Наталия Козлова (далее Н.К.): Сейчас, сейчас, сейчас. Я скажу еще, что сегодня 14 мая 2013 года, находимся мы, место расположения «Союз Чернобыль». Вот. Ну, я думаю, можно начать. У меня к Вам есть первый вопрос, он достаточно такой большой, обширный: расскажите историю своей жизни.

Александр Гарман (далее А.Г.): Историю своей жизни?

Н.К.: Да.

А.Г.: Ну… С чего бы начать? Конечно, хотелось бы начать с самого начала.

Н.К.: Ну давайте сначала.

А.Г.: (смеется) Да. Вот. Родом я с Украины. Вот. Если брать моих родителей, значит, отец у меня с Байкала. Да. Забайкальский казак.

Н.К.: Ух ты!

А.Г.: Да.

Н.К.: Ничего себе.

А.Г.: Вот. Прошел всю войну с 42-го по 45-й год. Офицер. Награжден правительственными наградами. Вот. В 64-м году от ран скончался.

Н.К.: Ох…

А.Г.: Да. Мама – она украинка. Вот. Тоже участница Великой Отечественной войны, только с 43-го по 44-й год. Вот. Потомственная запорожская казачка.

Н.К.: Ну, в общем, семья казаков.

А.Г.: Да. Да, да, да, да, да. И мы ж, вот, как бы династия такая. Ну, сейчас естественно никто, вроде, как бы на это особо не, внимание не обращает…

Н.К.: Ну, всё равно это ж…

А.Г.: …но внутри, в душе – казак.

Н.К.: Конечно.

А.Г.: И только и казак. Вот. Потому шо, ну как от своих корней можно отказаться? Никак. Вот. Всегда они присутствуют родители, присутствует дедушка казак. Всегда ходил в таком соломенном брыле, вот, вышиванка. Ну, это, по, от… по маминой линии дедушка. А те ж там ходили: в лампасах в этих, шароварах. Ну, казаки ж забайкальские. Вот. Ну, это что родители. А что еще можно сказать? Вот ихняя встреча, вернее ихняя любовь меня поражает до сих пор. Отец, значит, когда уже в 42-м году призвался, под Сталинградом был, вот, встретился с маминым братом. Это Старостенко Владимир Александрович, тоже офицер. И вот он там увидел у него фотографию сестры его, да? Ну, нашей будущей мамы, так сказать. И влюбился, как говорится, с первого взгляда. Ну, вот…

Н.К.: По фотографии?

А.Г.: Да. Что греха таить – мама была очень красивой. Вот, это… Но, можете мне поверить на слово. Вот. И, значит, произошел такой случай. Как раз там осколок, вот, попадает ему в орден Красной Звезды.

Н.К.: Прям в орден?

А.Г.: В орден Красной Звезды.

Н.К.: Ничего себе.

А.Г.: У нас вот этот орден долго был, наглядно мы видели. И попал в левый луч из… Вот мы когда его видели, он был стесан осколком, вот знаете, эмаль там на луче такая, да?

Н.К.: Угу.

А.Г.: Вот. И попадает он в этот орден, слава Богу, в орден. Вот. Разворачивает, разбивает грудь, проходит мимо сердца и застряет в спине, там.

Н.К.: В спине.

А.Г.: Да. А до, за несколько минут он положил фотографию в карман мамину. И потом всю жизнь считал, ну естественно, кровью залита была фотография, и он считал, что они породнились кровью еще на фронте. Вот. И считал, что мамина любовь отвела от него смерть. И вот уже в 45-м году, в 45-м году опять он был ранен. Уже реку Нейсе они перешли. Это уже Польша-Германия. Вот. Тяжелое ранение, вернее легкое ранение было и его в госпиталь. Они опять встречаются же, дядю Володю там же ранило. Опять-таки они вместе. Ну, такая судьба.

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Вот. И, значит, после госпиталя, это уже был апрель месяц, его отправляют на побывку в отпуск, как бы домой. Ну, на Байкал туда ехать. Он, короче, не едет туда. Приезжает в Харьков и сватается к маме. И у него девятого, у них 9-го мая 45-го года они поженились. Расписались, представляете?

Н.К.: Ничего себе.

А.Г.: Да. Там победа. Они же не знали.

Н.К.: А у них свадьба.

А.Г.: А у них свадьба еще в добавок. Ну, раньше ж было проще: пришли без всяких як их. Их расписали и всё. Ну, что касается моих родителей: по жизни отец инженер-машиностроитель, вот, а мама была зав., заведующая продмагом, но всю жизнь любила художественную самодеятельность и была режиссером, помощником режиссера.

Н.К.: Помрежем.

А.Г.: Да, в художественной самодеятельности. Вот. У нас где-то, если бы я знал, я бы взял бы, еще есть такой буклет, где они давали «Любовь яровую». Спектакль «Любовь яровая», вот там как раз есть все данные о них. Ну, я ж не в курсе дела был. Вот. Ну, а то что касается, может о братьях рассказать? Они по своей жизни, вот, в любви так сказать, у них родилось четыре, ну, ч… сына. Четыре сына. Представляете? Вот. И мама, когда отец в 64-м году умер, она так и не вышла. Она вдовой оставалась до конца своей жизни. Вот. Ну, вот то, что касается родителей. Вот. Ну, а нас, конечно, они нас подняли всех на ноги. Вот. Практически всех выучили, отправили служить. Мы все четверо служили в армии. Вот. Смотря кто где. Вот. Ну, если со старшего брата – он в Киеве служил, был в отделении связи. Среднему… Это Владимир. Среднему Ване достался чуть-чуть Чехословакия. Это шестьдесят, там, седьмой-восьмой год, по-моему. Вот. А младший брат, верней я, я средний тоже получаюсь. Вот. Я ж вот в 1986 году попадаю в Чернобыль на ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС. А младший, Георгий, в честь Георгия нашего отца назван, он, значит, был инструктор, снайпер-инструктор. Инструктор по, вот, по парашутно-прикладному этому виду спорта: обучал наших солдат, десантников, которые уходили в Афган. Вот. Он тоже был. Он тоже туда, значит, на самолете как сопровождающих потом их отправлял. Вот. Ну, а, вот, я, я повторяюсь – в девяно, в 1986-ом году, вот, попадаю в Чернобыль на реактор. А если более развернуто, то вот тут у меня тут написано всё.

Н.К.: А как Вы попали? Вы знали, куда Вы едете или? Как? Как это вообще получилось?

А.Г.: Нет, совершенно, совершенно я не знал. Мы, я тогда работал в харьковской передвижной механизированной колоне. Вот. Мы тут, там, ну, короче, по Харьковской области дома строили, инфраструктуру там, значит, агропромышленные комплексы. Вот. И у нас, когда авария, ну, произошла… Особо ж в обществе ж об этом не говорилось, потому что информации практически не было никакой. В газетах об это практически не писали. А по телевизору вообще ж не показывали ничего такого. Вот. Поэтому люди как бы знали всё, да: знали, что пришла большая беда. Ну, как-то она так была от нас далековата. Вот. Первая повестка мне пришла в июне месяце. А я в то время лежал, вернее, был на амбулаторном лечении. Вот. Я в 85-ом году перенес операцию по варикозному расширению вен. Мне удалили сосуды под местным наркозом, вытягивали пораженные сосуды. Вот. И я тогда был на амбулаторном. Ну, там последствия были. Вот. Ну и, так сказать, от меня на тот момент, вот, отстали. А уже вторая повестка была в августе месяце. А у меня как раз опять таки, ну можно сказать – беда не беда: я попадаю в больницу с острым приступом аппендицита.

Н.К.: Ох.

А.Г.: Да.

Н.К.: Вообще.

А.Г.: Лежу там. Жду операцию. Ну, к счастью или нет, не знаю, операции не было. Вот. Запомнил на всю жизнь: такое шкодный, смешной диагноз поставили: апендикулярный инфильтрат.

Н.К.: Ой.

А.Г.: Да. Такой, да, вот, интересное такое название. Вот. Ну, и тоже как бы отменял на этот момент. Я думал, ну, всё. Нет. Значит, на работе мы главпоч, главпочтамт с как раз работали на главпочтамте. Приезжает воронок. Вот. И выходит оттуда офицеры. Вот. И к нашему прорабу. И с прорабом они там, значит, разговаривают-разговаривают, ну, не долго. И направляются к нам. Вот. Подошли. Ну, сказали мне представиться, я представился – Гарман Александр Георгиевич. Так. Вот Вам повестка, распишитесь в учетном журнале. И меня тут же забирают.

Н.К.: Прям с работы?

А.Г.: Да, с работы забирают, в воронок сажают эти офицеры и везут, значит, в военкомат.

Н.К.: То есть никаких личных вещей взять с собой?

А.Г.: Ничего-ничего. Пока вот только просто с работы взяли меня и привезли меня в военкомат. Вот. В военкомате военком, значит, нас собрал в, там комнатка такая была, не знаю. Вот. Там нас было человек двадцать. Вот. Он нам сказал, значит: «Ребята, значит реактор никак нельзя унять, многие ребята нахватали уже достаточно предельно допустимую дозу. Вот. Им требуется замена. Вот. Пришла ваша очередь послужить родине, так сказать, да». Ну, никто ж ничего. Мы же уже были, как говорится, если ты подписал…

Н.К.: То уже всё.

А.Г.: …все документы, то ты уже военнообязанным, становишься под присягу, как говорится. Мы ж присягу принимали, значит всё уже – ты полностью опять военный. Вот. Ну, нас после этого сразу медкомиссия. И, не смотря на то, что я там лежал и у меня операция была, не смотря на то, что там лежал с аппендицитом, вот, в медкомиссии все профильные медики написали: здоров, здоров, здоров. Вот. Это, этот документ, ну, тогда забрал военком. Вот. И нас в сентябре, вот, на Коцарке ж это ж всё дело, собрали, вот, опять же дали команду и мы на ж на Коцарку ж приехали – областной же военкомат. Вот. Ну, солидно народу было тогда очень много. Вот. Списки составлялись. Ну, мы ждем, ждем, ждем. Вот. И вдруг нам объявляют: всё, до свидания, идите по домам. А в чем дело? Оказывается, списки были уже набраны и даже был некоторый перебор за счет добровольцев.

Н.К.: Угу!

А.Г.: Тогда добровольцы, ну, хотели. Ну, не знали, что это такое. Вот. Хотя потом, я сам этому свидетель, слышал и слышал, что некоторые побыв в первый раз на реакторе и когда им доставалось, так сказать, будем говорить по всем местам – главное голова, сердце и так, они тогда просились назад. Вот. Нам этого нельзя было делать, потому что мы были военнообязанными, под присягой, никаких разговоров. Вот. Ну и вот мы здесь после такой команды «разойтись» разошлись по домам, думали, ну, на долго. Нет. Четвертого октября нас опять собирают. Вот. Мы опять на Кацарке. Ждем. И тут уже, как говорится, конкретно нас записывают, вот, меня в том числе, списки составлялись целое утро. Вот. От безделья ребята из Кацарки уходили через забор, и потом мы только узнали, куда они уходили и зачем. Ну, и в общем 4-го вот этого октября нас оформили. Вот. Ближе к обеду сажают в автобусы. Вот. И мы едем в сторону Чугуева. Вот. Ну, проезжая окрестности Чугуева, же ж так-такие места, сразу вспоминаешь Репина. Вот. И нас привезли на аэродром. Вот. Выгрузились мы, автобусы не уезжали, стояли, не знаю, стояли. Вот. Может на всякий случай, а может специально стояли. Вот. Тоже мы ж приехали, это ж был где-то, ну, я уж не помню часа два-три дня. Вот. Хорошая погода, тепло. Ждем. Ждем мы, значит, самолет. А самолет уже стоял – военно-транспотрный вот этот, Антей большой. Да. Ну, мы стоим, ждем. Вот. А команды нету на взлет. И вот пока мы стояли, ну, ребята расслабились. И вот тот, кто бегал тогда через (смеется) через забор, оказывается, они снарядились, затарились спиртным.

Н.К.: Спиртным (одновременно).

А.Г.: Да. Вот. Ну, меня назначают старшим по команде. Ну, там еще ж. Нас было где-то человек, наверное, 100-120, примерно. Вот. И, может быть я и выпил, а коль старшим назначили, то я…

Н.К.: То не, не надо.

