Наталия Козлова (далее Н.К.): Итак, сегодня у нас 25 сентября 2014 года. Находимся мы в помещении «Союза Чернобыль», беру интервью я, Козлова Наталия у… Представьтесь, пожалуйста.

Эдуард Игнатов (далее Э.И.): Игнатов Эдуард Евгеньевич.

Н.К.: Очень приятно. И первый мой к Вам вопрос, достаточно обширный, вопрос-просьба – просьба рассказать историю вашей жизни. Вот, что считаете нужным. Можно с самого начала. Как хотите.

Э.И.: Именно по отношению Чернобыля или?

Н.К.: Можете с начала: когда родились, где родились, кем мечтали быть, а потом можете дойти как, как получилось так, что Вы попали в Чернобыль.

Э.И.: Город Харьков. Простой мальчик. Жил – не тужил. Родился в Харькове и живу в Харькове. Живу в Харькове всю жизнь. Армия, после армии – милиция. И в милиции в 86-м году попал туда. С 29 мая мы были в Киеве, потом сразу же нас отправили, ну как бы на сборный пункт в турбазу «Политехник».

Н.К.: Угу.

Э.И.: Это под Киевом. И после этого в пионерлагерь, как называется, не помню. Когда нас сконцентрировали, потому что ребята постоянно съезжались, съезжались, съезжались, съезжались, посмотрели какое количество людей и разделили нас. Я попал в Дитятки. Это КПП при въезде в город, ой, город, при въезде в тридцатикилометровую зону. Проработал там, ну, согласно документов, вообще-то раньше был, но согласно документов со 2 июня 86-го по 1 августа.

Н.К.: Угу.

Э.И.: С 1 августа по 31 августа – город Чернобыль.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Помощник дежурного по РОВД, там где сейчас милиция находится, ну и находилась. Но, как же ж там… Это был выездное министерство внутренних дел СССР.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Потому что при въезде в Чернобыль слева там где, то ли СТО, то ли автостанция, ну, что-то такое было раньше. Там было министерство внутренних дел УССР выездное.

Н.К.: Угу.

Э.И.: А у нас было СССР. И был у нас главным генерал-майор Зверковский. Это на тот момент начальник ГАИ СССР.

Н.К.: Угу.

Э.И.: То есть самый главный ГАИ-шник в СССР (вздыхает). В интернете, кстати, о нем очень много написано. И жил в это время в общежитии на улице Кирова. Это общежитие медицинского училища.

Н.К.: Это там, в Чернобыле?

Э.И.: Да, в двухэтажном, ну, обыкновенном, обыкновенное общежитие двухэтажное, в котором на первом этаже находилось бюро пропусков.

Н.К.: Угу. То есть Вам, Вас там поселили в этом общежитии?

Э.И.: Ну, да. Лично меня – да. Ну, и там же помощники и дежурные были, потому что у нас дежурные были лейтенанты, старшие лейтенанты, а мы сержанты были помощниками дежурных. Но почему меня взяли помощником дежурного, потому что, ну, я как бы всегда любил учится чему-то и научился перед этим клацать на пишущих машинках.

Н.К.: Угу.

Э.И.: А, когда это узнали, как говорится, все мы под Богом ходим, в нужном месте оказался в нужное время. И потом просто-напросто занимался как помощник дежурного, кроме того, что соединял там того Петрова, Иванова, Сидорова при помощи этих же ж, как они называются… Ой, не, не пальчиковые переключатели, а тумблер, тумблер. Такой пульт у нас стоял и допустим там, Зверковскому звонят. Кто? Начальник, там, обкома или еще кто-нибудь. Раз, чик, соединяю. И еще плюс ко всему по вечерам отпечатывал, так они называются, Господи, отчеты.

Н.К.: Угу.

Э.И.: На телетайпной машине – пишущей машины там не было – была телетайпная машина. И распечатывал отчет, там выезжает такая ленточка с дырочками. Потом эту ленточку с дырочками вынимает. То есть это своего рода программа. До того, как это было, ну, вернее примитивно электронно-вычислительная машина. И потом я эту ленточку вырезаю, соединяю ее и по кругу пускаю. Пускаю и пошло – первый экземпляр, второй экземпляр, третий экземпляр. Ну и как баловство, например, занимался тем, что по телетайпу общался со своими, под… знакомыми ребятами, которые заступали в этот день на службу. В охране, в Ленинском районе. И вот они в 6 часов вечера приходили на развод и в Ленинский РОВД. И я вот, раз справочник – Ленинский РОВД города Харькова.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Сажусь, набираю код, вызываю, слышу, соединение идет. Соединение прошло, я сажусь и начинаю писать: «Привет, пацаны, я из Чернобыля. Кто-нибудь есть из наших из ведомственной охраны? Подходите». Ну, и начинается. Тут конечно, меня начало выворачивать, потому что с той стороны был человек, который совершенно далекий от пишущей машинки и поэтому он, допустим, напишет слово там: «Как д…» и я допечатываю за него: «дела». Да. Там еще что-то, там (смеется). Там пришел, Масковка, у нас фамилия была у нашего старшего лейтенанта. «Маско…», «Масковку». Да. Допечатывал постоянно за него. Ну и так вот общались. Телефонная связь, помню, была бесплатно, это то, что хорошее. Самое не хорошее это то, что комары и мухи. Это жуть конечно. И в Дитятках и в Чернобыле. Но у меня на тот момент, как не странно, был репеллент.

