Аудио №1

Виктория Науменко (далее В.Н.): Сегодня у нас 9 февраля 2017 года, находимся мы в помещении «Союз Чернобыль». Я Науменко Виктория, беру интервью… Представьтесь, пожалуйста.

Николай Каракаптан (далее Н.К.): Каракаптан Николай Николаевич.

В.Н.: Очень приятно. И начнем мы наш разговор с Вами вот с такого очень общего вопроса. Расскажите, пожалуйста, историю своей жизни. Вот, что Вы считаете нужным, как.

Н.К.: Та ну, история жизни. Родился в Люботине, в пятьдесят девятом году. Там же всю жизнь и прожил, как говорится. Там учился в школе, в первой, ну, тут, возле вокзала. Окончил школу и работал – у нас вагонное депо, там в вагонном депо работал до армии. Отслужил 77-79-ый год срочную службу армии химиком, в химвойсках, в Новоград-Волынске, это в Житомирской области. Как бы, был связан с этой…

В.Н.: Военной.

Н.К.: С военной и… Как назвать? Ну, химвойска – это ж ликвидаторы аварий всяких и атома. После армии женился, также пошел работать там же аккумуляторщиком, ну, разные профессии были. Родилась дочка в 80-ом году. В 86-м, в апреле еще месяце, только это случилось сразу как, ну, стоял на учете как химик я, химвойска. Был приписан к харьковскому полку. На Основе химполк был, и этот химполк сразу начали разворачивать. По-моему, 29 апреля вызвали, ну, по повестке именно. Приехали, и в Васищево начали разворачивать лагерь, там, где в Васищево от этого полка находился полигон химический.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И тогда стали уже приезжать. Ну, мы готовили палатки там, такое. Начали приезжать уже массово бойцы, как сказать, ну, ликвидаторы. И тридцатого числа, 30-го апреля мы выехали с Харькова в сторону Киева с техникой. Ну, технику… В основном это были АРСы, авторазливочная станция. 14-У по-моему, но это я не помню. Ну, какая разница, АРСы. И остановились мы 1-го мая, наверное, 2-го мая мы добрались, насколько я помню, село Ораное.

В.Н.: Угу.

Н.К.: 25-я бригада собралась именно. И там уже развернули свой городок: поставили палатки такие, называются они, ну, десятиместные маленькие палатки по взводные там отделения. Ну, и два дня еще пока никуда не выезжали, обосновывались, быт делали. У меня было подразделение, я уже так и не помню сильно (усмехнулся), что четвертый батальон, а взвод технического обеспечения.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Вот это, что я помню, я был командир второго отделения. Ну и пока здесь все приводили в порядок, меня брали… При бригаде была химразведка, ну, а так именно как ребята и моряки, и танкисты, и все ж были призваны. Меня на два дня, пока я, брали, ну, просили, поездить с разведкой, рассказать, как работает разведывательная машина вот эта, что определяет…

В.Н.: Уровень радиации?

Н.К.: Уровень радиации, да. Везде именно, потому что там ничего сложного нету. Именно такой же ДП пятый установлен на базе УАЗика, и ездить проверять. Или БРДГемы это. Ну, в основном, ездили на УАЗиках. И вот именно я два или три дня поездил, ну, показал. Но так, как я был приписан туда, и мне говорят: «Ну, оставайся в разведке». Ну, я особо [не сопротивлялся]: в разведке – в разведке. Говорю, да там мои ребята, ну как-то уже ж, что буду там. И так я вернулся к себе. Два дня ото поездили посмотрели, какой уровень радиации, пока ж наладили приборы, это, ну, какое-то время заняло. Ну, так, армейская, что мы ездили, нас только учили, как говорится, на срочные службы не попадали. У нас были источники радиоактивные. Это такие большие гири килограмм, наверное, по 70, свинцовые.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Это на срочной службе, вот, регулировать вот эти приборы ДП пятые именно. Они хранятся далеко в земле, метров 20-ть такие подвалы делаются, именно это в химвойсках такое, и там хранятся эти, свинцовая такая шар, сфера, выкручивается, и там… Ну мы не выкручивали, потому что это ж, ну, лаборатория, просто мы их выносили, ставили на полигоне и, когда подносишь к нему прибор ДП пятый, чтоб посмотреть, как работает, потому что так просто он показывает фон, фон. Ну, фон, это солнечная, ну, как говорится, как и сейчас, везде на малых, я не помню уже деления какие. Но самое малое это показывает, ну, немножко стрелочка будет бегать, покажет это сто, может, миллиампер, такое фон, до ста, по-моему. А когда уже приносишь, там уже два-три рентгена выходит с этой гири, ну, что долго нельзя находиться, ну, как бы, она в этой, свинцовой, и уже раз – переключаешь на более позиции другие, просто обучаешься этому. И так же, когда начали ездить по Чернобылю в разные районы, показывает, но там сам фон был порядка 250-ти до 500 миллирентген. Вот именно вот тут село Ораное, но оно от ветра зависело, все. И, бывает, приезжали даже не вокруг станции, а в отдаленных местах бывало такое, что попадали на такие места, что, ну, я так не помню, но 10 рентген и больше.

В.Н.: Много, да.

Н.К.: Много было. И потом, когда я, ну, это, именно что как в разведке, а потом наше подразделение занималось обыденной такой рутинной работой именно, в основном это дезактивация почвы.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Дезактивация почвы. Мыли машины, которые выходили с зоны, убирали землю, снимали грунт, поливали вот этими. АРСы, у них специально заливается химраствор – это берется жидкое стекло, смешивается в пропорциях там, спец. порошок как бы стиральный, им можно стирать, он в таких же пачках как бумажных.

В.Н.: “Лотос”, да?

Н.К.: СФ2-У, насколько эта память мне… СФ2-У, это все колотится. И машины ездят. Это в основном поливаются такие места, где невозможно определить, от чего уровень радиации, да? Вот просто что-то пронеслось и над землей там, ну, какой-то участок сильно светит. И этот АРС, насадки такие сзади, и оно поливает, и он проходит, и что оно делает? Жидкое стекло с порошком оно пыль прибивает, прибивает пыль, и – корочка. И уже тогда ветер ее не несет дальше. А потом приезжают ребята с трактором, с лопатами и эти очаги именно, все снимается. Ну, так как их было очень много, это где уже сильно там – снимали, а так было очень много. В основном старались снимать по населенным пунктам: по селам, по таким поселкам, в том же Чернобыле, в той же Припяти. Припять сильно была загрязнена, потому что она как раз рядом станция находится и взрыв, ветром все положило на Припять. Так же этот, ну, я уже и села не помню, или Толстый Лес что-то, или Толстый Дуб, как-то сильно село такое было. Ну, не было, повывозили уже к 9-му. Это мы начали работать где-то 8-го мая. Уже я лично попал на станции работали. На крыши я не попадал. Наше подразделение либо землю так снимали, либо носили трубы, потому что все подвалы были залиты водой.

В.Н.: На станции?

Н.К.: На станции, да. И вот это, наверное, что шахтерам, шахтеры, что сверлить куда-то, и вот эти всякие трубы. Ну, носили там по колено, по пояс где воды было нам, надо трубы. В подвал не засунешь эти, оно ж длинные, тяжелые, проходы ж такие, что и стены пробивали, чтоб просто туда… Ну, такие… На станции вот таким именно занимались. Там другие ребята вот то ж на крыше были, что там вообще сильная радиация была. Ну, вода в подвалах тоже была такая, радиоактивненькая, конечно, что… И это ж, ну, так, кто куда попадает, что грузили вертолеты, вот эти. Вертолеты были Ми-6, Ми-8, вот такие, грузопассажирские они как считаются, ну, большие. И два фала, такие специальные фалы, ну, веревки, канаты, не канаты, ну такое. Они с такими карабинами, в вертолете его вщелкиваешь, и фалы сразу по 150 метров фал, но мало было – два фала связывали и вот 300 метров, что вертолет поднимается и два мешка, такие пропиленовые крепкие мешки. Грузоподъемность мешка была тонна, вот два мешка.

В.Н.: Две тонны.

Н.К.: Две тонны. В мешки насыпали песок, свинец и щебень вот это, и привязывали к мешкам, к вертолету. И тогда надо было, когда вертолет поднимался, приходили на вертолет два пилота, и вот они делали, я знаю, что по две ходки, вертолетчики, и их отправляли на Киев или в госпиталь, ну, что… Вертолеты я видел так, что у них кабина была выстелена. Привозили мы еще рубали свинец, листовой такой, скрученный такой рулонами, ну, сантиметра 2 толщиной, свинец разворачивали и вот это плитами такими, и ребята эти летчики, технари, укладывали в кабине свинцом.

В.Н.: Как защиту, да?

Н.К.: Ну да, чтоб, потому что сильно, они ж летели… А у нас была задача: вот это мы насыпали мешки, готовили, и какой вертолет подруливал сюда, он подъезжал на колесах…

В.Н.: Да?

Н.К.: Да, ну так именно подъезжал на колесах, фал цепляли, и вот самое главное надо было далеко убежать в лес, потому что вертолет, были такие пилоты, что поднимал, он сам поднимается, натягивает этот фал.

В.Н.: Ну да.

Н.К.: А потом ему надо оторвать эти два мешка…

В.Н.: От земли.

Н.К.: От земли, от земли. И он высоко ж стоит, а мы убегаем, потому что один как-то – раз, поднял, фал растягивается еще ж, растягивается фал, и поднял плавненько, и полетел-полетел, и за ним эти мешки, и тогда он уже прицельно его…

В.Н. Кидает.

Н.К.: Ну вот я насчет 300 метров, может быть, по 70 метров, ну, сильно, ну, может быть, по семьдесят, может, 300 – это и много я сказал, но я не помню. Ну, так именно оно уже ж оно перепуталось, может, по 70-т метров, ну, 150, ну, какая разница там. И это ж на вертолете трудно летать, наверное, потому что ветер, все. Может, состояние даже пилотов, если второй раз он. Во-первых, там было ощущение вот это, первый месяц там распад йода идет при взрыве.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Идет распад йода. И постоянно, на станции так вообще сильно, ходишь, ну, слюна йодовая такая, что не давали йодовых таблеток.

В.Н.: Не давали?

Н.К.: Не давали, понимаете. Уже в конце тогда, это май месяц был, в конце, в конце уже мая только начали так появляться. Первый раз на станции девчата были медсестры, что мы пошли – пальцы, пальцы одному разбило пацану.

В.Н. Угу.

Н.К.: Ну, прямо отрубало. И повели его в медпункт. Ну, а оно май месяц жаркий был, мы говорим: «Дайте водички». Девчата ж эти пока его перебинтовали там, говорят: «Нате ж йодовые таблетки». Ну, это чтоб в организме был йод, а также щитовидная железа ж, ну как оно…

В.Н.: Воспринимает извне.

Н.К.: Да, из этого радиоактивного воздуха высасывает йод. И тогда ото ж в горле такое, ну, йодовое. Ну и так как на станции поработаешь именно вот это, что ходишь потом, как колес наглотался, что пока оно восстановится. И вот от пилотов либо второй раз они, либо они, от ихней подготовки. Бывает, этот мешок как начнет: вертолет вправо, мешок влево. И пока это не успокоится, вот это надо тикать от тех мешков.

В.Н.: Раскачивается, да?

Н.К.: Потому что (смеется) мешки долетают.

В.Н.: Никого не зацепляло, нет?

Н.К.: Та, слава Богу, при мне не было, чтоб кого зацепило. Потому что мы сразу, первый раз нагрузили и такие ж стоим тут, рты пооткрывали, интересно ж вертолет как поднимает, и тут смотрим – мешки на нас несутся. И тогда включаешь первую космическую скорость и убегаешь подальше. Ну, потом подцепили и сразу убежали. Ну, там два человека пошло подцепило, а те ж… И так же подъезжает вертолет и летят бросают. Ну, так вот это таким что занимались весь май месяц. Ну, что скажу? Как попали туда, сразу такой был… как бы, не было сачков.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Ну, были так, что «вот, я не хочу», не этот самый, но быстренько это все прижималось, сами. Не надо было там никому и говорить ничего, там хлопцы тумаков надают.

