Сергей Глущенко (далее С.Г.): Так, Наташа, я извиняюсь. Я должен, то есть, ну, или…

Наталия Козлова (далее Н.К.): Сейчас разберемся.

С.Г.: Вопросы, хорошо.

Н.К.: Да. Сегодня 29-е октября 2013-го года, находимся мы в помещении «Союз Чернобыль», беру интервью я, Козлова Наталья у… представьтесь, пожалуйста, полностью.

С.Г.: Глущенко Сергея Александровича, инвалида II-й группы по Чернобыльской АЭС.

Н.К.: Теперь у меня к Вам будет первый вопрос, он достаточно обширный: расскажите, пожалуйста, историю своей жизни. Что считаете нужным.

С.Г.: Не, ну…

Н.К.: Начиная… Да.

С.Г.: Ну, понятно. От своего рождения, правильно?

Н.К.: Да.

С.Г.: Родился я 5-го мая 1963 года в Харьковской области, город Люботин. В 1970 году пошел в 1-й класс, в 80-м (смеется) году окончил его. В 82-м году был призван на службу в вооруженные силы. Служил с 82-го по 84-й. Служил я в ограниченном контингенте войск в Венгрии. Ну, в принципе, моя служба после армии… пошел работать в милицию с 84-го года. С 84-го года по 85-й год работал в я Октябрьском РОВД, с 85-го года по 1988-й год поступил в Воронежскую школу милиции. В 1986 году, когда случилась авария, ну, не знаю, нас не посылали в принципе на ликвидацию. То есть нам как-то там меньше всего разъясняли. В 87-м году 15-го декабря был, были направлены с сводным отрядом Воронежской школы милиции направлены были в Гомельскую область – Гомельская область, Хойникский район в 15-ти километровую зону Чернобыльской аварии, где мы пробыли месяц. По охране осуществлялся, осуществлялась охрана общественного порядка несения службы в населенных пунктах. Ну, пункты я с собой там взял, мне, в принципе, здесь указано, что я не знаю, это нужно или не нужно.

Н.К.: Если считаете нужным.

С.Г.: Не, у меня есть там, в принципе там, все донесения я вот с собой взял.

Н.К.: А скажите, а как Вы узнали об аварии, какие мысли первые были?

С.Г.: Об аварии нам в принципе ничего подробно такого не говорили, потому что мы были, я ж говорю, что Российская Федерация там как-то, ну, мало таких сообщений было, что это случилось в 1986 году. Мы практически, я сюда в Харьков не приезжал, а учился там, и практически такого не было, чтоб там какие-то разъяснения были, что случилась там авария. Нам в 87 году сказали, что мы едем для патрулирования в Минск в Белоруссию, в Белорусскую СССР и всё. То есть нас чисто конкретно обманули.

Н.К.: Понятно. И когда Вы приехали, какие у Вас были первые впечатления?

С.Г.: Ну, впечатления были такие, конечно, там все было жутко, все как-то заброшено, все пустынно было. Мы жили в самой 30-ти километровой зоне от станции, а несли службу в 15-ти километровых зонах. То есть, мы несли по периметру границы Украинской СССР и Белоруссии. Нас было, ну как бы по охране общественного порядка Белоруссии, не территории Украины, так как мы были с территории, ну, посланы Российской Федерации. Вот это такое, в принципе. Служба заключалась в патрулированиях. Там ничего, в принципе, нечего было таких охранять – все было заросшее, все было заброшено. Жителей как таковых там, где мы были, практически не было людей. Люди были все отселены, потому, что там территория была со стороны Белоруссии, это все туда 15-ти километровая, 30-ти километровая зона, было загрязнение там очень большое. Ну, а так, в принципе, что у нас было. Мы находились на постах по 12 часов, больше такого у нас, таких вот, чтоб мы куда-то выезжали на станцию – мы не выезжали, мы только были, практически, дислоцировались в одном месте. Это Хойникский район, Брагинский, Гомельская область, Брагинский район. В принципе у нас такого не было, чтоб мы там, я говорю, выезжали на станцию, там. Только были по своей территории, которая была нам обозначена.

Н.К.: А как у Вас был организован отдых? Как Вы вообще, где Вы жили, как это все?

С.Г.: Жили мы – специально там была школа, средняя школа в Брагинском районе. Там, конечно, все было отселено, никого ж не было, это зона 30-ти километровая. Ну, там было сделано, оборудовано под наше пребывание. То есть, поставлены койки, все это самое. Ну, находились как, вот, казарменное положение, как вот типа в армии, вот такое это самое.

Н.К.: А Вам рассказывали какие-то инструкции по радиации, как себя вести, что-нибудь?

С.Г.: Нет, инструкции у нас, конечно, были, все это было, что говорили, доза облучения. У нас были с собой специально счетчики-накопители, с которыми, нам сказали, вернее, будут их брать и проверять их излучение. Но это такого практически не было. Когда мы даже уже отбыли свой срок, мы их сдали и нам никто даже… Нас, вот, на данный момент доза не указана, потому что за течением времени и химической зараженности все эти были уничтожены. Инструктажи у нас, конечно, все время у нас были, которые, ну перед несением службы всегда проводились. Мы заступали в патрульно-постовую службу, всегда объяснялось, что шаг влево, шаг вправо – смотрите, никуда не ходите, никуда. Но это, если допустим, там, где мы жили, там было все отмечено. То есть, где более всего загрязненное всё – там стояли флажки, стояли. Мы ходили по трапикам, по настилам деревянным. Но, а когда прибытие на объект, нас возили за 30 километров. Практически, вот, ну станцию мы только видели, я же говорю, что станция 8 километров от нас была. Так вот мы к станции не подходили. Ну, там никто не соблюдал меры безопасности практически, технику безопасности. Нам давали с собой вот эти маски, «лепестки», ну которые практически их так, игнорировали. Потому что… Приходили с объектов – нас обязательно проверяли, снимали дозу дозиметрами, проверяли сколько набрали рентген, БЭРов набрали. Ну, я же говорю, что обмывались, все было.

Н.К.: Одежду как-то меняли, да?

С.Г.: Одежду, меняли одежду, да. Это все было у нас, ну как бы Вам сказать, все было подготовлено. То есть, замена была одежды при смене с нарядов. Приезжаем мы, заступаем в наряд, мы одеваем новую, т.е., ну, спецодежду, военную форму, ну были же все-таки военнообязанные, военную форму. И так же приезжали, мы сдавали все, сбрасывали, мылись и также это самое, отдыхали по 12 часов. 12 часов отдыхали, 12 часов заступали на посту.

Н.К.: А были ли какие-то ситуации, которые Вам запомнились или как-то удивили?

С.Г.: Не, были такие ситуации, которые были у нас… Так как таковых не было систем, ну от чтоб можно было измерять радиацию. Это химики, которые к нам приезжали, войсковики. Те приезжали, те, вот мы были на посту с… я был с курсантом с… Марат, Марат… фамилию я уже не помню его даже, это с Казахстана был. У нас школа была все-таки, ну как, со всего Союза, она единственная в Союзе была, обучались. То есть специалисты вневедомственной охраны, то есть сигнализации, системы наблюдения – у нас все это было, ну как, единственная школа по этому профилю. И у нас учились со всего Союза курсанты были. Вот у нас был курс 220 человек. С 220-ти человек 180 было направлено на несение службы. Ну, вот мы были с Маратом на посту Оревичи, деревня Оревичи, которая сейчас вообще, на карте даже ее нету, не указана. Вот мы были там 12-часовое несение, понесение там 12-ти часовой службы. Приезжали к нам химзащиты подразделения, которые сказали. Замеряли дозу радиации, сказали: «Ребята, у вас тут вообще тут такая радиация, что вам тут находиться в течении получаса нельзя». Если бы мы там находились по 12 часов.

Н.К.: Ох, ничего себе.