Н.К.: А что это такое?

Э.И.: Это такая молочно-белая жидкость. Или даже нет, не молочно-белая, она такая как, как сыворотка. Молочная сыворотка и вот она с таким каким-то, ну не совсем и неприятным, но каким-то запахом. Маленький пластмассовые флакончики. Это намазываюсь и если допустим сейчас, вот в этих условиях, мне бы его хватило на ночь, запросто. Сидеть у реки, всех будут комары жрать, ко мне будут подлетать, я его буду видеть, что он вот так вж-ж-ж.

Н.К.: Угу.

Э.И.: И раз, улетает. То есть отпугивает. А там мне хватало на 2 часа.

Н.К.: Ох, ничего себе.

Э.И.: То есть это ужас какой-то. Причем двери закрыты, всё закрыто, откуда они берутся – никто не знал.

Н.К.: То есть, ваша работа состояла в основном как на связи, да? Или?

Э.И.: Ну, и связь, и не связь, и уборка.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Там разные, всего много было. А потом уже когда я до 31 августа был там на месте. Кстати, при мне приезжал Леонтьев. При мне приезжал, вот этот, который на барабан – Николай Гнатюк.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Это было как раз на моем дежурстве. Леонтьев был на моем дежурстве. Гнатюк был не на моем дежурстве. Ну, понятно дело, туда пролезть невозможно было, во дворец, культуры, ДК. А потом, а потом уже был опять таки в Дитятках. Ну, уже когда вернулся в Дитятки, там КПП уже отстроили, уже… Спали раньше, по приезду… В Дитятках, это по приезду мы спали в школе.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Там от мух погибали, конечно. То есть, ну, представьте себе, перед тем как ложиться спать мы брали пшикали дихлофосом.

Н.К.: Ой, какой ужас.

Э.И.: То есть мы попшикали дихлофосом, проветрили. Ну, проветривать нужно как минимум час, но мы, понятное дело, проветрили где-то пол часика. Потом раз – баиньки. Но всё равно, не смотря на то, что это был, я просто, ну Вы сами смотрите, я перескакиваю с Дитяток на Чернобыль. Но я буду, как говорится, как бы, как хлопушка хлопать, я буду говорить откуда это.

Н.К.: Хорошо.

Э.И.: А, вот сейчас рассказываю про Дитятки. И вот хоть мы и жили, получается, ну, в 100 метрах от тридцатикилометровой зоны, но, тем не менее, работа считалась та, которая была на КПП. Хотя эта же тридцатикилометровая зона она проходила прямо, прямо, даже по карте сейчас можем посмотреть, в гугле отлично это всё видно. И вот наша школа и от школы 100 метров. Тридцатикилометровая зона. Так вот, значит, в школе мы не находились в зоне, несмотря на то, что, знаете, как будто это стоял забор какой-то невидимый как в произведении «Дюна» – защита такая невидимая, со звуком у-у. И вот поставили такой заслон, вот, радиация туда не выходила.

Н.К.: Угу.

Э.И.: А нам начали писать сейчас – ну, это уже наболело –6-часовой рабочий день, хотя мы по 12 часов стояли на КПП. И когда посчитал, у нас, получается, был 26 часовой рабочая неделя. Если разделить это на неделю, на месяц, то мы за неделю работали больше 48 часов.

Н.К.: А скажите, а как Вы узнали об аварии? Вот в то время, как?

Э.И.: Ну, честно говоря, я, я сейчас затрудняюсь сказать. По телевизору показывали, что произошел пожар, на станции, вот так… Просто совершенно сдержано, совершенно. Но когда начались звонки из Киева, друзья, ну, которые кто-то в Киеве живет, вот, в основном по Киеву. Но, опять-таки, никто ничего не знал, никто ничего. Ни у кого из моих знакомых, к сожалению, не было тех, кто жили близко к станции. Вот. Это так. Да, не было. Так (кашляет).

Н.К.: А как получилось, что Вы поехали? Вас как-то вызвали, Вас проинформировали или как это происходило?

Э.И.: У нас было собрание. На Свердлова. Ой, не помню номер, там, где вот этот сквер Свердлова.

Н.К.: Угу.

Э.И.: С правой стороны. Если с Энгельса повернуть направо и как раз, вот сквер Свердлова, и там суд Ленинского района и вневедомственная охрана. Раньше это было управление ведомственной охраны. И там собрали нас в актовом зале как здесь. Нет, больше у нас раза в три. В актовом зале собрали и начали говорить: «Вот, ребята, кто хочет». Там, тра-та-та, ля-ля-ля. Ну, начали по списку – кто хочет, кто не хочет. Ну, я говорю: «Ну, пока до меня дойдете, давайте уже я». А я просто спешил куда-то там по делам. У меня всё-таки ребенок уже маленький был.

