Наталия Козлова (далее Н.К.): Итак, сегодня у нас 9 декабря 2015 года, находимся мы в помещении Союза Чернобыль, беру интервью я, Козлова Наталия у… Представьтесь, пожалуйста.

Сергей Боголюбов (далее С.Б.): Боголюбов Сергей Николаевич.

Н.К.: Очень приятно.

С.Б.: Значит, год рождения 59-й, 1 января. Родился в Сибири. 10 месяцев там пробыл. Мама – техник-метеоролог, поэтому в Сибири. И приехал в город Харьков в 10 месяцев в 59-м году.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Воспитывали бабушки, учился в школе. Далее — в армию.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Армия с одной стороны мне было, так сказать, в добрые дела, а с другой стороны было очень трудно потому, что процветала дедовщина, мордобой и было неприятно на всё это смотреть. Меня оставляли, я служил в госпитале по специальности фельдшер-лаборант.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Значит, меня за хорошую роботу хотели оставить на сверхсрочную службу, там, награждали, квартиру давали, дочку генерала в жены. И генералу я этому командиру полигона делал анализы и всем бойцам и всем-всем-всем. День и ночь, два года отдал солдат.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Перед армией занимался музыкой, играл на танцах, на свадьбах, в ресторанах, в армии играли немножко тоже. После армии пришел, вот почему я не остался в армии – у меня бабушки, за ними нужно было ухаживать, потому что родителей нет, а они уже в годах. И музыканты ждали меня в коллектив музыкальный. Вот. Пришел по специальности в 26-ю поликлинику в 82-м году. И работал, и случилась авария на Чернобыльской атомной станции.

Н.К.: Угу.

С.Б.: У меня в это время был ребенок – 1 год. А было распоряжение по Минздраву, у кого дети до трех лет или не рожавшие девочки, мальчики, если были таковы, не надо было посылать в Чернобыль на ликвидацию аварии. Значит, люди постарше, которые работали со мной… У нас поликлиника и стационар. Это наш мед. объединение. Дзержинский район 26-е мед. объединение. Врачи не хотели ехать, понимая опасность воздействия радиации на организм, бросали партбилеты на стол, увольнялись. Передо мной два человека не поехало. А главный врач у нас солидная женщина. Муж у нее третий секретарь обкома партии по идеологической работе. И она говорит: «Сережа, ну, позор на поликлинику, никто не хочет ехать. Может всё-таки ты?» Я говорю: «Всегда пожалуйста». И я собрался и был выезд в город Чернобыль. Но путевка была в город Киев. Всем медикам давали город Киев по той причине, что медики отказывались выполнять свой патриотический долг.

Н.К.: Угу.

С.Б.: А я согласился. Путевка в город Киев на 10 дней. Сбор был у нас в 4-й больнице, 31 мая 86-го года. Полный автобус медиков, ИКАРУС новейший. Значит, скорая помощь, нас 5 человек лаборантов, врач-лаборант. Ну, по-моему, всё. И мы приехали. Распределение медиков для работ в Чернобыльской зоне было – Иванковская районная больница. С Иванковской районной больницы 31 мая 86-года меня садят на скорую помощь, я еду в город Чернобыль. Там я пробываю пару дней и меня вместе с еще одним лаборантом, врачом-лаборантом селят для проживания в Горностайпольскую участковую больницу, тогда еще Чернобыльского района. Ее переименовали через несколько лет, и эта больница уже стала числиться не Чернобыльского района, а Иванковского, по-моему.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Вот. Значит, мы работы выполняли следующие: нас, возили… В этой больничке помимо нас лаборантов находилось три машины скорых помощи.

Н.К.: Угу.

С.Б.: И рядом жил главный врач, в отдельном здании, который перед нами целый месяц ликвидировал жителей Чернобыльской зоны тридцатикилометровой, вывозя их из подвалов, из сараев, где они прятались и не хотели оставлять Чернобыльскую зону. Он уже был облученный человек, очень крепко пил. Вот. В село была выселена... в этой больничке, где мы жили, э, не было ни одного больного на это время. Нас не кормили там, питания не было. Мы питались, где придется. Когда приезжаешь на работу в зону, где стоят люди, которые выполняют работы по ликвидации, нам давали талоны и нас кормили. Вот. А в больничке так: где мы что украдем на огороде, где мы, что-то нам, кто-то рыбы привезет откуда-то, сами прижарим, сядем, выпьем, закусим, попоём.

