Наталия Козлова (далее Н.К.): Итак, сегодня у нас 18 марта 2014-го года, находимся мы в помещении «Союза Чернобыль», беру интервью я, Козлова Наталья у, представьтесь, пожалуйста.

Игорь Кичко (далее И.К.): Кичко Игорь Константинович.

Н.К.: Очень приятно. И мой первый к Вам будет вопрос, он достаточно обширный: расскажите историю своей жизни, вот, что считаете нужным, можно с самого начала.

И.К.: Начиная с детского садика?

Н.К.: Можно и с детского садика.

И.К.: Да нет, там ничего такого интересного.

Н.К.: Это ж ваша история.

И.К.: Ну, история такая – после школы я не поступил в ХИРЭ, пошел на завод тракторных двигателей учеником. Потом стал уже электриком, вот. Год я поработал. Меня тогда направили в тот же ХИРЭ по направлению. Тогда я закончил ХИРЭ с красным дипломом и должен был вернуться и вернулся на завод, который меня направлял. Вернулся я программистом. Но меня пригласили в комитет комсомола, в котором был дефицит, заместителя не было секретаря. Ну, и я там холостой, высшее образование, все, подошел им. И короче меня быстренько избрали и там, вот с этого началась моя общественная жизнь. 10 лет занимался комсомолом. Это был зам, потом секретарем комитета комсомола, потом меня пригласили в обком комсомола, я был заведующий сектором. А потом случилась такая неожиданная, для меня не очень то и приятная вещь, как меня призвали на военно-морской флот наш, во Владивосток. Хотя у меня была бронь и я там шел на руководство обкома, по прохождению, так сказать, по карьерному росту. И на этом у меня все это остановилось.

Н.К.: Угу.

И.К.: Пришлось 2 года, я убил во Владивостоке на этот флот, был комсоргом крейсера, вот. А потом я вернулся, уже эта должность была занята, меня поставили куда могли. А поставили меня заниматься международным туризмом в «Спутник». Как раз это был 1986 год, когда была универсиада, по-моему, что-то такое было, еще Горбачев, так сказать, открывал СССР для мира. Короче, сюда ломанулись эти все иностранцы. Вот, это я сезон перетерпел этих англичан, французов, американцев. Там было много всякого интересного, потому что КГБ ж все это курировать должно было. А я им мешал, они мне мешали, в общем, караул.

Н.К.: Угу.

И.К.: Вот, но интересно было. А потом меня перенаправили там же, на баррикады, в виде инструктора по промышленным предприятиям. Это должность такая собачья, никто туда не хотел идти. А я, в общем-то, побыл же ж на заводе комсоргом. Ну, и мне пришлось идти, потому что на квартирный учет стоял. И я там, еще там 2 года на этой должности был. Потом выяснилось, что моя квартирная очередь вот-вот разрушится, потому что руководству дают квартиры, а руководство меняется каждые полгода, а наша очередь не движется. А я уже стоял к тому времени там что-то лет 7-8, это много считалось. И мне пришлось тогда там майдан устраивать (смеется). Я сначала пошел, по моему, да, в обком партии, шухер навел такой, что говорю: «Так, если вы сейчас не наведете порядок с нашей квартирной очередью, я еду на съезд». 26-й съезд был комсомола на носу, и я уже ж такой зубастый был. «Я пойду, – говорю, – там все расскажу, что вы тут творите». А все ж это под эгидой было обкома партии. Они, значит, быстренько все тут это. Короче, они мне в течение месяца дают квартиру бывшего работника обкома партии, чтоб только ты замолчи – раз. Потом 5 человек пропускают очередь нашу, те которые стояли 100 лет и они ни на что не надеялись.

Н.К.: Ничего себе.