А.Г.: Да, уже всё. Поэтому мы отслеживали за ребятами. Ну, кому была такая команда, смотрите, чтоб не разбежались. Вот. Держите свое, свое отделение или подразделение, так сказать, на виду, чтоб они были при вас. Ну, каждый старался старший. И вот, когда, особенно когда ребята подвыпили, так сказать. Вот. Ну, началась там борьба, началась на руках там друг друга кто кого завалит. Ну, вот что интересно, ни драк, ни склок, ничего такого не было. Вот.

Н.К.: Просто развеселье?

А.Г.: Такое, да. Развеселились чуть-чуть. Ну, скучно ожидать. Это ж мы, я ж говорю, мы ждали, наверное, уже часа три. А туда, ближе к вечеру, вот, ну, была команда. А! Пошел дождь, вот, и нам дали команду заходить в самолет. Ну, с горем пополам, как говорится, мы зашли, расселись. Вот (смеется). Ну, вот. Ну и летчики включают моторы на прогрев и тут, конечно, ребята вскакивают с мест – кто начинает танцевать, кто петь, кто плясать.

Н.К.: Что, серьезно?

А.Г.: Да. Ну, такое было.

Н.К.: Понятно.

А.Г.: А грохот стоял невыносимый, потому что он же пустой был сам самолет. Та ну, представляете, сто человек там, а если сложить сразу – двести ног (смеется).

Н.К.: Ох, ты ж, Боже мой.

А.Г.: Ну и танцуют, поют, пляшут и тут команда: «Отбой». Самолет, значит, не летит никуда, потому что погода ухудшилась и Белая Церковь, а мы должны были лететь в Белую Церковь, это в Киевской область, аэродром не принимает. Ну, это был хитрый ход пилотов и, я так думаю, наших командиров, которые нас сопровождали. Вот. Ну, что делать – выходи. Выходим и нас грузят, опять же на авто, в эти автобусы, вот, и везут в сторону Чугуева в казармы, там где расквартирована эта воинская часть. Ну, там приехали. Нас, как говорится, рас… начали расселять. Буйных отправили в спортзал на маты спать (смеются), ну а нормальных, как говорится…

Н.К.: Они же буйные.

А.Г.: Ну, они ж были такие веселые. Им, им спать не хотелось, но их местные офицеры, аборигены проводили в спортзал, на маты уложили там, ну а мы так на койках переспали. Утром раненько команда «подъем». Вот. Нас покормили, вот. И опять-таки на автобусы и уже без всяких проблем мы загрузились в этот Антей и курс на Белую Церковь. Прилетели довольно быстро в Белую Церковь. Вот. Там выгрузились и пешком потопали в воинскую часть. Вот там уже нас переодевать начали. Всё гражданское с нас сняли. Вот. Выдали нижнее белье, ну и летнюю форму естественно. Покормили и буквально тут же погрузили на «Уралы» – машины, военные «Уралы». Вот. И машины взяли, вот, курс на, уже на Чернобыль. Вот. Ну, сколько в дороге были, я не помню, честно говоря. Вот. Но к вечеру мы уже подъехали, приехали, значит, в воинскую часть. Вот. Это село Ораное. Вот. Там дислац… этот, стояла воинская часть, вот, 25-ой бригады. Вот. И я попадаю сюда. Вернее нас сразу в к начальнику штаба. Мы все, не знают кого куда, а поскольку я профессиональный военный-пожарный, вот, потому что в армии мне… Вот, кстати, когда я на Кацарку попал, то там нахлынули воспоминания, как меня молодого, юного в возрасте 18-ти лет забирали отсюда. Я хотел попасть, знаете, в морскую пехоту. Ну, мечта такая была. Книг перечитал в детстве море.

Н.К.: Ну понятно.

А.Г.: Вот. И всё думал же попасть в морскую пехоту. И просил, просил там командование, ну не отдавайте меня покупателям там, ну приезжали разные покупатели. Там, то со стройбата, там, с авиаполка там и так далее. Вот. Но прошло, пришлось еще два дня помять бока, две ночи помять бока там, вот, и когда мы, вот нас начали уже погрузили, не было морской пехоты, как назло. И вот, нас вывозят из ворот Кацарки, а заезжает морская пехота.

Н.К.: Ух, Вам было!

А.Г.: Представляете. Я там, ну вообще кошмар, конечно. Ну и меня ж увезли, ну и всех остальных увезли служить в Москву. Привезли в Москву. Но в Москве мы не, не остановились надолго. Нас отправили в Подмосковье на первую линию обороны, противовоздушной обороны по защите столицы города Москвы. Ну, СС, бывшей столицы СССР.

Н.К.: И Вы там вспомнили это всё.

А.Г.: Вот, я так, как говорится, очень был недоволен, что не туда попал. Ну, а потом, когда попадаю в спецчасть, вот, было, ну, распределение. Ну, на меня посмотрели – я был спортивный такой, занимался спортом в свое время. Вот. Посмотрели и забирают меня в спецчасть. Это там, тогда. Это я про армию рассказываю.

Н.К.: Еще про армию.

А.Г.: Ну, это я про армию. Вот. Забирают в спецчасть и попадаю я как раз, вот, в пожарные, в пожарную роту. Вот. Прохожу учебку. Вот. Через время по всем этапам, там старшиной становлюсь. И, вот, попал я как раз в то время, когда в, в семь-семьдесят второго по семьдесят, там, даже, по-моему, четвертый год, вот, были, горел торф под Москвой. Вот. Нам там пришлось очень-очень сильно поработать. Вот. За что я потом получил 10 дней отпуска от командования. А вообще у нас был гарнизон там, где находилась ставка замминистра обороны СССР, главнокомандующего противовоздушным обороной страны, маршал Советского Союза – Батицкий Павел Федорович. Его там была, значит, ставка. Мы должны были, если в случае пожара, короче, людей спасать, но и его в том числе, если что. Вот. А так, самое главное было для нас – это шахты, которые были вот там и где были ракеты. Это на глубине 180 метров. Вот. И мы должны были на всех уровнях, там бункеры и всё такое, вот, знать прекрасно все хода и выходы. Мы специально, нас на это учили, чтобы на всех уровнях, вот, спасать людей. Где, что. Ну, если ж, если за-возгорание, то тушить и в шахтах пожар, вот. И главное, топографисты там были, по-моему, еще кто-то. Вот эти все службы мы должны были выводить вот через эти все хода, выходы. Это, кстати, очень мне пригодилось в Чернобыле.

Н.К.: В Чернобыле.

А.Г.: Потому что там тоже такая же система: уровни, бункеры и всё такое. И мы ж, я ж будучи тоже ж командиром в Чернобыле, вот тоже ж выводили и водили людей по этим, вот этим всем, там лабиринты страшные, как говорится, на этой станции.

Н.К.: А Вас как специалиста, да, все слушали?

А.Г.: А как специалисты – да, обязательно, потому что, ну, была такая память, что нас специально, вот, учили как, как выйти из самого такого неудобного или сложного или опасного положения. Ну, поэтому нас всех пожарных, в принципе, и держали, вернее, посылали постоянно на реактор. Я вот из своей службы, вот, я там был около месяца, а 17 дней лично на реакторе. На 4-ом, вернее, не на 4-ом, а на 3-м энергоблоке, а 4-й – это мы если дизактивацией занимались.

Н.К.: То есть, Вы конкретно там на реакторе что делали? Вы…

А.Г.: А вот я щас дойду.

Н.К.: Ага, ага, извините.

А.Г.: Я сейчас хочу закончить здесь, вот.

Н.К.: Я уже вперед. Тогда… А, давайте.

А.Г.: Вот, почему мне пригодилось, почему я возвращаюсь опять к службе, потому, что она мне очень помогла здесь, при том, когда мы ликвидировали вот это, последствия аварии на ЧАЭС. Вот эти все, вся эта учеба, вот всё то, что нас учили – не бояться, вот когда у нас была… У нас учеба была постоянно, и в учебке и потом постоянно нас учили. И взрывоопасные пакеты взрывались и через огонь мы должны были пробираться. Ну, это пожарные. Так натаскивали.

Н.К.: То есть, это, это так учили не бояться?

А.Г.: Да, так учили не бояться.

Н.К.: Ух ты.

А.Г.: Вот ты по полосе препятствий идешь, вот тут взрывается взрыв пакет. Ты не должен упасть с бревна. Ну, высокий такой, вот, и бежишь.

Н.К.: Ух ты, ничего себе.

А.Г.: А у тебя здесь противогаз, тут ствол, ты тащишь за собой рукав от пожарной. Если там взрывается, ты должен бежать, ты не должен упасть. Потом через огонь. Ну, или…

Н.К.: Не обжигало?

А.Г.: Ну, если зазеваешься, то конечно, а если ты бежишь, то ветер, всё такое.

Н.К.: То ничего страшного, да?

А.Г.: Да. Можно. Ну, бывало случаи, что ребята, отсеивали от нас, не проходили. Разные люди. Человек вообще такое существо, что он должен, как говорится, побеспокоиться о себе. Но были такие, которые слишком о себе беспокоились, потому боялись. Ну, их просто убирали. Ну, отчисляли и в другие части. Ну, менее такие, спокойные – там стройбат или что-то такое. Вот. Ну, я ж почему и говорю, что это все мне пригодилось. Ну, завершая, вот, со службой той, так сказать, срочной, это была срочная служба. Вот, и переходя уже сюда, вот, 4-го числа, когда нас уже оформили, вот, это был вечер, меня зачисляют в отдельную пожарную роту 137, вот, командиром с первого взвода, а позже уже роты. Вот. Ну, мы здесь в штабе порешали. Было уже, было поздно, нам выдали сухой паек, вот. Мы поужинали. Ну, нам предложили до отбоя посмотреть кино, фильм. А там был…

Н.К.: Прям в Чернобыле?

А.Г.: Да. Нет, в этом, в этой части, в селе Ораном.

Н.К.: А!

А.Г.: Ну, оно не село, село с боку, а у нас была своя часть.

Н.К.: Ага.

А.Г.: И вот в части там был летний кинотеатр, будем так говорить. Да. Мы пошли, посмотрели какой-то фильм. Честно говоря, уже не помню какой. Вот. Ну, а после мы пошли ж в палаты. А палатки у нас были военного образца, вот, именно для рот. Вот. Что меня тогда поразило: стоят в два яруса, значит, в два ряда и в два яруса слева и справа, вот, кровати. Кровати одна на другой, вот, и длинные такие ряды. Вот. И по середине стояла настоящая буржуйка. Знаете, такая? Вот. Ну, она была не задействована, вот. Было тепло ж, это октябрь, это 86-ой год. Он был вообще очень теплый. Вот. Ну, команда была «отбой». Утром мы просыпаемся, в, значит, мы, ну там, туалетные все эти дела, процедуры, идем в столовую. Столовая была под открытым небом, как говорится. Вот. И тут, потом после этого построение, краткое знакомство с личным составом. Меня представляют как командира взвода. Вернее помощника командира взвода. Ну, было представление, мы знакомились. Ну, так, бегло. Потому что была уже команда, мы знали, что нас сейчас буквально повезут же сразу на Чернобыль. Вот. Ну, был инструктаж короткий – как себя вести и в дороге, значит, не снимать лепестки. Были лепестки такие, знаете?

Н.К.: А лепестки – это что?

А.Г.: Лепесток – это марлевая повязка такая. Вот. Завязки такие были, вот, на затылке. Вот. Ну, в основном никакой больше защиты не было. Вот эта марлевая повязка. Для чего? Для того, чтоб ты хоть бы не вдыхал эту пыль, которая была заражена.

Н.К.: Радиоактивную.

А.Г.: Радиоактивную пыль, да. Она была кругом, естественно. Вот. Мы когда даже стояли у себя здесь в части, здесь тоже фонило. Фон нам тогда писали ноль, 0,02 рентгена в час. Это здесь, в части. В части и то!

Н.К.: И то было много.

А.Г.: Да. То ж было, понимаете? Вот. Нам так и писали. Если мы были, вот, на фоне, это так назывался, если мы вот в части, да? Передышка от Чернобыля, как говорится, на фоне, то это, как говорится, человек находился на фоне. Но тут всё равно писалось 0,02 рентгена в час. Ну, посадили нас в где-то, ну, сколько там, девять, десять? Ну, я честно говоря, не помню вот эти время уже выездов, потому что выезжали, ну, чуть позже, чуть раньше – там девять, десять, ну, и так далее. Вот. Сажают нас в ЗиЛ-ы. Вот. Вот эти ж лепестки мы одели, брезент опускают. А, она – машина, была крытая. Ну, чтоб меньше пыли.

