Наталия Козлова (далее Н.К.): Итак, сегодня у нас 30-е марта 2015-го года, находимся мы в помещении Союза Чернобыль, беру интервью я, Козлова Наталья у, представьтесь, пожалуйста.

Александр Колесников (далее А.К.): Александр Владимирович Колесников.

Н.К.: Очень приятно. И первый мой вопрос к вам, он достаточно обширный, вопрос-просьба - просьба рассказать историю вашей жизни.

А.К.: Это очень объемная тема, интересная. Она вызывает приятные ощущения, приятные ощущения. Более того, она еще льстит человеку, льстит. Поэтому, я бы хотел ограничится, учитывая наше… наше интервью, темой, касающейся Чернобыля.

Н.К.: Угу.

А.К.: Чернобыльской диверсии, вот так скажем, Чернобыльской диверсии. Я принимал участие в ней, в ликвидации последствий этой диверсии в мае-июне 1986-го года. За этот период, это больше месяца я был там, я столкнулся со многими людьми, со многими… людьми, которые самоотверженно, не поскуплюсь сказать это слово: «самоотверженно» выполняли то, что им велело сердце. Ну, примером может быть тот факт общеизвестный… не было дезертиров, дезертирства не было.

Н.К.: Ничего себе.

А.К.: Вот о чем речь. Это самый мощный аргумент, мощный аргумент. И, конечно, люди, и еще раз люди, они проявили себя, в себе самые лучшие человеческие качества. И вот об одном из этих участников я бы хотел сказать. Несколько слов, как это принято говорить расхоже, несколько слов. Хотя он заслуживает много страниц. Это подполковник Анатолий Иванович Бельченко, кадровый военный, служивший на должности заместителя командира бригады по политической части. Учитывая, что у него его служебная стезя являлась духовной, как сейчас принято говорить, работа с людьми, воспитательные процессы… это не помешало ему быть практически каждый день на АЭС. Всегда, когда он общался с бойцами, он интересовался о чем они думают или что хотят. Выяснял, какие у них запросы, по мере своих возможностей их он устранял. То есть функция была у него, я бы сказал, духовная, духовная. Он находил хорошие слова и путь к сердцу каждого бойца. И это я говори практически экспромтом, но почему так гладко и слаженно, потому что я много о нем думал, и у меня сформировалось о нем конкретное мнение.

Н.К.: Угу.

А.К.:У него был элемент высокого… высокой культуры общения. Ну, это и не удивительно, учитель по образованию, волей судьбы стал военным… военным. Сочетал в себе педагога и военного, вот так, педагога и военного.

Н.К.: Хорошее сочетание.

А.К.: Ну, да, в те времена было так принято, что после окончания ВУЗа призывали в армию на какой-то период, а там уже кадровые работники обрабатывали, выбирали тех, кто нужны и уговаривали, убалтывали, уламывали, принуждали, обещали что-нибудь. То есть склоняли к тому, чтоб люди становились военными. А так как эта работа была хорошо поставлена, то и результат сказывался о себе. Вот конкретно это пример. Интересно, что он сочетал в себе здравый смысл и военную дисциплину. Ну, у нас сложилось впечатление, что военные, это солдафоны. А еще если мы вспомним период коммуняк, так мы так и… так и считаем, что там у них были солдафоны. Ничего подобного, ничего подобного. Службу в Советской Армии прошли миллионы и миллионы людей советских. И только лишь теплые чувства вынесли за время службы. Это я говорю и о себе, когда первый раз я срочную службу служил.

Н.К.: Угу.

А.К.: В Архангельской области, на космодроме Плесецк. И многие мои сверстники, с кем я общался в течении своего жизненного пути, все с теплом отзывались за время проведения своей жизни на службе. Ну, доказательства сказанного мной, что он работал очень тепло и хорошо с людьми, и непосредственно на АЭС… существует больше десятка фотографий, где он в разное время и в разных местах на АЭС. Ну, конечно любой рассказ должен сопровождаться конкретным примером. Ну, приведу конкретный пример, я лично видел как он на АЭС, как на АЭС возникла ситуация отсутствия ведер для ручной дезактивации. Анатолий Иванович сам куда-то ушел и через несколько минут принес, притащил десяток новых сверкающих 10-литровых ведер, которыми мы работали… работали. То есть он выполнял то, что ему положено и личным примером показывал, что это ни в коем мере не дискредитировало авторитет подполковника, что он сходил и принес десяток ведер, лично.