И.К.: То есть на уровне секретарши, там было, они там меня, потом там благодарность высказывали, что если бы не ты там не пробил лбом, то… Ну, и квартиру я получил, я им пообещал, говорю: «Ладно, я тут вам, паршивая овца, тут испортила вам все стадо. Как квартиру даете – я ухожу». Ну, и так-то быстро пришлось. Работу, кстати, не так-то мог найти, но ушел потом на завод электротехнических инст., такой завод был, туда пошел зам начальника цеха. Вот, и оттуда, уже пошел, там немножко занимался бизнесом, потом, вот это группу уже получил инвалидскую. Ну, а Чернобыль меня застал как раз в комсомоле.

Н.К.: Угу.

И.К.: Вот как раз когда я, была у меня в апогее вот это вся моя возня. Еще они, так сказать, пытались меня там как-то затюкать: они меня в качестве наказания направили в Чернобыль. Потому что я, сначала первый раз меня призвали повесткой, это было как раз лето 1986 года. Это я был уже в обкоме комсомола после флота. Я пришел сразу, на второй день. Этот военком говорит: «Вы чего, ты что, сам пришел?» – «Да, сам». – «Что, и не прячешься?» – «Да, нет». – «О, нам такие нужны, нам такие еще нужны, иди, иди, иди». И меня вот это вот как-то. Не знаю, чего он меня отправил.

Н.К.: За то, что Вы не прятались, да?

И.К.: Да. Ничего, никаких подкупов, никаких там не было, ни бутылок, ничего. Ну как хотите. А вот в 1987 году, уже когда я тут с квартирой начал поднимать этот весь базар, они решили меня проучить. И это выглядело именно как наказание. Поэтому я, когда туда поехал, я понимал, что сейчас на меня смотрят, так сказать, во все глаза, как я там себя проявлю. И поэтому я там старался и на крышу лазил и чего только не делал. Вот, ну вот так вот где-то было.

Н.К.: А как Вы туда добирались? Это было как командировка, то есть сами?

И.К.: Это командировка, военкомат. То есть они сделали как.

Н.К.: То есть организованно вас везли или как-то?

И.К.: Нет, это же офицерский состав.

Н.К.: Ага.

И.К.: Офицерский состав так не собирали. Была командировка военкоматом, то есть, как получилось тут вот у меня. Я ж к тому же военкому прихожу в 1987 году, он говорит: «Слушай, Игорь Константинович, я чего-то не понимаю, обычно нам приходит разнарядка с облвоенкомата: химик, водитель, политработник. А то пришла: Кичко призвать. Я, говорит, первый раз такое». А это ж как раз хотели именно меня, они хотели от меня избавиться. Может они думали, что я там вообще концы кину, да и никто не будет на квартиру претендовать? Не знаю, ну, вот так вот. Поэтому, вот так вот, пришлось.

Н.К.: То есть, Вы туда приехали и как Вас там расселили или как?

И.К.: Ну, мы приезжали через Белую Церковь, там была база. Туда со всей Украины, там вообще СССР все съезжались, там ночевали, собирались в колонну. Надо было собрать колонну, порядка 10-ти машин – «Уралов» набивалось, каждый там человек по 30. Вот, пока нас 300 человек, скажем, не набиралось, вот эта колонна стояла. Вот, собралось, я там дня 2, наверно, я там побыл в этой Белой Церкви. Потом колонна эта сразу нас в Ораное повезла, уже в 25-ю бригаду. Там ждал меня мой предшественник, тоже он был, должность была – секретарь комитета комсомола взвода. БСО называлось, батальон санобработки. И он мне дела попередавал, там 3 дня и все, уехал, потом я начал. Ну, опять же ж, я ж воспитанный ж, что надо пример показывать, поэтому я там ездил. Вечером у меня были стенгазеты всякие там, это у нас конкурс самодеятельности. А таким, вот, образом я какие-то там готовил отчеты, кто молодец, у кого день рожденья, там это вечерняя работа. А днем командир был взвода, который ходил именно с тряпками и вот этой дезактивацией занимались. То есть моя задача была им обеспечивать инструменты, объем работы, проконтролировать, чтобы они в масках ходили. Потому, что маски снимали, курили, там что только не делали. Приходилось мне там с дубинкой за ними бегать.