Н.К.: А, у Вас уже был ребенок?

Э.И.: У меня в 86-м году родился сын, 9 января. А это было 26 апреля. «Значит так, записывайте меня, а-а, и я всё. Игнатов, пока вы до меня дойдете». Потому, что начали по алфавИту или по алфАвиту, не помню как правильно. «И поэтому записывайте Игнатов, я поеду».  И всё, и по 29 мая я уехал на поезде.

Н.К.: А как Ваша семья отреагировала на Вашу поездку?

Э.И.: Ну как они могли отреагировать? Дело в том, что никто ж этого не знал, никто этого не чувствовал, никто этого не щупал. Я, даже будучи там, ходя, гуляя по этим улицам, по улице Кирова, по улице Ленина там, где все эти магазины. Нет. Или не Ленина. Нет, не помню, не помню.

Н.К.: Ну, хорошо.

Э.И.: По улице Кирова. Улица Кирова, по-моему, потому что мы жили и питались, там, рядом в столовой. А… Блин, как же ж центральную улицу… Ну, ладно, не важно. Не хочу врать. Тоже ж этого не ощущали. И был такой, такой случай даже, я вот, я кстати в тот момент, когда сын родился, бросил курить. Слава Богу. До сих пор, может быть и до сих пор одной из слагаемых того, что я просто с вами сижу, разговариваю. Потому что много ребят, ну как, снимали этот респиратор, раз, сигарету в рот и начинают дымить. Но одно дело, извините меня, здесь дымить, а другое дело там.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Когда проезжает автомобиль, который только что приехал из зоны. Вот. Это я говорю про КПП Дитятки. Проезжает, выезжает автомобиль из зоны, который вначале понятное дело никто не мыл. Никто за ним не ухаживал. Вот он такой грязный ехал. Но, слава Богу, что в Киев хотя бы не пускали. А с дозиметром подойти к нему – хо, вы что, это было вообще чуть ли не наказуемо, не могли просто-напросто, чуть ли не побить за то, что ты с дозиметром подойдешь к этому автомобилю.

Н.К.: Ой, та Вы что.

Э.И.: Ну, это ужас какой-то. То есть, ну, могли применить репрессивные меры. Ну, так называемые репрессивные меры. Там, как-то там «ну-ну-ну» сказать или какой-нибудь выговор.

Н.К.: Странно, а чего бы не помыть, да?

Э.И.: Хотя, у меня был дозиметр, я был дозиметристом.

Н.К.: Угу.

Э.И.: А потому что не было построено ПуСО.

Н.К.: А, еще тогда не было ПуСО.

Э.И.: В тот момент не было построено ПуСО на КПП и поэтому…

Н.К.: А, то есть просто не было этим, это возможным сделать.

Э.И.: Да. Да.

Н.К.: Угу.

Э.И.: И, ну, к чему я, к куреву. И, вот машина проезжает, пыль подымается, но это ж пыль не простая, радиоактивная. Как-то на подсознании я это понимал.

Н.К.: Угу.

Э.И.: И еще одно, конечно, сыграло роль, это конечно, я считаю, прежде всего. Совершенно случайно, а я уже в те времена понимая, что ничего случайно не происходит в мире, совершенно случайно мне попадается брошюрка величиной в половину формата А4. Написано что такое радиация и как себя вести в зоне повышенной радиоактивности.

Н.К.: Ух ты.

Э.И.: Просто. Она у меня как, какого рожна она у меня лежала в книге? И раз. И причем, какого рожна спрашивается, я полез к себе в библиотеку. У меня библиотека хорошая очень. Мама собирала, любила, царствие ей небесное, книги. Полез, хвать ее: «Ой, а интересно!» Надо пить кальций-йод. То есть там не расписывалось, что такое альфа, бета, гамма. Что такое J-131-й, что такое стронций, что такое цезий. Но, там писалось, что пойдите в детскую аптеку и купите таблетки под названием кальций-йодин или кальций-йодид. Я купил себе этих капсул, они были капсулы такие очень красивые стеклянные, как пробирка химическая. Купил этих кальций-йодид, или йодин.

Н.К.: Угу.

Э.И.: И почитал состав: кальций, калий и йод. И вот потом уже я знал, что когда я насытил свой организм йодом, прежде всего…

Н.К.: А, то есть Вы перед отъездом насытили организм йодом.

Э.И.: Я начал кушать эти таблетки каждый день по 1 штуке. А нам начали их давать до, буквально через… Ой, через сколько ж нам начали их давать? Это мы в первое время в «Политехнике» были, в «Политехнике» нам их не давали. Потом мы были в пионерском лагере.

Н.К.: А, то есть всё-таки давали, но позже.

Э.И.: Уже начали давать нам обязательно, но это уже было в пионерлагере. В этот момент как раз шел чемпионат мира по футболу.