С.Г.: Ну, в принципе, у нас таких, ну как бы сказать, не было таких ситуаций, таких нештатных, чтоб там. Потому что людей практически, не практически, а не было. Одни были собаки заброшенные, кошки, коты – там все это было, дикие животные, практически. За год там всё, всё там заросло так, что нам… мы с людьми там и не общались. Были случаи мародерства, которые там, вот, занимались, местные жители, те, которые там предлежащих деревень – там 60 километров, 100 километров. Ну, вот с Брагина приезжали там, ну мародерничать. Были у нас задержания и задержания практически были частые такие. То есть, там люди приезжали чем-нибудь там поживиться таким там. Ведь все-таки было много заброшенных. То есть люди, которые сразу после аварии их там через месяц через два их отселили, люди с собой не успели там забрать. Вот приходим, вот в магазин. Некоторые такие вещи были: заходишь в магазин как в фильме ужасов. Смотришь – всё вроде тут, кто-то был недавно. Всё – вещи, всё-всё-всё – продукты питания, всё, а никого вообще нету. То есть, мы там находились сами вообще в этих. Я же говорю, что приезжали некоторые, но это было… Было это, но такого частого таких посещений там не было, потому что все-таки люди знали, что там зараженность и такая очень большая. Потому что мы были один пост, пост был само ближе к станции, где туда сопровождали, ну, туда было сопровождение – рабочие ездили на смену вахт туда, которые с Белоруссии. Ну, специалисты, которые может энергетики там. И вот у нас там все было, периметр этот был под сигнализацией, то есть было как вот…

Н.К.: Ух-ты, даже под сигнализацией?

С.Г.: Да, все было под сигнализацией. Сигнализация была выведена нам на блокпосты и, то есть, отделяла все это колючей проволокой. Ото за колючей: шаг – радиация большая, два шага – нету ничего вроде бы (смеется), понимаете. То есть, такой было, ну как бы, абсурд такой, что это самое, так что у нас…

Н.К.: Понятно, а как эти люди объясняли свое поведение, когда их задерживали, почему они туда полезли?

С.Г.: Ну, люди практически там объяснений таких не было, что люди как бы от безысходности туда лезли. Потому что знали, что там от… понаслышке от родственников, что там остались ихние какие-то продукты. Люди хотели что-то там…

Н.К.: Себе.

С.Г.: Себе это. Даже доходили такие случаи – ну, я это их, в принципе, так не знаю, – говорят, что в Гомеле даже вещи те, которые были там, ну, как бы, прио… не приобретены, а, ну как, которые там люди поехали, забрали, там своровали, можно сказать, в тех же магазинах продавались, даже там, вот, на рынке там что-то, ну сбывали то есть это самое. А в основном тоже охотились за техникой вот там. Много было техники заброшено: трактора там, машины, всё-всё-всё. И люди приезжали там то двигатель, то запчасти там своруют, то что-то такое, это самое. Ну, вот такое вот, таких в принципе. Вот это наша в принципе задача была наша – не допускать хищений с этих объектов, чтоб меньше было проникновений. Ну, практически двумя человеками на 15-20 километров, когда нас расставляли, сильно ты не укрепишь эти самые. Там, я же говорю, это если где-то, где-то на кого-то так вот случайно увидишь, что там – ага, что кто-то это самое, то начинаем выслеживать, что можно кого-то это самое, было, ну, не задержать, а предупредить. Потому что там можно чревато, я же говорю, что этим за забором, за ограждением там была, ну как, доза радиации очень такая. Потому что приезжали химики, даже нас вот туда не допускали, говорят: смотрите поосторожней, потому что там очень, говорит, зараженность очень большая. Ну, практически кто, вот, так вот можно сказать, ну не любопытство.

Н.К.: Угу.

С.Г.: А многие, конечно, по своей там было много, ну как, ну такого, знаете, соблазна, потому что были вот… Я же говорю, что открываешь это заграждение, там вот населенный пункт был Сороки, который тоже так находится очень. Деревня Сороки – это вообще там зона зараженности очень видно большая была, потому что она была вся обнесена этой колючим пери… ну, проволокой, колючей проволокой. Ну, и наши тоже, в принципе, 12 часов несения службы, нам давали с собой сухпай. Ну, а когда, вот, соблазн был, когда приходишь, я говорю, мы в магазин приходим, смотришь там консерва, консервация, все это самое. То есть, радиацию так же не ощущали – не ощущали.

Н.К.: Ну да, а там же ж всё стоит.

С.Г.: Оно не видно – не видно. Ну, и люди вот немножко было, что вот такое вот, наши, вот, ребята, хотя руководство это предупреждало и очень ругалось за это. Ну, соблазны были такие.

Н.К.: Ага, я так поняла… А как Вас кормили? Были ли там, например, работы, которые выполняли женщины?

С.Г.: У нас, вот Вы знаете, кормили нас, ну столовая при школе, столовая была. Да, там женщины были, но там были все практически, ну местные, вот это с Белоруссии. Были с подразделений и внутренних дел белорусских, которые нас, то есть мы были курсантами, а все вот эти перевозки осуществлялись именно за счет сотрудников с белорусской милиции, МВД. И личный, ну, обслуживающий персонал, те, которые были, были все с Белоруссии.

Н.К.: А какие работы были, возможно…

С.Г.: Хоз работы.

Н.К.: … ну, «женские», «мужские» – вот такое какое-то раз… Ну, понятное дело, на посту стояли в основном мужчины, а женщины?

С.Г.: У нас не было, у нас же курсантов-женщин не было.

Н.К.: Ага.

С.Г.: То есть, у нас были все 180 человек, все были курсанты, то есть мужчины, ребята. Женщин у нас вообще практически… Вот на курсе только одна девушка была с Казахстана, по тем временам 87-й, 6-й, 5-й годы практически не было курсантов-девушек.

Н.К.: Не было принято тогда.

С.Г.: Не было, не было, не было. У нас только одни были, я же говорю, только одни ребята были. Так что у нас… на другие нас, практически, там, хозяйственные работы мы задействованы не были, мы только были по несению службы общественного порядка. Больше у нас такого ничего не было.

Н.К.: А когда Вы приехали, как Ваша семья отреагировала на Вашу командировку?

С.Г.: Ну, как Вы знаете, даже как туда уезжали нам сильно было, ну как, приказ есть приказ. Конечно, сказали, что едем что… ну сказали, что едем в Минск. Не сказали, что едем мы в Чернобыль. Мы знали тогда, что все-таки сказать можно одно, а поступят по-другому. Но, нас, в принципе, не давали, как бы когда мы приехали, нам там вот поменяли школу с Белгорода, до того школа была львовские там. Но все школы, которые подчинялись именно таким образовательным учебным заведениям Москве подчинялись. Мы практически так не контактировали, потому что нам бы как бы… Мы приехали сразу в Гомель, нас сразу отвезли на место дислокации в Брагинский район, то есть непосредственно в 30-ти километровую зону сразу же. Мы приехали, нас автобусами, мы в автобусах подождали, когда вторая школа погрузится. То есть, нам не давали даже общаться практически, сбор вещей каких-то там. Они сразу уехали, их в автобусы погрузили в автобусы, нас сразу расквартировали. То есть, нас по этим самым, определили место жительства, сказали, что покаместь никуда не (звонит телефон) никуда не выходим, никаких без распоряжения руководства никаких действий не производится. Нам сразу определили место жительства, в эту школу, там она 2-этажная, определили спальные места и к вечеру – мы приехали утром туда – к вечеру нас уже начали уже знакомить с объектами, вывозить на маршрут, вывозить. Обвезли нас по маршруту всю эту, ну как бы периметр охраны наш. Он там где-то находился километров 80. И вот нас, в основном нас вот по 12 часов мы несли службу, на несколько было поделено. То есть 12 часов несете, 12 часов отдыхаете. На несколько взводов было поделено. Ну и вот так мы… то есть.