Н.К.: Серьезно, с дубинкой? (смеется)

И.К.: Ну, под зад давал, дубинки то… Под зад давал, потому что не понимали, что это радиация очень опасная, курить, особенно. Все на станции мы делали.

Н.К.: А как был организован отдых? Вы как-то, я не знаю, культурно отдыхали там или все время было напряжение?

И.К.: Ой, Вы знаете, это был один, один такой… Ну, как, распорядок дня был такой: там подъем, по-моему, то ли в 5 утра, что-то такое был подъем. В общем, мы должны были в 8 уже быть там, чуть ли не на станции.

Н.К.: То есть не удавалось так, чтобы…?

И.К.: Ну, в 1 отбой и в 5 подъем.

Н.К.: А, ну, все.

И.К.: А что такое в час отбой, это надо было приехать, мы приезжали пока там ужин, пока то се, пока я где-то часа 2 я занимался вот этой своей общественной работой. Баня каждый день была, потом подведение итогов и вот это в 12, в час отбой. Поэтому отдыха как такового не было. Ну, ездил я 2 раза в Чернобыль на концерт какой-то, нас возили. Никуда в город мы не выезжали никогда, даже никакой связи не было. Мне когда-то крестная прислала там шматок сала, там какие-то чё-то она еще так там мы все там праздновали, что еда хоть появилась. А то так, «завтрак туриста».

Н.К.: То есть такие все сухие пайки, да?

И.К.: Редиска была, это июнь-месяц, редиска такая была, пампушка такая, ну ерунда, в общем, питание безобразное. Так это у офицеров была перловка, а у рядового состава еще хуже, поэтому с едой там было не очень. Ну, вот, распорядок дня был такой напряженный, то есть там крутишься целый день.

Н.К.: А были ли какие-то, не знаю, были ли люди, которые чем-то запомнились, как-то?

И.К.: Ну, люди запомнились то, наверно, всегда есть, хотя рутина. Вы же понимаете, у нас получалось, все крутишься…

Н.К.: Как-то выделились… Угу.

И.К.: …в одном и том же. Ездили мы, когда в Припять мы ездили… Не, не в Припять, в Чернобыль мы ездили. Горком партии там ото там грамоты нам вручали, что-то мы хоть чуть-чуть посмотрели, что-то там вокруг. А так задача только на станцию – со станции, поэтому. Ну, интересные люди, у меня был парторг – очень замечательный человек. Я был комсорг, а то парторг. Он был зам секретаря парткома «Серпа и Молота», был такой завод, пока его не «разбомбили». Вот, он как раз показал пример такой, что я внизу с бойцами это все вытирал, вот, сколько тут достанешь. А ему предложили собрать бригаду добровольцев мыть фермы. Фермы это потолки, вот эти вот всякие рельсы, которые под потолком, по которым кран балки ходят. Там хоть это и 1987 год, там никто их никогда не мыл, не чистил, еще с момента взрыва.

Н.К.: Ух!

И.К.: Поэтому он там собрал добровольцев, им там какие-то медальки дали, их там что-то раньше, вроде, отпустили. В общем, на 5 лет его хватило и все. Там он радиации хватанул конкретно, но тоже личный пример показывал. У меня были маленькие дети, поэтому я не стал геройствовать.

Н.К.: А у Вас уже семья была на тот момент?

И.К.: Да, у меня как раз ребенку несколько месяцев было, дочке было 2 годика, то есть только-только. Та вообще там у меня такая жизнь получилась, только женился, я сразу поехал что-то высшую комсомольскую школу. Месяц в Москве учился, только я приезжаю, через месяц во Владивосток (смеется).

Н.К.: Некогда и с семьей было побыть.

И.К.: Да, некогда. Были такие огненные воды. Вот, так что вот такая там. Ну, вот это замечательные, из тех, что Вы спрашиваете, замечательный человек, Николай Иванович его звали, фамилии уже и не помню.