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Вот, брезент опускают. Вот. И мы поехали. Первый раз, значит, это ж первый выезд был у меня… это четвертое, пятое, шестого-о…

Н.К.: Октября.

А.Г.: Октября получается. Да. Вот, 6-го октября. Ну, едем. И интересно ж что ж это там творится. Вот. Хоть и закрыты, но щелочки разные там, где-то можно подсмотреть. Вот. Ну, деревни смотрим, проезжаем. Это еще до тридацтикилометровой зоны. Подъехали к тридацтикилометровой зоне, там река Уж есть такая, протекает. На ней стоят охрана – это милиционеры стояли, шлагбаум, написано опасная зона. Вот. Никого туда ж не пропускали просто так – должен был быть пропуск специальный и так далее. Вот. И у военных в том числе. Вот. Нас останавливали, они проверяли, вот, «брали под козырек» ребята милиционеры, желали нам доброго пути. Вот. Уважали, потому что мы ж ехали в самое пекло, вот, в эпицентр взрыва. И они уважали.

Н.К.: Понятно дело.

А.Г.: Они тоже здесь стояли в тридацтикилометровой зоне, тоже дышали все…

Н.К.: Этой радиацией.

А.Г.: Да. Милиционеры. Но понимали, что мы едем в самый эпицентр. И вот это ж – под козырек, отправляли нас, так сказать с почестями.

Н.К.: Дань уважения.

А.Г.: Да. Вот. Ну, и вот мы тогда, ну, я не помню вот эти все названия. Ну, как-то мы не останавливались нигде. Я просто могу посмотреть, ну…

Н.К.: Не, не, не важно.

А.Г.: Не надо. Не надо, да?

Н.К.: Так рассказывать.

А.Г.: И, ну, всё равно – где по пути нам встречались деревни, вот смотришь же в щелку, там.

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Отвернул этот брезент. Было как-то не по себе, было жутковато: людей по всей, по всему следованию, по всему маршруту мы ни разу не встретили. Вот. Ни птиц, ничего такого не видели. А вот в деревнях…

Н.К.: Ни людей, ни животних, ничего?

А.Г.: Вот, ну, по дороге, я имею в виду. А вот когда на пути попадались деревни, мы ж смотрели специально, вот, они уже успели зарасти бурьяном, крапивой, травой. Уже вот такие длинные, вот. И ставни уже почти не было видно. На половину дом почти зарос, оброс вот так вот и людей тоже. Вот, улочки так видны были. Людей, ни животных, ни, ни птицы домашней – ничего. И становилось так как-то жутковато. Думалось, знаете, прошел здесь потомок Чингисхана…

Н.К.: Или нет?

А.Г.: И угнал всех в рабство. Всех людей угнал в рабство, да? И всё это валяется там, ну, скарб какой-то там, бумажки, какие-то вещи, дверь розхрыстана, вот так же раскрыта. Вот. Ну, люди как поуходили, бросали. Двери ж никто не закрывал. Бежали, так сказать. Их и вывозили ж эти ж милиционеры, кстати. Вот. Ну, и так, так мы проехали, нам на пути то попадалось где-то, наверное, ну, штук пять таких деревень, вот, пока мы не доехали до станции. Вот. Ну, что меня поразило на самой станции: мы, когда подъехали, вот, смотрим – станция ж, ну, громадная, да? Величественное это сооружение, это здание. Вот. Но меня не то поразило. Я смотрю, стоит будочка и там солдатик, молоденький солдатик. Совершенно безусый такой, лет 18 от силы, да? Ну, может только призвали. И он там стоит, несет службу. Такая мысль: «Да беги ж ты отсюда, здесь же светит невыносимо», да? Вот. «А ты стоишь здесь, глотаешь и тебя ж насквозь лучи пробивают!» Какой умник его туда поставил вообще?

Н.К.: Ну да.

А.Г.: Кто это додумался нести там караульную службу? Что он там охранял? Непонятно вообще. Ну, тогда, а у нас же сразу, только приезжают, приехали и команда «бегом». На станции, кстати, к местам назначений бегали, бежали, ну…

Н.К.: Только бегом.

А.Г.: …добирались только бегом. Вот. Ну, в то время. Я не знаю, это 86-й год – только бегом. Вот. Ну, мы залетели в какое-то здание. Через эти коридоры проскочили, через все, вот, они так вот были занавешены. Окна были занавешены, уже честно не помню что за материал был, брезент или что-то такое. Вот, где выбиты были. Вот. И мы вот это по коридору бегом, бегом, бегом. Вот. На какую-то площадку там вылетели. Там нас встретил атомник, тот, который работал. Вот. И они, значит, он дает вводную нашему старшему лейтенанту Гриненко. Вот. Дает вводную, рассказывает, где какой выход, на каком фронте участок работы вы будете выполнять. Ну, он дает мне команду, я даю остальным команду.

Н.К.: Всем остальным.

А.Г.: И мы срываемся с этого места, опять бегом, вместе с нас, с нами атомщик бежит бегом. Вот. И мы ж вот это бегом на тот объект. Ну, а это было, значит, нас на третий блок завезли, и мы бежали в сторону четвертого блока. И вот прибежали, а там, ну, нас в комнату, ну, будем говорить, теоретически безопасная. Ну, понимаете, что…

Н.К.: Ну понятно, как бы.

А.Г.: Завели в эту комнату. Вот. И нам предстояла работать с, значит, вот это ж энергоблок, здесь же, ну всё вот это вот, всяких коммуникаций там, механизмов, автоматики – там же море всего. И нам предстояла со стороны четвертого блока, а там щель такая была, вот, в сторону чуть просматривался это четвертый энергоблок. Вот. И, ну, понимаете, оттуда ж вся вот эта…

Н.К.: Ну, конечно.

А.Г.: Да. В то время. Вот. И нам предстояла со стороны, значит, вот этот весь, все эти механизмы, там чего, которые светили невыносимо, вот, их надо было демонтировать и потихоньку в могильники отвозить. Вот. Но нам, мы работали, значит, только по команде дозиметристов. Дозиметристы замеряли в том месте, где мы будем работать. Приходили, говорили, сколько там светит. А это всегда очень высокая была радиация.

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Где-то, ну, на моей памяти от 200 начиналась…

Н.К.: Ого!

А.Г.: …и до 1000 рентген в час и выше. Вот. Вот, когда дозиметрист нам объявлял, ну, командиру старшему лейтенанту, вот. Он, значит, давал команду одеваться. То есть, мы, вот, приш… прис… пришли туда в военной форме, да? Вот. И лепестки с нами. Значит, лепестки снять, одеть респиратор на лицо, одеть строительный шлем и очки. Это то, что касалось головы. Вот. А вот на грудь одевался такой фартук. Он был смесь свинца и резины. Может там еще и кожа была, чтоб помягче, я не знаю. Но то, что смесь свинца с резиной.

Н.К.: Свинец?

А.Г.: Да. Вот он был такой свинцово какой-то резиновый фартук, да. Вот он одевался вот так, как фартук, только, ну, вот так вот закрывал, ну, будем говорить, пах спереди, и сзади доходил до ягодиц. Вы представляете, если человек высокий, то все перечисленные места не закрывались – не дотягивали они, представляете? Вот. Ну, в основном, конечно, среднего такого были роста. Ну, в общем, закрывало вот это вот спереди, повторяюсь, до паха, а там до ягодиц. А с боков, с боков…

Н.К.: Открыто.

А.Г.: Руки, ноги – это всё ж было открыто. Ну и когда человека одевали, а мы одевали его где-то одного вдвоем. Вот. У меня где-то даже, я хотел Вам наглядно показать. Вот. Вот так вот одевались.

Н.К.: Это Вы где-то сфотографировали?

А.Г.: Это вот как раз та фотография как вот одевались мы и шли на вот этот самый опасный такой объект.

Н.К.: Ух ты.

А.Г.: Вот видите. Вот это вот очки, респиратор у человека и вот это вот фартук вот этот. Ну, чтобы наглядно.

Н.К.: Ух ты.

А.Г.: Вот тут с боков завязывалось, вот, и ты шел туда. Вот. И, значит, работали только по свистку. Это несколько минут от силы, потому что если дозиметр, дозиметрист говорил, что там светит очень большая, значит, это где-то было минуты две, ну, три может быть. А если слишком – еще меньше работали.

Н.К.: Еще меньше, быстрее.

А.Г.: Да. Потому что нельзя было рабо тать, если там с… И, кстати, мы были обязаны – я как помощник командира роты и сам командир – мы всегда отмечали тех людей, которые уже были там. Дабы не допустить, чтобы он был…

Н.К.: Повторно.

А.Г.: подряд всё время, понимаете? Чтоб он всё время надо было передышку делать какую-то. Ну, я и сам, кстати, там же.

Н.К.: Не, ну, правильно.

А.Г.: Вот так же точно и меня одівали, потому что мы все, кто пре, был там, мы все через это проходили. И вот таким макаром на таких объектах мне пришлось быть 7 раз.

Н.К.: И как Вы? У Вас было орудие какое-то труда, как-то снимали?

А.Г.: Вот это, когда мы туда добегали, вот к этому объекту, вот, там лежали инструменты. Вот. Ну, как сейчас помню, такой громадный был ключ, вот, или попковый ключ или такой ключ. Ну, большого размера, там такой солидный, были гайки, болты и вот ты должен был это открутить. Вот. Крутишь, крутишь, оно там поддается, не поддается, но ты крутишь. Ну, по времени кажется ты там много, да? А ты там всего несколько минут. И вот и свисток – всё, ты бросаешь этот ключ.

Н.К.: Как есть, да?

А.Г.: Или там, если ты чё-то перетаскивал, передвигал ближе к выходу туда на вынос, значит, бросаешь тоже всё это и бегом бежишь назад. Вот сюда в эту, в теоретически безопасную комнату. Вот. С тебя снимают это всё, одевают на другого…

Н.К.: И тот бежит?

А.Г.: И тот бежит бегом туда. И вот так, пока вся, вот, ну, весь взвод или отделение, которое приезжало туда, не пройдет вот через эту всю кухню, да, до последнего, вот, мы здесь сидели, ждали в этой комнатушке. Вот. Ну, потом была команда, значит, когда последний заканчивал, была команда, значит, «бегом» и мы бежали к дозиметристам.

Н.К.: Они вас измерили?

А.Г.: Они нас измеряли, измеряли на нас вот эту всё обмундирование. Естественно оно светило очень сильно. С нас всё это снимали, вот. Ну, мы здесь бросали, там ящики такие были, вот, и в баню. Вот. В баню был обязательный атрибут – мы мылись. Вот. Переодевались в новое обмундирование. Вот. И, на выход бегом к машинам. Вот.

Н.К.: И вас отвозили там, где вы жили?

А.Г.: И вот мы прибежали, нас загрузили на машины опять и, значит, обратный ход на казать часть. Но по дороге нас могли несколько раз остановить ПуСО. ПуСО – это пункт, значит, санобработки машин уже. Вот. Да. Останавливает, дозиметрист замеряет машину, она светит, слишком светит. Значит её на ПуСО. То ли холодная обработка, ну, в основном была холодная такая. А там еще, по-моему, были пенные обработки. Вот. Ну, лично мне ни, ну, я не попал под пенную. А вот это вот…

Н.К.: Просто водой, да?

А.Г.: Просто, да, водой, чтоб вот эту пыль, грязь, вот эту всю смыть. Вот.

Н.К.: Ух ты. Всё так.

А.Г.: Вот. А Вы, кстати, когда прочитаете вот это почти, ну, то, что тут написано…

Н.К.: Угу. Ух ты, как интересно.

А.Г.: Вот это я Вам оставлю на совсем.

Н.К.: Спасибо, такие фотографии замечательные просто.

А.Г.: Да, Вы это прочитаете при мне.

Н.К.: Пересмотрю.

А.Г.: При мне.

Н.К.: Хорошо.

А.Г.: И скажете мне, как это.

Н.К.: Хорошо.

А.Г.: Вот. И, значит, тогда, когда после мойки одной, мы могли попасть еще на одну мойку. Там проверяли, ну вот это, конечно, тут помыли, а ты ж едешь, пыль и всё такое, да?