Н.К.: Угу.

С.Б.: И дальше мы лаборанты должны были сменить бригаду, которая… лаборантов, которая работала, э, в городе Чернобыле, там, где жили шахтеры, которые копали под реактором. Там были 2 девочки. Одна фельдшер-лаборант, а вторую девочку – схитрили, это самое, медики, которые посылали на ликвидацию и послали вместо фельдшера-лаборанта санитарку. Девочке 19 лет. Не рожавшая, ничего — 19 лет. Она ничего не умеет делать. А вторая была – двое деток у нее и разведенная, по-моему. Ну, деток оставила на родителей. Ну, может, орла себе, жениха хотела найти, я знаю, но патриот тоже ж. Все ж патриоты. И эта девочка. Ну, 19 лет, с пригорода, по-моему, на украинском говорила. И вот это мы должны были через 10 дней заменить эту бригаду. Мы к ним периодически приезжали в город Чернобыль. Потому что наша больничка подчинена, э, это, участковая больница Горностайполя Чернобыльского района подчинена Чернобыльской районной больнице. Ну, по структуре Советского Союза. Вот. Мы бывали частенько. И там, помогали им. Шахтеры, там, сдавали анализы этим девочкам. Я помогал им, в частности. Так как в Горностайполе не было где купаться, я купался там, где шахтеры смывали грязь, приехав с реактора — в подвале души стояли, и я там купался, там ел, когда был там.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Вот. Работали мы в зоне. Нас привозили на машине скорой помощи из Горностайполя через Дитятки — контрольно-пропускной пункт. На машине был пропуск в зону, мы в белых халатах, с паспортами. Паспорта у нас, правда, никто не проверял на КПП, в начале. Никому это не… Так как пропуск был, кто едут, медики, на работы, всё — красный свет. И мы ездили и нам ставили столик, как я говорил своим сейчас больным – под кустом калины красной я сидел в Чернобыле, в дыму, в пыли и делал анализы ликвидаторам аварии. Или в вагончике. Часто это были рабочие, которые хоронили технику облученную.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Или строили саркофаг, какие-то металлические конструкции потому, что были рабочие сварщики, там, и инженеры, причем харьковские.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Я спрашивал: «Мужики, откуда вы?» — «Мы с Харькова». Вот. А когда мы приехали в Иванково, я видел пожарников, уже которые ходили в больничных халатах и которые были облучены и болели уже лучевой болезнью.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Которые еле ходили. Я говорю: «Мужики, что вы делали?» «Мы ходили вокруг реактора и лопатками закапывали светящиеся куски»…

Н.К.: Ах!

С.Б.: …Не знаю, что это было.

Н.К.: Угу.

С.Б.: И после этого нам было плохо, и нас вывозили, и у нас была лучевая болезнь. А это уже был конец мая 86 года. Вот, так что работы мы проводили в зоне. Я приехал в поликлинику, вернулся после всего этого. Мне сразу главврач в отпуск — тарифный: «А это, — говорит, — от меня второй наградной за то, что ты поехал. Все боялись и никто больше не поехал». Но в конечном итоге у нас поехало с поликлиники вместе со мной 4 человека.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Двое умерло — врач и массажист умер.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Уже давно. Девочка фельдшер-лаборант, которая ездила после меня в июле, по-моему, на второй группе очень давно. И я хочу сейчас перейти с третьей группы на вторую по состоянию здоровья потому, что уже тяжело выполнять…

Н.К.: Угу.

С.Б.: работу в поликлинике. Я работаю на полставки, больше мне нельзя работать по состоянию здоровья. День на работе, день на рыбалке или на музыке.

Н.К.: Угу.

С.Б.: В общем, пишу песни, играю на гитаре. Сейчас стараюсь не писать ни про войну, ни про Чернобыль, хотя кое-что есть.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Вот. Выступаю перед пенсионерами-инвалидами в Дзержинском терцентре. Там я участвую как участник Чернобыля, пенсионер по третьей группе.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Вот. Были у меня большие проблемы. Я человек, который пострадавший дважды.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Первый раз я пострадал от Чернобыльской катастрофы, а второй я раз пострадал от непорядочной неуважительной непрофессиональной работы чиновников, которые должны были учитывать, эм, ликвидаторов аварии и их работу. Если скорой помощи организована… я был при скорой помощи, при этой самой, при машинах скорой помощи, но я не был работником скорой помощи.