Н.К.: А были ли какие-то ситуации, которые тоже отложились в памяти как-то вот, запечатлелись?

И.К.: Ну, впечатления отложилось именно работа в станции, как это все выглядело. То есть вот эти все переодевания сплошные, вот это вот какая-то сухость во рту, постоянно головокружение на станции. То есть, как-то вот приезжаешь туда, как я не знаю, как это сравнить. Какие-то как разведка как у кого-то, у врага какого-то. Не знаешь, с какой стороны тебе стрельнет. Но, вот, всегда готов к чему-то там такому нехорошему. Вот такая обстановка была. Нет, конечно обстановка была тяжелая, значит, юмора не хватало.

Н.К.: А, то есть не было?

И.К.: Не было там таких, веселого ничего у меня не отложилось, вот, сплошная была такая. Ну, вот у меня, 56 дней я был там в Ораном, в 25-й бригаде, из них 47 выездов. То есть можете представить, это первые 3 дня я принимал дела, я не ездил, и еще там где-то 2-3 дня у меня выпало. Все остальное каждый день, суббота, воскресенье – это все понятно, я все время ж на станции был. А на станции 2 часа в одну сторону, 2 часа в другую и там получается тоже 4-6 часов и вот, вот такая. Поэтому нет, там интересного ничего.

Н.К.: Понятно. А был ли какой-то момент, в который Вы подумали об этой аварии как о трагедии?

И.К.: Ну, подумали о трагедии. Трагедия, я подумал об этой аварии еще в 1986 году.

Н.К.: А, еще до? До того, как туда приехали?

И.К.: Да. Получилось так, что у меня, я по комсомолу, меня отправили на курсы повышения квалификации в высшую партийную школу. И это как раз был май 1986 года.

Н.К.: Ага.

И.К.: Это было запланировано заранее. Никто не отменил ничего. И я приехал, как сейчас помню, ну наверно вот так, где-то с 3-4-го мая. Просто майские только закончились и я сразу поехал. Ну, месяц там вот это вот в этом Киеве. Ну, там конечно ужасающие были впечатления, что вот это. А, кстати, не очень-то понимали, не очень понимали. Была теплая ж весна, трава уже такая была, мы во внутреннем дворике, как сейчас помню, в футбол гоняли. Это было вот где-то числа там 9-го мая, там уже наверняка она там светила так, что караул. Киев же хватанул тоже хорошо, вот. И вот это было напряжение. Вино продавали там, на улицах, поливалки ездили так, аж первого этажа окна поливали. Задача была не дорогу даже, а они стены поливали. Народу было мало, вот, потом начало сипеть, мы начали сипеть, а раньше и начал наш ректор-профессор сипеть. Говорит: «Ребята, вы еще наверно не поняли, что произошло вот». Да.

Н.К.: То есть тогда даже?

И.К.: Да, вот тогда вот уже был такой. А потом я, в общем-то, ехал, я потом ехал уже такой какой-то целеустремленный, обозленный.

Н.К.: Уже настроились.

И.К.: Потому, что мне надо было квартиру добиваться. Так что я бы и на пулемет бы пошел (смеется).

Н.К.: Понятно (смеется). А как Ваши родные и близкие отнеслись на Вашу командировку, как?

И.К.: Ой, ну как-то так с терпением, с терпением. Сказать, что как-то так все поняли, что это какая-то на меня нагрузка, то не очень. Ну, надо, да и надо. Я тоже как-то к этому относился как к необходимости осознанной. Естественно, никуда я не прятался. Я понимал, что надо опять показать пример, ну и показал. Потом мне даже «Воинскую доблесть» вручили, знак такой от ЦК комсомола был. А вручили как раз тут, у нас в обкоме. На этом я доказал, что я, так сказать. А то они начали тогда, когда я сказал за очередь же ж там бучу: «А, плохо справляешься с обязанностями…» там выговор по партийной линии мне, что ты там. В общем, начали на меня всех собак вешать. Ну, это партийная выдержка, я это все прекрасно понимаю. Чуть не выгнали меня оттуда, там с обкома хотели там выгонять, так что там вся машина. Если бы не перестройка, 1986 год, выгнали б куда-нибудь вообще на Соловки.