Н.К.: То есть, родные и близкие понятия не имели, куда их, ихних родственников отправили?

С.Г.: Нет, ну мы вот писали, нет, мы писали, что я, вот, даже письма посылал и всё, что мы были направлены в Гомель. В Гомель, ну от адрес – мы присылали, за нами… То есть приезжали за письмами, приезжала с Гомеля машина и так же нам привозили. То есть, у нас такого не было, что мы там сами могли куда-то пойти. Я же говорю, мы жили в 30-ти километровой зоне, мы с людьми практически не контактировали. Мы были…

Н.К.: Но переписка все-таки велась?

С.Г.: Переписка да, тогда ж телефонов не было. Переписка велась, мы, ну как, регулярно переписывались. Каждую неделю приезжали к нам с Гомеля, приезжали забирали письма. То есть, там руководству давали какие-то инструктажи приезжали. Ну приезжали, один раз приезжали с министерства Белорусской ССР тоже руководство. Ну как, они приехали, сразу приехали, там что-то им не понравилось. Они сразу дозу облучения там им сказали, что тут сильно загрязненное место.

Н.К.: (смеясь) И уехали, да?

С.Г.: И они быстренько сразу, не стали даже долго там засиживаться, сразу оттуда быстренько уехали. Потому что, я же говорю, что… Многих сейчас, вот даже, вот, я созваниваюсь, ну, с ребятами как-то это самое, многих, вот начальник курса тот, который был, ну из 180 человек уже где-то человек до сотни почти, практически нет уже людей. Так что…

Н.К.: А как вообще было отношение людей в обществе в то время к этим событиям? Как Вы наблюдали, как это обсуждалось как-то или?

С.Г.: Ну, Вы знаете, я же говорю, у нас практически обсуждаться не обсуждалось, потому что мы практически мало так, ну как с людьми мы мало вообще контактировали. А между собой, у нас в принципе приехали, на пост заступили – 12 часов у нас, в принципе мы были, как бы можно сказать, сильно то не контролируемые. Потому что за 30-40 километров, даже и больше нас проверять никто не приедет. Мы сами были, ну, как бы заинтересованы в том, чтоб находится на постах и меньше куда-то там отвлекаться, потому что я ж говорю, ну как, у кого-то… Вот мы были в основном вдвоем с Маратом, так как-то у нас получилось, что мы службу практически целый месяц вдвоем по постам несли. Ну, то есть старались меньше куда-то.

Н.К.: Угу.

С.Г.: Потому что такие случаи, ну как, нам рассказывали, что… Ведь там уже ж год целый прошел после аварии и всё. Что не надо куда там, допустим, если есть какие-то там, допустим, ограждения – вы их старайтесь туда не заходить, туда не это самое, ну как бы, не ходить. Но, я ж говорю, что некоторые по своему любопытству, может там кто-то. Вот и было, что, ну слухи такие вот с других там школ нам, вот, руководство рассказывало, что, говорят: смотрите, потому что, говорит, с других там вот им давали. Нам-то ничего эта информация, курсантам практически наше руководство школы не доводило. Потому что если было там, допустим, сильно как бы такая информация проходила, может меньше б как-то люди вообще бы туда не пошли на эти посты, понимаете. Ну, ведь тогда это Союз еще был. Никто такого в принципе как бы сказать, что «не хочу» или – тогда такого не было. Сказали надо ехать – ехать. Ну, в принципе я ж говорю, что можно было где-то там, ну как, знаете, укрыться там или куда-то. Практически так сильно там походить за 12 часов, я же говорю, что 20 километров обойти. Тем более мы были в такое время – это декабрь месяц, с 15 декабря по 15 января. Хоть это и зима была, но там была такая погода, что впечатление это где-то ноябрь, вот такой месяц. Знаете, даже ж вот мы застали, вот сколько, я же говорю, сады там всё, яблоки еще на деревьях висели, понимаете.

Н.К.: Не срывал никто?

С.Г.: Нет, вот такие были, типа шуточками там, чтобы повезти, говорит, давайте. Как ото знаете, есть анекдоты, там, что там, теще повезем, своим родственникам. Не, ну так вот были, что у нас находили там вот и в деревнях вот, я ж говорю, что ну было там вот, личные вещи людей, много там, ну таких это, деньги там, ценности вот находили такие то. Ну, всё это мы сдавали, в принципе никто не думал там вот укрыть что-то для себя, что-то спрятать.

Н.К.: Ну да.

С.Г.: А так, вот, руководству, начальнику курса, приходишь там: «Виталий Алексеевич, вот такая ситуация – у нас на посту было обнаружено…» В принципе дома ж могли, они все были, как бы до нас видно там были. Но дома забиты, которые специально, чтобы люди не мародерничали, я ж говорю, уследить невозможно было.

Н.К.: Проще было забить, наверно, да?

С.Г.: Да. И были… нас даже предупреждали, если вы не увидите, где там… Вот пришли в деревню, одна деревня, там в течении от 20-ти километров, допустим, маршрут, да, несколько находилось в этом районе, несколько там – одна, две, три деревеньки. Вот если не находили там, смотрите дом, который там стекла, двери не забиты, окна не забиты, постарайтесь, чтоб его как бы там, обезопасить этот дом.

Н.К.: Забить самим, да, наверно?

С.Г.: Забить сам, да. Ну, в принципе так же смотришь, соблазн то был: ну, заходишь, квартира, дом, двор там такой это самое. Смотришь что там, вещи валяются, то валяется. Ну, вот заходили в дома там, как бы смотрели, осматривали дома, где находили. Я ж говорю, дюди туда видно было сразу ж, ну как, может в течение месяца, по-моему такой нам срок говорили, что были отосланы, ну, выселены оттуда. То есть, люди может что-то не успели взять, находили документы людей некоторые, привозили. То есть, сдавалось это все в архив там школы. Не знаю, как оно в дальнейшем куда оно делось, не знаю. Ну, а вообще-то нам, вот, в принципе, инструктировали, что если… Я ж говорю, что приезжали химические отряды, подразделения, замеряли дозу радиации. Говорили, что у вас там большая доза радиации. То есть туда, знаешь, и не стоит ходить, мы туда практически, эти как бы территории, эти участки обходили.

Н.К.: А как Вы считаете, вот эта авария и все то, что произошло, повлияло как-то на общество?

С.Г.: Ну, это я Вам сказать не могу. Повлияло, в принципе, сейчас тех, кто были ликвидаторами, у меня, вот, у многих знакомых, те которые были непосредственно на станции, да вот даже и мои однокурсники, всё, те, которые люди остались в России. Ведь со всего Союза были люди. Ну, как-то их еще может ихние государства, немножко там люди пенсию получают побольше, чем у нас. А мы все-таки это, наше государство вообще практически забыло людей тех, которые занимались ликвидацией аварии. То есть люди живут своими, ну как – в своем миру, своими заботами. То, что нам говорят, там вот: все о них помнят. Это помнят только 26-го числа, когда случилась авария, начинают: вот мы не забыли, мы вас помним, всё. Но, а в основном практически помощи как таковой, редко она ощущается, даже наоборот ставятся преграды.

Н.К.: А вот, например, может быть те события, как Вы думаете, научили чему-то наше общество или совсем не научили?

С.Г.: Ну, я Вам скажу, что сейчас наше общество по сравнению даже с теми годами, которые Советский Союз все-таки был это такой структурный орган, который там всё конечно, всё делалось очень это самое, так скрупулезно и всё. Сейчас у нас, если б случись такая авария…

Н.К.: Не дай Бог, конечно.

С.Г.: … я думаю, да. Так как, вот, в Японии там они всё это быстренько преодолели. У нас как-то у людей сейчас еще большая апатия, чем… Тогда нас, в принципе, видите как, заставляли. Тогда слова такого не было: «не хочу», «не знаю». Нам вот, когда мы даже уезжали в Чернобыль, сказали: кто не поедет, сразу можете ложить документы на стол и вы отправлены в увольнение, то есть, уволены с органов внутренних дел. То есть, такого не было, что «не хочу». А сейчас, видите, практически среди молодежи ж такого нету, сейчас люди не понимают зачем наша армия, зачем всё это. Ну, то есть это уже ушло с эпохой, видно.