В.Н.: В самом коллективе.

Н.К.: И, потому что ты понимал, что если ты вже попал, то хоть ты будешь лежать, хоть ты будешь работать – ты все равно облучаешься так же. Все равно, что если ты работал, ну, хоть пользу ж приносишь, потому что ну что ж так этот. Ну, насчет этого, такие, что все попались, ну, ребята работали из-за того, что на самосознании: это наша земля, тут же и детям нашим, внукам. И работали. В 5-ть был подъем, сразу поначалу ж начали – ну, это ж армейские все эти коныки – что давай бегать (смеется). Утром в 5-ть подъем, в 6-ть развод, и в полседьмого вже поразъезжались.

В.Н.: По работам, да?

Н.К.: По работам, да. Уже там получили работы, кто на какой объект куда едут, так же все именно. Ну, оставались дежурные, повара там, а так все разъезжались по работам именно. Но это, у меня друг, Толик Сытник, так он такой всегда вот: “Я – бегать”. Ну и только приехали, еще были не уставшие, ничего, ну, молодые ж, здоровые. Я говорю: «Я бегать (смеются) не буду». А он: «А я бегать буду». Я говорю: «Иди ко мне». Ну, пока ж тут еще формировались, кто, кто в каком взводе там, что и приписаны были как по этим же. Ну, и мы в одном взводе. Он люботинский, этот, ну, мой друг, старый, как говорится, я говорю: «Иди ко мне». А он такой парень, что: «Вот я…» Ну, и дома там водки не пьет, там: «Я вот спортсмен, я туда-сюда». А я говорю: «Я и водки выпью, и повеселюсь, если надо, а бегать я не буду, я лучше потанцую» (смеются). И он: «Я к тебе не пойду в палатку, бо у тебя всегда будет там бедлам». Но так же, что когда день-два поработали, работали ну с утра и до поздней ночи. Ну, и до десяти, ну, по-всякому было. В основном, в 6-ть никто не уезжал, или в 5-ть, как говорится, ну, рабочий день восемь часов, работали допоздна, работали допоздна. И приезжали, если работали на станции, утром приезжаем на станцию, ну, первое – я там фотографии привез – ну, солдатское сразу ж мы как одели здесь в Харькове, и в том солдатском туда приехали. Приезжаем на станцию работать. Поработали, в своих же, ну, сапогах, во всем, поработали. На станции там было большие такие душевые.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И с станции так не выйдешь просто, надо только через душевую. И тут раздеваешься, полностью с себя все снимаешь, помылся, выходишь, и – новая форма. Форма либо военная, либо вот это, белые, сразу…

В.Н.: Станционная.

Н.К.: …старались одеть вот этих инженеров, ну, работников станции. Белое, оно такое парусинное, в тапочки, и тогда ты блатной такой: шапочка, как повар. И все быстренько вот то, кто – раз, если есть, не хватает, ну, одеваешь тогда такое, ну, солдатское. Каждый раз на станции все было новое завезено, ну, как говорится, с запасом, наверное. Тогда быстренько пошили вот это, чернобыльская форма вышла, такие фуражечки. Была афганка, но то не афганка. Именно такие кепи именно, она с афганкой никак даже на этот самый. Фотографий у меня тех не осталось после. Я приехал и домой в такой форме именно. Она была с пропиткой.

В.Н.: Специальной какой-то.

Н.К.: Специальная пропитка, да, чтоб не продувал, ну, вот этот ветер радиоактивный именно.

В.Н.: Камуфляжная, да, тоже?

Н.К.: Нет, она такого была цвета, не камуфляжная, ну, как раньше у воинов – цвет хаки, цвет хаки, но не пятнистая. Просто карманчики тут были. Ну, оно новое, оно как бы, в афганцев тоже такая форма, но она по-другому немножко была пошита. А то ж, видно, именно что вот к концу мая уже была эта форма.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Не знаю, была она разработана или нет, как и где она взялась. Никто ж нам не говорил, ничего мы не знаем. И так вот это ж, день, два… Выходных не было, чтобы выходные там, выходных не было. И утром приезжали, ночью там ужинал-не ужинал, соответственно, уставший уже, через… хоть и молодой там, но уже уставший там, через три дня ты думаешь поспать. Лето, днем было сильно жарко – май месяц такой жаркий был, что ни одного дождика, ничего. И там в основном же такое – пески, пески, елки, комары, и такие как вороны (смеются). В пять часов просыпаемся, и надо, там полчаса дается на, ну, зубы почистить, умыться, пробежаться, и там вот то ж, такие младшие командиры ж, кто сержанты там: «Вот, давайте», – бегают свои палатки там. Ну, я ж так всегда немножко к этому относился, что… А хлопцы на меня смотрят. Я не помню, у нас с Люботина Колька был Твердохлеб, он где-то на Сахалине даже, не знаю, контактов никаких. Ну, не помню уже ребят своих, тех, с палатки, уже позабывалось и фамилии, и так. Что они на меня смотрят, мне было там 26-ть лет, ну, двадцать седьмой, по-моему, год, это пятьдесят девятого… двадцать седьмой год. А там были ребята у нас и за тридцать, и за сорок лет такие ж, и на меня смотрят как на командира, что, что я скажу. А я говорю: «Ребята, у нас, ну, анархия – не анархия, а такое, – говорю, – хотите бегать – вперед. Хотите поспать – ну полчаса поспать». Это, допустим, сейчас я уже в 4, в 5-ть часов проснулся, а в молодые годы, соответственно, спишь как…

В.Н.: Младенец, да?

Н.К.: Да, как младенец, что. А они: «Да, какой бегать», – все ж спать. А рядом, ну, как бы старше нас взвод был наш. Ну, мы ж техникой не занимались, хоть там расписано там: первый батальон, второй батальон там, ну, и пошли, и вот взвод ВТО. Я и срочную службу служил в химвойсках ВТО, и я так всегда по машинам, автомеханик. Ну, там машинами некогда было заниматься, в основном занимались этой работой, такой, что… И этот Вовка, помню, фамилию не помню, ну, дай Бог ему здоровья и чтоб он жил, а он, как бы, надо мной командир, он зам, там, взвода. А Коля Тимошенко был у нас, вот я помню, что фамилия… с Купянска Николай Тимошенко. Ему тогда было лет тридцать пять, ну, так я думаю, что, и он был старший лейтенант, ну, он не военный, а такой, призванный, ну как, с образованием, после института; и ручками рисовали эти…

В.Н.: Звезды?

Н.К.: Звездочки, там, лычки, кто себе рисовал там медали (смеются), кто генерала там, ну, такое ж. Все равно эту форму там – день и это, ходят такие ж как петухи (смеются). Все равно молодежь, она не унывает, как говорится, и юмор всегда, и что такое. А тот же – оп, свою палатку поднимал.

В.Н.: Бегать?

Н.К.: Бегать. Толик же такой, Сытник, он сейчас, ну, в Люботине живет, в этом, и он же такой: «Что ты, не хочешь бегать и всегда так же». Я говорю: «Толя, – а он такой здоровый пацан, – Толя, я тебя когда-то побью, не приставай к нам». А он: «А-ну поднимай их, поднимай, они не хотят бегать». Но тут через неделю Толя уже выдыхается. Уже какой бегать? Он выходит только там помылся, помылся, я говорю: «А бегать?» А он: «Да я не хочу бегать». А этот же, также командиры там: Либидский – это командир батальона, по-моему, был, ну фамилии уже… Капитан Либидский и Миленин, вот так мне такие фамилии помнятся. Ну, они были, ну как, ну, не командиры, где они и чем занимались там, они главное, чтоб тут порядок был, чтоб все поехали на работы. И этот Вовка там взял и пожаловался!

В.Н.: Что вы не бегаете?

Н.К.: Да, что палатка не этот самый. И он не поленился, этот комбат приходит утром на другой день, начало седьмого, ну, а там, ну, полчаса, хватало поспать, полчаса как раз побежать…

В.Н.: Умыться?

Н.К.: Типа умыться, покушать, там, покушать, в 6-ть развод там, ну, 15-20, ну полчаса пусть там развод, там, шел, и погрузились по машинам, поразъезжались. И он не поленился, в половину там – раз в палатку, а все спят. Никто ж так не заглядывает в палатку там. Ну, побегали. Ну, кому надо, кто там сколько бегает. Это такая армия там, срочная служба, там вообще в 6-ть часов подъем же, ну, как всегда там. Молодые пацаны – представь их поднять. С дому только поприходили, потом на втором году ты втягиваешься, ну, на втором году ты вже там бегаешь –не бегаешь, а первый год тебя там…

В.Н.: Подгоняют.

Н.К.: Подгоняют. И он такой же: «У-у, кто старший по палатке?» А я ж такой вылажу: «Я старший в палатке». Он: «Почему твои не бегают?» И с таким же ж, ну, показывает. А я говорю: «Товарищ капитан, да сильно наработались пацаны, сильно морятся. Ну, полчаса, – говорю, – ну, надо им поспать, потому что пробежаться этим мужикам, и сорокалетним, ну, оно, – говорю, – набегаются еще». И он такой: «Смотри, чтоб завтра побежал, бо я тебе меры там какие-то приму».Ну, такие разговоры. Я говорю: «Товарищ капитан, завтра можете не приходить, мы будем до полседьмого спать» (смеются). Он так посмотрел, пошел, но пришел на другое утро.

В.Н.: Проверить.

Н.К.: Приходит, открывает палатку, а мы, ну, вже, такое, что вже начинаешь все равно просыпаться, уже ж говорю: «Ну что, пацаны, хватит долеживать там, одеваемся, выходим». А он: «Ты смотри, – говорит, – не обманул. Сказал, что не будем бегать, и не бегает». А Толик говорит: «Я, наверное, к тебе в палатку перейду. Он меня…» – говорит. А я говорю: «Вовка, для чего ты бегаешь?» Ну, там, ну три палатки таких вот, есть такие люди вот, что заставляет – вот бегай. И то ж все не бегают, там послали его, и кто что ему сделает – ничего. А такие, кто помоложе там: «Ну, давай пробегусь», – знаешь, с таким чтоб… Ну, это такие жизненные, знаешь как, армейские там. Ну, а так кормили… Ну как, солдат то хорошо кормили: утром ну, в основном, макароны, каша, тушенка, ну, такое.

В.Н.: Полевая кухня, да?

Н.К.: Полевая и кухня, да, именно. Быстренько там с досок сколотили такие ну, и, как такие… Можно все рассказывать, да?

В.Н.: Конечно.

Н.К.: А то, ну, я не знаю, также всегда был веселым, находчивым, как говорится. А мы раньше ж не мобилок не было, ничего, только письма. Ну, и представь, что жены дома: «Где? Забрали, забрали и все». И тут же по стране такое, что гахнуло, ничего правды ж никто не рассказывает, я еще ехал 27-го числа утром, с Минска мы ехали.

В.Н.: Апреля?

Н.К. Апреля. А были по комсомольской путевке, на работе там она дешевая, там по десять рублей было, что поедьте в Минск, ну, там, на неделю. Кормежка, все там, экскурсия. Ну, и мы ж такие пацаны, девчата, что поехали, съездим. И мы ехали, и у нас телефонисткой в Люботине, ну, вот эта, по связи, Галя работала, и вместе едем, она мне говорит: «Я тебя ночью, там, в 4 часа разбужу утра, чтоб ты, батя вывезет…», – она с Чернигова сама, ну, из-под Чернигова, а жила тут на практике, не практика, отработка после техникума, и у нас там по связи работала. Говорит: «А ты сумки чтоб вот». Ну, и мы вышли. Это 26-го? 27-го числа, 27-го, потому что я 28-го приехал только. Выхожу на работу, и сразу меня на другой день это забирают. А батя вывез ей там картошки, ну, дочке всего там, сумки ж. И так мы стоим тут, разговариваем на вокзале, а он и говорит, что что-то на Чернобыльской станции взорвалось. Ну, и просто так, и он же не знал, что так и так, ну такое, разговоры там, десять минут постоял поезд и поехали. И потом так стало проскакивать где-то “Голос Америки”, что начали такое ж именно, я не помню, какого числа там объявили уже по радио, что… и то так там – небольшая авария. Ну, так именно было сказано. И вот это я немножко сбился.