Н.К.: Что, серьезно?

И.К.: Запросто, съели бы. Мне так и говорил наш бывший первый секретарь обкома комсомола, на тот момент был секретарь обкома партии. И когда я к нему пришел, говорю: «Вы же знаете всю нашу кухню комсомольскую, вы же разберитесь, что там с очередностью». – «А ты чего сюда пришел? Ты что, еще не понял, что к кому ты пришел? А ну, подожди». Звонит при мне первому секретарю: «Что у тебя какие-то инструктора ходят тут, жалуются. Так, быстро, пока он к тебе сейчас будет идти от меня, чтобы ты там с ним разобрался и типа выгнал его». Это он при мне звонил этому, это я все слышал.

Н.К.: Это он так…

И.К.: И тогда, когда я это услышал, я пошел не к себе в обком, а я сразу пошел к секретарю обкома партии, только уже первому. Меня не пустили: «А что случилось?» И поговорили со мной уже так, что, короче, позвонили к нему: «Так, ничего с ним не делай, все, давай ему квартиру» (смеется). Вот так.

Н.К.: То есть Вы…

И.К.: Да.

Н.К.: А среди обычных людей как? Было ли к Вам какое-то особое отношение как к ликвидатору?

И.К.: Ну, было, конечно. Особенно первые годы было. Было особенно это, кстати в обкоме комсомола нет. У нас было человек, наверно, таких 5, как-то никто не высовывался, никто ничего особо не рассказывал, тогда это не принято было. А потом на заводе, когда я пришел, я там создал чернобыльскую организацию, первую. Это было где-то 90-е годы, даже еще 89-й год, еще толком только начинали создаваться чернобыльские. Я там создал. Ну, было. И от руководства было там, такое внимание было. Было, чувствовалось все. Но и, тем не менее, я не знаю, вот как рассказывают ребята сейчас за границу ездят, так там гораздо больше почитание, чем у нас. Даже тогда было и то не столько. Да, единственное было всяких льгот больше, там вот этих, старались там кому чего там. Мне лодка резиновая досталась (смеется).

Н.К.: Серьезно, да?

И.К.: Вне очереди, да. Так что…

Н.К.: А скажите, а люди, с которыми Вы там работали, поддерживаете ли Вы с ними как-то связь?

И.К.: Да, поддерживаю. Вот, мой предшественник, Ваня Сухоставский, был он в Харьковском районе сейчас. Ну, мы встречаемся обычно 26. Это единственный, кстати. Потому что все остальные, кто меня окружал, это был не Харьков. Только этот секретарь парткома был, ну я же говорю, 5 лет мы с ним провстречались и через 5 лет его не стало. А все остальные разбежались так, я не поддерживаю с ними связь. А вот с этим Ваней Сухоставским, да.

Н.К.: А что Вы чаще всего вспоминали, когда с ним видитесь? Что обсуждали, какие темы, если помните?

И.К.: Ну, вообще-то мы с чернобыльцами, и со своими сейчас. Я сейчас председатель «Союза Чернобыль» в Ленинском районе. Это я стараюсь там собирать совет. Ну, в основном, вот, кто что видел, вот именно Терещенко Наташа много тогда видела, 1986 год. Она именно работала в медицине, потом она моталась по всему этому, она много там видела: и с двойными головами там…

Н.К.: Ой, ничего себе.

И.К.: …всякие эти выводки утят, которые утром бегали, а вечером уже лежали, вот это она видела. А мы, мы вспоминали, в основном, вспоминаешь, вот где, что на станции делали. Вот я вот на станции…

Н.К.: То есть, какие работы?

И.К.: Да, где был. Ну, я, например, что рассказывал интересного, это когда я на крыше был, 2 ночи я был на крыше. Вот это так тоже там чувствовалась близость этой трубы, было там (смеется).