Н.К.: А когда Вы вернулись в то время, после своего… своей командировки, было ли к Вам какое-то особое отношение, как к участнику?

С.Г.: Да, когда мы вернулись, вот вернулись в училище, в школу. У нас ведь, мы были уже 4-й курс выпускной. У нас проводились, ну как, государственные экзамены в мае месяце, в июне у нас должен быть уже выпуск. То есть, мы должны были получать офицеров. И мы уже практически с приездом с Чернобыля, отношение сразу… У нас же многие, ну, практически, сразу это не ощутилось. Но в течении вот этого периода, оставшегося – с января по май месяц у нас были обращения уже в больницу, в поликлинику, ну, госпиталь. Сначала госпиталь свой, который у нас при училище, а потом уже такие в стационарные города Воронежа. Но, практически, у нас вот это как-то, ну как, руководство то понимало, те, которые с нами. Ведь руководство школы практически всё там было, именно наши непосредственные руководители. Начальники курсов, начальники кадров там такие, которые. Ну, как бы на нас сделали они немножко такую, знаете, поблажку, по тем временам поблажку. Ну, а так вот говорили: вы смотрите ж, никаких таких сильно у вас заболеваний нету, ничего у вас там нету. Потому что когда мы приехали даже оттуда, нам же никто не сказал, какая доза облучения у кого, у кого что. Да, голова болит – болит, во рту сохнет – пересыхание.

Н.К.: Угу.

С.Г.: Понимаете, слабость, недомогание. «Ну, ничего, это у вас от усталости, это всё пройдет, это…» Ну, а на гос. экзаменах практически нам вот, ну как, снисхождение сделали. То есть сказали, что таких… Ну, нас не приравнивали к героям, что вот вы там съездили, да. Ведь практически у нас все: вот курс выпускной 220 человек, практически все поехали. Потому что там некоторые, которые по болезни были, ну… Им нужно было оставлять, конечно, всё это, курс под присмотром, потому что ну должны оставаться были, которые были кто-то, нести и здесь же в училище так же тоже службу по… Мы же не могли все бросить и уехать? И вот к нам вот как-то, ну начальник училища как-то после всех этих, ну как, приездов, он так вот немножко дал слабинку, говорит: «Ребята, что вы заслужили, получили там это самое немножко. Ну, давайте, – говорит, – вы хоть как-то там делайте, а мы вам уже будем поблажку уже по гос. экзаменам». Все-таки государственные экзамены никто их не отменял, и нам нужно было подтверждать свое знание, подтверждать специальность свою и нас никто не освобождал. Ну, поблажки нам конечно были.

Н.К.: А скажите, как Вы считаете, Ваше участие в ликвидации повлияло ли как-то на Вашу жизнь или нет?

С.Г.: Ну, если честно сказать, я после приезда в училище, сюда вернувшись в Харьков в 1988 году, пришел… Ну как, я уже был специалистом, офицером направлен. То есть, по моей специальности нас только было 2 человека с Харькова на всю область и Харьков. Но мой приятель, который был тоже послан с Харькова – Власенко Николай Николаевич, он уехал. То есть, нам тогда еще предлагали за… Советский Союз ведь большой и нужно было, как молодых специалистов нужно было…

Н.К.: (работает дрель) Я прикрою дверь, потому что…

С.Г.: Я прикрою.

Н.К.: А, спасибо.

С.Г.: Нас направляли по всему Советскому Союзу, то есть человек желание изъявил, тем более человек еще был, ну как бы, Чернобыль, ну, такая репутация, в принципе такая, знаете, можно сказать, хорошая. Ну, и вот один я приехал в Харьков сюда со всего, ну с выпуска. Ну как, такое в принципе сразу, когда я пришел в УВД области, у меня сразу ж практически, то есть даже не сказали. Дали выбор, ну мои документы были направлены сюда, личное дело, в котором же было указано, что я являлся ликвидатором на Чернобыльской АЭС. То есть, можно было даже еще, как бы, знаете, выбрать себе такое более лучшее место, такое комфортное. Ну, некоторые с нашего управления, ведь я ж говорю, что при Советском Союзе эта школа была такая единственная по охране общественного… по этой системе. И приезжали люди с управления туда на курсы повышения квалификации. То есть, которые меня даже знали там, ведь проучившись там люди раз в год, в два года приезжали туда на курсы повышения. То есть сказали, вот зам начальника управления, Марченко Николай Григорьевич: «Сергей, куда вот душа у тебя лежит, в какой там вот, куда ты хочешь. Хочешь – в область, чтоб тебе там было, есть неплохой район Изюм с выделением сразу квартиры». Ну, в принципе остался в Харькове, потому что родители рядышком живут. Ну, и жена так в принципе не очень то захотела поехать в область. Ну а так, в принципе, больше ничего. Потому, что это был 88-й год, там еще у нас, когда я приехал сюда, еще направлялись у нас люди. Вот я сразу поступил в Червонозаводской РОВД, отдел вневедомственной охраны. Людей даже при мне уже здесь, когда я уже работал, всё, людей до 90-го года отправляли на Чернобыль. Ну, нас, меня, конечно, уже никто не отправлял, потому что желание, спрашивали мое желание, там могли, если желание есть, можно еще было поехать бы. Ну, конечно, такого желания у меня не было, потому что как там мы были, я же говорю, мы там практически были, нас только что туда возили. А так мы там жили обособленно, я же говорю, что никому мы не нужны были. Нам, ну, не было такого, чтоб знаете, чтоб вот как, допустим, какие-то вот как подразделения приезжают, там воинские формирования. У них как-то это было более слаженно. А у нас там практически так – мы приехали, ну и охраняйте себе.

Н.К.: И всё, да?

С.Г.: Да.

Н.К.: А скажите, а как Вы думаете, в чем причина этой аварии? Многие обвиняют халатность, ну, персонала, многие – партруководство. Как Вы думаете, почему произошла эта авария, в чем причина?

С.Г.: Ну, я не знаю, как это можно. Я в те годы как-то мало так вот, допустим, сталкивался с этим. Ну Чернобыль и Чернобыль. Ну, в принципе, может из-за халатности, потому что, ну, как говорится, случайностей в этой жизни не бывает. Но все-таки оно должно наверно быть эта авария. Потому что даже и в Писаниях пишется, есть такой Чер-но-быль. Чернобыль – это… Чернобыль это в переводе означает трава, это как перекати-поле. Ну от, мне кажется, что это должно так было случится для нашего, для наших людей вразумление. Но, люди наверно, вывод конечно маленький сделали с этого (смеется). Так что…

Н.К.: Скажите, пожалуйста, а как Вы относитесь к тому, что сейчас всё более и более становятся популярными вот эти идеи по поводу экскурсий в Чернобыль. Для молодежи, которая интересуется и так далее. Как вы это?

С.Г.: Нет. Я Вам скажу, что я к этому отношусь, не знаю другие какие-то мнения, но я отношусь негативно. Там, в принципе, подчеркнуть, лучше это все посмотреть, как говорится, на картинке там по телевизору, чем поехать туда в реальности там посмотреть. Там, я же говорю, что ну как таковой экскурсии, вот чтоб ты что-то себя оттуда, такое впечатление. Ну всё заброшено, я же говорю. Мы были когда там – все заросшее. Там в некоторых вот сейчас где мы были, вот я смотрю даже по карте – некоторых этих населенных пунктов вообще нету, потому что они уже как их поглотила пустыня наша. Там всё заросло, всё-всё. Ну, смотреть там просто, я же говорю, что на лес, на эти на дебри, которые там. И то там можно сказать, что... Посмотреть со стороны там, где может Припять, где вот сама станция была – там да, красиво. Там речка Десна, все это. Но на таких же, в таких и местах и все и делается, как говорится. Вот сделали эту станцию, она ж наверно не зря была сделана там, где такая красота была природы. А ее там установили эту станцию и эта станция взорвалась.