Н.К.: Угу.

Э.И.: В Германии, по-моему. Но я знаю, что немцы победили, но я не любитель. Как раз на берегу вот этого ж озера Киевского. И вот, нам только тогда начали давать. А я уже, извините, я их уже неделю кушал эти таблетки.

Н.К.: Угу. Ну, повезло, видите как.

Э.И.: А потом, когда я уже понял, что оказывается щитовидная железа – это ненасытная сволочь, извините за выражение, если можно говорить так про эту, про этот орган человека, он постоянно открытый. И постоянно ему требуется йод. Но когда ты его насытил йодом, она закрывается. А если она открыта и требует йода, то в нее начинает попадать йод 131-й, который летел из…

Н.К.: Ну да.

Э.И.: …жерла вот этого ужаса, этого крокодила. И вот, люди начинали потом уже…

Н.К.: Болеть.

Э.И.: С такими шеями ходили, в 2 раза больше, чем у них она есть. А я насытил ее йодом. Кальций – это для кость, для костей, чтобы, как говорится, извне не брал мой организм, для формирования костей грязный стронций, по-моему. А калий это, извините, наше мясо, наши мышцы, это то, что в таблетках, я насытил организм. А калий это, по-моему, цезий. Но я путаю. Там что-то помню стронций, цезий и йод.

Н.К.: Ну, ну понятно, то есть Вы просто приняли все те медикаменты, которые Вам были необходимы.

Э.И.: О которых мне никто не говорил.

Н.К.: Да. То есть Вам повезло найти такую книгу.

Э.И.: Да, причем у себя дома. Откуда?

Н.К.: Да. А скажите, пожалуйста, а помните ли Вы свое первое впечатление от увиденного, когда Вы приехали в зону?

Э.И.: Хотели очень кушать, потому что нас держали вот там, где Богдан Хмельницкий, управление министерства внутренних дел.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Вернее не министерство. Управление внутренних дел Киева, Киевской области. И вот мы были на последнем этаже, нас тоже сконцентрировали, свозили, свозили. Нет, стоп, это не то. Это ж нас оттуда повезли в пионерлагерь, вернее в «Политехник», а потом в пионерлагерь. Вот, когда с пионерлагеря приехали, тоже там что-то были какие-то заминки, хотелось очень есть, и мы проезжали мимо кухни, пока еще была только полевая кухня из рубленой из деревьев и натянутая пленка, полиэтиленом.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Первое впечатление – жуткая жара, хочется есть, ты заходишь в столовую, и сразу перестаешь хотеть есть. Потому, что настолько жарко. Во-первых, там же ж обочины все поливали вот такой пленкой какой-то, липкая гадость, чтоб пыль не подымалась с обочины. А, и бомбили постоянно ж тучи, чтобы не было дождя. И, и соответственно во всех этих помещениях всё было затянуто пленкой. Вот если, например, столовая в Чернобыле, то на всех окнах был полиэтилен, при входе был полиэтилен, на окнах, на дверях был полиэтилен. Заходишь в столовую именно в Чернобыле, я первый раз увидел. Там у нас в Дитятках не было. Но там был у нас, болото такое стояло. Ну, искусственное болото, такого размера с какой-то жидкостью, чтобы ноги промывать. Становишься, обувь обуваешь. И вот, вот это вот ощущение антагонизма, вернее голод и антагонизм по отношению к пище, когда ты хочешь есть, а заходишь в эту парилку – ну, представьте, если зайти в сауну и сесть там покушать.

Н.К.: Угу, угу.

Э.И.: В сауне, никто ни, не, лучше даже в парилке, потому что в сауне там сухой воздух, там более комфортно. А в парилке там тяжелый пар. И вот там тоже самое, тяжелый пар и (вздыхает) сидеть еще и кушать. Ну, а потом уже пытались выхватить и смыться. Ну, выскочить на улицу и там поесть, но запрещали.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Заставляли там. Ну и всё, вот именно такое вот, одно из самых первых – приехали, слышим запах вермишели с тушенкой, только туда рванули и «ц-ц-ц».

Н.К.: Ну кормили то хоть хорошо?

Э.И.: Кормили отлично. Отлично, отлично. Девчата – как они бедные там? Кроме того, что плита, так еще…

Н.К.: А, то есть там еще женщины работали?

Э.И.: Да! Очень много женщин. Медики женщин много. Медиков много. Ну, в столовой очень много. Ну, та, все столовые были женщины. И как посмотришь на них – и так не сладко летом у плиты. А я почему это знаю, потому что у меня мама была поваром когда-то. И я когда-то еще маленький бегал к ним в столовую. Летом прибегаю, всё как у сауне горячо.

Н.К.: Понятно, жарко.

Э.И.: Ну, я то бегу сразу же в бассейн, на ХТЗ там у них, у нас фонтаны есть и мы пацаны малые в фонтанах купались. А мама ж, то должна как минимум 8 часов отстоять.

Н.К.: Ну, да.