Н.К.: Страшно было?

И.К.: Ну, как-то я понимал, что я тут хватану, вот так. Сознание было такое, что я занимаюсь опасной работой, это точно. Почему мы и ночью работали, потому что это июль был.

Н.К.: Жарко?

И.К.: Жарко. И там летом вообще была радиация бешенная.

Н.К.: А были ли какие-то работы, там, в зоне, которые были сугубо мужские, а которые были сугубо женские? Выполняли какую работу в основном женщины, а какую мужчины? Скажем так.

И.К.: Во-первых, там вся работа мужская была. Дезактивация – это всегда мужская работа. У нас там женщин даже не было на территории. Только на кухне у нас женщины были. То есть женщины в основном занимались или кухней, или медициной, все, больше ничем. Потому что основная работа какая: то ли тяжелой лопатой, тряпкой, такие работы, тяжести таскать, там. То ли надо было дозиметристом быть, тоже туда женщин не пускали. Просто не пускали. Поэтому женщин было мало.

Н.К.: В основном мужчины были?

И.К.: Да, 2 месяца я считайте, и не видел (смеется).

Н.К.: Понятно (смеется).

И.К.: Только на станции, кстати, и были. Там же работало тогда еще несколько реакторов. Работало несколько реакторов – 1-й и 2-й работали.

Н.К.: А как Вы думаете, почему стало так возможным, что случилась такая катастрофа? Что повлияло? Это какая-то халатность или же это… Многие винят партруководство, что спешили сильно. Или почему, вот так случилось, как Вы думаете, Ваше мнение?

И.К.: Я считаю, вообще-то это сложилось в одной точке несколько факторов, которые по идее не должны были ни в коем случае встретиться. Я имею виду и какой-то карьеризм, который захотел к празднику сделать, отчитаться за какой-то непонятный, кстати, эксперимент. И то, что там кто-то побоялся за свою шкуру остановить весь процесс. И то, что там не было додумано, и не признал сам разработчик реактора, что там оно не додумано было. Должен был тогда вообще такие опыты ставить? То есть, вот сошлось все: и халатность, и не доделка, и то, что там карьеризм какой-то, и тупость – вот все в одном месте, понимаете. Это беда, конечно, наша. Всего-то, в этой аварии сошлись все наши негаразды вот в обществе. Вот все эти, как раз карьеризм, какая-то боязливость, чинопочитание, тупизм какой-то, вот тогда для Советского Союза, для КПСС это было все характерно. Вот это все причины.

Н.К.: А как Вы думаете, общество наше, украинское сделало какие-то выводы из тех событий или нет. Как-то повлияло на сознание в культурном плане или нет?

И.К.: В культурном плане – нет. В культурном плане не повлияло. Оно повлияло на то, что мы никак не можем подняться с колен.

Н.К.: Ага.

И.К.: В частности, благодаря Чернобылю. Это очень большие ресурсы и человеческие и материальные отвлеклись на это. Поэтому мы, к сожалению, это все затормозило наше развитие на многие десятилетия, вот. Какой сделали вывод? Не сделали вывода. Вот этот пофигизм он и остался, все равно, с одной стороны. То, что карьеризм остался, тоже. Вы знаете, он повлиял вот только скорее на, вот именно, ликвидаторов. Вот на них и повлиял четко. Это переоценка же…

Н.К.: Переоценка ценностей, да, скорее?

И.К.: Да, ну потому что уже понимаешь, что карьера это не самое. Вот почему и у меня, например, карьеры не получилось потом. Я просто понял, что это лизоблюдство, без этого не получается карьера. А это все не самое ценное в жизни и как-то вот…

Н.К.: То есть ценности поменялись, карьера отошла на задний план, да?