В.Н. Про письма вы говорили, что связи ж не было.

Н.К.: А, про письма, да. И когда в Ораном уже – раз, и каждый написал же письма и поотправляли домой, что где, адрес полевой почты, что куда писать. Ну, что я написал номер почты, все нормально, ну там, куда писать, ну, и каждый так же. А здесь уже разговоры такие, что радиацию выгоняют водкой и вином. Ну, слышали ж, да?

В.Н.: Конечно (смеется).

Н.К.: Водкой и вином. И там на каждом перекрестке стоит бочка из-под кваса, и разливают то вино, то водку, ну, такое ж.

В.Н.: В Ораном?

Н.К.: Да. Ну, в Ораном, везде, на каждом… по дороге, там, где перекресток, стоит бочка из-под кваса. Но там либо вино, либо водка – и водители ездят пьяные.

В.Н.: Это слухи, да, такие появились?

Н.К.: Да, слухи. Мы ж этого еще не знали. То, что до нас ну не доходило, еще ж никакой информации не было. Там ни приемников, ну, как-то такое, что кто там… А как приехали, так все и живем. Никто там новый не приезжал. Но офицеры там, может, где кто куда съездит, они более как, ну, развязней было такое. Ну, и такие разговоры так, ну, потихоньку проскакивали, что там рассказывают, так и так. Ну, посмеялись. Но и тут я не помню какого числа, там пока тут дошло письмо, потом супруга написала письмо, что… И вот она пишет, зная меня, что… (смеется)

В.Н.: Что можете, да?

Н.К.: Зная меня, и она пишет: «Колюня, дорогой, слезь с бочки! (смеются) Не надо там на разливе», – ну, что я там банкую. Разливаю, банкую, такое, что, и с таким, что: «Колюня, слезь, отойди подальше от бочки от этой» (смеется). Я ж такой: «Елки-палки!» А насчет – ничего не было выпито.

В.Н.: Алкоголя, да?

Н.К.: Во-первых, везде по селам – туда мы не ездили, потому что, ну, определенно, выехал – никто тебя не держит, но ты ж как на работе. Это, во-первых, ну, будет самоволка, если ты поедешь, да? Во-первых, по селам осталось, вот в Ораном, я так, может, раз и был там, в Ораном, но там остались, ну, хоть оно было и за тридцатикилометровой зоной. Вот мы жили от станции там тридцать километров. И тут, сзади нас, Ораное стояло, и тут бригада вот 25-я была развернута, а за дорогой, я не помню какая, бригада тоже стояла. И в военторге привозили печенье там такое и одеколон. И кто самое хотел вот это – “Русский лес” был, “Шипр”, я уже и название не помню такие, и были такие ребята, что не могли выдержать. И вот это, у меня, тоже фамилию не помню, и один у меня такой попался, что накупил этого “Шипра”, ну, или яке там покупал он. И этот запах – страшнее! Он-то и так именно на работе работает, может, там и потянет, не знаю как, но вечером, скорее всего, он вот то приезжал и флакон выпивал. А я говорил, что лето, днем была сильная жара и за 30-ть, и постоянно солнце, солнце, солнце. А там такое, болота ж, елки, все, вороны эти кусючие летают. А ночью холодно. И у нас, хоть палатка была сделана с настилом, ну, под низ елки вот эти лапы, ну чтоб…

В.Н.: Угу.

Н.К.: И повыдавали матрасы поролоновые. Поролоновые матрасы повыдавали, и вот как сразу ж вечером ложишься – тепло. Тепло, пораздевались же такие. И дали нам шинелки. Хорошо нам хоть шинеля дали с собой, еще отсюда давали шинеля, или шинель, как сказать? А то шинеля, шинели. И ночью – одеяло и начинаешь это одеяло натягивать, потом шинель на себя натягивать. И ночью я просыпаюсь выйти «по-маленькому», я думаю: «Что у меня там к спине прилипло?» А ко мне примерз матрац.

В.Н.: Ох!

Н.К.: А матрас примерз – он днем влагой набирается ж, ну, поролон, влагой набирается. Ты ложишься и не слышишь то, что ты ложишься там в 10, в 12 там ночи, ну, во сколько приехал, там, ложишься спать, тебе тепло пока. И оно ж, ну, одни трусы, ни маек, ничего ж этот самый. И типа простынь, ну, да, давали простыня, одну простынь. И вот это все хозяйство примерзало. И ночью, все там в 3 часа ночи уже так и просыпаются, и такие: «Ёлки-палки!». Ну, то что, храп – это ничего. Там, кто храпел – это, ну, ничего страшного не было. А вот этот хлопчик, он работал, все нормально такой, трудолюбивый, ну, так ему лет 40, может, мужичку было. Но дышать невозможно, от него этим одеколоном… Я говорю: «Ты знаешь что, друг, – ну, так, чтоб никто не это само, – Постелись вот тут возле палатки и спи там себе». Говорю: «Мало – на еще там один матрас вот такой же». Он такой же ночью лезет: «Я больше не буду», – лишь бы в палатке спать. Потом все-таки как? Я думаю, мы в армии тоже в зимних лагерях были и спали, только одевшись, конечно, как раз был февраль 78-го года, вот такие морозы были трескучие тоже, и были, вот в таких палатках спали. Но там хоть буржуйка стояла, но это зима, конечно, там 30 градусов мороза, и, ну 20 где-то так у нас по Украине, но доходило и до тридцатника. Раньше зимы такие были, что… Так мы шинеля, ложишь шинель головой сюда, потому что она короткая, просто ее – ноги мерзнут. Ложишься – шинель рукавами вперед, ложишься в шинель, ноги засовываешь в рукава, ну, так торчат.

В.Н. Ага.

Н.К.: Туда холод не зайдет, и потом тебе шинель как раз…

В.Н.: По плечи, да?

Н.К.: Потому что, ну, шинель – она ж вот такая, ее ни туда, ни сюда, никак. А ты ее разворачиваешь — ноги повсовывал, раз, главное, чтоб спину укрыл, тут укрыл, одеялом все укрылся – о, тогда герметично, тёпло. Ну, матрас хоть не примерзает. А так через простынь – раз, матрас. А тут тепло, а спина замерзла. И так выходили вот то, потому что утром просыпаемся – такое все: ну, туман, сырость. Солнышко поднялось, это сразу – раз, уже дышать нечем, знаешь, такое, влажность, ну там вот то ж в основном речка ж и болота. Болота, ну, там болото, там болото, и влажность повышенная. Мы так, бытовое вот это, ну, так, в быту. Конечно, утром едем вот на станцию либо там в Чернобыль, в Припять, днем еще это не ощущается как-то, а ощущалось… Ну, то, что нету людей днем, как-то это, ну, пока работаешь, ты занят, и там… А когда вечером уже едем, ночью, когда темно, и вот это по Припяти, по Чернобылю, смотришь – люди как все оставляли, днем смотришь – вот таранька на балконе висит, велосипед там, а ночью там окна включены, ну, кто поуходил, а, знаешь…

В.Н.: А свет оставили.

Н.К.: Пооставался свет, и тогда вже моторошно. И ты представляешь, что людей нету. Знаешь, это побросали, такие дома, квартиры, все. И как-то так ощущение такое, что, ну, неприятное, что оно, во-первых, ничего никто не знал. В этом, в каком-то селе, хорошее такое село, ну, название уже не помню, тоже снимали, сильно загрязненное было село, и так именно дальше такое частное, ну, там частный сектор, ну, именно свои постройки, а здесь коттеджи строили.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Такие хорошие коттеджи строили, все. Ну, свежее – только было построено, еще люди даже, ну, только получили. И мне интересно так, что мы тут с краю как бы начинали чистить село, и, ну, дальше, дальше, и крайние хаты были те, что, ну, как бы, люди давно жили. И такой домик, прям расписной, красивый заборчик, все, и там была собака, овчарка, видно, не забрали. Хорошая, и мы вот то носили кушать. Но она такая, что уже была, видно, ну, там вот там число 15-е мая, уже сколько ни было, она так не ела у нас. Мы во двор так не заходили, потому что она бегала по двору, она никуда не уходила.

В.Н.: Она не привязанная?

Н.К.: Она была не привязанная, ее, видно, хозяин, но она осталась, ну, не забрали, чего не забрали? Она осталась так же охранять двор именно.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Потому что собаки бегали такие, что, ну, просто поотпускали собак, и бегали. А то такая хорошая собака была, овчарка. Но она видно, что тосковала. Во-первых, она, ну, больная такая, ну, больная, потому что радиация на нее сильно тоже действовала, а она ж, ну, у собаки шерсть, это все. Человека там, ты помылся как бы, хоть немного смыл. И вот мы ей через забор: тушенка, ну макароны там либо каша, такое, что быстренько калитку откроешь и тут высыпешь ей, и смотришь что, и она такая, что бегит, калитку – раз и закрыл. Ну, как бегит – она такая ж “гав-гав-гав”, и такая, что “ешь, мол” из-за забора такой. А она ж такая рычит, гарчит и не ест. Ну, может, потом и съест, голод – не тетка, как говорится, Бог его знает, ну. Что это те, что постарше, конечно, были мужики там, кому по 40, по 50, те более это понимали. Мы, молодежь, более, ну, так, знаешь, но все равно было так… Не задумывался вот как сейчас, да, вот эта война, что там сколько людей побросали все, что вернутся – не вернутся, но там ну руины, там все побили, все… И так же в Чернобыле, что все целое стояло. Нас предупреждали, чтоб мы нигде не лазили, не этот самый. Ну, во-первых, может, где-то кто-то и лазил. Это я не могу, знаешь, утверждать, что там никто не лазил. Но в основном такие люди были, что у нас никто не лазил, ничего, потому что мы чистили, в дома мы не заходили, ну, хоть они и открыты, может, были. Ну так, в окно посмотришь именно, что, ну, просто смотришь, что какие хорошие тут. Как раз у меня возраст такой был, мне жилье надо было, да, что я смотрю: такой домик классный, ну, коттедж, он так построен, оно все, там расположение. И на тебе – кто-то молодые получил, потому что куклы, ну, знаешь, игрушки там во дворе разбросаны, как играли там, детвору, вещи там, что необходимое и «ушились» люди. И большая площадь, много сел. Это, знаешь, так именно, ну, на карте посмотришь, как вот то Василий Иванович говорил – да сколько той Кубани, да, по карте? А так, когда вот ездишь именно, что от села к селу, везде, что в городе эти площадки, все, ну, так вот то ж детские стоят, везде ничего, садики, школы. А сейчас вот это оно по телевизору показывают, там смотришь, где ты был, оно ж тогда было такое, ну, живое все, хорошее, а сейчас позаростало все.

В.Н.: Ну да. А вы больше туда не ездили никогда?

Н.К.: Нет.

В.Н.: А если была б, ну, хотели бы, вообще было такое желание вернуться вот в то место, где Вы были?

Н.К.: Не то что… Ну как вернуться? Хотелось бы, конечно, оно всегда тянет, где был там, как бы хочется еще туда попасть, посмотреть. Я когда-то думал, что, ну, на работу поехать вот там на станции этот самый, что поработать. Ну, так, поспрашивали, что говорят: «А кто там тебя туда возьмет?» Ну, именно что командировочные, ну, ездить так или так. Ну, сильно плотно не занимался я этим, чтоб, допустим… Ну, у меня работа была как бы, я моторист, оно именно. Ну, и так же то сразу, ну, если инвалид-чернобылец, ну кто на работу? Тут и так на работу попробуй, негде устроиться, а сейчас в связи с АТО так вообще, тут только слышат о том, что…

В.Н.: Не хотят брать?