Н.К.: Всё равно липнет.

А.Г.: А тридцатикилометровая зона – всё равно ж это радиация везде ж гуляла, да? Подъезжаем к другому ПуСО, они говорят, вы светите – опять нас мылят. Ну, в смысле, машину. Ну, вот, после мойки мы уже отправлялись в воинскую часть, опять нас на реке Уж приветствовали, это, ребята-милиционеры. Но, я скажу, первый выезд, да и какие, последующие, честно говоря, первый выезд был очень сложный для ребят и для меня в том числе: мы когда приехали в часть, вот, все покатом. Все, вот, зашли в палату, вот, и все, весь, вся наша рота вот так, покатом лежала. У кого, значит, рвота, у кого, простите, диарея, у кого тошнота…

Н.К.: Наверное, еще психологически было тяжело.

А.Г.: Всё и у всех абсолютно головные боли страшные. Вот. Потом, в части была… такой медпункт, вот. Медсестра порошки какие-то там давала, я уж не знаю какие, от головной боли, наверное. Вот. Никто в столовую не пошел в тот день, в первый день. Вот. Потому что оно и на рвоту тянуло и ребята, ну, как говорится, страдали этой рвотой. Вот. И с горем пополам, мы так, ну, кто голодный, кто как легли ж спать. Спали, не спали, а утром опять же подъем и опять же на реактор.

Н.К.: Угу. Ну потом было полегче, наверное, как-то? Психологически…

А.Г.: Ну, мы уже как бы и старались, во-первых не обращать внимание на болезненное состояние, потому что мы ж, ну, военные. Мы не могли как вот те добровольцы сказать: всё, всё, всё, я уже, вот. Да, с меня достаточно одного разу, я уезжаю. А мы – нет, нам надо было до конца исполнять воинский долг, воинскую присягу и так далее. Вот. И, кстати, ни одного случая не было ни дезертирства, ничего такого, ни пьянок, ни драк, ни гуляк – ничего. Ну, представляете, вот, в то время, это 86-й год, реактор пыхтит, выбрасывает постоянно ж вот эту гадость всякую, да? Вот. До 14 декабря 86-го года, пока его не накрыли, он же очень активный был. И вот ездить в тридцатикилометровой зоне, особенно находиться там, в эпицентре центра в, на этой станции было довольно сложно, вот, и опасно, кстати. Многие ж ребят же не выдерживали, их же в госпитали отправляли с большим облучением в Киев, в Москву. Вот. Машины, кстати, вот при мне пять пожарных машин, на которых я после выезжал как командир боевого расчета, пять автомобилей, автоцистерн списали в могильник.

Н.К.: Потому что светились.

А.Г.: Светили. Но мы-то на них ездили, представляете?

Н.К.: А вам вообще…

А.Г.: А нам никто этого не писал. Нам писали всегда 1,61 рентген в час. И вот ты должен был набрать. Чем ты, оказывается, быстрей, это был парадокс, казалось бы, ехать туда опасно, да? Вот, на станцию. Ужас, да? Ну, представляете, что такое радиация, если она попадает на тебя, разъедает всё внутри. Вот. А у нас был парадокс в том, что ребята рвались туда. Дело выходило так, чем ты быстрей наберешь…

Н.К.: Тем быстрее уедешь.

А.Г.: Тем ты быстрее и уедешь.

Н.К.: Боже, действительно парадокс. Ужас какой-то.

А.Г.: Парадокс, понимаете что это. Было что-то невообразимое и люди шли на это, потому что считали, что нечего там лишний день, лишний час, лишнюю минуту находится, понимаете? Вот такой был парадокс.

Н.К.: Ужас.

А.Г.: Сейчас с высоты этого дня, ну, так понимаешь уже, почему была такая… Ну, это уже отдельная тема, как говорится. Тут уже мудреные. Тут уже надо вспоминать всех этих великих, почему так было, а не иначе. Вот. Почему мы были только в гимнастерках. Вот. И почему у нас не было средств защиты…

Н.К.: Ну да.

А.Г.: …и всё такое. Очень вопросы очень сложные, если копать глубже, глубже, глубже. И вот поэтому, почему я говорю, не было у нас ни драк, ни, ни пьянки никакой, ничего – да люди просто приезжали, падали замертво на койке, им уже ничего не хотелось. Абсолютно ничего. Вот. Ну, я имею в виду тех, кто был на станции постоянно.

Н.К.: Ну да.

А.Г.: Вот, мы ж на станции были ж постоянно. Вот у меня 17 выездов непосредственно в 86 году, в этот эпицентр, в 3-й, в 4-й блок. И когда я выезжал на автомобилях, на автоцистернах, командиром боевого расчета. Ну, у нас так называется – боевой расчет. Это во всех пожарных частях так, ну, принято. Потому что… почему боевой расчет? Это что такое пожар? Это всегда война практически.

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Если ты попадаешь в огонь, ты можешь погибнуть буквально в том огне. Вот. Поэтому у нас взаим… взаимовыручка у пожарных была очень крепкая. Ну, вот еще по службе, я ж говорю, нас учили, так чтоб мы были в спайке. У нас ни дедовщины, кстати, не было, вот как в разных этих самых…

Н.К.: Подразделениях.

А.Г.: …частях. Понимаете? Потому что, ну что такое, если мы приехали на пожар, допустим, да? И вдруг ты ему что-то там где-то что-то сделал не так. Он же тебя может просто толкнуть в этот огонь. Или не выручить, в конце концов – где-то там упал, палкой завалило.

Н.К.: Поэтому все…

А.Г.: Да. Поэтому у нас дедовщины вообще не было. У нас была очень такая, дружный коллектив. И здесь мы прививали это, и многие ж были ж тоже с пожарных частей, пожарных батальонов, вот. Тоже служили ж пожарными. И вот. И когда приезжали, я ж говорю, оттуда, ну, ничего не хотелось. Вот я слышал так, слышу – та вот, мы там где-то там самогон. Но нет – вот, у нас не было такого. Могу на чем угодно поклясться.

Н.К.: Ну, понятно.

А.Г.: Понимаете, если всё сложить, все эти рентгены которые мы нахватались за день, да? И вот такая вот голова и ты лишь бы…

Н.К.: Какой там самогон.

А.Г.: Какой самогон? Какие гульки? Какие драки? Какие чего? Вот. Падал в эту кровать и лишь бы отлежаться, вот. Там если в медпункте что-то дадут и хорошо, понимаете?

Н.К.: А были ли какие-нибудь такие ситуации, которые, вот, запомнились, ну, вот во время пребывания в этой зоне, что какие-то поразили, может быть?

А.Г.: Ну, если брать такой человеческий фактор, допустим, ну, у нас ребята, ну, все ж, как говорится, но люди, человеки. Вот. А машины, вот о которых я говорил, которых списывали, которые списывали, да? Ребята водители с этих списанных, там могли скрутить что-то.

Н.К.: Господи.

А.Г.: Вот. Чего ж категорически ж делать нельзя было, да? Ну, не доходило может еще как-то до людей. И ложили себе, прятали под кровать. И это было очень опасно и это потом на них отразилось. Их практически, они нахватались что там, а потом же оно светило им, вот, под кроватью, да? И их тогда…

Н.К.: Ничего себе, какой ужас.

А.Г.: Их просто отвозили в Киев. Понимаете, они уже…

Н.К.: Хватило же ума, да?

А.Г.: Да. Вот, ну, были такие.

Н.К.: Ничего себе.

А.Г.: Ну, считали, ну что там железка, да? Вот. Нет, нельзя было этого делать. Ну, был неприятный случай. Не знаю, я тут, правда, о нем скажу, написал. Ну, могу сказать. Дело в том, что в воинской части ж не только пожарные были, там же многие службы были: и повора там, и парикмахеры, ну, и так далее. Кинотеатр, автолавка стояла. Вот. Поворская команда. Так вот, в этой поварской команды один повар позарился, как говорится, на чужое, был схвачен особистами, осужден и, наверное, очень-очень пожалел потом, потому как, я не знаю, уже тогда, получается, потерял он статус ликвидатора и всё такое. Вот. Ну, это такое, такие случаи вот, ну, неприятные, но они были единичные. Кстати, единичные были случаи когда, ну, это связано с письмами из дома. Вот. Доброжелатели или недоброжелатели, или сами жены писали, что любовный контракт разрывается.

Н.К.: Ух.

А.Г.: Да, брачный контракт разрывается. Вот. Ну, понимаете, какое состояние было у солдат, да? Но их было тоже – раз два и обчелся таких случаев. Но были. Тут, ну что, что, что тут скажешь – ничего не скажешь. Люди, может, как-то недопонимали, вот, что где-то, чего-то. Кто-то там считал, что уже всё, потому что информации как таковой не было – что же это такое радиация, как она отражается на людях. Были ж, помните, ну, вернее (смеется) не помните…

Н.К.: Да.

А.Г.: Может, знаете, значит, писалось о мутантах, вот, и о том, что будет всемирное вымирание людей, да? Вот. Ну, нас на счастье такого не случилось, чтоб… Оно, может, и было б вымирание, если б не чернобыльцы-ликвидаторы. Если бы они не остановили своими телами вот эту заразу, вот, не вымыли, не вычистили, не убрали, не закопали и не закидали б этот реактор в то время, когда вот это он выбросы ужасные делались. Вот здесь надо вспомнить и вертолетчиков, и летчиков и всех, кто сбрасывал туда. Вот. То конечно бы, если на произволяще, как говорится, оставить этот реактор, то через время взорвался бы третий энергоблок.

Н.К.: Та не дай Бог.

А.Г.: А они вот так вот все идут в ряд. Четвертый взорвался, третий рядом вместе с ним стоит через стенку. Дальше чуть-чуть второй там, там первый. Вот. Понимаете? Цепная реакция. Так хватило б даже третьего, чтоб не было ни Украины, ни Советского Союза, ни Европы.

Н.К.: Та да. Безусловно.

А.Г.: Тут вот взорвался один, да? И то по всему шарику облетело сколько раз. Это, значит, достало, Европе досталось, Белоруссии, России, ушло туда на Данию, на Финляндию, на Норвегию. Представляете? И мы вот недавно встречались в этом самом месте с немецкой делегацией, то и немецкие депутаты с бундестага говорили, что и они там почувствовали у себя в 86-м году. Представляете? А если бы не ля… не ликвидаторы? Если бы вот так всё бросить?

Н.К.: Ну, безусловно. Ужас какой-то.

А.Г.: Та это, это даже представить нельзя, что бы было. А ведь, кстати, третий энергоблок…

Н.К.: Был там…

А.Г.: Выручились опять эти ж пожарные потому, что табеля загорелись, чуть позже, это я не помню, или июль или июнь месяц. И пошло… пошел пожар на третий блок, энергоблок. Если бы опять не пожарные, как первые те пожарные, которые герои Советского Союза. Вот. Правик, там, знаете, Титенок. Да? Вот. И героя Украины потом дали, там Тишуре. Вот, ну, остальным, которые были первые, да? Вот. И тут точно так же ребята пожарные, опять надо отдать, может я сам пожарный, да, об этом не говорю, но нет. Это общеизвестно…

Н.К.: Нет…

А.Г.: …что пожарные были и ликвидировали огонь. Это ж самое страшное было ликвидировать огонь. Радиационный, заметьте. Когда светило там, ну, невообразимо сколько.

Н.К.: Боже, я не представляю, как они бедные.

А.Г.:. Они ж сгорели все ребята, можно сказать. Вот тех всех ребят их же нету. И плюс еще там 28 человек тоже. Те первые, которые приехали с пожарных частей сюда на тушение в первые минуты. Вот. А это было чуть позже, когда загорелся кабель и шел, огонь шел на третий энергоблок. Представляете, если б еще третий энергоблок бы взорвался?

Н.К.: Та, ну, вообще непостижимо.

А.Г.: Это Украины б вообще не было – все б вымерли. Как мухи. Тут однозначно и говорить даже нечего.

Н.К.: А скажите, а вот когда Вы там были, Вы наблюдали... Да, конечно, давайте я Вам налью.

А.Г.: Спасибо.

Н.К.: Вот, были ли какие-то профессии сугубо женские, какие-то дела? Или может сугубо мужские?