И.К.: Карьера на задний план, да, да, да. Вот, как-то и обязательность, порядочность, патриотизм в чем-то высунулся, потому что до этого как-то я не очень-то понимал, вот. Какое-то чувство поддержки, что там она нужна была, вот это есть. То, что смерть это все такое, вещь, которая никого не лишит все равно, и бояться ее не надо, и в то же время она близка у нас, как ни у кого. Поэтому, какой-то есть в этом плане, такая, не то, что смелость, а, ну. Ну, когда-то это все произойдет все равно, бояться этого не надо. А вот жажда к жизни, кстати, появляется.

Н.К.: Ага.

И.К.: Да, вот это какое-то есть желание, оптимизм, я считаю, чувство юмора меня, например, поддерживает там, какая-то там, чтоб изменения в жизнь вносить. Потом молодежь вот как-то вот надо рассказывать, я вот стараюсь встречи организовывать часто, то есть передать что-то то, что ты знаешь. Вот так вот, так что есть такие.

Н.К.: А вот спустя много лет, вот сейчас та зона как, она уже, я не знаю, настолько ли она опасна или нет, как была тогда. Но существуют тенденции среди молодежи на то, чтобы поехать туда на экскурсию. Как Вы относитесь вообще к таким вещам? Опасно – не опасно, не советовали бы или наоборот советовали, что пусть посмотрят?

И.К.: Вы знаете, вот недавно у нас было такое предложение: давайте организуем туда автобус. И я ради интереса собрал совет и говорю: «Так, кто хочет?» Никто не захотел. Я Вам скажу, что у меня тоже особого желания лично нет. Я фильмы эти все смотрю документальные, все это я видел многое. И сказать, что туда ехать надо? Ну, это так, это блокбастер какой-то рисовать, декорации готовы, называется. А так, сказать, что это как-то, там просто непонятно, это непонятно. Это нейтронная бомба упала, предположим. Все, все на местах, да все, такое впечатление, просто народ ушел да и бросил и что ты тут увидишь?

Н.К.: Ну да.

И.К.: А то, что там сколько смертей, сколько там было радиации и так далее, это сейчас не увидишь. А ходить опасно, я считаю, что, вообще-то говоря, самому опасно. Если так, из машины не выходить, по асфальту ездить, то не опасно. Но то, что там есть точки, которые наверняка светятся, я имею ввиду в лесах какие-то обломки, какая-то техника закопанная, которая будет там, то точно. То есть риски есть. Лучше туда, ради того, чтоб просто проветриться, не надо ехать. Не надо, потому что там может и ветер какой-то подняться пыль. И именно с того могильника, который там еще вскрылся, да не почувствуешь ничего. Ну, и опасность есть, одному можно получить там 100 рентген и ничего, организм справится, а другой буквально там полдня побудет и схватит какую-то радиацию небольшую, это будет уже основание для рака. Ну, и зачем это. Поэтому нет, это я не очень поддерживаю. То, что надо с этой зоной что-то делать когда-то, это да. Все-таки очень большие территории и жалко. Ну, и в то же время нету денег на то, чтоб там действительно безопасность гарантировать, нету денег. Поэтому пока это все обречено на такое увядание, одичание.

Н.К.: А вот по поводу памяти такой вопрос. Как Вы думаете, вот есть мероприятия, которые посвящены памяти, чтобы помнить о тех событиях. Ну, например, и в школе беседы проводятся, и на 26-е собираются люди. Как Вы считаете, это достаточным или думаете, может, можно было бы что-то еще? Или как-то по-другому сделать, как-то может улучшить? Есть у Вас какие-то мысли по этому поводу?

И.К.: Вы имеете в виду как 26-е апреля отметить или?

Н.К.: Не обязательно 26-е апреля, вообще мероприятия посвященные памяти этим событиям.