Н.К.: Угу.

С.Б.: И несколько таких человек у нас было. И если им организована, работникам скорой помощи ихний руководитель заезда, он выдал документы, то нам документы наш пьяный главный врач, который лыка не вязал и который ничего не регистрировал, а был обязан регистрировать каждый выезд — время, населенный пункт — он ничего этого не делал. И пришлось... нам же отчет надо держать на работе. Табель, справка — где был, что делал. Нас продлили, не на 10 дней. Нас продлили еще заезд на 10 дней. И я был, э, на работах, в табеле у меня стоит 19 дней. Но были мы 20 или 21 день. С 31 мая 86-го года по 21 июня 86-го года.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Потом нас сменили. Потом через месяц мне повестка из военкомата. Сережа, вперед на Чернобыль. Я говорю, ребята, во-первых я уже там был, а во-вторых у меня уже признаки инвалида третьей группы, которые выражены в головных болях, в психопатии, нервных срывах и так далее и реактивном артрите, который меня мучает, я толком ни встать не могу, ни ходить. Они мне говорят в военкомате: «Не придешь – посадим. Будешь сидеть за отказ от выполнения». Я молодой своей жене говорю: «Ну что, кто как не мы?» Ну, как сейчас говорят. Собираю котомку. А выезд был — через военкомат уже — выезд был на краю Харькова, на Новых домах. Это где-то был август 86-го, начало августа. А я больной. Я время рассчитал, но не рассчитал, что я ж не могу дойти по состоянию здоровья. И я опоздал на автобус на 20 секунд. 20 метров примерно мне надо было дойти до автобуса, ЛАЗ возил уже, ну, мужиков, которые тогда раньше, вот, в армии положено было уже людям проходить до сорока, по-моему, пяти лет. Ммм... переподготовку в военкомате. И я не дошел 20 метров до этого автобуса, Бог меня спас, потому что все, кто были два раза в основном все уже на том свете в те… 86-й год, значит. Вот. У меня врач выбросился в окно.

Н.К.: Ах! Да Вы что?

С.Б.: Скорой помощи. Да. 8-я подстанция, Вандер Александр, 93-й год выбросился в окно, вероятно из-за проблем с признанием статуса.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Я не знаю…

Н.К.: Та Вы что.

С.Б.: Да. Почти все мои поумирали, кто был. Ну, я был молоденький, 27 лет. Реактора я не видел, только Чернобыль видел. Вот. А мужики ездили смотреть на экскурсию. «Поехали на реактор?» Хлопнули. Чщ-щ-щ. Приезжаем, говорит, — никого нету. Вечером, пф, что-то там.

Н.К.: То есть, не было понимания, что это такое, да?

С.Б.: Понимание было. Отмороженность полная. Никто ж… Там на скорой были ребята, которые хоть дай автомат — он пойдет стрелять. Ездили такие.

Н.К.: Та Вы что? Ничего себе.

С.Б.: И те, кто не боялся ничего. Ну, я знаю до сих пор, вон есть орлы мои.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Вот. Мне дай автомат, я сейчас пойду воевать. Ну.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Есть же ж, знаете, моя хата с краю, я ничего не знаю. А есть ребята — кто как не мы, кто кроме нас?

Н.К.: Ну, да.

С.Б.: Я ж говорю, сейчас хотел поехать на АТО, а у меня и тут, и тут, и тут, и тут и всё больное.

Н.К.: Ну, по состоянию здоровья, да?

С.Б.: Да. Тем более я ж фельдшер-лаборант, я не могу уколы делать, я не понимаю. А там надо таскать раненных, что я не могу. Я работаю, у меня портфель три килограмма, у меня боль в руках страшная из-за того, что таскаю такой груз. Из-за позвоночника. Проблемы с позвоночником.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Вот. Потерял мысль. Провалы бывают. Да.

Н.К.: Вы говорили, что есть… да.

С.Б.: И что, и что, и что, что, что?