А.Г.: Да. Вот, ну, я как бы уже вспомнил, что у нас была медсестра, да?

Н.К.: Да, медсестра.

А.Г.: Вот. Медсестра, это был медпункт, врач был. Врач был-а, был мужчина, насколько я помню. Ну, мы особо не обращались, потому что, я ж говорю, были молодые, как говорится, всё это переносили на себе: вот это болезненное состояние, головную боль, сердце там и всё такое. Мне, конечно, было трудней, потому что я в 85-м, повторяюсь, мне ж операцию сделали.

Н.К.: Да, Вы ж после операции.

А.Г.: Сосуды удалили. Я через много лет узнал, что у меня вообще нельзя было находиться там, потому что если больные сосуды, нельзя было уже находиться, а если была операция и их уже сосуды удалили, как говорится.

Н.К.: Боже, то Вы вообще там.

А.Г.: Мне там нельзя было вообще находиться. Ну, это ладно, это ж случилось. Как я тогда молодой, здоровый и вдруг я не поехал бы. Как бы я потом ребятам в глаза смотрел, моим друзьям и всем остальным.

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Понимаете в мозгах что было. Вот.

Н.К.: Ага, итак – была медсестра женщина обычно и в основном, наверное, в столовой, да?

А.Г.: В столовой были. В офицерской столовой, насколько я помню, здесь у нас были для личного состава, по моему, одни солдаты. А вот, по-моему, в офицерской были женщины. И потом, самое, самое главное, я, правда, не ходил и не видел – это банно-прачечный комбинат, где женщины, вот, стирали, ну, ни, ни, ни так уж слишком, видать, зараженное вот это вот обмундирование. Потому что, ну, люди работали не только ж на самой станции. Люди, люди работали в первой… Вернее как: эпицентр – это третья зона. Середина – это пятнадцатикилометровая вторая зона считалась. И уже на выходе тридцатикилометровой, вот этот промежуток считался первой зоной. То есть, на оборот: первая, вторая и третья зона. Третья зона – это как раз таки эпицентр взрыва. Так вот, я знаю у нас, вот, есть повар, она работала в столовой. Это Иванова Вера Адриановна. Вот. Она работала в самом Чернобыле. То есть, в самом Чернобыле, представляете в то время работать, да? Где всё светилось, где всех вывезли, эвакуировали, а наши женщины, вот такая, как я назвал – Вера Андриановна Иванова – она работала. Она ж имеет статус ликвидатора, естественно, потому что, ну, если вспомнить войну, да? Вот. Все, кто был прикомандирован к воинским частям, они все считаются участниками боевых действий, потому что попадали и под бомбежки, и под артобстрелы…

Н.К.: И под пули.

А.Г.: …и под пули и всё, всё, всё, всё. Поэтому мы тоже считаем наших всех женщин, ну, на то время девушки молодые тоже ж были. И медсестры. Вот. С двадцатой больницы там же был вообще призыв такой, что много пошло в медпункты работать. Вот. Так что женщины были, да. И надо им отдать должное, они до конца отслужили, как и мы.

Н.К.: То есть, там были и не только мужчины, но и женщины.

А.Г.: Да. И женщины были и даже, можно сказать больше. Если медсестры военнообязанные, то вот повара, мед, это, прачечные, медперсонал, да? Они просто, вот, шли как добровольцы, понимаете? Поэтому им хвала…

Н.К.: Молодцы вообще. Да.

А.Г.: …почет. Ну, мы их очень любим, они у нас в организации очень, так сказать, мы их чтим. Вот, естественно. Ну, что такое женщина на фронте или в Чернобыле? Это тоже самое.

Н.К.: А скажите, а как в семье отнеслись к тому, что Вы едете?

А.Г.: Ну, в семье, конечно, я сейчас вспомню. Значит, когда, когда первые вот те приходили повестки, видать, где-то они уже чуть-чуть привыкли к тому, что меня заберут. Понимаете? Заберут и отправят. Но, я повторяюсь, паники ведь не было в обществе никакой. Потому что информации практически не было никакой. Вот. Так где-то краем уха где-то что-то кто-то слышал и всё. 86-й год. Это потом уже там все начали, стали умными и кое в чем разбираться. А 86-й год – нет. И я скажу даже больше: вот сам, семьи, жены или, наоборот, мужья относились к этому, что тебя забирают, ну, в Чернобыль, считалось как на выполнение воинского долга или трудового долга, если тебя брали с работы. Ну, от производства ты шел туда. Считалось, вот как ты, ну, просто обязан – как патриот, как военнообязанный.

Н.К.: То есть, паники не было?

А.Г.: То есть таких, паники – никто ничего. Такого не было абсолютно. Вот. И семья относилась тоже к этому спокойно. Вот. Ну, нам еще как, как нам говорили: вы, мол, у нас бурые, вот. Ну, военные сборы, военные учения и так далее. Мы старались точно так же сказать своим семьям, что мы там на военные сборы, там, или на учения, может, будут проводится…

Н.К.: Чтобы не пугались, да, сильно?

А.Г.: В общем, тут. Напрямую не говорили, что да, мы туда вот. Ну, где-то хитрили, так чуть-чуть.

Н.К.: Наверное, чтобы привыкли хоть как-то?

А.Г.: Ну, да. Вот, ну, по мне, я ж говорю, мне пришла раз повестка, второй раз повестка, потом проходил медкомиссию и всё такое, ну, и они уже как бы чуть-чуть привыкли. Ну, и сами ж, я ж повторяюсь, говорили, что там: та это военные сборы, ничего страшного и так далее.

Н.К.: А вот когда Вы приехали, вот, как друзья, как семья, в семье? Наверно, там уже встречали как героя?

А.Г.: А вот это интересно. Даже я бы не сказал друзья или это уже позже.

Н.К.: Да. Позже.

А.Г.: А вот когда мы, я уже заканчивал и воинскую службу, будем так говорить, и трудовую вахту на ЧАЭС по ликвидации последствий аварии. Вот. Это был уже конец октября. Вот. Два дня мы сидели на фоне, на фоне, Вы ж понимаете… А! Ну, я хочу еще сказать: что такое сидели на фоне? На фон – это значит находиться в части на хозяйственных работах. То есть, мы не сидели просто, как я вот говорю, сидели. Но это в конце там уже, когда нас, мы ждали уже смены, вот, и всё такое. Вот. Ну, просто мы тоже кто там что-то делали, а вот в процессе, в процессе, когда нас только пригнали, когда мы, вот, были на фоне, как я говорю, это значит находиться на хозяйственных работах в хозяйств… в воинской части. То есть, это ремонт тех же коек, тумбочек, там…

Н.К.: А, кто-то ж должен это делать.

А.Г.: …своей одежды, да, палаток, вот, территория – это уборка территории. Потом мы ходили в просеку нарезали пластами, значит, дерн, вот, и носили с просеки сюда в воинскую часть этот дерн и выкладывали ими дорожки, чтоб было красиво в военном городке.

Н.К.: Ой, молодцы какие.

А.Г.: Да. Потом, значит, что мы? На кухне ж были наряды, это если ты на фоне. Потом у нас была овощехранилище, так ближе к леску туда. Вот. Ну, что нам досталось – это мы засыпали уже пазухи. Значить, вот сама стена если говорить, да? Вот она полая внутри. Ну, такая длинная, длинная. Вот. Стоит одна стена, рядом вторая, внутри полость, да? И вот эти полости засыпали опилками. Ну, чтобы, понимаете, не было конденсата никакого здесь, когда овощехранилище здесь, ну, продукты не гнили, не, не сырели и всё такое. Вот этим мы занимались, да. Ну и так по хозяйству. А! Еще что? Мы, вот, я как всё-таки старшина, ходили на дежурство, на дежурство на КПП. Ну, контрольно пропускной пункт, там, где машины могли выпускать только по пропускам с зоны и так далее. Но они должны были проходить вот здесь сперва у нас. Там, вот. Здесь тоже в две смены. Это значит по 12 часов выходит. Ты там находился на этом КПП, потом тебя кто-то сменял. Вот. Но, то, что ты выезжаешь, должен был на пожары… Вот, кстати, у нас же пожарная часть и вот если тревога, то наши – хоть ты спишь, хоть ты на фоне, хоть ты где – срываешься. Это боевая тревога называлась, вот. И весь боевой расчет, который вот дежурил на этом, на, на это время, он ехал на пожар. Это в села, в деревни, в тридцатикилометровой зоне.

Н.К.: Ну, были как-то пожары.

А.Г.: А?

Н.К.: Пожары были, да, периодически?

А.Г.: Были пожары периодически. Но, вот, мне не пришлось именно быть на пожарах. Я или то ли на КПП, то ли на станции. Понимаете? А ребята, вот те, которые были на… они ездили, тушили пожары в деревнях. Всё время это такое. Там не так густо-часто как летом было – ну лето представляете? Жара была ж, и взрывоопасность, и загорания были гораздо выше. А в октябре уже оно чуть-чуть спало. Но всё равно – выезжали обязательно. Вот если только боевая тревога, выезжали еще и на тушение пожаров. Так что у нас такая, если в других частях люди просто спали и отдыхали, ну, после всего, мы ж заступали еще на боевое дежурство. Так шо двойная получается у нас работа была. Вот.

Н.К.: Вот.

А.Г.: А! Что я ж…

Н.К.: Да, про, про товарищей.

А.Г.: Мы ж в продолжение того, о чем мы начали. И вот уже ж по окончанию того, что я 17 раз был непосредственно на реакторе, выезжал. Вот то, что я рассказал раньше – по три, по пять минут не более. Вот. И выезжал еще ж на с пожарно-боевым расчетом. Это мы там, значит, или с брансбойта или с пожарного ствола, вот, дезактивацию стен самой станции, прилегающие к ней строения, на крышах – всё это мы смывали. Вот приезжали специально на автоцистерне и смывали вот это всё. Вот еще такая работа была. Лично у меня, ну и у ребят же. Ну, и вот, когда это всё вахта закончилась, мы сидим, ждем, значит, для отправки нас уже по домам. Тут приходит команда, значит, пойти в финчасть. Нам выдали по 70 рублей, такими деревянными (смеется). Вот. Ну, на то время 70 рублей, вот, это была, это были деньги. Ну, так, ну, зарплаты были 70, 90, ну, 100 там. 120 – это вообще было прекрасно. Вот. Получили денежки и нас, напоследок нас, по-моему, переодели, выдали телогрейки, хотя было тепло в принципе. Такие телогрейки, может, знаете? Тоненькие, они, этот, по пояс. Вот. Ну и пришли машины и нас уже не на Белую Церковь и обратно на Харьков, а через Киев, повезли на Киев. Вот. Приехали мы на Киев на вокзал. Вот, билеты. А время предостаточно до отправки поезда. Ну, что, давай посмотрим Киев? Ну, куда? Ну, на Крещатик естественно. Вот. Пошли, идем так строем, идем по дороге. Вот. Ну, милиция… А! Пока шли, вот, везде, вот, киевляне, что меня поразило тогда, киевляне подходили: «Ребята, спасибо». Это еще на вокзале, всё такое.

Н.К.: Ого, ничего себе.

А.Г.: А потом идем, значить, вышли из метро и пошли ж по дороге. Не по тротуару, а по дороге почему-то пошли (смеется).

Н.К.: Наверное, потому что строем?

А.Г.: Ну, ну уже не строем, вот так, ну, именно коробочкой так идем. А милиция, значит. А, не! Тут же люди начали подходить: «Ребята, спасибо». Ну, поняли откуда мы, вот: «Спасибо», «Хлопци, дьякуемо». Ну, кто по-русски, кто по-украински. Тогда не было вот этого вот, вот непонятной сейчас катавасии с языком. Вот. Все говорили, все понимали друг друга прекрасно. Вот. Все кто – малые, взрослые подходили: «Спасибо, спасибо», там, «Дьякуемо». Вот. Потом мы идем и милиция: ребята, здравия желаем, там так, так далее, сойдите, пожалуйста, на тротуар, вот. Ну, мешаете движению ж. Вот. И они тоже: «Вы ж оттуда»? – «Да». – «Ну, спасибо, ребята. Давайте», рукопожатие и всё такое. Ну, и мы пошли уже по тротуару. Мы пришли на Крещатик. Вот. И вот пока шли, вот это всё время нас люди останавливали, всё время говорили спасибо, дьякуемо, спасибо, дьякуемо. Ну, благополучно добрались до Крещатика, ну, тогда он был естественно не такой красивый и шикарный как сейчас. Вот. Ну, посмотрели. Вот. И решили вернуться на вокзал, посидеть в ресторане пока время есть. Тут нас вообще добили киевляне и посетители, которые там были. Мы пришли, заказали столики и вот тут к нам начали подходить официанты, буфетчица, там, это самое, и, и не с пустыми руками. Кто нес водку в руках, кто шампанское, кто коньяк. Всё это ставилось нам на стол. Женщины несли конфеты там, фрукты какие-то, вот, и все, вот, все буквально: спасибо, спасибо, дьякуемо, дьякуемо. Ни копейки там не выложили своей, кстати. Вот это что наставили нам, мы там пообедали, выпили, вот. И вот когда вспоминаешь вот это всё, вот, ну, на душе становится…

Н.К.: Светло?