И.К.: Как их проводить? Ну, во-первых, их надо проводить. Надо память, чтобы оставалась. Во-вторых, я считаю, что молодежь надо как можно больше охватить вот этими воспоминаниями. У нас просто есть несколько категорий граждан, которые действительно могут подтвердить, что они патриоты, и они сделали для страны. Это была Великая Отечественная война, Афганистан, хоть это и не у нас, но все-таки это народ, который защищал, так скажем, и чернобыльцы. Я считаю, что в основном это Великая Отечественная война и Чернобыль, кстати, вот именно на нашей территории тут спасали, вот. Молодежи не хватает таких примеров, они уже тут совсем и заигрались, слишком уже закупались в каких-то своих игрушках и они не думают о том, что государство – это действительно какие-то обязательства перед ними. Это действительно надо уметь и знать, как его защитить. Вот эти, кстати, майданы сейчас тоже показали, я считаю, что как раз получилось, что более такая сознательная молодежь, это на западе. Ну, там другое наверно, там может это, конечно не Чернобыль виноват. Но там у них есть школа независимости какая-то, которая еще в Польше у них была, и они не привыкли, что их держат за быдло. В Польше, кстати, тоже никогда так особо быдлом народ себя не чувствовал, я это точно знаю. А восток как-то у нас в этом плане немножко…

Н.К.: То есть Вы считаете более шире молодежи об этом знать?

И.К.: Надо больше работать с молодежью, это главное. Поддержка чернобыльцев тоже важна. Хотя бы внимание им оказывать. Ну, это просто дело чести государства и общества. Вот, ну мне просто как самому ликвидатору даже не столько честь эта нужна, сколько вот именно передать молодежи то, что ты видел и то, что ты, как ты отнесся к своему обязательству. То есть, ну, как-то пользу, короче, принести обществу. Вот для этого надо чернобыльцев еще, грубо говоря, использовать, нужно.

Н.К.: Я поняла.

И.К.: Им есть, что рассказать и нужно. Они в основном скромные, уже потухшие часто, уже у нас годы, к сожалению, вот. Но вот скоро же уже и ветеранов Великой Отечественной остались там уже сотни и нас уже там, уже в 2 раза меньше, кстати, стало, чем было. То есть вот, вот эта задача, как отмечать, а так. Ну что, сказать, что нам какие большие подарки там давайте? Ну, нету этих подарков, хоть бы законы выполняли. В принципе законы нормальные, если они их будут выполнять, то это то, что чернобыльцам уже и хорошо.

Н.К.: А вот, ну, что бы Вы, может быть, выделили главное, что нельзя забыть или то, о чем нужно обязательно помнить? Что можно было бы передать потомкам, которые еще родятся или, которые еще дети сейчас? Ну, чтобы они прочитали в учебнике и поняли? Что-то главное, какая основная мысль из этих всех событий? Может какая-то квинтэссенция?

И.К.: Ой, ну тут несколько выводов из этого всего может быть. Во-первых, надо быть профессионалом. Во-вторых, надо действительно быть патриотом, а может наоборот. Вот, то есть, вот эти причины, почему был взрыв, это одно, а во-вторых, ведь благодаря именно вот патриотизму народ и кидался туда, и не думая о болячках и ни о чем. Если бы сейчас это было – я думаю, было бы гораздо больше проблем, туда рванутся. Вот, кстати, сейчас майдан, считаю, это практически как был на реакторе. Я считаю, что показали, что есть молодежь, есть. Но, и тем не менее, вот надо все-таки с… Нет, я все-таки считаю, как профессионал когда-то молодежи, главная сейчас проблема, чего надо, это государству уделять внимание молодежи. Иначе мы выродимся и вот так вот нас пооткусывают, то восток, то юг, то то-то-то и молодежь просто скажет: «Та, куда вы нас зовете? В Россию? Та пошли. В Польшу? Та, пойдем в Польшу». Куда угодно, только не Украина, которая действительно все время, все время в борьбе в какой-то, все время проблемы какие-то. Но надо какую-то иметь стойкость и патриотизм вот у граждан, чтобы действительно это все пережить, дождаться и добиться лучших времен. Ну, вот эти выводы основные, что надо все-таки надеяться и бороться за то, что Украина все-таки когда-то расцвела.

Н.К.: Спасибо.