Н.К.: Вы говорили, что были такие, что ездили на реактор…

С.Б.: Да. Я не ездил, но… Хрустит всё. Это самое, и второй раз Бог меня спас, что я вот на 20 метров опоздал на автобус, будучи этим самым, больным. Я пришел, говорю: «Ребята, а что ж мне теперь будет? Меня что, посадят?» военкоматчикам. «Иди, — говорят,в — отсюда, ты уже был, кто тебя посадит?» Я ушел, но у меня проблемы сохранялись – документы сдаты оригиналы в поликлинику.

Н.К.: Угу.

С.Б.: И когда нужно было восстанавливать статус, когда стали выдавать удостоверения, у меня говорят: «А тебе не положено. У тебя нет оригиналов. У тебя не пропуска в зону. Личного». И так как всё это было уничтожено, я приходил к начальнику райздрава, который считался ликвидатором, который был 1 раз на 15 минут.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Приехал, посмотрел, как организована поликлиника, уехал начальн... и уже Чернобыль, инвалид.

Н.К.: Ну понятно, да.

С.Б.: Начальник облздрава отдела по спец, вот этим, путевкам. Я прихожу: «Дайте список. Нас 40 человек, такого-то числа». «Всё уничтожено» — он мне говорит. Сам он герой Чернобыля уже.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Тоже на 15 минут.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Мы когда в зоне брали кровь, сидим под кустом возле трассы, смотрим, летят сначала БМП-шки, менты, а сзади две, этих самых, «Волги».

Н.К.: Угу.

С.Б.: И сзади опять менты прикрывают, чтоб не дай Бог никто не врезался. Орут в мегафон: «Всем стоять машинам. Все на обочину прижались!», всё. Через пол часа они летят назад и они уже герои Чернобыля.

Н.К.: Угу.

С.Б.: А нас ликвидаторов, кто просидел там неделю страшную, две, три недели, месяц, три месяца. У нас третья часть ликвидаторов — тогда нас выгнали просто и сказали, что вы не ликвидаторы, а мы вот, и депутаты там, Верховной Рады были депутаты герои обалденные, и чиновники, они – герои. Дали мне на работе благодарность.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Сейчас я очки возьму. Благодарность начинается словами: «Пролетарии всех стран соединяйтесь». Вот такая. Благодарность — ни фамилии! — «Уважаемый Сергей Николаевич!» — поди догадайся какой Сергей Николаевич, вот такая засекреченность — «В трудную для страны минуту, на опасном участке Вы добровольно совершали трудовой подвиг, оказывая медицинскую помощь всем, кто участвовал в ликвидации последствий аварии». Где авария? На чем авария? Может на пивзаводе загорелась крыша. Всё засекречено. Но, слава Богу, написали хоть, это самое, кто участвовал в ликвидации последствий аварии. Это уже играло роль. Трудовой подвиг, оказывая медицинскую помощь. Где? Когда? В трудную для страны минуту. В какую минуту? У нас пол существования государства нашего — это трудная минута. «Сердечно благодарим Вас за этот труд, за высокий патриотизм и любовь к Родине. Желаем здоровья, личного счастья и новых трудовых успехов». Вот как засекречивалась информация даже в медицине. У меня главный врач большая лодка была — у нее муж третий секретарь обкома партии по идеологической работе Драч. И кто как не она знала, что всё это засекречено. И когда мне пришлось пытаться восстановить статус согласно этого документа, я не мог потому, что ни одного слова нет, что я работал в Чернобыле.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Что я делал, и где и когда. Даже нет моей фамилии в благодарности. Вот так засекречивалась информация.

Н.К.: А удалось всё-таки в конце концов?

С.Б.: Я имел статус до 95-го года, а потом переаттестация, перерегистрация. Неси оригинал – нет оригинала — до свидания. Я говорю: «Я пойду в суд, у меня свидетелей 40 человек». Мне говорят: «Суд не действителен. Можете не пытаться. Даже если Вы выиграете суд, то мы подадим в суд большей инстанции, и он отменит это решение, а Вы потратитесь». А у меня денег… Я делил кусочек хлеба: папе три маленьких кусочка, маме два, а сыну один. Вот так я жил.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Это после Чернобыля. И я имел артрит реактивный, а я не мог поехать — 40 копеек на проезд у меня не было. И я со слезами на глазах стоял на остановке. А я хожу на дом, делаю анализы крови инвалидам войны и этим, и онкобольным, и диабетикам и всем. И я не мог идти. А меня лишили льгот.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Через... Я опустил руки. 7 лет у меня не было никакого статуса. Я жил и бедствовал, имея при этом страшные болезни, которые мне мешали жить. И пожрать было нечего. Вообще.