А.Г.: Тепло. Думаешь, ну чудесно, вот, что люди так относились. Вот. И думаешь, ну, не зря рисковал своей жизнью, представляете? Вот, вот, вот это самое главное, наверное, что когда за твою работу кто-то скажет тебе спасибо.

Н.К.: Спасибо.

А.Г.: Да. Вот. Ну, а потом же, это самое, ребят отправили. Кто, кто уехал раньше, кто позже. Вот. Ну, мы приехали в Харьков. Ну, а тут как-то, вот, в Харькове тихо-спокойно. Вот.

Н.К.: Никто, никто не бежал.

А.Г.: Особо так, никто не бежал, никто ничего. Такого не было как в Киеве.

Н.К.: То есть, совсем по-другому?

А.Г.: Совсем по-другому. Вот, вот тишь и гладь, как бы, понимаете?

Н.К.: Как, никак?

А.Г.: Ну, так, некоторые там, ну, вот ты, мол, оттуда или, ну, это уже вот буквально там один на один. Ну, такой эйфории как в Киеве я не видел.

Н.К.: Наверное, потому что Киев ближе, может быть?

А.Г.: Конечно, Киев практически…

Н.К.: Нет, я говорю из-за этого, наверное. А Харьков…

А.Г.: Да, да. Ну, что такое 70 километров от эпицентра взрыва Киеву был. Представляете? Конечно, люди были там, ну, в напряжении, в большом напряжении. А это ж всё-таки еще октябрь месяц, а только в декабре ж закрыли реактор, поэтому было вот такое отношение. Сейчас не знаю, конечно, как, но раньше, вот когда мы шли – хоровод строили.

Н.К.: А вот скажите, а есть что-то такое, что после того как Вы побывали в Чернобыле, да, вот, например, о чем-то Вы думали по одному, побывал в Чернобыле – стали думать иначе?

А.Г.: Да, скорее всего так: ну, здесь, понимаете, получается такая уже печальная, печальная история потому, что мы когда закончили вот, вот эту работу на ЧАЭС, да, вот думали – всё. Ну, забыли, приедем домой – жизнь так наладится, как и раньше была. Но нет, Чернобыль, как говорится, расколол время до Чернобыля и после Чернобыля. Так вот, меня, лично меня уже, ну, то что там прихватывало в Чернобыле, я рассказывал, как и покатом лежали и рвота, и тошнота там и всё такое. А тут меня  прихватило только мы приехали, вот, в октябре месяце в конце, а в ноябре меня прихватило серьезно. Я обращаюсь в районную больницу. Вот, меня на амбулаторное пока. Так тогда еще особо тоже ж не знали, что с нами делать. Вот. Лечили амбулаторно, мне стало совершенно плохо. Они меня на стационар ложат. Лежу, лежу, ничего не, не могут со мной сделать. И меня в ноябре месяце переводят в медрадиологию. Это на Пушкинской, вот, здесь, это самое, в медрадиологию. Это я в ноябре месяце попадаю. Да. Вот. Вот с того времени начинается, как говорится, такая эпопея для нас, для чернобыльцев, которые там побывали, именно ликвидаторов, именно непосредственно кто там был. Вот. Тяжкие времена, я бы сказал. Вот, за период с де, с 86-го по прошлый год – я так, когда сюда шел, посчитал, вот – я лежал в стационарах, лечился, стационары плюс, санатории – это здесь у нас в Харькове, в Киеве, в Славяногорске, в Одессе, вот, ну, это я имею в виду санаторий – 73 раза. За вот этот период с 86-й по 12-й год 73 раза лечился, каждый раз надеясь, что это последний раз я лечусь. Представляете? Вот. Перенес несколько операций за это время. Вот сейчас, кстати, опять готовят к операции по сосудам. Видите, по сосудам.

Н.К.: Да.

А.Г.: Дело в том, что…

Н.К.: Нельзя было ехать.

А.Г.: Нельзя было. И теперь мне, конечно, оно дает знать себя. Вот. Что вот хочется рассказать – то, что было много планов после Чернобыля. Вот Вы спрашиваете, планы какие-то, да? Ничего. Всё поломалось. Я пол года вообще не выходил тогда из больницы. Начиная, значит, вот, ну, октябрь не будем считать, а с ноября 86-го года. Сюда, значит, включается районное, медрадиология, институт гигиены и труда, санаторий «Рай-Еленовка». И на 9 мая 87-го года, когда меня тряхануло – что это значит? это судорожная конвульсия, так меня начало колотить – меня с этого санатория 9 мая привозят в институт неврологии. Вот. И в институте неврологии делают блокаду и выводят меня сразу на третью группу, без связи. Тогда связи еще не давали. Вот. Просто на обыкновенную группу. А она ничего, это ж мизер.

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Ну, представляете было 90, 100, 110 зарплата, да? И, вот, выводят на половину этой суммы. Ну, что ты – семья и всё такое, да? Поэтому, какой ты не был больной, а работать иди. Понимаете? И вот с третьей группой, вот, я еще работал до 90-го года включительно. А когда сознание потерял и мне разбило, ну, поломал себе пальцы на ноге, вот, уже пришел на ВТЕК, и мне сказали, что ты нас подставляешь, вот, ты не в состоянии и мы тебе даем вторую группу инвалидности. Вот. И что хочется сказать – вот когда в метрологии в первые дни лежали в 86-м году, это было что-то похожее на госпиталь Великой Отечественной войны в то время. Ребята, которые уже ж были раньше, значить, и май, июнь, июль, да, вот они ж лежали или периодически менялись. Тем более, потом мы поступали новые. И там было вот палата, да? Ставили кровати на всю занимаемую… вот площадь, да, чтоб не было нигде закутка, пустого места. Везде, везде стояли кровати.

Н.К.: Столько людей?

А.Г.: Да. Были и по 12 человек в палате и больше. И плюс еще в коридорах то же самое – все коридоры были заставлены тапчанами, кроватями и на них были чернобыльцы. Вот. Ну, нам как всегда что? Само-то, допустим, надо сказать спасибо – медперсонал медрадиологии очень к нам, очень хорошо относился. Вот. Особенно там была Марина Сергеевна Дынник. Это зав, если я не ошибаюсь, радиационной вот этой патологии, где мы лежали поначалу. Вот. Очень хорошо относились. Но, как говорится, правительство, Москва, вот, была у руля и всем, кто имел ОЛБ – это острая лучевая болезнь – начали снимать. Потому как они посмотрели, людей всё больше и больше становится инвалидами, больными…

Н.К.: Так, как во время войны?

А.Г.: Да, да, да, да. И как-то у них там мозги сработали, что надо убирать ОЛБ. И они убрали ОЛБ. Понимаете? И всё то, что мы, как бы, вот, нахватали, тоже уменьшили в несколько раз. Вот здесь я, если не ошибился, по-моему, да. В этот самое, радиометрию нам делали. Вот. Это значит то, что от нас сколько исходило, да? Вот. Оно вот тут есть (показывает документы). Допустим, тут вот справочка – 12 ноября, вот 86-го года, да, с учетом от всего тела. И нам сразу начали после приказа Москвы уменьшать всё это в несколько раз. И вот у нас был такой Найдёнов, Слава, по-моему, звать, не помню. Вот. У него было официально где-то 100 или 120 – я уже не помню, сколько у него рентген было, но очень много. А радиометрия показывало то, что нам вот это, вот, делали.

Н.К.: То же самое.

А.Г.: Точно так, как у нас, у тех, вот которых 25 рентген, понимаете, предельно допустимая. А сколько мы набрали, это ж, Вы ж понимаете…

Н.К.: Ну, конечно.

А.Г.: …что не считался ни фон в этой, ни дорога, ни то, что мы в машинах ездили и списали, а нас нет. Нас надо было, наверное, списывать тоже (смеется).

Н.К.: Та, ну, нет.

А.Г.: Ну. Ну, а как по-другому?

Н.К.: А…

А.Г.: Потому что мы брали, это был, ну, это… И вот такие вещи они вытворяли. Поэтому мы вот в преддверии 25-летия как раз чернобыльского движения уместно сказать, что я, вот, и такой как я, еще в 87-м году, даже в 86-м, но в 86-м поскольку было очень болезненное состояние, не до этого. А вот в 87-м, где были промежутки, вот, лично я уже с 87-м году был в движении за права чернобыльцев. Понимаете? И мы первый раз, ну не хочется мне называть это медучреждение, то учреждение. Ну, а сейчас то люди не причем, вот, все медики ж нормальные, как бы. Там опять связано с пищеблоком, кстати. Вот. Когда нам повысили норму питания, вот, в больнице, ну, для тех, кто прошел через этот кошмарный ад, вот, повысило правительство чуть-чуть нормы питания. Ну, на пищеблоке посчитали, что это для них. Вот.

Н.К.: Ух ты ж, Господи.

А.Г.: Да.

Н.К.: И хватило же…

А.Г.: Для них. И нам давали чуть-чуть, так сказать в обрезанном этом. Ну, ребята где-то что-то выяснили, и мы подняли там целый бунт. Вот. Москва дала указания прекратить это безобразие. Кстати, я больше с этим после этого не встречался. Всё нормально было с питанием и с этими, с лекарствами. А вот такой случай был. Но, я ж говорю, вот, первый когда я вступил, можно сказать на тропу чернобыльского движения, это 87-й год, начало 87-го года. Но если касаться чернобыльского движения – это отдельная, наверное, тема, да?

Н.К.: Ну, а в обществе как, по вашему мнению, повлияло как-то вот эта авария на украинское общество в целом? То есть, например, если представить, что если бы не было аварии, и вот она была?

А.Г.: Да, я хочу сказать, что если вот брать по соседям, по моим соседям, по работе, пока я работал, вот, отношение к нам было довольно таки неплохое. Понимаете? Все понимали, что если бы не мы, вот, то была бы очень ужасная беда. Поэтому, вот, я работал на вторчермете. Вот. Там сам директор, ну и его помощники старались как-то помочь нам и в материальном отношении. Ну, это как – это выписывалась какая-то материальная тогда, ну, пять, десять рублей. Так вот, так, такая была материальная помощь. Вот. Но самое главное – они пробивали или стационарные телефоны, кто нуждался, вот, или квартиры. Вот. Надо отдать им должное, вот у нас лично было так. Ну, я слышал, на других заводах, на фабриках тоже было отношение неплохое. Так что если брать в общем массу людей, то относились именно по началу очень хорошо.

Н.К.: Серьезно и хорошо.

А.Г.: Попозже, может, просто хорошо. Сейчас, ну, а сейчас понимаете, да? Время тяжелое, кризис, каждый ж хочет жить лучше. И вот когда слышат, что чернобыльцы где-то повышенную пенсию получают, ну, где-то может уже отношение становится чуть-чуть, так сказать, но хотелось бы лучше. Хотелось бы, чтоб люди понимали, что без чернобыльцев не было б ни страны…

Н.К.: Не было бы ничего. Да.

А.Г.: Не было б ничего абсолютно. Ведь что такое радиация?

Н.К.: Ну конечно.

А.Г.: Ведь если б она распространилась, как говорится…

Н.К.: То всем бы…

А.Г.: …по всей Украине, то не было б никого – ни ваших, ни наших, ни левых, ни правых, ни голубых, никаких.

Н.К.: Ну да.

А.Г.: Понимаете? Вот. Поэтому относиться к чернобыльцам, я считаю, надо с уважением до конца. Тем более они мрут же, как мухи.