Э.И.: А тут всё закрыто.

Н.К.: Та вообще капец, конечно.

Э.И.: Слова вот такого, как вот кондиционер там, понятное дело, не существовало.

Н.К.: А скажите, а как вас туда везли? Как-то организовано или сами добирались?

Э.И.: Ну, да. Мы ж менты, у нас всё организовано.

Н.К.: Ага.

Э.И.: Мы вышли на вокзале, нас посадили в автобусы. На автобусе нас привезли в вот это ж управление внутренних дел, там, где Богдан Хмельницкий. Ну, на эту площадь. Потом от туда нас на автобусах. Сколько ж нас автобусов? Много было автобусов, потому что у нас… Мы полностью все сидели вот в этом актовом зале в УВД. Посадили в автобусы, повезли в этот же «Политехник» турбазу. Или как она? – База отдыха «Политехник». Классно. То есть, никакого бардака не было. Бардак был там уже. И бардак такой, что… Он, кстати, этот бардак показал сейчас, вот эти вот события, которые сейчас творятся. Жуткие эти, воинственные, военные, АТО-шные события. Они показывают, вот это было такое, и я даже… С кем же я разговаривал, что мне кто-то недавно совсем напомнил? Говорит: «А ты помнишь что, говорю, когда ты приехал из Чернобыля?» Я говорю… А я приезжал из Чернобыля, кстати, два раза ездил домой – на три дня, на два дня. Ну…

Н.К.: То есть Вас отпустили?

Э.И.: Конечно. Ну, два дня беру… Вот, кстати, тогда удостоверение вот это вот чернобыльское, пропуск. Вот так вот показываешь в кассе – даже можешь стоя улететь. Проблем никаких не было.

Н.К.: Угу. То есть…

Э.И.: То есть относились с эпитетом.

Н.К.: Отношение было…

Э.И.: Ну, извините, я, имея это удостоверение, жил в гостинице «Украина». Совершенно спокойно. То есть получается, когда поехал домой в отпуск и приехал получать зарплату именно в Чернобыль. Нет, уже не было, уже не в Чернобыль. Уже, там у нас построена база под Ораное или как-то, я вот не помню.

Н.К.: Угу, есть такое Ораное.

Э.И.: За зоной. То есть это получается, вот я не помню точно, как оно называется, потому что там был мало. Я туда после Чернобыля, именно города Чернобыля, я приехал и… То есть получается своего рода было как бы… Вот Дитятки, а потом после Дитяток туда. И там я уже попросился в отпуск. Мне дали отпуск, потому что в отпуске я не был. И вот оттуда из этого, то ли Ораное. Нет, не помню. Ну, короче говоря, по пути к Дитяткам, направо поворот есть такой.

Н.К.: Угу, угу.

Э.И.: Пологий поворот направо. И как раз его только построили. Причем говорят, что строили ее эти самые, эту базу нашу…

Н.К.: Ну, не важно. Туда Вы приехали просто и…

Э.И.: Да. И потом, когда я съездил в Луганск, у меня жена уехала в Луганск к теще, к маме своей, я взял с собой… Вот поехал в октябре получать зарплату октябрьскую и взял с собой брата жены. Ему тогда было лет 12-13. Ну и взял с собой. Ну, понятное дело, в зону тащить не собирался, не буду. Не собирался и не тащил. И я приехал, думаю, ну где мне поселится? И просто в наглую зашел – вот окна, которые выходят на Мариинский парк, на Верховну раду. У меня фотографии даже есть. И дали мне номер за 11 гривен. Почему, потому… Я почему помню потому, что у меня есть бумажечка вот эта вот, квитанция. Я люблю сохранять. В Москве в гостинице «Россия» жил. То есть приходил, поселился в гостинице «Россия» на свой день рождения, в октябре месяце тоже. Захотелось мне в Москву съездить. И тоже прихожу в кассу, удостоверение – всё, сразу же мгновенно выдает, находит билеты, хотя вот такими буквами написано мест нету на Москву. Раньше тогда на Москву не уедешь. Ну и в Киев тоже. И вот, в гостинице «Украина» прожил с этим, со с братом своей жены.

Н.К.: То есть скорее Вы наблюдали к себе отношения более… То есть люди как-то относились с уважением, да? Если человек…

Э.И.: Ну да. Скорей всего они получили распоряжение.

Н.К.: Ну да.

Э.И.: А потом в гостинице «Лыбидь», кстати.

Н.К.: Ух ты, ничего себе. А скажите, а как друзья, знакомые, когда Вы приехали проявляли ли какое-то любопытство или тогда это…

Э.И.: Не проявляли. Почему, потому что никто не мог понять это. То есть, это то же самое, что сейчас мне начнут рассказывать устройство какого-нибудь там синхрофазотрона, а я, ну, буду сидеть слушать из-за уважения к этому человеку. А если он не сможет мне объяснить на примере уровня физики 9-10 класса, я ж не пойму. И поэтому…

Н.К.: А люди, с которыми Вы там работали, Вы, Вы с ними, как, дальше поддерживали какие-то отношения или?