Н.К.: Угу.

С.Б.: На грани вымирания.

Н.К.: Угу.

С.Б.: И вот, после того как я отчали... отчаялся уже восстановить статус, видя такую несправедливость... Недаром компартию свергли, по делу.

Н.К.: Угу.

С.Б.: И, через 7 лет я случайно встречаю свою напарницу.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Она мне говорит: «Сережа, ты сделал себе удостоверение? Восстановил?» Я говорю: «Нет. Всё, я уже завязал, пропади оно пропадом, пропади они пропадом все». Она говорит: «А у меня есть удостоверение. Пойди туда-то, в Госпром к юристу, пусть дадут запрос». Сейчас нашли всё-таки документы. Документы восстановлены, документы хранятся. Создано министерство по чрезвычайным, по-моему, ситуациям и есть комиссия по спорным вопросам. Опиши, где ты был, когда ты был, с кем ты был, какую работу сделали, делал и тебе всё восстановят».

Н.К.: Угу.

С.Б.: Я пришел, попросил юриста написать запрос. Пришел запрос. Да, действительно. Боголюбов Сергей Николаевич был в числе первых ликвидаторов аварии как медработник. Ну, медработники с самого начала были. По-моему, чуть ли ни с пятого числа мая медработники были уже там. Но много, как я уже сказал, отказывались. И у нашей поликлиники, но были и герои – 4 человека (прерывание связи)

Н.К.: То есть, всё-таки удалось?

С.Б.: Удалось восстановить статус, удалось восстановить группу.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Сейчас свои проблемы, конечно, есть. Сейчас власть нас опустила вообще ниже плинтуса. С меня высчитывают 15 процентов с пенсии, где нельзя это делать во всем мире. Но… Хорошо хоть так. А иначе подох бы с голоду от болезней и никому ненужный. Что и было с людьми, и я как я говорю, мой врач не добился статуса, в окно выбросился и покончил жизнь самоубийством и таких случаев сплошь и рядом.

Н.К.: А можно вопрос еще по, э, Чернобылю. А, вот, когда Вы туда поехали, как вообще отреагировала ваша семья, родные, близкие к тому, что Вы?..

С.Б.: Жена у меня с Днепропетровска.

Н.К.: Угу.

С.Б.: У меня родителей нет. Только есть, тогда было две бабушки. Уже совсем плохие больные.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Жена взяла ребенка и сказала: «Ты меня не любишь, ты за мной не ухаживаешь». Хотя у меня зарплата была 85 рублей всего лишь.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Как медработника. «Я уехала к маме».

Н.К.: Угу. То есть такая была реакция на поездку в Чернобыль.

С.Б.: Такая была реакция.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Я думаю, всё – вернусь, семьи уже не будет.

Н.К.: Угу.

С.Б.: По разным причинам.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Но, как я сказал, кто кроме нас? Мы найдем себе еще подруг фронтовых (смеется).

Н.К.: А, то есть это была уже другая супруга. Да?

С.Б.: Не, не, нет. Супруга одна, я с ней живу.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Но она меня до сих пор упрекает, что ты больной.

Н.К.: А, ну что…

С.Б.: Что ты дурной.

Н.К.: Что приняли тогда такое решение, да?

С.Б.: Что ты шальной. Да. Что ты принял тогда такое решение. Но мы с ней живем все равно и любим друг друга и, слава Богу, пока что покушать есть что.

Н.К.: Ну, слава Богу.

С.Б.: Да. Чё то не сказал важное… Ох, не сказал что-то важное. Но, память ни, всё не помнится. Так что… Если, не дай Бог, грянет еще Чернобыль, пусть меня сразу забирают туда же. Ну, сейчас же…

Н.К.: Не дай Бог, главное чтоб…

С.Б.: Второй раз не дошел по состоянию здоровья. И, знаете, не жалею потому, что дуба точно врезал. Сейчас же ни одного зуба нет, всё вставное. 50 лет — уже ни одного зуба нет.

