ЛИКВИДАЦИЯ

Авария на ЧАЭС для нашего земляка – Николая Николаевича Власова, который в то время возглавлял отдел организации гражданской обороны в министерствах и ведомствах штаба ГО Украины, стала неожиданностью. Ещё за полгода до катастрофы – в ноябре 1985 года, он в составе комиссии побывал там с масштабной проверкой, которая не обнаружила серьезных нарушений. Он и раньше приезжал сюда, но только с инспекцией систем оповещения и защитных сооружений. В «святая святых» ЧАЭС не пускали. Да и о какой проверке могла идти речь, если вся «атомная» документация хранилась «за семью печатями» в Москве, куда обращались и за допуском на посещение режимных объектов, каковыми являлись АЭС. Из Белокаменной и привезли совершенно секретные СниПы (строительные нормы и правила), которых не было даже в Совете Министров Украины! Когда же АЭС находились в подчинении Минтяжпрома СССР и «работали» главным образом на оборонку, «выдавая на-гора» оружейный плутоний, допуск на атомные станции было получить ещё сложнее. Позднее АЭС передали в ведение союзного министерства энергетики. Создали при нём новое структурное подразделение «Главатомэнерго», которое и занималось всеми вопросами, связанными с ними: размещением, строительством, назначением директоров. В Москве даже не считали нужным ставить в известность о своих планах партийное и хозяйственное руководство союзных республик. Когда же оружейного плутония накопили с избытком, тем более, что вступили в действие международные соглашения, подписанные с нашей стороны Горбачевым по ограничению ядерных вооружений, было принято решение построить целый каскад АЭС: Курская, Воронежская, Харьковская, Чернобыльская, Крымская. На этот раз перед атомщиками поставили другую задачу: получить столько дешевой электроэнергии, чтобы её хватило не только на всю европейскую часть СССР, но и можно было продавать за рубеж.

Накануне командировки в Чернобыль Николая вместе с другими руководителями отделов вызвал начальник штаба ГО генерал-полковник Кирилюк, что они знают о находящейся всего в 80 километрах от Киева атомной станции. Когда с ним поделились, скорее, теорией – как устроен ядерный реактор и как он работает, приказал – выясните, чем «дышит» эта станция. И вручил документы с грифом «Совершенно секретно», которые доставили из Москвы. После проверки на стол к нему легло заключение комиссии, вывод которой был следующим: «С точки зрения защиты персонала Чернобыльская АЭС является одной из лучших в СССР. Согласно СниПу имеются обустроенные по последнему слову техники защитные сооружения на весь персонал с необходимой системой жизнеобеспечения». Такая же высокая оценка была дана и системе оповещения населения, аппаратуре П-64 – так называемый «Певец», который позволял диспетчеру включать сирены, расположенные не только на Чернобыльской АЭС, но и по всему периметру 30-километровой зоны, и через громкоговорящую связь, установленную на каждом предприятии и в жилом доме, информировать население в случае возникновения внештатных ситуаций. Не только для персонала ЧАЭС и жителей Припяти, но и для всего населения 30-километровой зоны имелись в необходимом количестве противогазы ГП-7, которые «держали» радиоактивный йод. Проверяющих ознакомили с планами защиты персонала станции и прилегающей к ней территории. На случай, как считали «гипотетической», аварии даже разработали план эвакуации. Конечно же, с назначением лиц, которые отвечали за проведение тех или иных масштабных мероприятий. Естественно, в первую очередь уделялось внимание защите самого реактора как объекта № 1 для ядерного нападения со стороны вероятного противника стран Варшавского договора – агрессивного блока НАТО, и особенно «рубашки» охлаждения первого контура.

Но случилось то, что случилось. Именно «рубашка» разлетелась вдребезги, взорвался реактор, и на полную мощность сработал один из факторов ядерного взрыва – радиоактивное заражение. И долго ещё пришлось ликвидировать последствия чернобыльской катастрофы.