Н.К.: Ну, как бы… Такое, ну, вот то. А так именно, ну и, это писали вот это по этому ж, по рентгенам, повыдавали нам накопители. Сразу так писали там – ну, день если на станции работали, там, не помню там, 2 рентгена или 3 записывали. Если там в селе каком-то там – меньше, что аэродром – не помню сколько, тоже меньше писали. Ну, там, как бы, не было радиации. Ну, аэродром дальше стоял: один там возле Чернобыля был, а другой – я уже тоже уже не помню, как село называлось, то чуть дальше там. Ну, так оно вже стало забываться. Помню Горностополь или Горностаполь, там, где в этом были, сразу вывезли после этого, когда пришла замена нам.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Замена эта в двадцатых числах.

В.Н.: Мая?

Н.К.: Мая. Пришел, начали уже приходить замены, и уже приходит сколько, и тогда, и вот это вывезли нас в Горностаполь, по-моему, или Горностополь как-то – село. И там, в школе мы, тоже оно было наполовину такое… Люди, ну, в основном, кто была возможность, тот уезжал даже и из-за тридцатикилометровой зоны именно. Есть возможность – человека забрал и уехал именно, в кого не было возможности, те жили. Ну, в основном, так, что старики. Старики и, соответственно, и дети были, но, я ж говорю, у кого не было возможности. И мы, в школе был госпиталь. И вот приехали, что там надо было, не помню, сколько мы там, неделю, наверное, были – брали кровь.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Ну, проверяли именно, и вот кровь. И пока не собьют за два дня, через день, по-моему, брали кровь. И вот это если порежешься – это вообще ходишь вот такой, знаешь, перебинтованный, не останавливается кровь. Вот то ты его йодом, и перекисью там, и клеем и это самое, пока остановится. И вот это даже раз тут, раз, ну, когда течет там уже раз – и ватку выкинул. А то ходишь с этой ваткой целый день, она у тебя льется, льется, ну, не сворачивается. Ну, там, полдня проходишь с этой ваткой. А тут же Толик мой, а он попал, он водитель был на АРСе, ездил, и ему, куда-то там воду возил, не помню, куда он возил воду, ему говорят: «Едь, там оттуда с речки набирай воду». И он приехал, шланг же бросил в речку, лето, жарко, снимает штаны, ну так хоть не купался, там ходит по колено там по воде. А тут разведка ж едет. Едет разведка, ну: «А что вы тут воду набираете? Да ты что, тут свистит страшне, а ты тут ноги моешь». И у него кровь еще показала хуже именно. И его хотели на Киев, ну, в госпиталь отправить. А он: «Не поеду, потому что чемпионат футбола». Я говорю: «Ты там посмотришь, ну, в госпитале в Киеве посмотришь». Он: «Нет, только домой». И всякими правдами-неправдами… А тут смотрят – а он рыбак, он сильный рыбак – он смотрит, рядом дед живет, и удочки такие, ну, с лещины стоят. А он: «Дед, дай удочки». А там речка, я не помню название какая, но оно ж там притоки: «Дед, дай, дай удочки, я на рыбалку схожу туда». – «Да бери, иди». Ну, там пошел, пошел, несет. Ну, хорошая рыба такая, несет, там вязка этой рыбы. А дед каже: «Не нада, не нада, сказали там рыба…» Он приносит сюда ж в столовую, ну рыбак он, рыба. Я лично, у меня рыба – так это на берегу костер, вот это рыбалка, а то, что в воде – хай оно плавает (смеется). И он… А хлопцы ж, ну, в столовой, каже: «Може пожарить?» (смеется). А те: «Знаешь, что?» Говорит, как просветили на эту рыбу, ну, короче: «Иди, закопай». Как, говорит: «Можно чернобыльские яблоки кушать?» Говорит: «Да можно, только, – говорит, – на метр в землю огрызки надо закапывать». Так что (смеется).

В.Н.: Это вы неделю в госпитале, ну, в больнице?

Н.К.: Это в конце вже, когда пришла замена. И, этот, пришла замена и нас отвезли ото, ну, может, дней пять или четыре, не помню, ну, где-то с неделю, и потом нас на Белую Церковь и самолетом на Харьков отправили. И так же вот насчет алкоголя, что ну ничего не было и как бы не то, что скажу не хотелось, да? Ну, нет и нету. Потому что ну, что там, одеколон пить (смеется) или что? Ну нету и нету, и некогда было, потому что такой… А тут стала приходить и ночью меня будят. Будят и говорят: «Посели себе двух пацанов в палатку». А палатка, ну, десять человек и так: тут заходишь, тут же и разделся, там, котелки стоят и так десять человек покатом же друг, ну что шпроты в банке. И эти ж, новая вот эта замена, ну, привезли туда ж и надо куда-то ж их положить. Я говорю: «Пацаны, – говорю, – ну, заходите. Сапоги снимаете, так не раздевайтесь, ничего, – говорю, – и так “вшш!” между, и, – говорю, – спите. Шинелькой укрывайся вот так, бо, – говорю, – ночью холодно». И такие два мужичка, они такие как два кума, и такие ж, говорит: «Слышишь, а что вот тут, этот самый?» Ну, оно ж каждый приезжает, еще сало с дому, знаешь, такое ж, что говорит: «А у нас тут сало есть». Я говорю: «Вы голодные, этот самый?», – ну, и как-то без задней мысли. Они: «А что, у вас есть? Ну, налей же до сала». А я говорю: «Та, мы все выпили, – говорю, – То ж ничего ж не остается, – говорю, – мы все выпили. Только утром», – говорю. Они: «Да? Ну ладно». Ложимся спать. Ну, там в 2 ночи позалазили, утром просыпаются, все – раз, два пацана каких-то новых. Говорю: «Ну что, берите вот то ж котелок свой и идем в столовую». Или ложки брали? Да нет, свои котелки, да, не было там кому ж мыть. А каждый свой, кто помыл, кто не помыл, потом помоет. И утром они ж идут с нами, раз, заходят, а чтоб пыли не было вот то ж с досок сбили, там вот целлофаном, толью обили, ну, типа столовая там, столы такие понабивали с досок. Я говорю: «Ну становитесь, берите ж кашу, этот самый». А те ж такие крутятся, а оно ж тут каждый по-быстрому поел и побежал, а те ж такие и ко мне: «А где ж наливают?» (смеются). Ну, мне уже ж выкручиваться, кажу: «Пацаны, а что ж этот самый?» – «Ты что!» И они ж рассказывают, да сказали там на каждом перекрестке, на каждом переплете, тут только этот самый, водка рекой, нас, ну, не то, что соблазнили, ну, говорит, мы ж едем, а все говорят: «Там приедете, там приедете». Знаешь как оно именно. «Да нет, – говорю, – ребятки, такого нету, – говорю, – только одеколон». Вот то такое что.

В.Н.: Как Вы, как Вы уезжали вот? Вы вообще долго, получается, так были, да? Если вас 29-го призвали…

Н.К.: Май месяц, май месяц.

В.Н.: Весь май фактически.

Н.К.: Весь май, да. Наверное, 30-го мая я дома был уже.

В.Н.: Приехали, да?

Н.К.: Ага. 30-го мая. Ото ж сразу было ж по рентгенам, что писали, там был список, писали там 2-3 рентгена, потом дали накопители. Вечером вот это приходишь, а с накопителем вообще тогда морока была: что каждый с накопителем вечером приходим и в палатку надо, даешь свой накопитель, там, ну, говоришь фамилия, вставляют в аппарат, ну такие маленькие на этом висели, на пуговицах вот тут.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Брелки. И он по накопителю там показывает, там, 1-2-3, сколько где именно было по накопителю. И говорили, что 50 рентген пока, ну, норма 50 рентген. Вот когда наберете 50 рентген, тогда, ну, будут отпускать домой. Мы ж, уже было у нас вот это, ну, число на двадцатое, там уже было по списку, ну, там такое: в одного накопитель больше показывал, у другого меньше как-то. Ну, такое, ну, приблизительно оно накапливалось. Но я знаю, что у меня было там 36.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Этот самый. У кого-то, может, и 40 было, у кого там и меньше. Ну, знаешь как, а в тебя сколько, а в тебя сколько ж? Именно что. А потом говорят: 25-ть и, ну, все.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И вот то ж стали привозить, ну, вот то ж ко мне два человека — два человека уехало. Потом еще там пять человек – пять человек уехало. И, ну, кто на госпитале, кто в Киев в госпиталь. Ну, посмотрели по крови вот это, анализ крови. Ну, так как кто помоложе был, тот, как бы, отделался этот самый, кто постарше, тех, ну… Оно как еще организм, наверное, знаешь, ну, воспринимает. Ну, так я смотрел, что мужички такие кто постарше, ну, того, знаешь, сильнее пронизывало. Ну, а вот это с горлом так и осталось вот это, ну, такое, знаешь. Ольга Григорьевна вот тут говорит: «Давай я тебе уберу этот, щитовидку».

В.Н.: Вырезать?

Н.К.: Ну да. Ну, в институте медрадиологии. Это еще ж давно, в 90-м году тут я был. В 90-м? В 89-м! В 86-м первый раз, а тут моего друга мамка, она… не знаю, где работала, но отец у них был там, в обкоме партии, а я к другу заехал, а она меня сразу туда повела. И такая ж женщина была, ну, коммунистического такого закалки, этот самый. Я говорю, приехал к товарищу, ну, к сыну ее, они жили как раз возле института. А та, я говорю: «Да ничего». Ну, я приехал, ну, уже как бы стал уже восстанавливаться. Туда уезжал 90 килограмм у меня, ну, такой мой вес.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Где-то 90, ну, такое. Было и 102 когда-то килограмма. А так, в основном 90. А приехал – килограмм, наверное, 77, что и кушал…

В.Н.: И не поправлялся.

Н.К.: И не поправлялся. И когда, ну, в такие годы кушай, кушаешь, ну, именно я не скажу, что оно там калорийное или что. Ну, тушенка, такое ж именно, каши именно. И работаешь физически – должен все-таки, ну, как-то ж этот самый. А я наоборот похудал. Я приехал, что жена: «Елки-палки, что ж такое?» Ну, ну а потом восстановило. Ну, потихоньку, восстановился именно. Оно ж тогда поприезжали как-то, ну, так было еще такое, знаешь, что. А щитовидки ни у кого, ну, так, и пооставались вот голоса, я знаю, что, ну постоянно вот этот хрип. А я говорю: «И что мне будет?» А она: «Да голос изменится». Туда-сюда там, ну, как бы. Говорю: «Та, поменьше в него лазить в тот организм». Знаешь, как в хорошо налаженный двигатель не надо лазить. А оно потом в 91-м году лежал я в этом, на Новгородской ,только вот этот, ну, обкомовская больница.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И видно, ну, не знаю из-за чего, либо лекарства, оно не подошло какое. Оно ж тоже, если сильно не медик, там пришел, вот тебе сделали там капельницу, туда-сюда, что у меня за одну ночь… Це в 91-м году, да. Что так, ну, голова болит, соответственно, все, но так именно так же нормально было. Ну, по этому, что головные боли, такое именно там. Бывало такое, что и на машине боялся ездить, знаешь, первое время, что сознанка такая – прям мог и упасть. Такое – раз и пошел, пошел, пошел, хватаешься за что-то. А то утром поехал домой на субботу-воскресенье. Собирался и ничего, и без алкоголя такое прошло. Ни в футбол не играл, ничего. Ночью просыпаюсь – это такое, сходил там, ничего не понял. Что-то я там прошкандыбал, это. А утром просыпаюсь, а у меня на левой ноге вот так пальцы торчат в сторону, я такой и колени не гнутся до половины. Я такой – раз, лежу, в голове ж все нормально, говорю: «Люб, а посмотри, что у меня там на ноге». Эта ж раз – такие глаза, пальцы, ну, вот так вот все, знаешь?