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Вы ж обратите внимание, сколько людей умерло уже. Молодых, именно молодых – в возрасте двадцати, которые срочники. Они ж были срочно, на срочной службе. Помните, про солдатика я рассказывал?

Н.К.: Это я тоже сразу вспомнила, как Вы рассказывали.

А.Г.: Вот. Что он там делал этот солдатик, да? А он стоял там. Он нес службу. Он был на военной службе. Вот. А его, может, уже и нет давно.

Н.К.: То есть, скорее всего…

А.Г.: А ему-то было лет 18-19 от силы, понимаете? И вот эти срочные, срочники, которые, им же долго, кстати, ничего не выписывалось, не давалось никаких льгот. Это мы, вот, ликвидаторы, вот когда в чернобыльском движении начали добиваться закона о статусе, о социальной защите. Мы пробили, чтоб этим ребятам молодым тоже прировняли их к нам. Потому что он же нес службу там, он же был тоже на воинской службе как и мы. Вот. Если брать вот этих ребят, это одно дело, да? А просто ребят постарше или еще старше – радиация никого не щадила. Молодой ты, среднего возраста, старшего возраста – всех под корень. Понимаете? И вот мы, ну благодарны очень, конечно, благодарны своему центру областному радиационной защиты, это на Новгородской, вот, где врачи нас вытаскивают, можно сказать, с того света. Понимаете? Вот, лечат, оперируют. Вот. Там вообще великолепно. Вот я могу назвать, у кого я лечился. В хирургии – это Шевченко Владимир Иванович – хирург от Бога, можно сказать. Или заведующий неврологическим отделением – это Наталья Павловна Таций. Или лечащий наш врач, вообще высокой квалификации, вот, Наталья Николаевна Журавлева. Вот. Ну, лежал я в кардиологии, это у начмеда Чикишевой. Потом еще лежал в терапии с язвой, вот, єто у Ларисы Николаевны, по-моему. Вот. Ну, в общем, что хочу сказать, что без этого центра не было б многих уже. Просто многих, да…

Н.К.: Ну, молодцы что…

А.Г.: Вот этот центр, который, ну, как говорится, мы тоже отбили в свое время после голодовки. Я участник голодовки, вот, в 90-м году. Тоже, кстати, опять история такая, что лежу с осложнением желудочно-кишечного тракта, там воспаление было, в 13-й больнице. Ничего там, ну, лечили, лечили, но эффекта нету, и они меня переводят в 20-ю. А в 20-й как раз начинается голодовка.

Н.К.: И Вы с желудком на голодовку?

А.Г.: А мне нельзя опять было, оказывается. А я ж до конца со своей палатой…

Н.К.: За дело.

А.Г.: До конца. Мы ж не ели ж ничего, не пили. Нас хотя и наклоняли, давайте вы там мокрая голодовка или что-то такое. Нет – сухая.

Н.К.: Облегчить, да?

А.Г.: Сухая, сухая. И я ж с ними вместе. И опять бах ты мой – узнаю потом, что мне нельзя было (смеется). Ну, это ладно, это так, к слову.

Н.К.: Вам… Да.

А.Г.: Вот, вот. Но когда мы выбили вот таким макаром, тогда голодовка не только у нас, тогда объявили всесоюзную голодовку. И тем самым, я еще помню, в зале в 20-й собирались в актовом зале, приезжал Мосельский Александр Степанович. Ну, губернатор города. Вот. Подымал госслужащих. Вот. Было не привычно и необычно слушать, как госслужащие нам обещают, уверяют нас, что всё сделают. Но мы, кстати, не поверили, не пошли ни на какие уступки, ничего. До конца голодовали, поэтому, в конце концов, добились закона. Закон Украины сперва вышел о соцзащите чернобыльцев, и чуть позже вышел уже закон Союза Советских Социалистических Республик тоже о защ, социальной защите чернобыльцев. Вот, поэтому это наша была очень большая победа.

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: А до этого мы, вот, считай 86-й, 7-й, 8-й, 9-й, 91-й год, вот четыре года, будем считать так, да, бились сами. Ходили везде, по всем инстанциям: Госпром, во Дворец труда…

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Выезжали в Киев, устраивали палаточную забастовку под Госпромом. Ну, так далее и так далее. Понимаете?

Н.К.: Да.

А.Г.: То есть, нам, так сказать, покоя, покой нам только снится. Понимаете? Вот. А в общество, я же говорю, общество принимало очень хорошо по началу, очень хорошо. Ну, понятно, что кризис и всё такое.

Н.К.: А по поводу увековечивания памяти, вот как ваше мнение? Как, достаточны ли те меры, которые сейчас есть или, или Вы бы как-то по-другому их организовали?

А.Г.: Ну, хочу сказать… Да, я понял Ваш вопрос, хочу сказать, что я непосредственно участник. Тут возведение памятников. Дело в том, что будучи уже в Коминтерновской организации, вот, замом по гуманитарным вопросам, вот, я вынес в свое время предложение, тот, который у нас стоит памятный знак в парке Артема давайте заменим на реальный памятник чернобыльцам. Вот. Меня на совете ребята поддержали. Присутствовал Гриковиц как раз из райиспополкома. Вот. И я три года где-то занимался вот этим вопросом. То есть, чертежами, схемами, макетами, надо было привязывать это всё к местности. Рассчитать, вот, всё это нарисовать, показать ребятам, показать начальству, вот. И всё это как бы поддержано было нашим советом, председателем, вот. Но на последних этапах мы пробивали уже совместно с наш, с нашим председателем – это Сёмин Сергей Васильевич, и с Белодедом. А Белодед это глава Коминтерновского района. Вот. Николай Палыч. Вот. И мы поменяли таки. Поменяли. Поставили памятник. Вот. И по нашим меркам, по нашим возможностям, вот, считается нормальный памятник. На открытии был Добкин как… он тогда еще был, по-моему, мэром. Вот. Ну, присутствовали все службы района и из области, депутаты. Вот. Наш родной батюшка – Афганец. Мы его так называем, потому что мы чернобыльцы и афганцы очень дружны. Вот. И он у нас считается, ну, нашим как бы отцом настоятелем.

Н.К.: Да, интересно.

А.Г.: Вот для нас.

Н.К.: Афганцы и чернобыльцы. Как-то удивительно.

А.Г.: Афганцы, чернобыльцы очень, так сказать, сплочёны, потому что еще ж, Вы ж понимаете, очень много миксов у нас. Что такое микс? Это если брать, расшифровать: микс, ну, это смесь. А в данном случае афганец, который прошел войну в Афганистане, он был призван и на работу в Чернобыль. Вот это смесь гремучая получается для человека. Представляете?

Н.К.: Ужас.

А.Г.: Пройти Афган…

Н.К.: А потом еще Чернобыль.

А.Г.: …быть раненым, быть там искалеченным душой и телом, да? И потом его призывали еще в Чернобыль. Мы этих людей уважаем вообще вдвойне. Вот в наших, в нашей организации вообще, то ли на районном уровне, то ли на областном, то ли на всеукраинском – они у нас двойной почет имеют. Ну, сами понимаете, что такое пройти через…

Н.К.: Два пекла.

А.Г.: Да. Через два ада. Вот. Ну, и Вы ж помните наши требования, когда мы штурмом, взявшись крепко друг друга за руки – это афганцы и чернобыльцы – штурмовали Верховную Раду. Это ж единые цели, единые у нас были интересы и так далее. Мы ж ничего не требовали, мы ж требовали только по закону.

Н.К.: То, что заслужили.

А.Г.: То, что заслужили не отбирайте у нас и всё. Ну, у нас же режут же постоянно. Этот закон режется, режется, уже, там не знаю, столько было дополнения, столько всяких там добавок, что от нашего закона там рожки да ножки, как говорится, остались. Поэтому мы всё время, как говорится, на чеку.

Н.К.: Ну, правильно.

А.Г.: Понимаете, вот, если брать организацию, то там есть активные, те которые в совете, вот, мы постоянно терзаем, не даём здесь власти успокоиться, ну, на городском уровне. А если что – мы выезжаем же все где-то в районе 10 тысяч, а то и больше, 15 тысяч, едем же в Киев отстаивать свои права. Ведь Вы же представляете, что такое на ребёнка было три, там, с копейками в месяц.

Н.К.: Ну, конечно.

А.Г.: Это ж нонсенс, да? Вот если так разобраться. Или там чернобыльцам не дают путёвки на отдых или квартиры или еще чего-то. А машины нам вообще зарубили ж, понимаете. Ну, машины, машины – Бог с ними, ладно, мы уже никакие, ну. А всё ж остальное? Квартиры – зарубили, телефоны – зарубили в свое время. Если бы не наша вот эта, вот, созданная нами в 88-м году 6 августа организация, вот – Союз Чернобыль Украины, то не знаю, как бы люди жили вообще. Вот благодаря вот это союзу, благодаря активистам, благодаря руководству нашей, наших вот этих чернобыльских организаций в районах, в области, везде, вот, мы на плаву пока. Понимаете? Вот. Ну, так вот.

Н.К.: А такой вопрос. Вот я, например, часто натыкалась в интернете, ну, сейчас, по-моему, уже запрещены эти поездки, но видела объявление…

А.Г.: Поездка в Чернобыль?

Н.К.: Да.

А.Г.: Туристическая?

Н.К.: Да.

А.Г.: Я считаю это вообще какой-то, какая-то даже дикость, я бы сказал. Почему? Ну, почему вы едете туда? Ведь там же не безопасно, во-первых. Да? Это я понимаю, это слишком деловые люди хотят нажиться на этом. И не более того. Ну а чего ж вы подражаете им, чего вы едете туда? Ведь если вы поехали туда и кричите на весь мир, что там уже можно, значит, что получается, тогда отобрать последнее у тех, которые там живут? А ведь живут же на загрязненных территориях очень многие люди. Ведь куда их убирать тогда, если что? Или наоборот – отобрать последнее то, что им выдавалось, там дотации какие-то, да? Лекарства там, продукты и можно отбирать у них? Или как тогда понимать вот это вот, вот эти поездки и вот это вот покровительство со стороны, там, властей, я ж не знаю, кто это разрешает вообще? Я вообще считаю…

Н.К.: Сейчас, сейчас запрещено, но объявление видела, то есть…

А.Г.: Ну, это может частным образом как-то, как-то туда прорываются.

Н.К.: Ну, как-то я не знаю, но было такое время, что…

А.Г.: Ну, лично я, лично я противник вот этого всего. И всем этим россказням, что там уже всё можно. И тогда получается, что через время, что человек выздоровел и всё, что ли? Или как? А ведь что такое радиация? Если она попала в Вас, она будет разлагаться тысячелетиями. Там цезий, стронций – это ж его, его вывести из металла, из тела невозможно. Это человек попал на всю жизнь, как говорится. Понимаете? Почему больше 25-ти и не разрешается. Вот они дали указание: 25 рентген и не больше. Но ведь люди ж, Вы ж представляете, тем, которым не засчитывалось, да, вот всё то. Они ж нахватали гораздо больше, потому и мрут люди как мухи.

Н.К.: Ну, конечно.

А.Г.: Ну, ты сейчас поехал через двадцать пять лет, да, туда. Да, там где-то, может, почистили, где-то чего-то может быть…

Н.К.: Ну, это как, как я видела, экстремальный туризм, кто хочет…

А.Г.: Вот. Не более того.

Н.К.: Да.

А.Г.: Но жить же там нельзя.

Н.К.: Ну конечно.

А.Г.: Ведь смены те, которые работают на станциях, это ж смены. Они ж приезжают, отработал немножко и уезжают же. Понимаете? Чтобы не всё время ж там находиться. Вот отработал и уехал. Вот. И тоже, допустим, приехал как турист, покрутился там 10-15 минут и быстренько уехал. Но не надо ж кричать на весь мир, что там безопасно.

Н.К.: Да.

А.Г.: Правильно?

Н.К.: Ну да.

А.Г.: Этого делать нельзя. Ведь и нас и так, между прочим, всё то, что обещала Евросоюз, Америка, на закрытие, на саркофаг и всё такое. Сколько мы ждем? Мы всё время ждем вот этих денег. С горем пополам они там нам дают копейки. А было ж то такое, что они объявляли, что ничего ж страшного нету с этим Чернобылем.

Н.К.: Ну да.

А.Г.: Представляете до чего докатились? Вот. Хотя сами, между прочим, и Чернобыльские станции начали, фу, атомные станции начали закрывать.