Н.К.: То есть Вы бы не советовали туда ехать?

С.Г.: Я бы, конечно, не советовал, потому что лучше все это сейчас с нашей техникой, со всем лучше посмотреть так. Это там должны только смотреть специалисты, которые должны, знают, что это, к чему приводит и всё. А остальным людям – ну это знать такое и смотреть это, я считаю это нецелесообразно.

Н.К.: А скажите, как на Ваш взгляд, ликвидированы ли последствия аварии на сегодняшний день? Все ли, как Вы думаете?

С.Г.: Ну, как Вам сказать, собирались же там построить саркофаг, всё. Вроде бы все-таки он и построен, вроде бы никаких. Ну, сейчас я не могу так сказать, уточнять, что это. Конечно это очень, по сравнению с тем, если б его не было – это хуже было б. По сравнению с тем, что есть оно. Да, может там какая-то утечка, оно ж у нас все-таки эта информация более как-то. Сейчас гласность, демократия и всё. Ну, мне кажется, что это еще не сильно как бы для народа гласность какая-то, что там есть. Все-таки это ж не один, как вот в Японии, не один год и не один десяток, хоть уже прошло 3 десятилетия вот будет через 2 года. Но, все-таки Чернобыль – это он еще будет, наверно, 10 раз по 30 будут его вспоминать. Потому что это ж радиация – это радиация, это же и не снаряд, не бомба. А радиация это, она будет еще, мне кажется, давать о себе долго знать. Потому что не зря, я говорю, что эти деревни были. Если б уже прошло 30 лет, люди вернулись туда, если б там было всё хорошо. Да, сейчас вот говорят: вот можно там – это я и по телевизору смотрел, показывали, что можно туда уже фермерские какие-то. Есть такие – эту ферму, которые желают эту землю вновь обрабатывать и всё. Но ведь все-таки земля это же губка, впитывает в себя и как потом это самое? Ну, люди уже, в принципе привыкли к этой радиации, оно все сейчас у нас кругом радиация (смеется). Ну, факт тот, что я сколько знаю, что когда мы там были, даже видели вот, ну как, такие вот мутированные… Вот я сам на своих глазах видел вот крысы вот такие жирные.

Н.К.: Что, серьезно?

С.Г.: Конечно, такие крысы как кошки. Вот бегают вот такие… кошки большие.

Н.К.: Это такие мутации?

С.Г.: Да, такие мутации проходили. Видели, даже мы были, вот я просто не помню, какой населенный пункт был, что поросенок был такой с двумя пятаками, да.

Н.К.: С двумя пятаками?

С.Г.: Да, с двумя пятаками. Лапки были вот это самое так, лапка такая маленькая еще. Мутация была там. Я вот не помню, вот не успели где-то в каком-то, какая-то деревня, что вывезти. Что мы туда даже все практически по очереди, вот все ж мы заступали на посты. И все вот туда, там от ферма была, свинокомплекс какой-то и туда даже, вот, все как бы на экскурсию (смеется) туда все ходили и смотрели на вот это, на вот этих, ну как, чудо природы. То есть мы как-то, ну, по тем временам, да было такое. Потому что, я говорю, по тем временам это как-то дико было.

Н.К.: Ну да.

С.Г.: Не говорили, что вот мутация, там всё. Но, вот, на самом деле было, я же говорю, что, видели там. Тем более ж крысы ж тоже эти, к человеку они ж ближе, там, где корм им есть. И вот там вот свиноферма, я вот не знаю почему, там вот, ну как, она уже не свиноферма была, то есть остатки от этой свинофермы. Их там может кто-то их и прятал там, потому что они не давали. Ну, если вывезти их – нельзя было вывезти, потому что там зараженность то большая была. И вот нам просто там, вот, некоторые люди, но там в основном были старики, такие, которые уже не хотели там. Некоторые вернулись, вот, мы знаем, что у нас некоторые семьи – бабушки-дедушки вернулись. Им там плохо стало у детей там, и они говорят: «Мы поедем туда умирать». И вот мы видели вот такие это самое. Я ж говорю, что люди себе забрали вот этих там поросят, там козы там и вот, вот такую мутацию мы даже видели.

Н.К.: Это в те года, да?

С.Г.: Да, да, в те года. Вот 87-й год, да.

Н.К.: Ух ты, ничего себе.

С.Г.: Вот было такое.

Н.К.: И какие были реакции у вас у всех, когда вот эту свинью с двумя пятаками и так далее? Как Вы отреагировали?

С.Г.: В принципе такого, вот, не реагировали, чтоб сильно. Ну, как вот, смех, что там какой-то типа «Змей Горыныч» или что-то такое типа, это шутки были. Но, а я ж говорю, что а шутки так это еще тогда как-то не доходило, вот так вот потому что…

Н.К.: А, то есть до сознания не доходило, то есть не пугало никак?

С.Г.: До сознания практически да. Да, это ж знаете. Практически знаете как это – ну есть там, ну и какая-то это самая. Но я же говорю, что вот когда увидели вот таких крыс, вот таких громадных…

Н.К.: Больших, да?

С.Г.: …то, Вы знаете, практически как вот жутковато. Когда их там вот у села мы были, тоже говорю, населенный пункт, что они как, ну как кошки, вот такие, такие. Это крысы же громадные, громадные крысы прямо, я же говорю, такие, это самое. То и страшновато, когда у нас оружия ж такого не было, что. А вот если они там, вот, бегают, как вот голодные, там это самое. Там собак конечно много. Заброшенное такое все было, там такая, можно сказать как вот природа там дикая, всё. Просто попалась как в какой-то, как показывают вот фильмы какие-то.

Н.К.: Ужасов, да?

С.Г.: Ужасов. Вот там вот всё заросшее, всё это. Ведь мы были на постах, у нас никакого освещения, ничего ж у нас не было. У нас были керосиновые лампы и вот эти.

Н.К.: Что, серьезно? До такого, что керосиновые лампы. Ни фонарей, ничего?

С.Г.: У нас фонари были, вот фонарь был, там у нас несколько фонарей. Но у нас завоз, практически, чтоб там привозили батарейки, там всё это самое. У нас практически такого не было. Лампы были вот эти керосиновые лампы…

Н.К.: Ничего себе.

С.Г.: Брали с собой на посты по 3 литра керосина, вот нам вот хватало на ночь. Вот световой день так мы обходились, а…

Н.К.: На ночь.

С.Г.: А на ночь керосиновые лампы. Практически фонарей, я не знаю почему так, ну было это ну как, только вот в школе, в вот в таких, где… в районах. А в основном, вот, на посты нам такого ничего. Никаких спецсредств, у нас такого ничего абсолютно не было. По тем временам, тогда спецсредства как сейчас, допустим, вот, в милиции там дубинки, все это. Тогда такого не было у нас.

Н.К.: В общем, вас просто поставили (смеется).

С.Г.: Да, нас просто поставили, мы ходили как чучела там (смеется). Просто, что есть живые люди, я говорю, что одно только было – если задержание по… Рации у нас были на стационарных постах, вот где у нас были, я ж говорю, ну, с собой рацию носить ты не будешь по территории 20-ти километров, да. А вот нам рации приходили на… а блокпосты это какие были – тот же дом, тот же дом. То есть, там установлена радиостанция, мы сообщали через каждых 3 часа там, 2 часа. Ну, в основном 3 часа была это самое, у нас связь. Мы связывались со школой. То есть, что мы живы, на территории, прилегающей к нашему маршруту, никаких замечаний не было. То есть, технику нам же никакую не выдавали, если 20 километров мы вот в течении 12 часов туда-сюда мы там, вот, обхаживали там.