Н.К.: А вот как Вы думаете, вот сейчас, вот, есть, вот, как, проблемы, ребята идут в АТО, вот когда Чернобыль был — тоже много шли.

С.Б.: Вот сейчас…

Н.К.: Вот как Вы думаете, ждут ли их те же проблемы, что были у Вас?

С.Б.: Я Вам скажу еще один героический пример, а потом отвечу Вам на вопрос. Моя сослуживица, которая на второй группе сейчас, которая ездила после меня, вернувшись с Чернобыля и имея патриотический дух, которым заражается человек, будучи там, она пришла в военкомат и сказала – заберите меня в Афганистан.

Н.К.: Ах! И поехала?

С.Б.: Её не взяли. Сказали: «Ты понимаешь, война кончается, а ты облучена. А что с тобой там делать?»

Н.К.: Угу.

С.Б.: С тобой, это самое. Значит по поводу АТО. Люди выполняют патриотический долг перед нашим государством. (Кашляет) Простите. Многие из них добровольцы. И практически так же, как и я столкнулись с этим же нечестием чиновников, с этой завистью, что человек будет считаться инвалидом войны и не будет платить, там, половину за воду, за газ, хотя правительство не выполняет это. Нет у Чернобыльцев сейчас таких льгот.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Вот. И они делают всякие препятствия для того, чтобы люди имели должное уважение.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Это что касается власти. Им не дают группы инвалидности. Говорят: «Ты получил на производстве». А у него три ранения, а ему говорят: «Ты получил на производстве. Ты докажи, что это ранение». Ну, такая политика партии.

Н.К.: Грубо говоря, можно сравнить, э, много похожего.

С.Б.: Очень похожее. Во-первых, нас защитили первые АТОшники. Это были добровольцы.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Это были люди на подобии, как я говорю: «Вот я. Пошли меня». Они рискуют всем. Они рискуют семьями, они рискуют благополучием, всем. Вот представьте, вы молодая девушка...

Н.К.: Ну да.

С.Б.: ...отправили красавца на войну, он пришел без ног.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Ну, Афганистан, это ж, примеры мы все знаем и…

Н.К.: Угу.

С.Б.: У меня друг лучший в Афганистане погиб, а я был в Казахстане в это время.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Так бы я б с удовольствием пошел бы на Афганскую войну и меня б забрали, я ж из бедной семьи и медработник. Это кто как не я.

Н.К.: Ну, да.

С.Б.: Вот. Но я пошел раньше Афганистана в армию. И поэтому в семьях у АТО-шников, конечно, и разделенные взгляды, неразделенные взгляды политические — кто за Украину, кто за Россию. Жены за Россию, за Путина, бога и царя. Кстати, молитву уже сочинили ему. Текст молитвы утвердил синод православной церкви. «Всевышний Владимир Владимирович», и мать тебя так.

Н.К.: Ну, час от часу не легче.

С.Б.: На, на радио «Вести» это сказали.

Н.К.: Ну, я не знаю. Но…

С.Б.: Я сказал. Сегодня утром перед больничкой я слышал. Вот. Поэтому бедные АТО-шники...

Н.К.: Угу.

С.Б.: ...и мне их очень жаль. И те же проблемы, что и у нас, то и у них и та же чиновничья тварь, которая до сих пор издевается над простыми людьми, а сами себе понюхал пороха за 100 километров от боевых действий и он считается уже участником боевых действий.

Н.К.: Ну, грубо говоря, то же самое.

С.Б.: То абсолютно повторение идентично один к одному. Только единственное разница, у нас ранения ионизирующим излучением, радиоактивным йодом и так далее, которое, кстати, действует 2 года. Самый опасные ликвидационные годы 86-87.

Н.К.: Угу.

С.Б.: А потом, где-то под 90-е можно было на экскурсию уже ездить туда, а не на ликвидацию.

Н.К.: А кстати, как Вы относитесь к такому феномену, как экскурсии?

С.Б.: Туда?

Н.К.: Да.

С.Б.: С удовольствием я б поехал бы.

Н.К.: Да?

С.Б.: Но меня никто не приглашал еще.