Н.К.: Угу, а то есть в это… в этот момент, что он.

А.К.: Да, да, в этот момент и на АЭС это было. Ну, еще для характеристики можно сказать, такой момент, что сильно его характеризует как личность и то, что после нашей внезапной службы, он лич… он многие годы поддерживал теплые отношения с сослуживцами. Я с ним сам неоднократно встречался после воинской службы, неоднократно встречался. У нас была небольшая разница в возрасте, он на 7 лет старше меня, он 1940-го года…

Н.К.: Это уже после… после…

А.К.: После службы, да.

Н.К.: После Чернобыля?

А.К.: После Чернобыля общались, да.

Н.К.: Ага, ага, да.

А.К.: Да, после, да… И он относился ко мне, учитывая свой возраст, ну, относился с уважением и… вниманием, вниманием. А я в нем видел именно старшего товарища, именно старшего товарища. Общались мы с ним, я несколько раз был у него в части, она была в районе Аэропорта. Созванивались, я подъезжал, мы общались, вот. Последние годы у него случился инсульт.

Н.К.: Угу. Это сколько ему было где-то уже?

А.К.: Ну, я думаю, в это время ему было… было… Сейчас бы ему 75, а это было… ну, лет 65-67, не знаю, какой такой возраст. И уже здесь, в помещении Союза Чернобыльского на улице Фрунзе в Харькове, я его встретил. И хотел пообщаться, и чувствую, что как-то он… ну, скромно ушел от общения с какой-то стеснительностью и какой-то неуемностью. И у меня осталась неуемность. Странно, так мы много лет общались, и он… как-то так… сложилось впечатление, что он не захотел общаться. А сегодня, когда я собирался сюда на интервью, я позвонил вдове, уточнить год его рождения, год рождения. И попутно мы минут 10 с ней побеседовали. И я узнал, оказывается, у него был инсульт. И был дефект речи.

Н.К.: Угу.

А.К.: Последствия инсульта. Он стеснялся этого, очень стеснялся. Тем более учитывая, что его… общительность и его общественный характер работы, язык у него был инструментом, если так можно сказать образно.

Н.К.: Ну, тогда трагедия, конечно.

А.К.: Да, конечно, была для него это трагедия, это вне сомнения. И он, он мужественно это переносил, держа это в себе. Он ничего не сказал, как-то ушел от вопроса, вот. А у меня осталась, конечно, неуемность, и вот я сегодня только выяснил. Вот это я хотел основное сказать, основное сказать. И я думаю, есть еще бойцы и много бойцов, которые могут добавить и расширить ту характеристику тот жизненный путь или его… картины его жизни Анатолия Ивановича Бельченко, вот.

Н.К.: А вы помните, как вы с ним познакомились? Вы там, в Чернобыле познакомились или знали до этого?

А.К.: Познакомились, познакомились мы там, познакомились возле штаба. Я зачем-то подошел к штабу, скорее всего, меня комбат отправил зачем-то туда, или забрать или отнести что-то, бумагу или рапорт, или донесение, не могу точно сказать. И стоял подполковник перед входом. Я обратился, как положено по уставу, говорю, так и так, мне нужно это [...], вот. Он сказал, вот здесь, рассказал, где и тоже спросил, что откуда вы, да, призваны и как-то побеседовал.

Н.К.: Угу.

А.К.: То есть, по сути дела, в этот момент у него не было бы повода для того, чтобы проявлять свои воспитательные или замполитовские качества. А он проявил это. И это тепло как-то [...], потом же ж, это мы жили ж в одной части, уже это тепло перешло в то, что мы помимо приветствия, я его просто приветствовал: «Здравствуйте».

Н.К.: Серьезно?

А.К.: Да, да.

Н.К.: То есть…

А.К.: Да: «Здравствуйте»

Н.К.: Он, он такое вот позволял да, к себе отношение?

А.К.: Да, да, да, да, да, да.

Н.К.: А где вы жили, вы говорили, жили в одной части, а где это было?

А.К.: Это поселок Ораное.

Н.К.: Ага, в Ораном.

А.К.: Поселок Ораное, Иванковский район, Киевской области. Там была расположена войсковая часть прямо на ровной пойменной части, на ровной пойменной какой-то части, там где-то река протекала, и палатки были расположены… весь… все хозяйство было расположено в палатках, все абсолютно.

