Интервью

Валерий Болотов (далее В.Б.): Эта книга, можно мне сказать, что Вы можете брать фотографии и здесь сканировать сами.

Н.К.: Да, я у Геннадия Николаевича отсканирую, вот сейчас я у Вас возьму интервью и возьмем…

В.Б.: Это от организации «Союз Чернобыль».

Н.К.: Ой, спасибо, хорошо.

В.Б.: Это об организации «Союз Чернобыль», первые ее шаги, самые первые шаги его. Вот парк Артема, конференция и я молодой, Светлана Горбунова молодая и…

Н.К.: Итак, сегодня у нас 6 марта 2014-го года, находимся мы в помещении «Союза Чернобыль». Беру интервью я, Козлова Наталья у, представьтесь, пожалуйста…

В.Б.: Значит, Болотов Валерий Григорьевич 1947 года рождения. Первый председатель, первый бизнесмен в мире общества «Чернобыль». Август 1988 года, город Харьков – создали «Чернобыль». Также являюсь почетным членом союза писателей Украины, вот. Речь идет о Чернобыле, если речь идет о Чернобыле, я просто расскажу, как это все происходило.

Н.К.: Хорошо.

В.Б.: Я был жителем города Киева. Я там жил, работал в Дарницком райисполкоме, руководил ДНД всего района и оперативными штабами. Когда случилась эта беда, я был назначен членом оргкомитета по эвакуации детей из Киева, вот. И мы с Дарницкого вокзала отправляли в мае месяце детей Дарницкого района и Днепровского района. Вот, я руководил силами дружинников, оперотрядов и милиции. Потом, после этого, в августе-месяце… Да, и во время, в июле месяце, июнь-июль я был назначен ответственным по культурной, культурно-массовой программе от Дарницкого района. То есть, надо было каждую неделю, один раз в неделю ездить в Чернобыльскую зону, имеется в виду Ораное – 25 бригада там, стройбатовцы, химбатовцы и так далее, военторг, и давать им культурную программу, концерты. Я возил туда ребят из Дарницкого района. Ну а в августе-месяце у меня был отпуск и я отправился в Чернобыль самостоятельно. Возле КПП Дитятки меня не пустили в Чернобыль.

Н.К.: Угу.

В.Б.: И я там 3-е суток проторчал, вот. На третьи сутки появился туда… Просто спал вместе с милиционерами в кафе. Там рядом стеклянное кафе было внизу там. Вот, и читал им стихи и так далее. Вот. А потом подъехал туда капитан милиции, кто это был такой. Ему сказали, что с Киева товарищ пробивается в Чернобыль. Мы с ним разговорились и он оказался харьковчанином. Я говорю: «И я харьковчанин». – «Ну, раз ты харьковчанин, садись. Я тебе покажу Чернобыль». Он меня посадил в мотоцикл, мы поехали в Чернобыль. Он минут 5 меня поколесил по главной улице, потом говорит: «Пойдем, покушаем». Ну, пойдем, покушаем. Там столовая такая большая на тысячи 2 посадочных мест, бывший автовокзал. И я от него сбежал оттудова, вот. И рядом оказалось здание горкома партии Припяти. Я сбежал туда, сразу к первому секретарю: Я был такой-то, такой-то, вот мой паспорт, вот я лауреат всесоюзного смотра художественной самодеятельности, мои стихотворения заняли 2-е места к 40-летию Победы в СССР. Вот. Мы с ним разговариваем, он говорит: «Ну что ж, пиши заявление». Я написал заявление, что прошу оформить меня безвозмездно, в счет моего тарифного отпуска на мероприятия связанные с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Н.К.: Угу, угу.

