сколько их осталось? Сейчас самому младшему добровольцу, который 17-летним пошёл, там брал Берлин и воевал с японцами, да, 17-летнему, представьте…

Н.К.: Уже очень много времени прошло…

В.Б.: Это был 27-й год рождения, 27-й год рождения. То есть ему уже 86 лет. Это самому младшему. Кто из них дожил, кому вы повышаете пенсию? Это смешно. Это чисто пропагандистский трюк. Так и у нас это всё. Вся забота заключается в том, что нам рассказывают какие-то сказки, реально не имеют оснований и смысла не имеют для нас. Понимаете? Мы да, мы слушаем эти все басни и прекрасно понимаем, что… Поэтому, но это мои эмоции. Ну, если что-то сможете извлечь там полезное – пожалуйста.

Н.К.: Хорошо, спасибо.

(После интервью просил упомянуть тех, кто был среди первых экипажей: Дьяконов Л.А. – командир 164-го лётного отряда, В.Д. Слюсаренко, Р.С. Кораблёв – командиры эскадрилий, М.А. Кащенко, В.В. Сорокин – командиры звеньев, Н.Л. Романюк –штурман эскадрильи, А.В. Плющик, Б.Я. Шишонков – вторые пилоты, В.М. Мусияченко, Т.С. Камилов – бортовые механики.)