Э.И.: Да.

Н.К.: А, ну Вы вместе приехали из Харькова, да?

Э.И.: Нет, нет. Совершенно раздельно все поприезжали.

Н.К.: А, то есть Вы этих людей не знали до этого, да?

Э.И.: Нет.

Н.К.: Ага, там познакомились?

Э.И.: Там познакомились и… Одного я видел на наших, вот, мероприятиях чернобыльских. Ну, и потом, как-то, ну, поздоровались и всё. Привет – привет, и всё. Как-то так. То есть почему-то не сходятся. То есть, я дружу со своими чернобыльцами, потому что на подшипниковом заводе был председателем чернобыльцев. Тогда еще, когда подшипниковый завод работал. Поэтому с ними до сих пор дружу, общаюсь. Есть один чернобылец Ванилович Сергей Юрьевич, по-моему, из города Константиновки. А сейчас же Константиновка Донецкой области (вздыхает). И вот…

Н.К.: Ну, то есть поддерживаете какие-то отношения.

Э.И.: От с ним, да.

Н.К.: Да.

Э.И.: А кто еще из чернобыльцев? Ой, Бог ты мой. Вот я имею в виду из тех, кто там были.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Да нет, по-моему… А! Там был такой интересный случай: я познакомился здесь уже в нашей обкомовской больнице познакомился с парнем, Сережка Бондаренко. Он сам из города Ромны, Сумской области. И вот он говорит: «Ты меня что, не помнишь?» Говорю: «Да не помню я тебя». А! Раньше наша вот эта вот обкомовская была, три области обслуживала: Харьковскую, по-моему, Луганскую и Сумскую или Харьковскую, Полтавскую и Сумскую, я не помню. Короче, если нужно было получить, ну, ложились в больницу на лечение здесь. И вот поэтому он был здесь, он лежал в больнице. И мы с ним познакомились и он говорит: «Ты меня что, не помнишь?» Говорю: «Да не помню тебя, честное слово». А потом уже когда фотографии привез, я понял. Он был в первые дни до того момента как меня привозили туда.

Н.К.: А, то есть…

Э.И.: И он, получается, на своем автобусе вез меня туда. И мы, получается, в Дитятках жили. Ну, они уже, скажем, так уже деды, потому что они уже месяц там пробыли. И он был водителем же ж этого автобуса. И вдоль зоны ездил. Ну, он короче говоря, в зону заезжал, выезжал. В Чернобыль ездил, может быть, но на этом, ну, автобус на базе автомобиля ГАЗ, вот у которого дверь открывается ручкой водителя. Вот так ручку дергает. Ну, такой, войсковой автобус можно сказать. И вот, вот второй человек, с которым мы… Но опять таки, мы с ним не общались. Мы с ним просто были, ну вот здесь уже поняли, что мы вместе там работали, вместе жили. Мы и там, наверняка ж, общались. А так…

Н.К.: Понятно.

Э.И.: …с такими только… Вот Ванилович Серега – и вот я с ним до сих пор общаюсь.

Н.К.: А скажите, а как Вы думаете, почему такая авария стала возможной? Халатность или спешили сильно? Ну, то есть, как Вам кажется, почему вот так произошло, как произошло?

Э.И.: Вот я заметил, что у нас в государстве СССР было всё прекрасно и всё сладко, но! Не умели доводить до совершенства.

Н.К.: Угу.

Э.И.: То есть, как, например, автомобиль, вот допустим, какой-нибудь выпустят, ну, что-нибудь добавьте – изюминку какую-нибудь и отполируйте. А они, получается, вот фактически можно сказать так, что вот доводили до состояния шпаклевки, грунтовки. А вот, а потом, его нужно покрасить, а потом нужно лаком вскрыть, а потом этот лак нужно взять отполировать. И тогда получается красиво, блестяще и защита хорошая. И вот получается только из-за этого, я считаю. Потому что всё это было связано с тем, что что-то обязательно, когда строилась Чернобыльская АЭС, к каким-то датам, к этим проклятым датам. То ли к 1-му мая, то ли к 9-му мая, то ли еще к чему-нибудь. Вместо того, чтобы закрутить болт и гайку как положено, допустим, под динамометрическим ключом с давлением там каким-то: «Та ладно, я уже 20 лет кручу эти гайки, я возьму сейчас закручу. Что, я не чувствую своей рукой?» Ну, извините, ты чувствуешь своей рукой – тебе было 20 лет, а сейчас тебе 40 лет. Соответственно чувствительность руки поменялась. И поэтому динамометрический ключ как был 20 лет тому назад, усилие, там к примеру, 5 килограмм на 1 квадратный сантиметр, так и остается. Но, тогда этого не понимали, потому что тогда этого ничего не было.

Н.К.: Угу.

Э.И.: И полировали только машины, извините за выражение, вот это назывались членовозы, которые возили всех этих крутых. Чайки все вот эти вот, автомобили. А всё остальное было так, как бы абы как. То есть, ну, как хлеб, просто, чтобы для еды, не для красоты. Ну, в смысле не для эстетического удовлетворения, как это во всем мире.