Н.К.: А оружие какое-нибудь нет, ничего?

С.Г.: Ничего у нас такого не было. Спецсредств, я же говорю, ни оружия ничего такого не было.

Н.К.: А вот эти большие крысы, они не нападали?

С.Г.: Нет, такого не было, конечно, что нападали.

Н.К.: Животные дикие?

С.Г.: Собаки – вот такое да, там это самое. Ну я ж говорю, люди старались, те, которые занимались мародерством, они, конечно, старались, может они как-то там, может и следили. Потому что им не было смысла попадаться нам на глаза. Это если мы кого-то задерживали, там увидели, потому что мы сообщали. Так к нам практически, я ж говорю, приезжала только смена менять эти самые – маршруты, всё. У нас практически проверок никаких, практически не осуществлялось, чтоб там… В ночное время мы заступили на этот пост и нас кто-то с руководства школы там или с других там, ну как, с райотделов, с милиции с Белоруссии, никто не приезжал, не проверял. Приезжали только проверять, ну, не проверять, а забирать дозиметры химики, химически отряды приезжали. Ну всё, то есть, мы так были, я ж говорю, что обособленно, у нас практически такого… Со стороны Украины – да. Там было как-то более поставлено сюда. Многие, вот, знакомые мои, которые ездили, тут как-то оно было более цивилизованно. А у нас там более как-то было все обособленно. Люди отселены были и всё. А нас только на патрулирование. Охрана, хоть так она называлась «охрана общественного порядка», но там-то общества, общества то и не было (смеется), не с кем было там…

Н.К.: Охранять (смеется).

С.Г.: Да, оно ж… Да, только целостность там, чтоб где-то посмотрели. Докладывали, что… или приезжали, в рапорте мы, мы приезжали каждый раз указывали: вот вернулся с такого-то маршрута, номер маршрута и указывали: на таком то маршруте было то-то, то-то там замечено. Где-то там был поврежден дом, где-то там было найдено такие эти самые, там, ну, какие-то там… Ну, вот как мы находили, я же говорю, там… ну не спецсредства, а ну техника была заброшенная техника. Вот мы докладывали все что, что было это. Это вносился всё в реестр и чтобы они помечали, допустим, где-то можно было забрать, чтоб не кто-то забрал, а, то есть, целенаправленно вывозили оттуда, чтоб не давал, никакого не было, ну, как бы соблазна чтоб люди там занимались грабежами вот этими. Тем более я ж говорю, что могло это попасть и…

Н.К.: Ну конечно.

С.Г.: Всё оно зараженное было, могло попасть. Я ж говорю, что мы, вот, некоторые у нас, вот, ребята – у нас не было – задержали вообще машину, которая была груженная продуктами питания. То есть, вывезли полностью всё там с магазина: консервацию, всё-всё-всё-всё. Вот даже у людей запасы там, погреба там. Вывезено там ну всякой консервации, всё-всё. Одежда даже эта, ну, это с какой-то целью куда-то ж вывозилось? Куда-то на какую-то реализацию ж.

Н.К.: Ну да.

С.Г.: Ну, так что у нас были такие случаи.

Н.К.: А скажите, а сейчас вот со своими товарищами, с которыми были там, как-то поддерживаете связь? А если поддерживаете, то как Вы вспоминаете, как?

С.Г.: Ну, Вы знаете, у нас вот те, которые ребята они в основном все с России. Мой знакомый товарищ, вот о котором я говорил – Власенко Николай, тот который прослужил в России. Он после приезда, как мы школу закончили, он поехал в… Я вот не помню, по моему где-то в Салехард поехал. Салехард поехал, да, точно – в Салехард поехал. Он там проработал 10 лет, сильно он, конечно, начал… болезнь его начала он… сильно он это, как бы начала, вот, прогрессировать болезнь. Ну, у него получилось там через знакомство, сейчас он… вот я как-то с ним не поддерживаю давно уже связи, он уехал в Аргентину и на постоянное место жительства. Уже гражданство принял Аргентины и это самое. Со своими друзьями – да, мы так бывает пере… это самое, ну, по Интернету, там вот я с Таганрога Славиком Кратовым так поддерживаем свои связи. Ну, в основном по приезду мне те, кто были в России, вот в Воронеже, я же говорю, многих уже нету ребят. Вот, начальника курса нету. Ну, многих тех, кто там были, вот остались с России, практически я вот, сколько вот езжу, потому что у меня жена с России, с Воронежа. И вот так вот мы встречаемся с другими ребятами, которые там на курс младше меня были. То есть, многих уже, вот, говорят, что… И в школу я приезжаю и в школе там училище, там даже вот как есть бы своевременный ну как, как музей. Вот те, которые были. Ведь там это ж училище было это как раз, ну как… Оно организовано было довольно такое сильно молодое училище – в 85-м году, в 85-м году. А вот сейчас это единственное на всю Россию высшее учебное заведение, вот я сейчас не знаю там институт.

Н.К.: Угу.

С.Г.: Там сейчас, вот, он сильно такой, ну развитый в подготовке специалистов, что там они тоже организовали музей свой по Чернобылю. Ведь курсанты принимали много таких всяких. И в Карабахе принимали, и в Нагорном Карабахе потом, когда это случились эти все эти самые такие конфликты. Начинают с Чернобыля, Чернобыль – курсанты, потом Карабах. Ну, все такие вот, все такие мероприятия как бы нехорошие такие, были курсанты посланы с этого училища. И там, вот, музей, даже приятно, вот есть наши вот там фотографии, вот наших выпускников, наших там, вот, снимки в этом музее училища есть. Так что… Ну, поддерживать, я говорю, стараемся как-то, те, которые остались. Ну, а так, многие даже вот здесь в Харькове, вот, у меня сейчас, вот, товарищ есть – Витя Щетинин, он тоже был в этом же подразделении, что и я, только он был послан с Белгородской. Там Белгородская школа-училище, был тоже, он был на курс… на месяц раньше.

Н.К.: Угу.

С.Г.: Оказывается, я даже по приезде в Харьков я узнал, что мы их поменяли. То есть, нам даже всё это было как бы всё это ограничено: нам не дали время, чтоб мы даже с кем-то могли там вот… Все-таки приятно было встретить там с Харькова кого-то, да, поехать туда и приятно на том же месте встретить там харьковчанина, да. Ну, нам этого не дали, потому что наверно, знали, чтобы мы как-то информацией не обменивались (смеется). Информация всё было как-то скрытно

Н.К.: Секретно, да?

С.Г.: Да, всё было скрытно, потому что находясь там месяц, даже мы там больше находились, мы там месяц и неделю находились. Как нам записали: месяц ровно, 31 день записали. А мы находились там 40, ну вот 31 день и там еще неделю. Вот под 40 дней мы там находились, а записали в личном деле, в документе. Они считают, что переезд, пере это самое. Ну, мы ж не могли неделю целую нас перевозить туда. Мы переезжали как обычно, нас привезли туда поездом, вот, Минск-Воронеж. Так же нас в автобусы погрузили и… то есть туда нас до Минска автобусами довезли. С Минска также и туда обратно так же нас везли. Довезли до Минска, с Минска до Гомеля уже нас транспортом, автобусами везли. Так что там контактировать нам практически с местными жителями, у нас такого не было. Мы только те, которые были водители у нас, вот были на машинах закреплены, у нас местные были с Брагина, с Брагина были. Ну, вот они говорили, что: «Ребята, вам тут конечно. У нас, говорит, тут совсем слухи ходят другие, чем у вас. Вы сидите тут на постах, вы ничего тут не знаете». А у нас практически там тогда как-то, чтоб от телевизор – там у нас такого не было, такой информации, чтоб от. Ну, я же говорю, мы жили практически: пришел с поста, поспал, поели, отдохнули, лег спать, утром проснулся, опять заступили, оделись, нам выдали новую эту самую – одежду, всё, собрались, нам с собой дали сухпай на 12 часов и всё. Хоть этот сухпай нам практически хватало, приедешь там на 6 часов и всё. Поели, а потом начинаем ходить там, ага, думаешь где б что еще где-то (смеется) перекусить-перехватить. Ну я ж говорю, такие места были, что вот можно было, я же говорю, что и приходили там, вот, заходишь в деревню там, походишь по этой деревне, никого кроме нас же нету. Ага – там в погреб зашел, там в дом зашел. Конечно там магазины, вот, некоторые такие были деревни, что как бы сказать, что цивилизованные. Там магазин в деревне, всё. Вот походишь в магазине, всё как вот вроде кто вчера оставил. Ешь – не хочу, всё что хочешь.