– Когда мы прилетели на ЧАЭС в 6 часов утра, уровень радиации над реактором был уже в 2 тысячи рентген, – вспоминает Николай Николаевич. – Доложили о сложившейся ситуации не только нашему непосредственному руководству в республиканском штабе ГО, но и в Совет Министров Украины и, естественно, Щербицкому. Но в Украине в то время проводился один из этапов Всемирной велогонки мира и приближался праздник 1 Мая. Поэтому из Москвы поступила команда: «Паники не поднимать и никому ничего не рассказывать!» Запрещалось рассказывать и нам о том, что произошло в Чернобыле. В крайнем случае, разрешалось ограничиться общими словами: дескать, да, произошли неполадки на станции, которые оперативно устраняются. А кто, как не мы, побывавшие на месте катастрофы, знали о её масштабах. Тем не менее, несмотря на завесу секретности, началось массовое бегство из Киева, сначала иностранцев, у которых были дозиметры, а затем и его жителей. Тем не менее, этап велогонки не отменили. Детвора училась в школах, и 1 Мая они, как и их родители, приняли участие в праздничной демонстрации. Мои дети тоже. Не мог же я им приказать сидеть дома.

– Зачем же тогда были написаны масштабные планы эвакуации, с которой опоздали?

– Да, нам ставят в вину, что мы сработали не оперативно, но уже в ночь трагедии наготове стояли автобусы. Несмотря на требования американских медиков, учёных из Академии наук Украины, партийного руководства республики как можно быстрее вывозить людей из зоны бедствия, Москва «добро» на эвакуацию не давала. До тех пор пока на Чернобыльскую АЭС не прилетел первый заместитель председателя Совета Министров СССР Рыжкова – Щербина, который лично убедился на мете в серьёзнейшем положении дел. Сама же эвакуация была проведена быстро. Спасибо за это в том числе и министру транспорта Украины Волкову. Автобусы подъезжали прямо к подъездам жилых домов в Припяти и увозили оттуда людей. Через 45 минут в городе никого не осталось, а к 6 часам никого не было и в 30-километровой зоне. Более того, мы предлагали эвакуировать людей из так называемой зоны жесткого контроля – за 30-километровой зоной. А это около 120 тысяч человек. Но Москва с этим предложением не согласилась из-за больших расходов и опять-таки, чтобы скрыть масштабы случившейся беды.

Зато взамен было принято решение соорудить саркофаг – укрытие для четвертого энергоблока. Не мешкая, начали производить необходимые расчеты, завозить и монтировать конструкции. Хотя, профессор-физик Цыган из Львовского университета предлагал пойти по более простому и экономному пути: извлечь через пробуренные в теле реактора отверстия остатки ядерного топлива, упаковать их в контейнеры и отправить на переработку на спец-предприятие в Арзамасе-3. Но уж если высокое начальство сказало «саркофаг», значит, ему и быть! Мне известно, что некоторые учёные разделяли мнение своего коллеги из Львова, тем более что у нас для выполнения этой работы уже была необходимая робототехника, которую нам безвозмездно предоставили японцы.

Сколько же нам грунта пришлось вывезти из зараженной территории! Да что грунт, целый так называемый «рыжий» от радиации лес вырубили и захоронили. Работы по дезактивации прибавилось после ещё одного непродуманного решения – тампонировать разрушенный реактор мешками с песком, которые сбрасывали с вертолётов на останки ещё активного ядерного топлива. И произошел новый его выброс, поле которого загрязнённая территория увеличилась в разы. Там, где дозиметр показывал раньше 80 миллирентген, – теперь рентген. Заменив песок легкоплавкими металлами, получили новую проблему – стал «садиться» реактор. И если бы его активная зона с 90 тоннами ядерного топлива опустилась до попавшей в шахту воды, которой тушили пожар, то зона заражения протянулась бы до Урала. Академик Велихов, когда ему доложили о ситуации, за голову схватился в ужасе. Положение спас армейский капитан, который пробил кумулятивными зарядами отверстие в том месте реактора, где скопилась уже радиоактивная вода. Её откачали. Капитану присвоили звание подполковника и перевели к нам в штаб ГО, в отдел боевой подготовки, где он проработал всего около полугода – умер от лучевой болезни. А армейцев сменили шахтеры из Донбасса. Из тех, кого знал, сейчас осталось в живых мало. В Чернобыле они монтировали стойки, которые не давали реактору «сесть». К месту их работы подогнали автолавку с ящиками водки. Вылезут горняки из-под него на пару минут, выпьют по стакану сорокоградусной и – назад, в проём.

– А как же указ Горбачёва о борьбе с пьянством и алкоголизмом?