Н.К.: Понятно. То есть, если б была возможность, если б это было как-то организовано, Вы бы…

С.Б.: С большим удовольствием потому, что знаете, как участники, помню, отечественной войны ездили туда, смотрели. Тот фильм «Бригада», когда говорит: «Цветочек положишь».

Н.К.: Угу.

С.Б.: Розочку вернее. Не, вроде… Гвоздичку, говорит, зачем розочку. Это память.

Н.К.: Угу.

С.Б: Вот. Для меня вообще «Бригада» фильм — это гениальный фильм во всех отношениях.

Н.К.: Ну, многим нравится.

С.Б.: Потрясный. Всё смотрят. Вот. И поэтому, что еще Вам сказать? Я вот…

Н.К.: Угу.

С.Б.: Очень обидно, что 7 лет после этого и не после этого — нервы не в порядке. Псих пробивает.

Н.К.: Угу.

С.Б.: И не удивительно, что и чернобыльцы психически неуравновешенные люди и АТО-шники — это страшная будет потом проблема, когда будут взрывать, стрелять. Вон магазин рванули «Рошен». Вот. Сегодня ночью в «Даффи». Это самое… Ну, то же самое повторение.

Н.К.: Угу.

С.Б.: АТО, Афганистан… Мы вас не посылали. Посылали коммунистический режим защищать. У меня лучший друг. Да, да, да.

Н.К.: Ну, и тогда у меня к Вам последний вопрос, такой, по поводу будущих поколений. Вот, оглядываясь на свой такой опыт житейский, на свою такую насыщенную жизнь. Вот что бы, вот, Вы могли такое, вот, может быть выводы, какие-то, которые были бы им полезны?

С.Б.: Молодежи?

Н.К.: Да. Сказать. Чем бы они, может быть, могли бы воспользоваться или если это дети, то, что им бы прочитать было бы полезно, вот, в учебнике, если они, как бы, уже родятся позже и не будут знать этого всего.

С.Б.: Дети должны помнить, что есть дети рожденные после ликвидации аварии родителями, которые были на ликвидации. Это инвалиды Чернобыля, так же как и мы. Они не ездили тушить, скажем, Чернобыль, гасить.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Но по генам им передалась эта болячка и они будут всегда на себе, на здоровье своем ощущать это. Практически все дети, которые, я знаю, после Чернобыля — это инвалиды.

Н.К.: Угу.

С.Б.: И на работе у меня у девочки инвалид. И кругом, кого не спрошу — да, операцию делали, на онкооперации, на сердце. Дети вообще те, что были в Припяти маленькие просидели три, или четыре или пять дней. Сколько они? До ликвид… выселения. Они пострадали от рака, в основном предстательной же… щитовидной железы.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Вот. Поэтому, та молодежь, которая будет жить в веках после нас, чтобы никогда не обижала тех детей, которые имеют статус пострадавших, потому что они не виноваты, им досталось это по наследству. Вот. Чтобы их уважали. Ну, а вся молодёжь — чтобы не пряталась. Вот сейчас АТО идет. Я, инвалид хотел поехать на войну. Но меня не берут. А все попрятались в поликлинике. То же самое повторяется один к одному. Один человек пошел на АТО. Все подоставали справки — они инвалиды, у них больные дети и никто и не думает защищать Родину.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Поэтому молодежь будущих поколений: Родину надо защищать. Если не защитишь Родину, ты не будешь себя чувствовать человеком. Ты не будешь, так сказать, иметь чувство достоинства, уважения, и жизнь на земле прекратится даже, потому что жизнь надо спасать, людей надо защищать. Вот. Мужчины должны быть мужчинами, женщины – женщинами, и поэтому пример, как по Чернобылю, где со мной были юные девочки, нерожавшие девочки.

Н.К.: Угу.

С.Б.: А те, кто уже мог поехать – прятались. Так же и АТО. Девочка, снайпер ребеночка оставила на родителей и поехала защищать Родину от бандитов. От сявоты. От явной сявоты.

Н.К.: Угу.

С.Б.: Вот. От путинских отморозков. Поэтому молодежь должна быть патриотична, должна быть, иметь чувство собственного достоинства и никогда не прятаться и, так сказать, делать сама свое будущее. Какое они сделают себе будущее, такое у них и будет.

Н.К.: Спасибо. Спасибо большое.

С.Б.: Пожалуйста.