Н.К.: Ну, то есть не доводили до ума.

Э.И.: Не доводили до ума. И поэтому точно так же в самом Чернобыле. Ну, вот построили, сделали. Вместо того, чтобы построить отдельное здание, взяли, сделали киоск. Из киоска, вот, из большого овощного магазина, скажем так, сделали гостиницу. Из большого овощного магазина, ну ладно, сделали столовую, Бог с ним. Хотя опыт же ж показал, что в том же Славутиче, те же немцы они ж привозили, венгры, привозили свои блочные дома, которые они собирали, там в течении нескольких недель. Блочный дом, с теплом, с водой, там, со всей инфраструктурой и оно всё блестит, оно всё красиво. Тогда еще стеклопакеты. 86-й год – стеклопакеты – «застрелится»! А у них они уже стояли, в Славутиче. Они, кстати, мечтали, чтоб в Славутиче, хотели. Но, потом, слава Богу… Слава Богу, что нас сохранили, огородили от того, что ближе к Славутичу. А то, что там чуть ли не конкурс.

Н.К.: Ух ты!

Э.И.: Чуть ли не какой у тебя рост, как в кремлевскую охрану.

Н.К.: А скажите, пожалуйста, вот, некоторое время назад, по крайней мере, были тенденции среди студентов, желание поехать, я не знаю, ну, идеи скажем так, на экскурсию в зону. Как Вы вообще относитесь к таким вот вещам?

Э.И.: Очень хорошо. Объясняю почему. Этот студент, который увидит этот ужас, а меня, кстати, я не знаю, у меня тоже с детства это как-то заложено, что я люблю прогрессию, а не регрессию. И поэтому разрушение для меня как-то… Не для, не, не моя душа не воспринимает. И поэтому вот этот ужас, когда видишь эту массу цветов засохших, которых некому полить на подоконниках тех же магазинов, тех же парикмахерских заброшенных. Это всё о Чернобыле я говорю именно. Битые стекла, эти несветящиеся окна домов. И вот, чтобы они увидели, и чтобы… То есть, я считаю, что все 100 процентов людей нужно туда возить. То есть, вот если чисто гипотетически представить, обеззаразить всё это и взять туда отвезти. Чтобы не рождались вот такие сволочи как, например, такой, этот Путин, который устроил вот эту всю корриду у нас на Донбассе.

Н.К.: Ну, понятно.

Э.И.: Потому что он не пережил этого, он скрывался в подвалах КГБ в то время, когда Чернобыль был. Он выучивал и полировал немецкий язык, сидя в подвале КГБ в нашем посольстве в ГДР. И поэтому ему не понятно, что такое разруха. Ему не понятно, что это такое. Он не может этого понять.

Н.К.: Ну, понятно.

Э.И.: И вот, чтобы не рождалось и не воспитывалось таких, вот, ничтожеств, которые способны дать команду, что-нибудь взорвать, чтобы дать команду что-нибудь спалить. Вот, это настолько сильно остается на подсознании, что уже после этого даже… даже берешь коробку спичечную, ловишь муху и выпускаешь ее с балкона, та, которая по окну лазит у тебя. То есть на столько сразу возникает вот этот вот, возникает любовь гипертрофированная в степенях, в кубах, там, гипертрофирована в таком великом множестве, что любовь к природе, любовь к тому, что…

Н.К.: К живому.

Э.И.: Любовь к голосам детей. Это настолько оно ощутимо, когда проезжаешь мимо детского садика, там, в той же Припяти, смотришь, а там… не слышите голосов детей. То есть, вот, ощущение, вот, дискомфорта настолько омерзительное, гнетущее. То есть, вот, я считаю, что, вот это реально ад на земле. Вот именно тридцатикилометровая зона, это ад на земле. И чтобы не допускать этого ада, их всех нужно возить. Всех, без исключения, потому что мы не знаем, что у него в голове. То ли растет из него Чикатило, то ли растет из него Мечников, то ли растет из него Менделеев. А, вот, чтобы он, будучи Чикатилой, ну, начертано на его судьбе так, но он не будет уничтожать… Он людей будет уничтожать, но не будет взрывать дома, не будет резать природу. Если будет уничтожать природу, ну, необходимость, к примеру, там что-то спилить – он обязательно сделает так, чтобы заплатить за то, что высадить новые деревья. Или же когда будет иметь завод по производству стиральных порошков, будет без фосфатов эти порошки делать. Этот закон же вроде бы приняли, и вроде бы не приняли.

Н.К.: Угу. А скажите, а что Вы думаете по поводу мероприятий посвященных памяти? Как Вы думаете, какими они вообще в теории должны быть? Вот, у меня в детстве, например, в школе проводили учителя беседы. Может быть что-то еще? Как Вам кажется? Как? Как лучше это делать, чтоб доводить, вот, как, до умов?