Н.К.: А нельзя.

С.Г.: Консервация. Та были такие у нас ребята, что говорили это конечно плохо, радиация. Ну, все равно как-то, знаете, пытались, кто думал, ну а может пронесет, а может оно все-таки… На тот период у нас практически никто там вот сразу вот так вот не жаловался, что у кого-то там. В течение уже после приезда – да, уже люди начали ощущать, что уже чуть-чуть и голова болит. А так, вот, приходили с постов – ну да, плохо, там горло болит, першит там вс“. Та ну, не обращай внимания, кто тебе там это самое. Пошел, тем более у нас медсанчасть была с нашей школы, там наши были санинструктора, которые: та ничего страшного там нету. Температуры нету, того нету – всё, будешь жить. Это же не ранение там, что тебя контузило, ранило. А там такого практически не было. Потом уже, конечно, я ж говорю, что началось уже, когда люди приехали, уже месяц проучились, уже надо подготовка к сессии, уже к экзаменам. Тогда уже начало действительно. И то, начали обращаться в санчасть, а нам говорят: та ну ладно там, ничего там нету. Ничего у тебя такого нету, чтоб… Тогда ж тоже нас никто не посылал на, чтоб проверять дозу облучения, какую ты получил. Нам же сказали практически эти документы, которые нам были, нам же никто на руки не выдавал. Вот как сейчас мы справки подоставали там архивные, что действительно там ты был в такой-то зоне 30-ти километровой. Это сейчас уже знаешь, что какая там степень зараженности была.

Н.К.: Угу.

С.К.: А нам тогда в принципе сказали: «Да, вам пришлют, все будет это сообщено в училище». Ну, так Союз распался, никто практически… Я туда ездил за справками – там практически ничего, никаких документов, всё в личном деле. Вот, я и то чисто случайно справку такую достал, которую меня вообще не были… Мне за нее не говорили, что. Просто давали с училища о подтверждении, о нахождении там. А с самой белорусской, то, что там у них с красными печатями, гербовой этой печатью, что там действительно была какая-то опасная зона заражения – никто, только сейчас вот начали.

Н.К.: Понятно. А скажите, а что Вы думаете по поводу мероприятий по увековечиванию памяти тех событий?

С.Г.: Ну, в принципе у нас же памятник, вот, в Харькове есть ликвидаторам, которые находится в сквере, в Молодежном сквере парка. Это в каждом районе у нас установлены мемориальные, в каждом, вот Московский район, Киевский районы. Ну, в каждом районе из 9 районов все есть увековечивание памяти чернобыльцам. Чернобыльцам и вот в сквере возле Южного Вокзала именно тем, вот, которые принимали непосредственно пожарные, которые непосредственно были на ликвидации, на тушении этого, вообще стихии этой. То есть, на счет этого – да, тут у нас всё, в принципе, правильно, всё есть, все эти такие памятники. Ну, лишь бы только кто конечно молодежи, практически, на эти вот… Мы были в этом году, да, на 26-е, всегда это 26-е число, апрель – всегда проводится здесь в Молодежном парке у нас, да. Ну, в принципе, тут молодежь бывает, так вот приходит и то, которую, наверно, только заставляют приходить. Потому что так вот кто-то, допустим, даже те же и дети, и всё, чтоб… Ну, такого, практически вот я вот часто, ну как, присутствую на нашего – я в Московском районе проживаю – ну, как-то там всё «Союз Чернобыль», организация Московского района такая. Тем более район самый большой в Харькове. И, ну, ликвидаторы приходят района, всё. Ну, а молодежи практически на этих, ну как бы сказать, День Памяти, такого, практически, даже и не знают.

Н.К.: А как Вы думаете, как можно было бы, может улучшить эти мероприятия? Что-то, может быть, Вы бы хотели добавить, чтобы это было лучше?

С.Г.: Ну, в принципе, добавить то, что должно какое-то быть разъяснение, я думаю, что в школах. Потому что семья есть семья. Ну как вот, немногих сейчас, вот, те люди, которые остались, но уже многие ж умирают, умирают, а дети ихние заняты совсем другими этими вещами. Практически, это только проходит у нас в Дни Памяти, там начинается. Ну, это ж в принципе, как бы сказать, ну, мало. Вот сейчас вот видите как – книгу вот начали заблаговременно это, правильно? Написание книги – это, в принципе, хорошая такая идея, потому что люди, наступные поколения должны знать, что это было и не совершать этого, этих самых. Хоть это не от людей зависит, от нашего руководства и всё. Но все-таки люди должны как-то реагировать и знать, что да, действительно было вот 30 лет назад уже почти такая авария совершилась, ну, случилась. Ее надо как-то ж, чтоб в дальнейшем это не повторилось.

Н.К.: Угу.

С.Г.: Ну, я Вам скажу, что какая-то должна информация быть, как бы не в дни празднования, а до дней празднования. Что люди должны, молодежь должна знать. Действительно там за какой-то период времени. Конечно, людям нельзя тоже ж постоянно говорить, что вот там, вот, как и про войну. Но начинается всё это заблаговременно, за какой-то там период, хотя бы за неделю там. Людей как-то должны, как бы ну, чуть-чуть как бы подготавливать, что люди должны знать, что вот 26 числа был такой день, поминальный день. Хотя бы придите вы, молодежь, это самое, если есть у кого время, отложите это самое. Все-таки у многих там дедушки и всё, родственники, отцы там, многие ж уже, практически в каждую семью ж. Ну, не каждую, ну, может через одну затронуло это горе. То есть, нужно хоть прийти, посмотреть, ну, те, которые там остались еще, уже ж практически, я же говорю. Это так, что у меня там, я был туда прислан, ну, призван молодым, правильно, мне было 25 лет, 24 года, да, уже прошло это самое – вот мне 50, за 50. А некоторые, которые были присланы туда вот, те сверхсрочных, которые солдатами были. Им уже, они были призваны там 30-40 лет, им уже сейчас за 70, уже многих вообще нету, конечно, так что… Некоторые даже, вот, дети и не знают, что там, вот, ихний там дедушка, родственник, та – где-то там в каком-то Чернобыле был.

Н.К.: Угу. А как Вы думаете, через много лет, например, будут учебники, дети будут учиться в школе, что бы Вы выделили, что там должно было быть написано? Может быть что-то такое, о чем нужно помнить или что-то такое, о чем ни в коем случае нельзя забыть. Вот про Чернобыль, что это может быть?

С.Г.:Нет, ну…

Н.К.: Какая вот основная мысль должна быть в учебнике? Как бы Вы сказали?