В.Н.: Угу.

Н.К.: Вот так – раз! За колени, я такой – раз. Оно и не подпухло как бы, ну, а такое – оп и дальше не гнется, оп, и дальше не гнется. Я: «Ёлки-палки!» Хорошо – лето там, тапочки одел, меня Толик машиной, друг, отвез туда ж, сюда, на Новгородскую в больницу. Я ж прихожу к врачу, говорю так и так, что, а он: «Ты что, в футбол играл, там в стенку ударил? Там ничего не бил, не… водки не пил?» Та не, так бы, может, не помню бы, знаешь там, кто-то побил или знаешь, или сам такое, а то ж… Он: «Да ничего, мы тебя тут сейчас поднимем». Давай мануальную делать, там все это, позвоночник, не раз… потому что я такой то ж, вот так вот скрутило. А так же, ну, в больнице обследование только. А я неделю только полежал первую вот то ж и всех специалистов проходишь там. Ну, томографии там. Ну, раньше томографии, ну, не помню что. И посылают вот это ж щитовидка. Но оно ж пацаны там, молодые там, пошли в институт радиологии сюда. А Ольга Григорьевна, я с ней потом познакомился.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Ну, молоденькая девочка, врач. И оно ж все хлопцы, знаешь как возле молодой дивчины –там приколы, подколы. Она ж: «Ложитесь». Ну, снимаешь рубашку там чи так, а я так-то хожу, ну не будешь же, так хожу, а оно ж не гнется, и я как-то не могу. Ей надоели, знаешь, приколы эти, она берет меня: «Да ложись уже!». А я туда только «мельк» за эту ж и упал (смеется). Говорю: «Та извините, – говорю, – но у меня колени не гнутся», – говорю. Как раз это колено с этой стороны. Она такая ж: «Придуриваешься или что?» Знаешь, молодой пацан, а… Я говорю: «Да нет». Она ж опа, посмотрела щитовидку, говорит: «Ну что, надо убирать». Но у меня товарищи повынимали, а толку с этого? Ну, как бы только знаешь, а ничего оно не дает. И я ото говорю: «Не надо». И тут вдруг такая проблема за щитовидку. И она хорошо, дай ей Бог здоровья, она меня повела вот тут Ситенко институт.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И работал Щещук Владимир, не помню отчество. Он сейчас в Сумах. Просто разговаривали, а человек говорит: «Да я, – говорит, – тоже в него лечился, он в Сумах там ведущий такой». И он тут молодой хлопчик такой был, ну, лет за 30-ть, но там. И он такой был такой, ну, и он говорит… Она ж приходит: так и так, говорит, тут, мол, типа родственника, она говорит, он у меня после аварии, там служил, все хорошо. Ну, и так, мы ж к нему зашли, а он тыры-пыры, посмотрел там, ему показал там, а он девочке говорит: «Возьми шприц и кровь, – ну, такой шприц там, говорит, –через два дня приедешь».

В.Н.: Угу.

Н.К.: И у них вот такие бланки и расписана кровь, там 80-т с чем-то пунктов кровь, на фирменном бланке.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И красным карандашом подписано, какие показания должны быть и какие у меня. И красным карандашом…

В.Н.: Подчеркнуто все, да?

Н.К.: И он такой… А она ж, ну, дает эти самые, девочка эта раз, а он: «Сколько тебе лет, – говорит, – 80-т или что? – говорит, – Ты хорошо выглядишь на свои 80 лет». Говорит, это старческая болезнь, реактивный полиартрит. Ну, что раз – не было и вдруг есть, и, говорит, в такие годы не бывает этого. Он говорит: «Це ж, наверное, ну, может, Чернобыль же? Ну, Бог его знает, – говорит, – медицина пока не может установить». И он говорит: «А что ты этот самый?» Я говорю: «Да мне мануальную делают». – «Да Боже упаси!» Говорит, нельзя мануальную, ничего. Говорит, написал: вольтарен, реопирин там и такую блокаду сделать. «Сделай такую блокаду, – говорит, – Пока никаких таблеток ни этот самый, ни уколов, ничего. И оно тебе, – говорит, – где-то за год попустит».

В.Н.: Угу.

Н.К.: «Год, – говорит, – может, больше, – говорит, – можешь дома хорошую медсестру, ну, чтоб ходила». И, вот это, говорит, приедешь там через месяц, покажешься. Или, ну, через сколько. И так же мне дома блокаду сделали. Я от него приезжаю, ну, у меня пальцы – раз на ноге, ну я их поправлял и сам, потому что обуваться надо, такое именно. Он говорит, нельзя сильно там ни гимнастики, ни тяжелого. Знаешь, такое именно, ну, такую, легкую гимнастику, а такое, не вздумай там разрабатывать суставы там гирями или еще чем. Я так, как он говорил, так оно и получилось. Года полтора я вот так вот, если б я на стул садился, тут бы вот так вот было б.

В.Н.: С трудом.

Н.К.: А так… И говорит, что еще вот он, буквально мы с ним поговорили, ну, по времени, да, сколько там, 15 минут, что я зашел, тыры-пыры, человек написал, рассказал – 15 минут, и так оно все. И он говорит: «Если, – говорит, – у тебя заболит зуб или голова, да, – говорит, – от зуба, – говорит, – лучше там спиртом его, ну пока дойти до врача там, этот самый, ну что, – говорит, – не надо ни анальгин, ничего, потому что сразу будет в суставах выскакивать”.

В.Н.: Нельзя?

Н.К.: Будет в сустав выскакивать. И так, и говорит: «Смотри, – говорит, – начнет, вот тебе блокаду эту сделаешь, оно попустит. Но потом, – говорит, – оно тебе за жизнь, – говорит, – вот это лекарство, – говорит, – может, придумают что-то другое потом еще лекарство, – говорит, – они тебе, оно тебе поможет, вот раз поможет и два».

В.Н.: И все.

Н.К.: «И все, на третий раз не рассчитывай. И, – говорит, – чуть заболели суставы там, туда-сюда, ты их погрей там, ну, постарайся так, – говорит, – Не надо сразу делать блокаду там, такое». Ну, дай Бог ему, как говорится, здоровья.

В.Н.: Помогло, да?

Н.К.: Как-то просто человек глянул, ага, определил, на кровь посмотрел, сразу диагноз, написал, что надо. Никаких этих самых, ничего. Бывает такое.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И оно есть именно. А так, я ж говорю, что стараемся, ну, главное, что не падать духом.

В.Н.: Ну это да.

Н.К.: А жалко, Царство Небесное, этих друзей моих нету, что сильно, знаешь, там заболели и давай сразу таблетки, таблетки. А таблетки, ну, привыкли: как и кофе, немножко выпили, да, это хорошо, будешь много их пить – это плохо. Как так же этот. И многих у нас нету ребят уже.

В.Н.: С кем, с кем в Чернобыле, да, были?

Н.К.: У нас на Люботин я точно не знаю, потому что у нас там Коля председатель. Он как бы, ну, сильно… Говорю: «Ну, учет надо вести». А он всегда вот соберемся, он ничего конкретное не скажет: «Собирайте деньги, а то я в Харьков езжу своей машиной». Там, ну, такое. И все, соответственно, кинут деньги раз, два, а толку никакого. Он себе ордена-медали, с него смеются – Брежнев поднялся б, он ужаснулся б, ты Брежнева переплюнул, уже назад те медали прикручивай! А так именно, ну, как бы, и не выгонишь его оттуда, и таким не занимается, что, говорю: «А сколько у нас чернобыльцев?» «О, надо посмотреть, у меня там список». Ну, это надо знать, что в Люботине там столько переселенцев, ну ты ж шел на эту должность! Ты что сам, что надо выделять на это время. Не то, что там собрание: вот, я ездил, там конференция. Понятно, что приезжают и сюда ж, наверное, там, какие-то вопросы, ну, он конкретно ничего не скажет, он: «Я вот ездил, вот бензин, вот это». И люди, соответственно, “шк-шк-шк”, знаешь как именно. И ну, такая ж еще, люди приходят у нас там, допустим, то я на собрании уже давно не был, года 2, наверное, точно, ну, не был на собрании, а, может, и 3. А так у нас в основном 26-го числа, да, и 14-го декабря вот это приходили. Ну, приходят те, те же, что и всегда ходят. А в основном так сколько я знаю там, встречаю Пашу там: «Паш, а че…» – «Да что я буду идти? Что там, то как ни приди – давай деньги, давай деньги». Ну, с таким что… Никакой заинтересованности нету, просто ничего. Как говорится, что человек в своем варится и варится, знаешь.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Своя жизнь, а там в это. И я вот уже тоже так не помню, что… Ну, это давно еще там, что в хлопчика там ребенок родился у нас в Люботине, что, ну, что-то с какими-то отклонениями был.

В.Н.: После Чернобыля?

Н.К.: После Чернобыля, да. Что и так, я уже забыл и в лицо, ну, то ж молодые были, и когда-то так, ну, у нас вся жизнь в Люботине там вокзал, да, ну, центр. Такое ж, что тыры-пыры как что, там три мужика, два мужика встретились, уже бутылку взяли, в парке сели там, ну, как говорится, повспоминать там такое ж. И как-то я говорю: «Да я тебя отвезу, ну, домой вон туда ж». На Любовке живет. И уже ни фамилии не помню, ни так уже, и он такой что: «Да я домой, я домой». Знаешь, ну такой, что «Я не буду». А так, а потом то ж я его отвез, ну, а через время что, а мне говорят, ну там, Сережа чи как, что говорит: «Та, – он говорит, – у него дома дите больное родилось». Что у меня ж хоть до Чернобыля дочка…

В.Н.: Угу.

Н.К.: 80-го года была. Ну, а так, второго, третьего семейные… Было негде. Там у матери жили, то, знаешь, хай, хай потом все, а потом же после Чернобыля, ну, хай, ну чтоб организм там…

В.Н.: Угу.

Н.К.: …не этот самый, потому что… А потом уже ж, соответственно, ну, что.

В.Н.: То есть, фактически именно из-за Чернобыля решили больше не…

Н.К.: Угу.

В.Н.: …рожать детей?

Н.К.: Да. Я смеялся, говорю супруге (смеется): «Там если любовник есть, там здоровый еще, – говорю, – ничего, воспитаем». А так, говорю, ну, как-то страшно было, что, ну, что родится… Что мы будем там мучаться – то одно, а что ребенок, что он скажет? Ну, что этот… вот это такое. Ну что, давай перекурим?

В.Н.: Хорошо, да.

Н.К.: Я вас задерживаю?

В.Н.: Нет, вы что, нет. Сейчас я паузу поставлю.

Аудио №2

В.Н.: Ставлю на запись. Ну, чтобы вот не забыть, хочу сразу спросить об этой истории, как Вы на станцию привезли какого-то парня с отрезанными пальцами на ногах, что это за история?

Н.К.: На руках.

В.Н.: На руках. Что это за история?

Н.К.: Привозили баки металлические для вывоза земли.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И они были сделаны, ну, такое: куб на куб, с уголка сваренный, железом с крышкой. И крышки были, ну, цепок или что – так его поднимаешь, цепок, и, не то, что он сильно был, он вот так стоял, ровно. Ну, открыли и туда лопатами ж вот то, трактором, где трактор, где лопата в этом…

В.Н.: Землю забрасывать.