Н.К.: Ну, понятно.

А.Г.: А чего вы закрываете атомные станции, если разобраться тогда? Если ничего страшного нету, да?

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Ну, где ж логика, где вот, вот, весь смысл вашей, так сказать, агитации в этом?

Н.К.: И еще такой вопрос. Как бы Вы сказали, после того, что произошло тогда в 86-м году. Это был определенный опыт для всех людей, и, например, у нас время проходит, еще пройдет и что бы Вы хотели, может быть, или считаете важным, чтобы потомки знали. Вот, что не стоит забывать?

А.Г.: Да, очень серьёзный вопрос, конечно.

Н.К.: Да. О чем стоит помнить и о чем не стоит забывать ни в коем случае?

А.Г.: Да, очень серьёзный вопрос. Вот. Дело в том, что атомный взрыв – это очень серьезно. Радиация – это еще страшней, как выяснилось. Тем более такая радиация, как, которая невозможно даже просчитать, что там намешано в этом самом. Если атомный взрыв, там понятно, да? А здесь же было намешано всего того… Там же и уран и потом скидывали ж туда всё, что попало, можно сказать, чтобы заглушить. А оно ж там переваривалось. Что оно выкидывало, какие компоненты, какие новые химические элементы – это ж, это и ученые это не могут, до сих пор бьются. Вот. Но я не к тому. Я к тому, что вот если мы забудем об этом, обо всём, да, о том, что чернобыльцы сделали, ликвидаторы. О том, что они закрыли можно сказать своими телами, без всякой защиты, потому что защиты то практически не было. Мы шли, вот, буквально, гимнастерка и галифе. Ну, этот лепесток, ну, так сказать, общеизвестный. Вот. А ведь как надо было идти туда? Это сейчас уже мы знаем и всё такое. Должен быть был гидрокостюм или, вот, костюм как у пожарных, когда они идут в пекло, когда там газ горит или нефть горит. У них там специальный комбинезон такой. Вот. Только открыто лицо, но оно заставлено там специальным пласт, таким стекло-пластмасса или что-то такое. Вот. А весь полностью закрыт. Но это ж ты идешь просто в огонь. А здесь надо было вот такие костюмы выдавать. Вот. Ну, я ж повторяюсь, закрыли голыми телами практически. Есть картины, которые на самом деле художники так и рисуют: голое тело на реакторе. Вот. Если мы это забудем – это будет кошмар для поколения, потому что историю нельзя забывать. Особенно такие вещи как Чернобыль, как атомный взрыв, как радиация, как радиоактивное заражение таких глобальных территорий, где пропала сейчас и плодородная земля, и полезная земля. Вот. Если брать и забыть многомиллионные затраты, финансовые затраты, потери финансовые. Если забыть, сколько мы там техники военной положили, сколько гражданской положили – это и БТР-ы, и самолеты, и вертолеты, и танки пожарные, и просто ж трактора и так далее, и так далее, да?

Н.К.: То есть количество потерь в этом?

А.Г.: Количество потерь нельзя забывать ни в коем случае. Количество, ну, ясно, что людей там, которые пострадали – это и переселенцы, потерявшие родину свою, понимаете, которые были в утробе, заразились. Которые, кстати, рожали, рождались и мутанты. Что ж, тут же все знают, что рождались и без почек и без…

Н.К.: Ужас.

А.Г.: Вот, а если брать по картинкам, которые выставлял генетик, забыл фамилию, извините. Там, показывали животных и, ну представляете…

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: …там картинки какие были ужасающие. Этого забывать нельзя. Забывать то, что умирают люди. Забывать то, что если бы не чернобыльцы-ликвидаторы, да, проявив вот героизм, не побоюсь этого слова – героизм, идти туда, вот, и работать в том, в том аду, в той радиации – это ж надо ж было себя настроить. Это ж надо было пойти и в этом пекле… Вот как, вот, у нас, допустим, есть Холоша Василий Федорович. Он считается смертниками. Мы тоже считались смертниками, которые работали по три, по пять минут там, да? По минуте. А эти, которые, вот, про Холошу…

Н.К.: Солдаты, а…

А.Г.: Они были, делали, ну, как шахтеры подкоп.

Н.К.: Подкопы?

А.Г.: Да. А мы их, они ж тоже считаются смертниками. Вот. И не их вина, что их там перекосило и он не опустился туда вниз. Вот. Кстати, Василий Федорович получил за, за этот подвиг медаль за отвагу. Это военная медаль, дающая только в годы войны, в военное время. А нас таки вот правительство всё-таки приравнивает ликвидаторов, ну, вот будем говорить не без нашей помощи, но прировняло инвалидов Чернобыля к инвалидам войны. Видите, созвучие, да?

Н.К.: Ну…

А.Г.: Потому что понимает, что…

Н.К.: Героизм там и героизм здесь.

А.Г.: Да, героизм там и героизм здесь. Затрат сколько, потерь. Ну, что такое вот всё в купе? Это ж, ну, это война практически была там. Это ж не соизмеримо. Это ж не просто, вот, оно взорвалось и всё, да? Ну, там закопали его и на этом всё, да? Нет, это было и военное дело, потому что военный подвиг, вернее, и трудовой подвиг, это всё вместе. Понимаете, почему военных призвали? Да потому что гражданские то не пошли бы. Понимаете? Вот они довольно хитрые. А раз ты под присягой, то вперед. Ты не имеешь права отказаться. Вот. И никто, кстати, не отказывался. Дезертиров в 86-м году не было. Не знаю, потом были они там в последующих годах или нет, но вот в наше время, 86-й год – не было дезертиров. Но у нас еще было закваска еще та. Понимаете, да? Вот, советских времен, где, кстати, программа патриотическая была очень сильна. Ведь если взять одни посещения школ ветеранами Великой Отечественной войны. Вот, я, кстати, это ж помню очень хорошо. К нам приходили ветераны Великой Отечественной войны и рассказывали. Мы это всё, как говорится, впитывали. Может, недаром мы все были на Чернобыле, никто не отказался.

Н.К.: Что Вы…

А.Г.:Вот эта преемственность подвига, преемственность поколений, их подвига, да? Вот, я, конечно, за то, чтобы в школах вот, в ВУЗах вот эта патриотическая программа была сейчас, ну, на все, на 100 процентов задействована. Ведь если брать наше время – многое ж забывается и забывается там, на верхах. Внутри, тут, в народе, может и помнится, а там, почему-то стало забываться. Ведь была б неплохая программа для учеников в свое время, называлась «Военно-патриотическая игра Зарница». Вот. Это во всех школах, значит, было военное дело, кстати, которое мы должны были знать и винтовку и автомат, пистолет, вот. И потом была вот эта игра. Она проводилась и летом и зимой. Ну, Вы ж представляете как, как это вот для детей, вот, понастраивать, там, крепостя и, там, из снега.

Н.К.: Я б тоже поучаствовала.

А.Г.: Вот, вот, вот, вот. Вот. Вот видите. Вот. Ну, я к тому, что была программа патриотическая очень неплохая. Вот. А сейчас её как-то, как таковой нету. Понимаете?

Н.К.: То есть, Вы бы ввели, да?

А.Г.: Я бы лично, я, кстати, везде…

Н.К.: И по Чернобылю, например.

А.Г.: И по… Я вот за то, я, кстати, вот здесь вот, когда будете читать, здесь я отразил это. Я за то, чтобы ветераны Великой Отечественной войны, ветераны Афганистана, ветераны Чернобыля ходили и проводили тематические встречи со школьниками, с ВУЗовцами. Ну, и так далее – в ПТУ там, или где. Ну, в учебных заведениях.

Н.К.: Хорошая мысль.

А.Г.: Понимаете? Вот, есть же организации наши Чернобыльские во всех районах, да? Повыделили б по паре, по тройке человек и ради Бога. Вот мы ж, кстати, наша Коминтерновская организация с самого начала, с 86-го года курируем 68-ю школу. Что это значит? Переселенцы с Чернобыля, с Припяти, вот в Харьков же когда прибыли, их приняла 68-я школа. Вот. И где-то потом, значит, с 90-х годов включительно, когда создалась уже Коминтерновская непосредственно организация, мы там проводим ёлки для детей. Вот. Мы проводим встречи. Раньше 26-го только, а теперь и 14 декабря – после выхода указа о чествовании ликвидаторов и чернобыльцев. Вот, ну, 14 декабря. Это был указ, Ющенко издал. Вот. А до этого просто было 26 апреля, мы приходили в школу, была линейка: ребят выстраивали как на линейку раньше, может, помните. Вот. Некоторые стояли со свечами. Здесь стояли со знаменами дети. Здесь стояла возле центральной – тут стена такая у них и рисунки были детские о Чернобыле. Вот. Эти дети рассказывали о Чернобыле. Вот. Как, как оно случилось, что, почему. То есть, они нам показывали, что они в курсе дела эти дети. Вот. Что у них есть, вот такие, вот, вечера, вернее встречи. Потом позже мы предложили и под патронатом Дёмина, депутата, ну тогда еще был, создали там музей школьный. Называется «Чернобыльский колокол». Кстати, перед Вами сидит ответственный директор за этот музей. Да. Меня выбрали на совете. Вот. И мы этот музей пополняем экспонатами. Ну, лично я там делаю, допустим, стенды, вот, макеты. Ну, так сказать, что он очень уж такой… Но для детей, вот как для детей, да, они приходят в этот музей, смотрят. Смотрят на героев, смотрят на награды которые за Чернобыль ликвидаторы получили и пожарные в том числе. Вот. Там есть книги, там есть стихи. Вот, кстати, свою я буду книгу им дарить стихов скоро. Вот. Ну, скорее на 14-е. Вот, так что, вот, наша, допустим, Коминтерновская общественная организация «Союз Чернобыль» этим занимается давно. И встречами и вот такими, вот, вещами.

Н.К.: Здорово.

А.Г.: И вот это должно быть повсеместно. Повсеместно. По всей Украине, не только у нас в Харькове.

Н.К.: Конечно.

А.Г.: Не только у нас в районе, а по всей Украине. Ну, это, кстати, вопросы к нашему начальству. Я буду опять настаивать на этом, так что пускай, ради Бога. Тут ничего сложного нету. А детям, вот, мы когда приходим…

Н.К.: Знать?

А.Г.: Мы приходим в наградах. Вот. Ну, у кого какие есть награды – дети в восторге. Они встречают нас на подходах к школе, здороваются, проводят нас по всем кабинетам, по всем коридорам, туда, к месту назначения, сейчас это актовый зал. Собирается полный актовый зал, вся школа можно сказать. Вот. Дети ведут тут концерт для нас. Вот. Потом идет награждение. Я как инспектор противопожарной охраны, вот, награждаю, у них есть своя юная пожарная команда.

Н.К.: У!

А.Г.: Вот. Они проводят очень сильную пропаганду о пожарных ликвидаторах в школе. Ну, я лично, вот, сам делал как дизайнер грамоты, и мы эти грамоты дарили им. Они были в восторге. Вот. Ну, естественно, награждаем педагогов, учителей, директора. Ну, и так далее. Понимаете? То есть идет такой вот нормальный процесс общения. И дети, многие те дети, которые, вот, за это время они встречают нас уже, уже они повырастали, им по 20 лет, там больше, да? Дети, ну, которые были переселенцы, уже выросли, поженились и своих детей отдали уже сюда в школы. То есть, очень вот эта обстановка вот такая, вот, взаимопонимания, почета со стороны учащихся к чернобыльцам там очень сильна. Очень сильная. Я бы желал, ну, и вот как Вы спрашиваете, лично я – да, чтоб это было во всех школах.

Н.К.: Да.

А.Г.: Представляете? Именно с такого возраста с маленького, с малого, с маленького, с маленького, с первого класса и так далее закладываются как раз основы патриотизма. А кто им расскажет, если не мы?

Н.К.: Ну, да.

А.Г.: Если не последние ветераны Великой Отечественной, если не те же афганцы, пройдя через боевые действия, не мы, чернобыльцы, пройдя через это, через Чернобыльское пекло, то кто? Некому ж рассказывать.

Н.К.: Ну, да. Конечно.

А.Г.: На каких примерах они будут учиться? Понимаете? Вот это очень важно. Вот такое, такая мысль.

Н.К.: Да. Спасибо. Ну, наверное, всё.