Н.К.: То есть…

А.К.: От хозяйственных построек, кухни, прачки, штаб, жилье, вот, санитарные условия, штабные условия, все это было… носило палаточный характер.

Н.К.: То есть все абсолютно жили в палатках?

А.К.: Да, все в палатках. В том числе и командиры жили в палатках. Палатки были абсолютно одинаковые, одинаковые.

Н.К.: Для всех?

А.К.: Для всех, да. Я сейчас к своему стыду не могу, ну я не интендант, не могу сказать, какое… на какое количество, ну, по крайней мере, отделение там должно помещаться. Отделение, это до 10-ти человек в палатке.

Н.К.: И вы как, сами готовили еду или вам…?

А.К.: Кухня была организована, тыловая служба работала, интендантская служба работала, как положено. Питание было хорошее, уважительное, калорийное…

Н.К.: То есть не голодали?

А.К.: Калорийное, да, разнообразное, разнообразное. У меня даже сложилось впечатление, что солдат задабривают такой едой. (смеется) Позже я понял, что при выполнении таких задач, которые требуют большого эмоционального и физического напряжения требуют конечно калорий, подпитка. И там все было организовано на высочайшем уровне. Поэтому и последствия диверсии первоначальные были очень быстро устранены. Вы только странно не спросили, а почему я назвал ее не аварией, не трагедией, а диверсией?

Н.К.: Ну, потому что, я так думаю, что вы подозреваете, что это не случайно, что это кто-то сделал.

А.К.: Конечно не случайно, еще в то время, еще в то время, я обратил внимание, что она случилась за 4 дня до больших праздников майских. Когда были 4 выходных. А за ними шли большие праздники, 9 мая, 3 выходных. То есть 2-3 дня до праздников пока государственные органы приходят в себя, там начинается мобилизация, там начинаются праздники, один, второй и третий. То есть в организационном плане время выбрано идеально. Но следующий момент географический. Авария…. у нас десятки АЭС были в Советском союзе. Но выбрали ту, которая находится в центральной части, в Центрально-Европейской части Советского союза. Ну, вот такие мои умозаключения, умозаключения, которые вытекают из объективных примеров, которые…

Н.К.: А какие вы работы выполняли, что вам приходилось делать?

А.К.: Выполняли работы по дезактивации помещений и территории. Это заключалось в чем, уборка мусора, а он был радиоактивный, погрузка его в транспорт и вывоз. Дезактивация помещений, это тоже включает в себя удаление радиоактивных пыль… радиоактивных пыль, радиоактивной пыли и радиоактивного налета, методом мытья. Элементарного мытья, как домохозяйка мыли: тряпка…

Н.К.: Неужели помогало от радиации?

А.К.: Помо… тряпка и вода. Вот почему я привел пример про ведра. Я не могу сказать, потому что я не радиолог по специальности, но специалисты там руководили устранением диверсии высочайшего уровня. И поэтому они как профессионалы знали, что и чем как делать. К этому я добавить ничего не могу.

Н.К.: Понятно.

А.К.: Ничего не могу добавить.

Н.К.: А вот интересно, я так понимаю, ну, поскольку вы все военные, в основном были мужчины. А были ли женщины? И если были, то какие работы доверялись мужчинам, а какие женщинам? Или не имело значения?

А.К.: Значит, я не помню военных женщин. Не помню.

Н.К.: Понятно.

А.К.: Позже я встречал в книгах, хорошие книги были, хорошие фотографии, хорошие красивые образы женщин, да. Но, мне пришлось первые, первые дни, несколько дней, с десяток, работать под руководством работниц прикомандированных с Кольской АЭС, они руководили нашими подразделениями, командами.

Н.К.: Ух-ты.

А.К.: Что делать, как делать. Потому что мы ж призваны были отовсюду, слабо ориентировались в помещениях, в самой радиационной безопасности, в поведении. А они уже были отинструктированы, натренированы на это, владели… владели этой ситуацией, как профессионалы. Вот там я видел женщин, да. Но они, которые там работали, прикомандированы они были, прикомандированы были добровольно-принудительно. Подразумевается, кого послали, а кто и сам пошел из-за материального вознаграждения, несколько женщин мне говорило так. «Ну, а что, - говорит, - нам маловато там платят, хотелось бы больше. А тут возможность, вот поэтому мы и согласились на это. Вот это, я хорошо, хорошо запомнил.

Н.К.: То есть женщины все-таки были?