Н.К.: Землю забрасывать. И он, очевидно, либо взялся, знаешь, вот так вот, и ветром крышка ударила. Ну, ему, пальцы, что висели, ну, знаешь, как висели – тряпкой вот то. У нас курточкой обмотали руку, ну, во-первых, чтоб видеть и вот то ж побежали в медпункт. Ну, так он не с моего подразделения был. Я не знаю именно, потому что много работали ж. Нас там приехало 30 человек там и тут там, ну, кто откудова, всех не знал, потому что, ну, все там, говорят: «Так, вот этот участок давайте убирать». Еще подходят, знаешь.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И оно ж уже вперемешку там. Очи ж с теми, ну, как говорится, тут со своими работаешь, там оно такое что. Ну, всякие были такие, ну, технические, как говорится, травмы там, все такое.

В.Н.: Так а если вот такая травма была, было к кому обратиться? То есть, это ж вот где-то в селе, наверное, землю…

Н.К.: Нет. Это на станции было.

В.Н.: Это прям на станции, да?

Н.К.: Это было прям на станции. Там медпункт вот то ж, ну, при входе там, ну, медпункт, там видно, что медики ж, девчата там, ну, такие ж были, что мы туда вот то ж с ним побежали. Ну, такой мужичок, лет за 40 было ему. Ну, как оно, Бог его, ну, только крик слышим, что оно крышкой. Хорошо хоть не отрезало ему, а оно как бы ударило.

В.Н.: Перебило?

Н.К.: Что, ну, такое ж именно, ну, как там получилось. А как раз при нас вот это “Камацут” или как, трактор японский привезли, такой оранжевый. Ну, он такой, наверное, как вот эта комната вся.

В.Н.: По размеру, да?

Н.К.: Ага, по размеру. Ну, гусеницы такие ж, лопаты здоровые и радиоуправляемый, и он вот то… Откуда управляли, я уже не помню, или отсюда, ну, и он поехал… Мы работали возле 3-го блока, вот это вокруг 3-го блока, снимали землю, а он поехал туда дальше.

В.Н.: К 4-му?

Н.К.: Ну, к 4-му, да, поехал, потому что там радиация сильная была. Ну, это было от нас третий блок, а тот метров двести пятьдесят, наверное, так расстояние было, туда поехал. Ну, ездил-ездил, а потом, я не знаю, он немножко поработал и…

В.Н.: Сломался.

Н.К.: Заглох. И как раз нашим… его ж все-таки тракторами оттуда вытянули или танк, танком, наверное, потому что трактором… Его танком вытянули сюда и погрузили на платформу. Ну, это на другой день уже там. И досталось… и начали вывозить. А вокруг станции такие, оно ж белорусы, наверное, с той стороны стояли, русские там часть с той стояли, ну, все были. Наша бригада вот это в Ораном стояла. А там, кто… Много сильно солдат же было. И сюда его на Киев начали вывозить, и по всем дорогам стояла там 5 километров станция вот эта моечная, что мыли машины. Вот это АРСы. И наши ребята, как раз с нашего батальона стояли вот это, ну, не помню там 3 или 5 километров станция наша была, что, и вот Толик туда возил воду, вот этот Сытник что. И мыли, сбивали. Допустим, машины приходят, дозиметристы ходят – раз, бывает такая машина, что она не зашла, ну, где-то проехала, и на ней рентген мало там, норма.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Ее легенько сбрызнули, там, смыли и она поехала дальше. Другая машина, что где-то полазила по такому, что на ней там 10 рентген светится. Цифры я… это не точные, потому что оно вже не помнится.

В.Н.: Ну да.

Н.К.: Именно какие цифры. И вот это моют, пока не собьют на норму вот этой станции. Там 5 надо, чтоб было, потом могут выпустить только машину. Этот трактор привезли ж на этом лафете, посветили, а у него там зашкаливает. Его отдельно свезли вниз с дороги, свезли вниз, выкопали копанир для воды, ну, куда радиоактивная вода будет вот это…

В.Н.: Сливать.

Н.К.: И выделили два АРСа, этот самый, и вот это наши ребята его там мыли. Мыть, чтоб норму сбить.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Ну, моют-моют, нормы не могут там его сбить, я знаю, что такое. Ну, и там, правда – не правда, меня лично не было, а у нас был Вася где-то из-под Харькова, его забрали с колхоза на своем тракторе. Такой ДТ там, трактора ДТ как такой желтенький, по-моему, был, гусеничный. И он работал на этом тракторе в колхозе и его с трактором и забрали. И он вот это ж рыл копаниры этим трактором, что… И что-то им не понравилось, где поставили этот трактор, и он его взял, ну, на этой платформе оттолкал дальше (смеется). Потому что тут палатки стояли, ну, жили ж, и чтоб не переставлять палатки, ну, и он сильно. «Давай его будем вот там дальше, чего его тут поставили». И он взял, туда оттолкал, без тягача, просто на этом, на лафете. И дня, там на другой день приехали эти ж специалисты его забирать, ну, те, что, смотрят – тут ставили, а он там уже стоит. Такие: «Что?» – «Да похер, сам завелся поехал» (смеются). Тот его трактором туда оттолкал, там мыли дальше, что говорит: «Ну, Вася, ты даешь».

В.Н.: Напугал людей. И, а, вот такой вопрос, немножко вернемся назад. 27-го апреля вы сказали, что Вы уже услышали, да, там где-то в Чернигове…

Н.К.: Да.

В.Н.: …что начали слухи вот ходить, да, что что-то взорвалось. А Вы понимали, вот, ну, Вы слышали вообще, вот для Вас что-то говорило “Чернобыль”, “Чернобыльская атомная станция”? Вы понимали, какие могут быть последствия этого взрыва? То есть, насколько серьезно Вы восприняли эту информацию, насколько Вы поняли, что произошло?

Н.К.: Ну, что точно произошло, я сильно не понял, а так как я служил в химвойсках, у нас же это, как бы, ну, рассказывали.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Для чего эти войска созданы, именно чем они будут заниматься, что дегазация, дезактивация, именно какие последствия. Ну, и фильмы показывали в армии, что взрывы там, за Японию. Ну, у меня было представление уже. Ну, в принципе, кто армию проходил, тем всем такое именно ж, ну, как бы рассказывали, что такое атомное оружие, что это не просто бомба, что взорвалась, разваляла там и ходи собирай потом кирпичи, строй по-новому. Это ж именно… У меня представление было, да, я ж говорю, с этим, что мы эти шары...

В.Н.: Угу, учились на них.

Н.К.: Тя… как попадет вот то, говорит: «Выносите», а там такие ступеньки крутые и метров, ну, на 10-15 точно вниз. Этот шар, говорю, давай бросим (смеется), пусть летит туда.

В.Н.: Бросали?

Н.К.: Та не, не бросали, потому что он тяжелый, он бы все развалил там все ступеньки, уже б никто не достал бы (смеется). И они там, ну, хранилище вот это было, что там же у нас дом был, РГТшка такая, ну, лаборатория там. Товарищи наши Д, Д-2, Д-3, вот эти дозиметры, что с глазком, ну, в этот самый смотреть, и они настраивали там, и вот эти ДП пятые ремонтировали, ну, как бы. И вот то ж я говорю, этот шар: ой, там раз так, молодежь кто покрепче, ну давай, вытягивайте его сюда. Там две ручки такие вот то, и вот там и в четырех их не потянешь, что неудобно, ну, так все сделано. Не то, что там, знаешь, как в американских, стол поехал там, поднял, у нас ступеньки вот такие ж, я говорю, не то, что там вот такие.

В.Н.: Крутые очень.

Н.К.: Крутые ступеньки. Оно ж выкопали такую шахту там, чтоб спрятать его и вытягиваешь его потом назад. Такое, понятно, что как бы осознавал. Пошел, упираться некуда все равно. Знаешь, вот, допустим, не пойти – не сегодня-завтра заберут, ну, как бы, знаешь.

В.Н.: То есть, когда пришла повестка, вы понимали, куда вас повезут или нет, то есть?

Н.К.: Да, я уже понимал, да.

В.Н.: Что именно на Чернобыль, да?

Н.К.: Потому что я тогда услышал. Потом там приехал – уже проскочило в новостях. Ну, так скользко проскочило, что создана правительственная комиссия, а это всегда если в новостях там проскакивает, что создана правительственная комиссия, это всегда создавалось, что что-то серьезное.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И вот уже этот самый, ну, такие слухи уже пошли, что я говорю, да вот так и так, ну, я в Чернигове вот то ж раз слышал такое, что и там, и там, и там. И когда приехали туда, что, ну, солдаты, ну, как бы офицеры там, они более уже этот самый, я говорю: «Что там, на Чернобыль?» Они: «Да нет, ну, – что, типа, военная тайна. – Нет, та ну, наверное, туда, ну».

В.Н.: То есть, Вам вот на сборах в Васищево, да, Вы говорили, сборы были?

Н.К.: Да, в Васищево, ж.

В.Н.: Вам, в принципе, не объявили, куда вас везут? Или объявили?

Н.К.: Да нет. Оно официально никто ничего не говорил, там чтоб раз, ну. Оно ж народ стал, ну, собирать, собирать уже ж. Я в 84-м году был в партизанах там и как раз в Васищево стояли. Ну, тогда такие были на месяц, чтоб от жены, от детей (смеются) мужик мог отдохнуть, для них придумали ж партизаны, чтоб погулять-повеселиться. Ну, там, что мы там – АЗК, там походим, но, в основном в карты поиграли, водки выпили, спать. На другой день, ну, такое, опять там АЗК. Но ты ж знаешь это все, ну, типа, ну, как бы для армии надо собрать, чтоб люди вспомнили. И потом опять на том же месте, ну, там выделен как раз там кто-то так хорошо придумал: только в Васищево въезжаешь, тут справа стоит, стоял, его сейчас нету, ресторан «Елочка» над трассой, и, начиная 100 метров за ресторан «Елочка» уже там городок. Ну, там, палатки химполигон именно. И оттуда вот то ж технику… Толик, друг мой, Сытник, так он, ну водитель он это, и работал всегда водителем, он на машине, вот то ж расконсервировал машину, ехал машиной. Ну, я к нему не попал ехать туда. Хотел с ним поехать, ну мы там не встретились, потому что там неразбериха: те туда, те туда. Кто «безлошадный», без машины, там туда, туда. Потом нас кинули в автобусы и поехали вот то автобусом, что мы… Я не помню, когда мы выехали: вечером, утром уже, ну, до Киева ехали, что автобусы, автобусы, а сзади нас вот то ж шли колонны…

В.Н.: С техникой.

Н.К.: Ну да, уже с техникой. Впереди автобусы, мы ехали на автобусах, что долго, ну, понятно, что едем на Киев, уже там, что там и спрашивать. Ну, понятно, что куда ехали, пока заехали не туда, оно ж, как говорится, навигаторов не было там.

В.Н.: Ну да.

Н.К.: Ну, приехали там. Пришли машины вот то ж, ну, с сел там, везли дрова там, ну, все что надо такое, именно для строительства. Палатки тут свои, солдаты ж, мы брали именно, там грузили на грузовики, такое, палатки там, кухни. А мы еще ехали, я помню, в Лубнах, по-моему, в Лубнах, что на поле, прям вот то скошено поле было, и вот то кухни впереди нас поехали, чтоб мы приехали вот то ж, нас покормили и тронулись дальше. Что нигде так не стояли, не спали, вот то, ну, кто спит, водитель на автобусе. Ну, хоть водителя брали со своим автобусом, ну, я не знаю там, тут я вже не могу, ну а хлопцы ж такие садиться за руль и погнали, и погнали другой там. Ну, все ж были шофера там. И ото так мы первого числа, первое, ну, либо второго приехали туда. Я вже так дни не помню.

В.Н.: А вот Вы в самой Чернобыльской зоне, когда Вы там были, заме.., были ли там женщины? Было ли какое-то разделение труда, вот какая-то работа, которую выполняли только мужчины или выполняли только женщины?

Н.К.: Ну, женщин не было, женщины были медики.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Ну, именно с лопатами я не видел, чтоб женщины, допустим, там. Ну, у нас были там на уборке в основном были солдаты, ну, мужчины были. А женщины были, может, где на кухнях были, вот на станции были медики.

В.Н.: Угу.