В.Б.: И когда мы подходили к окну, там бегал этот капитан. Капитан, как потом выяснилось, он сейчас живет в Харькове, полковник милиции в отставке. Его фамилия Бурсин Геннадий Иванович. Но, к сожалению, сейчас у него инсульт, микроинсульт случился, он невменяемый сейчас, вот. И вот так получилось, что харьковчанин, 5 суток. Я говорю: «Вот видишь, меня уже ждут». А он отвечает: «Ничего, выкрутимся». Короче говоря, меня провели какими-то ходами в общежитие напротив, поселили в комнату вторичного белья, там, где трусы, майки чернобыльцев хранились. Вторичного белья. И я там прожил 5 дней. Просто 5 дней был объявлен на меня розыск по всему, по всей зоне. Я человек без пропуска, без… сбежал. А он оказался, он был начальником райотдела милиции, Чернобыльского райотдела милиции.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Вот. Но когда все это пошло, мне дали служебную записку, я пошел в милицию, там в Чернобыле, в самом Чернобыле. А Чернобыльский райотдел милиции находился в другом месте совсем. Мне там выписали пропуск. Он у меня здесь есть постоянный, я Вам дам сфотографировать, постоянный с печатью Триста. То есть я как работник партийного органа имел право войти в любую опасную зону, в любую охраняемую зону беспрепятственно. И там я пробыл 36 суток в Чернобыльской зоне, выполнял разного рода задания. Два раза поднимался на вертолете замминистра Нефтегазстроя СССР, Ланге Борис Степанович, он в Москве сейчас живет. Вот, он там строил голубые, то есть магистраль. Песня у меня есть «Голубые магистрали» – я прямо в вертолете написал ее.

Н.К.: Ничего себе.

В.Б.: Вот, он говорит: «Смотри, какие красивые голубые магистрали». Там газ прокладывали от Боярки до Чернобыльской АЭС, газовую линию новую прокладывали. Ну и были моменты такие, что ребята не очень хотели выходить на вахту с Боярки. Ну и приходилось туда лететь самолетом, выступать среди них, одевать их одежду, комбинезон, фуфайку, рукавицы, каску и выезжать вместе с ними на объекты. Были и такие вещи, что я выезжал. Запомнился очень интересный случай, такой, что врывается в горком партии Калоша такой, Владимир Иванович. Это директор зоны сейчас Чернобыльской. Раньше был министром Чернобыля, министерства Чернобыля и говорит: «Что делать, Алла Пугачева должна сегодня приехать – это было 8-го августа – а она не приедет, потому что ветер большой, она отказалась ехать». А людей собралось там тысяч, наверное, пять уже в Страхолесье, в Зеленом Мысе. А я жил на кораблях, там корабли, вот вода, тут корабли стоят, а здесь сразу построили сцену и стулья. Ну, там могло поместиться где-то человек 700-800, а приехало там человек 10 тысяч, как потом выяснилось. Вот, и я, меня взяли туда и я 5 часов людям читал стихи, (смеется) смешные анекдоты рассказывал. Потом на вертолете спустили туда…

Н.К.: Вместо Аллы Пугачевой?

В.Б.: Да. На вертолете спустили туда группу с Белой Церкви, вокально-инструментальный ансамбль, и они меня заменили. А я был уже все – кровь с носа идет. Потому что они сидели там, кто сидел в респираторах, в этих самых, в масках кто, а я же открытым ртом все время глотал. Оно бы и не далеко, 16 километров, но все равно…

Н.К.: Ну да, ну да.

В.Б.: …чувствуется. Ну, мне грамоту покажу, вручили за это, за Зеленый Мыс от имени парткома, подписанный Калошей. Значит, мое дело там было – я был членом бригады. В бригаде всего было 2 человека: я и Борис Баскин, Борис Ильич Баскин из Москвы. Это один из авторов журнала «Ералаш», вот. И мы с ним вдвоем ходили. Он смешное рассказывал, а я серьезное. Он показывал кино, если были возможности, а я, ну, в общем, такая агитбригада была у нас маленькая и мы в день давали по 3 по 4 выступления. Вот так идешь по зоне, где бы ты ни шел, останавливается машина: «Браток, тебе куда?» И они меня специально подвозили в то место, куда мне нужно, потому что меня знала вся зона. То есть я, меня где-то сто тысяч человек меня слышали, не меньше. Не меньше ста тысяч человек. Потому что я в лагеря выезжал, в Голубые Озера, Макаровский район и так далее. И вот, так, что вот такие мои чернобыльские дела. Несколько раз выезжал с ребятами на очистку 3-го блока от мусора. На лестничной площадке и в коридоре работали между 3-м и 2-м блоком, коридор. Вот. Что еще рассказать?