– Командование грозилось тех офицеров, которые будут замечены в употреблении спиртного или даже попадутся с «неуставным» запахом, серьезно наказать, вплоть до разжалования в рядовые. В 30-километровой зоне объявили «сухой» закон. А мне, единственному, для консервации выдали бочку со спиртом, которую не знал, куда спрятать. За мной все бегали: «как это, после работы, да после баньки не выпить 100 граммов?» Поэтому сначала я отдал её на хранение в оперативный штаб ГО Украины, разрешив своим сослуживцам немного отлить «помывочных». Приезжаю к ним через некоторое время – бочка-тара пустая. Вновь выписал спирт, но уже бочку поставил в штабе ГО СССР, через несколько дней – и она пустая. Не будешь же эту бочку с собой в Киев на «Волге» возить, куда приходилось иногда по два раза на день ездить с докладом о ходе работ по дезактивации на заседания правительственной комиссии или в Совет Министров Украины.

Одно время я непосредственно занимался консервацией Припяти. Возглавлял бригаду, в которую входили представители министерств и ведомств, «завязанных» на этом городе. Так как от станции он находился в двух километрах, то пострадал сильно. Особенно первый микрорайон, наиболее близко расположенный к ЧАЭС. Там уровень радиации в полтора-два рентгена держался до осени. А в четвёртом, наименее пострадавшем, мы, как правило, и проводили дезактивацию. Когда обрабатывали химическим порошком жилой дом, школу и детский садик, там появились двое незнакомцев профессорской наружности в сопровождении заместителя директора Чернобыльской АЭС. Хотя они и не представились, но видать, были «птицами высокого полёта», так как их беспрепятственно пропустили через КПП милиционеры. К тому времени по периметру Припять уже огородили специальной металлической сеткой, находившейся под электрическим током. Её соорудили против мародёров – ведь в городе осталось много имущества его жителей. Незваные гости попросили провести их по микрорайону. По пути задавали вопросы: сколько сейчас здесь рентген? А сколько было раньше? Какое количество грунта вывезли? Сколько зданий дезактивировали? И т.п., и т.д. Полученная информация их удовлетворила и успокоила настолько, что один из них сказал своему собеседнику: «А что, если здесь дивизию солдат расквартировать? Они за год всю Припять «вылижут». И тут я не смолчал: «И пусть ваш сын здесь служит». Меня резко оборвали, дескать, молодой человек, не лезьте в наш разговор, а лучше ведите дальше. А так как мы ещё раньше на всей этой территории уровень радиации замеряли, то я их провёл по наиболее «грязным» участкам. С их японскими дозиметрами, со шкалы которых они взгляда не отрывали. Смотрю, у них глаза вдруг забегали. Затем эти «профессора» как по команде развернулись – и трусцой к КПП. Больше я их и не видел.

Мы же выполняли свой долг до конца. Несмотря на закрытый указ, согласно которому должностные лица, допустившие переоблучение личного состава, наказывались вплоть до уголовной ответственности. Я же получил лично 75 рентген только внутреннего облучения при допустимых 25. Если солдат-срочников, командированных милиционеров, пожарных со всей страны, а затем и «партизан» меняли, то мы продолжали нести службу. Я же оставался на ЧАЭС до тех пор, пока там не возвели саркофаг.

– Николай Николаевич! Какая, по вашему мнению, главная причина чернобыльской катастрофы?

– Разгильдяйство. Наглядный пример тому – ЧП, случившееся во время монтажа фильтров над разрушенным реактором, которые за счет избыточного давления собирали бы радиоактивные вещества, препятствуя их попаданию в атмосферу. Когда начали поднимать на вертолете уже смонтированную конструкцию – оторвались проушины, к которым крепились тросы, и она рухнула на землю. Выяснилось, что неправильно произвели расчеты.

– А что касается взрыва реактора четвертого энергоблока, то причиной тому стало разгильдяйство во время проведения эксперимента. Кстати, сам реактор ввели в эксплуатацию еще в 1984 году – подгадали к очередному пленуму ЦК КПСС, но затем поставили на доладку. И во время её обратили внимание на то, что при заглушенном реакторе турбины еще продолжают по инерции вращяться, вырабатывая большое количество электроэнергии, которую, если не подавать в общую электросеть, а саккумулировать в специальном устройстве, будет достаточно для эксплуатации и реактора, и насосов. Последние же должны работать постоянно, «гоняя» воду в «рубашке» охлаждения первого контура, пока она с 300 градусов не остынет до температуры ниже точки кипения. В противном случае произойдет взрыв. Его можно предотвратить, если тепловыводящие ядерные стержни опустить в графитовую защиту – тогда ядерная реакция прекратиться. Но, тем не менее, нужно продолжать охлаждать воду в «рубашке».