Н.К.: На станции много ходило там, ну, профессоров вот этих, ну, атомщики, как их назвать, да, там непонятно. Они были, ну, постоянно в белом в этом.

В.Н.: В белом.

Н.К.: Ну, ходят там с бумагами, с картами, что-то смотрят, что-то решают. А те говорят, там, не привезла машина вот эти трубы. Я так, ну, не бурильщик, ну, видел, что такие толстостенные трубы, и вот то, что скручивается для бурения там, всякие сланцы. Они еще говорят, нам надо занести там под 3-й энергоблок, по-моему, ну, куда-то в подвалы.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Что там: «Так, эй, бригада, давай сюда». И вот это ж эти трубы там, такой и вот тут пройди по комнате, да, с этой трубой, что пробили дырку дальше туда. Женщины были, ну, именно обслуживающий персонал был. На станции много было женщин, именно на станции. Кто там, кем они работали? Ну, медика видно, что, знаешь там, ну, с красным крестом, а так именно ходили, кто этот самый. Молодые и всякие были именно. А так именно вот по селам работали, там гражданского населения не было ж именно. Мы поехали на одну, дня на три я вот в этом селе, где собаку кормили, что поехали. А ребята сзади должны были на тракторе приехать. Ну, трактор тише едет, чем мы на ЗИЛу, там, или на «Урале» едем. А они ж, ну, им сказали по карте, там, тыры-тыры, туда добраться. Мы так: «Где ж они есть?» Ну, и потом хочем, чтоб трактор же помогал нам, а оно ж трактор, ну, по такому пройдет, а вот говорят, что вот так вот, ну, начало села…

В.Н.: Угу.

Н.К.: Начало, и вот эти коттеджи как раз…

В.Н.: Угу.

Н.К.: Оно ж заборчики, и надо… Ну, трактор не заедет, во дворе ж там не развернется. Трактор по дороге. Ну, именно саму дорогу асфальтную не трогали, там вот то машины проезжали, стеклом жидким, вертолеты летали, жидким стеклом поливали.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Чтоб пыль не разгоняло. И вот то пронесет, оно ж несет, и потом (плюется) весь в жидком стекле в этом. Так эти ребята, ну, два на тракторе ж, смотрим – едут. Я говорю: «Та не, то, наверное, не наши. Наши были на красном тракторе, это зеленый едет». Точно такой, ну, «белорус», вот то с лопатой.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Раз, приезжают – наши. «А где ж, у вас же красный был трактор, а этот зеленый?» – «Да, – говорит, – едем, поломался трактор, такое, там развалился, все, – говорит, – смотрим – колхоз и трактора стоят хорошие».

В.Н.: И взяли трактор.

Н.К.: В этого колеса отпали, ну что ты сделаешь? Ничего ему не сделаешь. Эти подходят – точно такой трактор, джим-джим-джим – завелся, поехали (смеется). Приехали, на том тракторе работали в этот, а потом же говорят командиру, что: «Слышишь, а что нам делать?» – «Ну, забрось ты, поехали». И там же вот эти машины, которые там в зоне, заглохла, не могут завести ее. Не то, что электроника, электроника – это, допустим, на вот таких бензиновых машинах, там отказывает электроника. А дизельные машины, которые нету электроники, там его с толкача заведи, он будет ехать там, можно провода все повыкидать и аккумулятор выкинуть, не нужен – они не заводятся. И их вот то там яры, и сгоняли бросали в яры. Либо те машины, которые не проходили…

В.Н.: Дозконтроль.

Н.К.: …туда, там, а их там видимо-невидимо, всевозможной техники туда набросали.

В.Н.: А Вы вот когда там были, Вы лично понимали опасность для своего здоровья? И вот вообще, Вам как бы говорили что-либо о том, как себя защитить, может, какие-то средства защиты?

Н.К.: Ну, средства защиты нам давали – респираторы

В.Н.: Угу, лепесток?

Н.К.: Такие, бумажные, ну как, они бумажные, да?

В.Н.: Угу.

Н.К.: Такие беленькие. Ну, его на час, он же через час все, и его давали один там, ну.

В.Н.: Один на день, или?

Н.К.: Ну, один на день, да. Именно уже он мокрый, в пыли, им не продышишь. Ну, соответственно, понимали, а что ты сделаешь? А ничего не сделаешь. Я ж говорю, что убежать – одно только оттуда, да?

В.Н.: Угу.

Н.К.: Просто убежать, скрыться, да? Себя защитишь именно, но это, как говорится, ну, либо лечь, отказаться, да, работать, но это тоже уголовно наказуемо. Выхода не было. Уже ты понимал, что ты попал и надо работать. Сознание не только у меня было, допустим, ну, такое, что. Я ж говорю, поначалу были такие, что: «Да я не это…». Ну, вот эти распальцовщики там, тыры-пыры, туда-сюда. Та там не хочешь работать – как бы не, ну, один: «Да сиди там, – знаешь, – да сиди». А другой: «Вася, ну пошли поговорим с хлопцами» – раз!

В.Н.: Работает.

Н.К.: (Смеется) работает! Ты смотри, завелся! Ну, что, вот, ну, такое ж, человеческий фактор, он везде присутствует.

В.Н.: Ну да.

Н.К.: И, как говорится…

В.Н.: А как семья, родные, близкие вот, друзья отнеслись к тому, что Вы в Чернобыль поехали? И как вот Вы вернулись?

Н.К.: Та ну, как обычно. Кто: «А кто тебя туда звал?» Ну, кто ж в этот самый, ну это тоже ж.

В.Н.: Отношение было вот к Вам, ну, какое-то особенное, как именно к человеку, который побывал на ликвидации работ в Чернобыле, вот после того как Вы вернулись? На работе…

Н.К.: Та ну.

В.Н.: Среди там соседей, знакомых?

Н.К.: Та ну, в, как, ну что ты там, ну как ты там, а что там. Вот я с АТО как пришел, а там друг: «Ну что там, расскажи». Говорю: «Толя, ну лучше раз увидеть, чем семь раз услышать, – говорю, – Вперед, брат. Вперед, – говорю, – Ты еще здоровый лосяра там, ну, это». Так же и там. А тут, ну, неприятно, конечно, было: «А я вот это там справку купил и не поехал». Знаешь, как именно. Ну не поехал – не поехал. Ну, ну, что ты сделаешь. Не все ж поедут. Кто-то поехал, а кто-то не поехал, кто-то не был. Ну, так же везде.

В.Н.: А как сложилась вообще вот Ваша жизнь после возвращения из Чернобыля? А то Вы так историю своей жизни до Чернобыля и Чернобыль рассказали, а дальше нет.

Н.К.: Та ну, так именно, что, ну так я и не знаю именно, я не планировал ее сильно, что как вот оно будет вот. Я более такой человек, как она плывет там, помогай ей и, ну, этот, что…

В.Н.: Ну хорошо.

Н.К.: Ну так я не могу ответить на этот вопрос.

В.Н.: Хорошо, а такой вот вопрос. Ну, вы вот чуть-чуть говорили по поводу 26-го апреля, Вас там пытаются собирать, да, 14 декабря. А что вот вообще, какое Ваше мнение по поводу мероприятий, именно по поводу мероприятий, относящихся к Чернобыльской вот этой катастрофе, трагедии? Должны ли их проводить, как их должны проводить? Те мероприятия, которые сейчас проводят, вот, как бы, устраивают они Вас или нет, что Вы думаете по этому поводу?

Н.К.: Проводить обязательно должны, потому что на этом построена… чтоб дети видели. Ну, сейчас вот не знаю, как, допустим, где, на 30-ть лет я как раз был в АТО, на 30-ть лет. И тут говорят, командир спрашивает: «Там отпуск, – говорит, – намечается, когда ты в отпуск поедешь, там, в марте, или этот?» Я говорю: «Та давайте, – я говорю, – съезжу там на пять дней, – я говорю, – Давайте съезжу, этот самый, 26-го апреля мне надо». Я 25-го выехал оттуда.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И 26-го как раз, ну, чтоб этот самый, попасть там с ребятами. А 30-ть лет, ну, такие там даты, оно ж… Ну, раньше это более сильно собиралось, там школы как-то, детей приводили, даже это было. И с каждым годом это все. Я думал что-то на 30-ть лет, все-таки 30-ть лет – это будет более… Ну, было так, что мало людей было.

В.Н.: В Люботине, да?

Н.К.: Да. Оно там, чтоб более привлекти народ, там специально электричку пригнали, вроде там “Чернобылец”, такое. Ну, я ж говорю, там как было 5, 10 лет, этот парк был – сильно много было людей, сильно много. Как там раньше, у нас там 1 мая, 9 мая, да, там собиралось очень много людей. То на 30-ть лет на весь Люботин там было человек 200, это совсем.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Школьников просто не было. Даже, по-моему, это суббота была, в этом году, что суббота была там, выходные там, то хоть горсовет как-то.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Ну, мне не надо кого-то гнать силой, да, чтоб там приходили, там, в этот. Просто люди должны приходить, что осознавать это, ну, как-то чтоб… А так вот у меня внук во втором классе. Он ни за войну ничего не знает, ни за Чернобыль, и он сильно там: «Дед, ты что, воевал?». Ну, уже все-таки второй класс. Я, это, ну, что форма там, ну, и так он к этому, потому что в школе там, типа они, ну, как-то, что-то. Ну, я смотрю, что не на том уровне, как бы, как оно либо должно быть. Ну, я не знаю, как оно должно быть, допустим. Может, и не должно оно быть, Бог его знает.

В.Н.: А вот как Вы считаете, что вот именно о Чернобыле следует помнить, что следует рассказывать вот тем же детям, вот тому же Вашему внуку, что он должен знать?

Н.К.: Что должен знать? Да ну так, что надо выполнять все, хорошо делать. На тех же ошибках чтоб не учились, что типа как никто не знает правды, почему оно взорвалось. Версий много, версий много там: и плановые, и не плановые. Ну, в основном, это наша недоработка. Это недоработка. Это так вот это: «А, там…» Сейчас не знаю, как делается, допустим, а раньше там: «До конца пятилетки построить!» А какими его силами, какими умами его построить? Что лишь бы построить именно. Чтоб потом не расплачиваться вот таким горем, а именно чтоб оно было правильно все сделано. Даже если ты и работник и что-то копаешь, чтоб ты копал не так там «тяп-ляп», а копал более правильно, чтоб потом оградить это можно было, чтоб туда человек не упал, если ты яму копаешь. Либо… ну все такое, что, вот так вот более чтоб, ну как, да нету порядка – поели, побросали. Как все равно детвору учишь-учишь, а у нас повыходят, тут эти булочки там, сейчас целлофан, в-шшш – не пройдешь.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Как бы… Не знаю, наверное, из-за чего это, что поели, все поразбрасывали вокруг школы, потом ходит, это, сторож с палочкой.

В.Н.: И собирает.

Н.К.: Собирает именно. Оно ему не надо, его просто нагнули, а може он просто там дядька, что в возрасте, ну такое, что ему делать? Именно ходит вокруг школы.

В.Н.: А Вы вот после Чернобыля с именно теми людьми, с которыми Вы именно служили, ну, Вы с ними дальше общались? Общаетесь?

Н.К.: Да, да, ну так же вот как встречаемся именно.

В.Н.: Там, я так вот поняла, что было много Ваших знакомых, да? Вот когда Вы туда поехали. То есть, вот Вы не там познакомились, а уже были знакомы?