А.К.: Да, да, да… были, да. Вот в такой форме, а военных я не могу припомнить.

Н.К.: Ну, наверно медики обычно женщины, медики тоже.

А.К.: Не могу припомнить, не могу. К медикам я там не обращался, не обращался. Даже не помню военнослужащего мужчину или женщину, чтоб с санитарной сумкой [...].

Н.К.: А, ну понятно.

А.К.: Не, даже не… и не помню, где это, где-то была палатка, над ней флаг с крестом был.

Н.К.: Ага.

А.К.: Где эта была палатка вначале, вначале, у входа, недалеко от штаба, да там была, вот.

Н.К.: Ну, то есть вы знали, где она есть, она где-то была… А скажите, пожалуйста, а помните ли вы свое первое впечатление, что вас впечатлило, когда Вы въехали в зону?

А.К.: Это надо отдельное интервью…

Н.К.: Да. Ну, хотя бы пару слов.

А.К.: Не, это отдельно. Лучше мы отдельно сделаем, я так не могу, потому что где-то у меня, даже я потом пометил эти эмоции, эмоции. Поэтому я сейчас не смогу все сместить в одно, вот…

Н.К.: Ага, ну хорошо, тогда…

А.К.: Это не от того, что я… нервничаю или не хочу, ну…

Н.К.: Просто там слишком много.

А.К.: Там много и там несколько иные эмоции, иной характер беседы, вот, это иная тема, иная тема.

Н.К.: Ну, тогда у меня к вам, тогда более простые вопросы. Как вообще тогда осуществлялось, как, организация ликвидации? Как вы, например, туда попал, как попадали туда ваши, может быть знакомые. Как это вообще происходило в то время, то есть…?

А.К.: Ну, попадали туда двумя методами: методом призыва, согласно закона государства о призыве на военную службы, это первое. А второе – добровольно попадали – вот 2 фактора было, да. Я попал по второму факту.

Н.К.: Добровольно.

А.К.: Добровольно, да.

Н.К.: То есть, а как это, вы куда-то обратились?

А.К.: Обратился в военкомат, написал им заявления, что прошу направить. Потому что я увидел выступление Горбачева через 7 лет… через 7 дней, у него было очень напуганное и страшное выражение лица. И я понял, что случилась большая трагедия в государстве, это первое. Но самое главное - другое. Когда я ушел с военкомата, оставил заявление, через время мне позвонили, через какое-то, там полтора дня и сказали, чтоб прийти. Я подошел, мне сказали, что на днях призовем, там сегодня-завтра. И одновременно дали повестку отдать человеку, говорит - он тоже на Салтовке живет. Я говорю: «Ну, я ему дам, а он мне в морду даст ». Я не так (смеется) конечно, сказал. А они говорят, работник военкомата говорит: «Вы не волнуйтесь, - говорит, - он, так же как и вы, добровольно хочет принять участие». Я приехал, ему отдал и познакомился, и вместе с ним мы туда попали. Это был Федор Куколь.

Н.К.: Ага, то есть вы с ним даже и ехали вместе.

А.К.: Да, туда вместе. И там я встречал несколько человек, тоже добровольцев. Это особо так не афишировалось, ну, не было в этом необходимости, это было, как вот сказать точно, так же, как, к примеру, вы, вы добровольно утром выходите с дома, поскольку целый день вы дома ж не будете сидеть? Естественно, в магазин ходите, общаетесь с кем-то, какие-то жизненные потребности. То есть в этом, сами эти добровольцы, они не видели в этом ничего предосудительного, сверхъестественного, вот. Ну, вот это я хотел вам сказать. А Федора Куколя, я хочу разыскать, вот сейчас буду… у Анатолия Александровича спрошу, он должен знать [...].

Н.К.: То есть, а как вы ехали, как-то организованно вас везли или вы сами просто взяли билеты и поехали?

А.К.: Нам дали билеты и сказали: «Едьте в Белую Церковь». И мы с ним вдвоем ехали в Белую Церковь. Доехали до Киева, в Киеве куда-то пересели на какой-то пригородный поезд, приехали. А потом шли и спрашивали, как туда добраться. До… пока добирались, там еще по дороге кто-то шли, то ли автобусами приехали ребята, а там уже началась, был пересыльный пункт, и там началась наша мобилизация.

Н.К.: Понятно. Хорошо, ну, все… да…

А.К.: Спасибо вам за внимание.

Н.К.: Вам спасибо.

А.К.: Спасибо.