– Это теория. А вот на практике случилось то, что случилось…

– Я разговаривал с эксплуатационниками, которые признались, что им пообещали выплатить 37 тысяч рублей премии, если они докажут эффективность своего рацпредложения по получению и использованию электроэнергии от затухающих турбин. Рационализаторское движение тогда было массовым явлением. Атомщики обратились в Москву в «Главатомэнерго» за разрешением на проведение эксперимента. Его им дали. Об этом, кстати, знали и партийно-хозяйственное руководство Украины, и Щербицкий, которых на этот раз поставили в известность. Ведь сколько можно было без особых затрат получить дополнительно дешевой энергии и без строительства дорогостоящей системы защиты АЭС. Вот что произошло, когда энергетики стали директорами атомных электростанций. Когда они принадлежали к «оборонке», их жестко курировали профессора и академики. И если бы тогда дали разрешение на проведение подобного эксперимента, то держали бы на всех его стадиях под строжайшим контролем.

В Чернобыле же «разогнали» реактор, который был на доладке, затем его заглушили, электрический ток от турбин стал накапливаться в аккумулирующем устройстве. Но оттуда его забрал неизвестный потребитель. Кто это был – не выяснили до сих пор. Неожиданно в работе системы произошел сбой – резко возросла мощность реактора, пошли обратные токи, остановились насосы. А если через 7 секунд они не заработают вновь, то произойдет взрыв. Тепловыделяющие ядерные стержни остановленного реактора только на треть опустились в графитовую защиту. В этой экстремальной ситуации эксплуатационники допустили ряд ошибок – в том числе серьезную – они не выдержали время запуска реактора. И роковую – отключили секретную диэлектрическую станцию, находящуюся под землей и напрямую связанную бронированными кабелями с АЭС, которая при сбое в системе электроснабжения автоматически включалась и подавала электрический ток насосам до тех пор, пока вода в «рубашке» охлаждения первого контура реактора не остывала до безопасной температуры. Кстати, стоимость этой станции в разы превышала стоимость самого реактора, в том числе и из-за того, что некоторые детали приборов были изготовлены из золота и платины. На американских АЭС, где я побывал вскоре после чернобыльской катастрофы, после случившегося у нас решили еще больше увеличить ассигнования по их защите. За океаном она в разы дороже, чем было у нас. К примеру, защита реактора рассчитывалась на прямое попадание ядерного боезапаса мощностью в 150 килотонн без ущерба и для него, и для атомной электростанции. В Чернобыле же мы позволили не соблюсти чистоту эксперимента. Академик Александров – «отец» реактора ЧАЭС, все никак не мог понять, как можно было его взорвать.

– Неужели чернобыльская катастрофа нас ничему не научила?

– Через несколько месяцев после нее по указанию председателя Совета Министров УССР Ляшко была создана комиссия по проверке украинских атомных электростанций, которую поручили возглавить мне. В ее состав разрешили ввести специалистов любого ранга, кого я посчитал привлечь к работе: как правило, заместителей первых руководителей министерств связи, энергетики, Украинской Академии наук. Эта комиссия выявила целый «том» недостатков, и по результатам этих проверок закрыли АЭС в Крыму – В Щелкино, для которой уже заказали ядерное топливо. Из проекта строительства Крымской АЭС даже убрали защитные сооружения для персонала и систему оповещения. «У нас будет безопасный реактор последнего поколения, поэтому ничего страшного не произойдет», – уверял главный инженер атомной электростанции, который сопровождал нас по ее территории.

Мало того, что едва закончили строительство первого энергоблока, как начали следующий, нарушив основной принцип, которого необходимо неукоснительно придерживаться при возведении подобных объектов – принцип непрерывного бетонирования. Поэтому неподалеку от них всегда строят не только основной бетонный завод, но и дублирующий. Полосатая шахта реактора позволяла без особого труда определить, сколько было перерывов в работе бетонщиков. Кроме того, для водоснабжения Крымской АЭС прорыли канал, из-за чего произошло засоление почвы и большой территории.