С.Г.: В учебнике должно быть то, что… в нем должно быть детям напоминать память им какую-то. Что действительно это авария была и была по вине, наверно, скорее всего, что это был человеческий фактор. Это же не просто так она случилась. Конечно, там была, ну как, это ж все-таки не… станция была союзного значения. Это ж не какая-то там нибудь маленькая электростанция, которая, а громадное сооружение, которое было пол Украины там и Россия, всё это обеспечивала, ну, как бы энергоресурсами. Я вот что хотел, ну как, для молодежи, чтобы они знали в принципе, что нужно, ну, еще какой-то… относиться не халатно к этому, а немножко подходить, знаете, с таким вот как вот… Ну, радиация, что такое радиация – это ж тоже ж надо как-то думать, это. Да, ее не видно, ее не это самое, не слышно всё, но потом человек-то, который заразился, получил облучение, ему плохо, у него здоровье, да? Так и здесь же: здесь надо, чтоб люди как бы чуть-чуть держались в каком-то постоянно таком, знаете, чтоб не было такого – раз и человек расхолодился, всё ему там уже стало очень хорошо. Надо, чтобы это все-таки, ну, такой объект, где надо постоянно быть более внимательным. Тем более…

Н.К.: То есть опыт, который передать будущим поколениям…

С.Г.: Конечно.

Н.К.: Это был бы, ну как, основной message, да, внимательность, да?

С.Г.: Конечно, ну конечно, обязательно, конечно, чтоб люди, ну, относились к этому чуть-чуть с таким каким-то, знаете, вниманием. И знали, что не дай Бог это может через 50 лет. Вот прошло 30 лет, еще 20 лет и еще какой-то и, не дай Бог, где-то пройдет там. У нас, вот, на станции, как его, вот Ровенская эта атомная электростанция – не дай Бог такое произойдет. Или вот как в Японии – то же самое произошло ж на Фукусиме. А чего это произошло, тоже ж какой-то сработал человеческий… Что-то где-то недосмотрели. То есть, с этим, ну, может через 20 лет уже и отойдут от этой ядерной, что-то другое придумают (смеется). Может потому что это все-таки как ни смотри, как не хорошо, а все-таки это опасная вещь. Атом – это ж такая штучка опасная, что это же. Не просто так она это человеку дана. То есть, может человек и поймет, что может другие какие-то надо искать пути-альтернативы, чем это. Все равно где-то человек уснет, где-то человек раз это самое, его раз… это самое, ну как, раскрепощение получится и… Ну, конечно, в основном такая немножко как бы по халатности. Все это идет от халатности.

Н.К.: То есть, будущим поколениям нужно обратить внимание на… ну, чтоб не было халатности, да?

С.Г.: Ну конечно, нужно обратить, чтоб более как-то относиться к этим вещам более серьезно.

Н.К.: Угу.

С.Г.: Ну, вот это такое, это самое.

Н.К.: Спасибо. Может, еще хотите что-то добавить?

С.Г.: Нет, ну в принципе добавить такого… Что мне добавить? Просто, что обидно сейчас – вот многие, что те люди, которые получили… Ну, допустим, я считаю, ну как, мы просто, ну, обошелся как бы, да, таким легким испугом. Я не участвовал там в первые дни ликвидации, правильно, не участвовал именно непосредственно на станции. Но у меня есть такие знакомые, которые непосредственно на станции были, непосредственно в первые же дни. Были, вот, у меня, Ермошин Леша, тот был вообще в первые дни. Вот 26-го случилось – они уже были 3-го мая они уже были там, когда провели парад на Крещатике, они уже на 2-3 день, они уже были в Чернобыле. И им, они пробыли там 2 месяца, потому что у нас тут в стране неразбериха была. Я ж говорю, нас как-то, от нас это, ну я ж говорю, когда учился в Воронеже в училище, от нас как-то скрывалось. Тем более нас не отпустили в этот год даже домой.

Н.К.: Угу.

С.Г.: В 1986-м году нас не отпустили сюда в Харьков. Запретили вообще всем выезжать. Мы были невыездные, то есть мы целый год, практически 2 года, практически были там. До поездки в Чернобыль мы никуда не отлучались, нам запрещали, практически ограничивали все выходы в город. Вот так вот по Воронежу ходили в увольнения, то есть по таким, ну, необходимым нуждам. А так, практически, да, вот посмотришь телевизор, новости – всё. А вот человечки, некоторые люди, вот, знакомые еще до сих пор живы, которые непосредственно были, участвовали на крыше там, на станции, сбрасывали там оттуда всё зараженное, этот графит, всё это сбрасывали. Как показывают по телевизору – лопатами всё. И их вот сейчас очень обидели. Вот сейчас пенсию, то есть, ты должен справки принести. Это у нас справки сохранились, у меня. А у некоторых людей вообще справок этих нету. Потому что за неимением и нашим руководством, то которое у власти и было у власти всё, они их просто убрали. Это нам, я говорю, что в Белоруссии – это другое государство, нам как-то повезло, справки сохранились. А люди вот сейчас, вот, доходит до абсурда, хоть плачь – нету справок и человеку… У него на станцию было больше 20-ти выездов, а у него только 2-3 выезда. А те, вот, за месяц, за май месяц практически не указано, у него нету.

Н.К.: Печально.

С.Г.: Очень печально, конечно, очень печально. И сейчас, то есть, люди, которые утратили свое здоровье, потеряли свое здоровье и теперь эти люди добиваются через суды, так же как и я. У меня уже тоже суд назначен, Европейский суд. Вот, как это может быть? Человек, который уехал, у меня, вот, знакомый в Аргентину, он живет, он справку предоставил, был… Ему я лично брал с училища в России справку и он приравнен в Аргентине, приравнен к тем людям, которые работают на атомных станциях в Аргентине. Ему там идет уже доплата, всё. А мы здесь, на своей территории и у нас вот такая беда, это конечно плохо. И для общества и так оно получается, что и нас забывают. Потом получается, что никому не нужны. Потому и у нас, так мне кажется, и вся эта информация не очень-то дается, что это умалчивается.

Н.К.: Как Вы думаете, что можно было бы сделать, чтобы не забывали?

С.Г.: Ну, чтобы не забывали, это конечно то, что у нас вот есть, допустим, вот такие мероприятия проводятся. Это обязательно, потому что вот наше городское – «Союз Чернобыль» всегда у нас, вот, всегда стараются, допустим, ну, как-то поддерживать людей, тех, которые, вот, живут. Ведь каждый день, вот у меня знакомый… каждый практически каждый день, вот, умирают люди, вот, чернобыльцы. И их еще нужно теперь доказывать и ихним родственникам, что именно человек умер от радиации. Что у человека заболевания именно вот такое, чтоб ему дали свидетельство о смерти, заключение, что человек именно помер от воздействия загрязненной радиацией. Так что, мне кажется, тут… ну как, все-таки будут… Почему-то мое такое впечатление, что это будет дальнейшее, мне кажется, это вот 30 лет сейчас отметят и оно будет, кажется, все потухать-потухать-потухать. Потому что у каждого на смену приходит молодое поколение, оно уже забывает, так как и мы вот, забыли, допустим, что было у нас в 1812 года это же война. Это Отечественная война. Так же у нас, вот, Первая мировая война.

Н.К.: Ну, для этого, наверно, надо писать какие-нибудь труды, чтобы осталось.

С.Г.: Для этого мне, вот, нужно, что больше всего, чтоб это было, оставалось в памяти – лучше всего, вот, так создавать литературу. Компьютер есть компьютер, это тоже понятно, это очень хорошо. А книга есть книга, которая будет и не одно поколение: посмотрят, прочитают. Ведь памятники тоже могут они рушиться, и все это приходит в негодность. Это естественно все. А книга есть книга, книга всегда будет храниться сотни-сотни лет. Так как к нам же доходят истории о наших князьях – Владимир Великий, который даже, оказывается, наши книги были. Украина по тем временам… Русь, не Украина там, а Русь была, занимала первые места в Европе, хоть Европа тогда вообще бегали там. Мы уже были более цивилизованны, а они еще бегали там с палками, у нас уже были луки и всё тому подобное. То есть, нужно людей, конечно, более так, мне кажется, что… Чтобы это все запечатлилось, нужно побольше ли-те-ра-ту-ра, литература. Должно, чтоб… И кто хочет, конечно, тот это самое, тот прочитает и я думаю, что…

Н.К.: Спасибо.

С.Г.: Спасибо и Вам. Всего доброго.