Н.К.: Да, да, да. Это вот Толик Сытник был, Коля Твердохлеб. Интересный случай был там: хлопцы попали такие, ну, там как вот то, кавказской национальности, сказать, да? И, ну, где они, как они попали туда, ну так они, там, человека 2-3 было, ну, такое, они ж там кучкой. Ну, интересно там, откуда они, работали тут, может, там, или учились. И Паша Сокол, он люботинский, ну, я его просто не знал. А мы одного года с ним, даже он старше, ну он так, в другом районе жил, я его как-то и не знал. А он такой черненький, ну, можно сказать. Я чего-то думал, что он «хачик», да, там, так назовем. И потом так в Люботине я его встречаю. Я говорю: «А ты люботинский?» Туда-сюда, знаешь, а он: «Да». Я говорю: «Так а ты с Грузии чи из Армении там?» Он: «Да я люботинский, ты что, меня не знаешь или что? – говорит, – Да я что, так тихий был, спокойный, там нигде не рисовался». Я говорю: «Да я думал ты с теми друзьями это самое». Ну, вот (смеется). А он, оказывается, люботинский парень. Я думал, ну, может, приехал, там у нас училище железнодорожное, туда часто приезжали, там оставались жить хлопцы. Что посмеялись так, он: «Да я люботинский!» Ну, что такой черненький тогда был, сейчас уже седой. Коля Твердохлеб на Водяном жил, там, где вы работали. Он давно уехал на Сахалин и что-то я за него сколько спрашивал-спрашивал, где-то…

В.Н.: Связь потерялась, да?

Н.К.: Потерялась связь, ага. Толик тут со мной, уже и инсульт перенес он. Именно так. Ну, ничего так, крепится, да. А, Славик, Белоус, он с Харькова. Я с ним служил в 84-м году вот там в партизанах. И потом встречаемся мы с ним опять на том же месте, в Васищево. И так мы и сейчас, сейчас с ним: он приезжает к нам в Люботин 26-го числа всегда этот самый. Ну, года, наверное, 3 или 4 вот это он.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Я ему звоню, ту, и он, Славик, звонит, что: “Что у вас там, будет мероприятие?” Мы всегда спускаемся, ну, своя компания именно. Там то накрывают столы, ну, мы там этот самый, мы там торжественно отстояли, а потом кашу на пруду. У нас вот то ж пруды, там все, и как бы своя компания там вот то, спускаемся и там продолжаем. И вот Славик, Серега… Белоус, а тот Белоножко, с Новых Домов, но это я с ним в больнице познакомился.

В.Н.: Уже после?

Н.К.: Тоже дружим, ага. А так уже забылись фамилии ребят. И, я ж говорю, что помню вот это своего командира и так Коля Тимошенко с Купянска, командир взвода был. И сколько не спрашивал у ребят, так не этот самый такой, ну, не знают, не нашли. А так больше…

В.Н.: А вот Вы когда собираетесь, вот Вы вспоминаете именно какие-то чернобыльские события, вот? Или, ну, вот о чем Вы сейчас общаетесь, когда вот Вы собираетесь на 26-е апреля?

Н.К.: Та ну оно ж… Ну, мы с Толиком, что я говорю: «Толик, не хотел со мной быть, бегал там», – ну, такое ж, ну, посмеяться. Там оно ж, ну, по чарке сели, выпили (смеется). А Славик, тот, у него должны быть много фотографий, он с фотоаппаратом и туда ездил.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Вот этот Белоус Славка, что он и там с кинокамерой бегал, а потом я его в Харькове как-то встречаю, он там живет. Там, где эта больница инфекционная, как эта улица называется? Выпало из головы, ну, Новые дома.

В.Н.: Угу.

Н.К.: И вот там, и я его там случайно встречаю. Он такой, что у тебя голова, и тут кепочка такая маленькая на нем. А он выскочил там за хлебом. И это такие ж, это еще перед Чернобылем, после партизан. И он вот то ж, зашли к нему домой, что он мне там кино показывал, ну, еще глухонемое ж такое что, и так говорю: «Привези ж этот самый». Ну, интересно, какие мы там были молодые, бегали в противогазах. И вот то там у меня одна фотография, но она где-то, где-то кому-то, ну, либо давал, что мы перед Чернобылем с ним вот тут в Васищево. И так где-то она, я только на электронке либо в этом можно, я ее выставил на Мейл.ру, ну.

В.Н.: Угу, я поняла, да.

Н.К.: Там вот то есть. А так его и потерял вот это телефон свой, я карточку восстановил, а он не звонит, Славка, что, не звонит.

В.Н.: Номера нет. Хорошо, и последний такой вопрос, по поводу экскурсий в Чернобыльскую зону. Вот сейчас, в принципе, в последнее время, есть такой тренд, проводятся экскурсии в Чернобыле, и молодежь туда ездит, как Вы к этому относитесь? То есть…

Н.К.: Да положительно отношусь.

В.Н.: Положительно?

Н.К.: Конечно. Можно б и съездить. Оно, как бы, с одной стороны: «Та, надо ли?» А так, съездил бы, посмотрел бы что.

В.Н.: Хорошо, и хотите еще что-то добавить?

Н.К.: Да ну даже не знаю, что и добавить. Что многих нет, вот это жалко хлопцев. У нас в Люботине вот это Сашка Загудаев. Владик [Моджахед] рассказывал, что он в АТО погиб же?

В.Н.: Нет, не рассказывал.

Н.К.: Он и Афган прошел.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Чернобыль потом прошел. И в 15-м году… или в 14-м? В пятнадц… ну, в это, в 14-м. Но он вот тут на Водяном жил, где ваша школа. Я его так сильно с ним знаком и не был. На 26-го там, ну, там много собиралось, там – привет, привет, привет, привет. Ну, так именно я даже и не знал, что он, ну, у нас тут свои хлопцы были такие что, ну, боевые, что там на войну пойти. А он там, оказывается, потом вот то ж, говорят, что там под Счастьем он погиб. В октябре-месяце. Что тоже парень такой все прошел. Так вот то. И, как бы, что мало собирается ребят, вот, чернобыльцев, да? Хотелось бы все-таки знать всех в Люботине, хотя бы в Люботине, да? Сколько там, что, сколько у нас много переселенцев, именно. Я знаю, что, ну, женщина, она моего возраста. А я ее часто не вижу, дочь, дочку вижу, а она приехала сюда ну такой же куколкой.

В.Н.: Угу. Она как…

Н.К.: С Гомельской области.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Именно переселение было. Ну, они выбрали Люботин, и, что, такие… Это она мне звонила, вот это ж телефон потерял и так не вижу. Ну, как-то съездить, все, летом уже. Что они не знают, куда обратиться, как обратиться. Она говорила, вот это, что сняли с них там статус, с переселенцев, да?

В.Н.: Но это ж, ну, я не, это надо ж обращаться в районную организацию для начала?

Н.К.: Ну, да. А эта ж дочка говорит: «Да я не знаю, мама ничего не хочет, – ну, как этот самый, говорит, – а я, а я тут при Чернобыле что?» Ну, она как бы, мать говорит: «Ну, сняли, так сняли». А дочка говорит: «А я к Чернобылю никаким боком». А как это никаким боком? Человек поменял место жительства, там, хату оставил. Им тут, ну, купили там домик маленький, что… Ну, такая история, что люди жизнь свою этот самый. А вот нету связи: каждый сейчас сам себе. Сейчас с этим нашим правительством так вообще все вот такое «хоп!», и все люди начинают, соответственно ж, «кх!» – замыкаться и уходить в себя. Поначалу, вот, там лет 10 назад я на Новгородской… Ну, периодически ложусь подлечиться ж там, вот это в сентябре лежал. А то я там два раза попадал, ну, то в одном отделении, я не помню, откуда тут, Кегичевск или Волчанск, где-то, председатель лежал со мной в палате.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Я вже тоже забыл, там записывал, как его зовут. Это председатель. Он туда приехал – от такие кипы бумаг! Все, туда к нему люди приезжают прямо оттудова: тот заявление на то, тот на то, тот… Он такой прибежал-убежал: «Ой, я побежал. Пока ж я в Харькове, там, ну, сюда там, что там, что-то оббегу». Человек, видно, на своем месте, потому что люди оттуда с села кинулись, там что-то надо подписать, а его нет, говорят, что он… Они сюда приезжают, он их и тут…

В.Н.: Принимает?

Н.К.: Он их в палате прямо принимает. И такой, что тыры-пыры, ага. Ну, как-то человек что-то, то там говорил это, и олийницю сделали там, ну, производство, что чернобыльцы работают и, он говорит: «Да ты что! – говорит, – мы ж не платим там этого, подоходного, там это самое». Я говорю: «Да ну ничего, я там себе двигателя делаю частным образом». А ну, вот такие, каждый, Паша этот работает там, в Харькове, ну, где-то на заводе и вообще перестал ходить, он говорит: «Я не хочу, – говорит, говорит, – Там с тобой встречусь, а так, – говорит, – приходишь – дай денег!» (смеется). Ну, как бы.

В.Н.: Угу.

Н.К.: Это. А там я посмотрел, хлопец… Ага, а другой, ну, еще давно, купили автобусы и вот такое маршрутное там. Есть оно или нету. А у нас как-то был там один председатель тоже, ну такой, я его с ним работал – Черныш Вова. Но оно, ну оно работало до Чернобыля, такое, не хотело работать, ничего, а потом оно: «Я буду, я буду, этим, председателем», – когда ишла вот эта помощь, с этого…

В.Н.: Гуманитарная?

Н.К.: Ну да, гуманитарная помощь ишла. Но, говорят, он там все попродавал, это самое. Потом его там хлопцы такие еле оттуда выбили – этот стал. Ну, не знаю, помощи не идет. Ну, он ничем, как бы. Может, там, я говорю: «Ребята, – говорю, – я не могу, потому что я никогда на руководящих должностях не был, может, кто хочет?». Ну, это надо этим заниматься, это надо любить свою работу там, как бы, ну, такое, что, говорю: «Я никогда этим не занимался, не знаю что». Все: «Вот что ты говоришь, что его там выгнать, а кто?» И все такие: «Да я не хочу, я не хочу», – и на том месте остается. И как быть дальше? Не знаю. А, может, и надо все-таки как-то. Ну, человек там сидит себе и не хочет ничего делать. Может, он-то делает, а его не видно, его работы. Что вот я ж говорю, только два дня вот это: ну, мэр, там, накрывает столы, да? Там хорошо, водочный завод, там это самое. Ну, я, как бы, туда из-за чего? Там, ну, был не так часто, я лучше своей компанией. Мы купим водки там, все там, приедут еще другие, совсем не чернобыльцы ко мне там, сядем на пруду. А там говорит: «Заходите». Просто заходишь и я своих знаю, кто там стояли, да, именно в этот, нас там 30-ть человек. А накрыто на 130-ть человек. Ну, оно там. Вот последний сейчас, новый председатель, так это самое, 14-е декабря было, что были только мы. Ну, там, председатель был, но он такой человек, что посидел там 5 минут, поговорил, туда-сюда и там представители от железной дороги там, еще там были, ну, пусть там человек 10, знаешь. А то смотришь, такие они никаким боком туда не это самое?

В.Н.: Непонятно кто, да?

Н.К.: Да, непонятно кто они и что они. Может, они, конечно, спонсоры? Но, я так именно знаю, что навряд ли. Там половина вообще, как бы, туда… Ну, из-за того мне там, как бы… Со своими интереснее посидеть, поговорить. Они, как бывает, мы, знаешь, ну там это.

В.Н.: Угу.

Н.К.: А так у нас своя компания, мы спускаемся. Всегда погода хорошая и в этот… Ну, а так я, как бы, и активный, и, в том случае смотрю, если я не смогу это, знаешь, потянуть, я, ну, возьми, а потом встань и скажи: «Я не смог».

В.Н.: Да.

Н.К.: В этом, как бы, надо разбираться либо попробовать поработать, а там получится – не получится. Что мы так с Саней вот сейчас АТОшники. Правда, тоже не сильно там активные, но хоть немножко там. То дрова там Сашке раненому помогали там наколоть, навезти, ездили вот это там. Ну, денег собрали этому, Загудаеву Сашке, там перед Новым годом отвезли ребята. Ну, супруге там, внуки ж, дочка, это, ну, так именно что. Вот то таке.

В.Н.: Хорошо, понятно, спасибо.