На мой вопрос – «Зачем в Крыму атомная электростанция, когда в мире существует столько разработок и проектов экологически чистой и безопасной энергетики?» – ответственные лица, ратовавшие за ее месторасположение именно там, свое решение обосновывали прогнозом: к 2020 году на Крымском полуострове будет ощущаться острый дефицит электроэнергии в связи со строительством в Джанкое химически опасного завода.

А в живописном месте Ровенской области, возле города Кузнецовск, уже велись работы на атомной электростанции, когда мы туда приехали. Так, там во время посещения комиссией строящегося объекта провалился под землю по самую стрелу башенный кран с плитой перекрытия. Выяснили, что АЭС возводили на карстовых пустотах… с разрешения института «Киевгражданпроект». Я потребовал у местного гидрогеолога его планшеты и за полчаса, перерыв необходимую документацию, нашел участок территории 8 на 6 километров на глиняных грунтах, наиболее подходящих для данного строительства. Результаты наших проверок мы направляли в высшие хозяйственные структуры республики. И без экспертной оценки нашей комиссии на заседаниях Совета Министров Украины даже не обсуждались вопросы возведения «атомных» объектов.

Кстати, планировали и у нас построить атомную электростанцию – в Беловодском районе, несмотря на категорическое несогласие тогдашнего первого секретаря Ворошиловградского обкома КПУ Гончаренко, который мотивировал свой отказ отсутствием необходимых для будущей АЭС запасов воды и наличием магистрального газопровода Серпухов – Северный Кавказ, который был проложен неподалеку от места предполагаемой стройки. Но главный инженер одного из Московских проектных институтов, который подчинялся «Главатомэнерго», предлагал эти препятствия обойти следующим образом: газопровод перенести в другое место – ближе к России, а воду брать из Днепра, для чего планировали вырыть канал. Мне повезло, что я, работая в нашей области инженером, по долгу службы знал о секретных разработках под названием «Вода-1» и «Вода-2», которые велись на случай войны. Я взял необходимую секретную документацию, согласно которой сообщалось, что в Беловодском районе разведаны мощные пласты пресной воды – целое море. Затем указал своему оппоненту на первый пункт совершенно секретных СниПов из Москвы, где было написано: «Категорически запрещается вести строительство АЭС на разведанных стратегических запасах воды». И нашу область оставили в покое. Перекинулись на Донецкую – приняли решение построить атомную электростанцию неподалеку от Мариуполя, в районе города Новая Ялта. И это решение якобы уже согласовали с партийным руководством. Так первый секретарь Донецкого обкома КПУ, когда я позвонил ему и сообщил о намерениях московских проектировщиков, так орал семиэтажным матом, что его «слышно» было до Белокаменной: «Хватит с нас одного Чернобыля».

У Николая Николаевича в семейном архиве хранится единственная фотография периода его чернобыльской командировки. Хотя с разрешения КГБ была проведена масштабная фотосъемка во время восстановительных работ, в частности, когда монтировали саркофаг. Эти снимки он привез своему непосредственному начальнику – генерал-лейтенанту Бондарчуку, который сменил генерал-полковника Кирилюка. По возвращению в Киев, в штаб ГО Украины, Власов зашел в свой кабинет на пару минут. К нему заглянул его сослуживец, которого, как выяснилось позже, не без основания подозревали в связях с КГБ. Увидев на столе запечатанный конверт с фотографиями, тот поинтересовался, что в нем. Получив ответ и воспользовавшись тем, что Николай Николаевич разговаривал по телефону, сослуживец вышел из кабинета. Исчез и конверт. Генерал-лейтенант Бондарчук, которому Николай Николаевич доложил о случившемся, только сокрушенно покачал головой. А через час нашего земляка вызвали в республиканское управление КГБ, где с ним полдня проводили воспитательную беседу, чуть ли не называя врагом народа.

– Зачем было скрывать от населения то, что произошло в Чернобыле? – до сих пор недоумевает Власов. – Получилось только хуже.

Как всегда, хотя хотели, как лучше. Но об этом знал ограниченный круг ответственных лиц. Поэтому и засекретили эксперимент. Скрывали и истинные масштабы катастрофы, последствия которой пришлось ликвидировать всей еще единой страной. И нередко это стоило жизни. Давайте хоть об этом помнить.