Э.И.: Для нас, честно скажу, это, опять-таки, мое мнение, для нас чернобыльцев, мне это не нужно, потому что мы со всеми связываемся, мы со всеми перезваниваемся, мы приходим сюда. Мы приходим, мы встречаемся, иногда с ребятами встречаемся вот где-нибудь в кафешках посидеть, пообщаться. Потому что, кстати, вот большинство сейчас, как ни странно – это как бы такой маленький секрет – те, которые пили алкоголь, они уже практически все, кто был в 86-м году, они уже все практически в сырой земле. Сейчас остались ребята, которые нормально общаются и ценят, как говорится, трезвый образ жизни, общение людское. Кто что увидел, кто что узнал и всё такое прочее. А чтобы не затерли вот этот ужас, ну, прежде всего, я считаю, что в школе должен быть хотя бы, то ли один урок в месяц о Чернобыле. Или, или один урок в неделю. То есть с точки зрения педагогики, я не знаю, но обязательно должно быть. Обязательно. Почему? Потому что они же всё это будут делать – наши дети. Они будут физиками, они будут, кто-то из них будет обслуживать эту станцию. Кто-то будет строить новую станцию. Или наоборот, демонтировать. Но демонтировать не так как это было в Советском союзе: порубали, вывезли и всё – а оно светится. Ну, в смысле, в переносном смысле светится – радиация светится. А будет каждый шаг обдумывать, каждое действие свое в соответствии с природой.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Вот я слышал, вот, выражение какого-то из аналитиков, что почему Европа хочет помогать нам. Ну, НАТО, Европа, Евросоюз, чего помогать именно Украине против агрессора? Потому что они с болью в сердце воспринимают вот эти шикарные бархатные земли, вот эти вот прекрасные леса, вот эти реки, и, что… Ну как бы ихняя разведка донесла, что вот самая омерзительное поведение с экологией у российских предпринимателей.

Н.К.: Угу.

Э.И.: У людей, которые, которым есть куда сбежать. Вот то есть он гражданин России, и он по барабану: он выкупил этот завод и он чуть ли, говорят, что если бы можно было брать и привозить отходы из России, чтобы выливать к нам здесь в Украину, то это было бы. Но это не выгодно. Не целесообразно. А если б было целесообразно проложить такую трубу с гадостью и нагнать сюда на Украину. Просто вот такое отношение к Украине, просто как к чему-то ненавистно-красивому!

Н.К.: Ну, да.

Э.И.: Знаете, есть такое понятие: ненавистно-красивое: «Зараза, ну почему, там такой красивый? Вот сволочь, наворовал бабок, купил себе этот мерседес». То есть ненависть не к самому автомобилю, а уже трансформированная ненависть к автомобилю через его владельца.

Н.К.: Ну понятно.

Э.И.: Что невозможно на пенсию, не возможно на зарплату, в отличии от Евросоюза, купить себе такую машину. И с такими ценами и накрутками на этих цен, на этих автомобилях.

Н.К.: А скажите, а что бы Вы хотели бы, может быть… Или, что Вы могли бы пожелать, ну, потомкам, которые, может быть, еще родятся или тем, я не знаю, которые еще вырастут, которые еще совсем маленькие. Что-то из этих всех событий, что-то важное. То, о чем, может быть, нужно помнить или то, о чем ни в коем случае нельзя забывать? Какая, какая-то может быть выводы, какая-то квинтэссенция из этого всего, что им необходимо было бы знать.

Э.И.: Жить с совесть, по совести и всё.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Потому что совесть это глас Божий.

Н.К.: Угу.

Э.И.: И никогда человек идущий на убийство не испытывает кайф и удовольствие. Это единицы из миллионов. А в основном человек думает: «Что я делаю, куда я иду?» Совесть, жить с совестью в ладах. И не пытаться ее замазать алкоголем, наркотиками. Только так. Потому что совесть есть – всё. А человек очень совершенное существо. Очень! Он настолько совершенное. Только просто он что-то тренирует в себе, а что-то не тренирует. Кто-то тренирует мышцы, кто-то тренирует память, кто-то тренирует способность считать и потом становится, допустим, теми же Ахметовыми. То есть, он «деньги, деньги, деньги, деньги». Или тем же Коломойскими. То есть для него человек: «Кто ты такой, человек? Человек, человек. Фу-фу, человек, уйди, уйди, уйди. Деньги, деньги, деньги. А, ты мне несешь деньги? А, ты человек! Да. Ты мне принес деньги в мой «Приватбанк». Ты человек. Всё, давай, давай, давай, быстро отсчитывай и вали отсюда». Вот, чтобы как можно меньше в них… Но опять таки, без этого нельзя. Без этого нельзя, потому что кто-то должен считать деньги. Кто-то должен землю пахать, кто-то должен. Чтобы каждый занимался своим любимым делом.

Н.К.: Угу.

Э.И.: Только так. И по совести. Потому что бессовестных людей – «ццц».

Н.К.: Спасибо.

Э.И.: Пожалуйста.