Н.К.: Ну, а расскажите, а когда Вы туда только приехали, что Вам бросилось в глаза, когда первый раз приехали после аварии в эти края?

В.Б.: Первым делом, когда я приехал после аварии, я сразу же бросился к своим детям в Йошкар-Олу. Мои дети были в Йошкар-Оле, вот. Они там жили. Им было тогда по 14 лет. И я сразу бросился к ним. Просто я, в принципе, и поехал в Чернобыль, чтобы каким-то образом хоть чем-то помочь своим детям, ну, как отец. И я оказался, работая в горкоме партии инструктором горкома партии, я оказался единственным за всю историю партийного органа Припятского, что я непартийный. Я непартийный работал инструктором. Мне давали право слушать 150-т, 200-ти, 300-та человек, 400-та человек меня слушали, там у нас была аппаратура. После Чернобыля, когда я приехал уже, я приехал в Харьков. Я сразу уехал из Киева, потому что жена закрыла дверь и поменяла замки. И я лежал после Чернобыля где-то 160 дней в больнице без права выхода. В 1-й больнице, как я сейчас помню.

Н.К.: Ну ничего себе.

В.Б.: Но когда я вернулся из больницы, то меня, мне негде было жить, потому что жена, они все уехали в Одессу, а замки поменяли и так далее. И я жил целый год в семье припятьчанина, Обрамова, был такой Геннадий Иванович… Александрович был. Семья его – муж и жена. Они работали… Она работала бухгалтером в строительной организации 605 СУ, а он работал бригадиром в химцехе, вот, Чернобыльской АЭС. Ну, и вот так вот я у них прожил. А потом меня переселили в общежитие завода радиоизмерительных,за которым я числился. Вот, ну а потом в 88-м году, в первый день 88-го года я прямо перед Новым годом сел в машину попутную, взял туда с собой паспорт один и больше ничего и поехал в (непонятно), в Харьков. Вот от того и это самое… вот так Чернобыль и начинался. Значит, выступая, повторяю, где-то по 3 по 4 выступления в день в разных концах зоны.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Вот, это много было выступлений. Почти что каждое выступление там, мне давали грамоту какую-нибудь, фотографию и так далее. То есть приятно было, то есть мне есть на что посмотреть и есть что вспомнить. Но, а когда приехал уже в Харьков… Я, почему я стал в Харькове, почему я стал в Харькове организовывать «Союз Чернобыль», ну чернобыльское объединение. Потому что в 87-м году, будучи жителем города Киева, я был свидетелем и участником того, что как два района, значит Дарницкий и Днепровский – это два района, куда переселили вот припятьчан, чернобыльцев, ну, из Полесья и так далее. Сюда переселили, в эти районы, улицы Бальзака, Маяковского, Бальзака в Днепровском районе, а здесь улица Вербицкого в Дарницком районе. И вот 26 апреля люди с Днепровского района останавливают две гармошки, таких Икарусов больших, длинных автобуса и требуют водителя везти их на Крещатик, на Крещатик. То же самое произошло и в Дарницком районе, но в Дарницком районе Долгов был тогда секретарь райкома партии. Он предусмотрел этот вопрос и открыл ярмарку как раз в тех местах, где жители, были жители этих районов эвакуированных. И туда меньше поехало с Дарницкого района. Но так человек 300 выехало все равно, там 250-300 человек выехало в Киев. И вот мы построились возле памятника Ленина и пошли по Крещатику, посредине улицы отметить годовщину – ровно год как это самое. Значит, здесь стояли милиция, солдаты, дружинники стояли по Крещатику. К нам людей не подпускали. В нас бросали цветы, бросали бутылки в нас, камни в нас бросали.

Н.К.: Ох, ничего себе.

В.Б.: Вот, а мы, вот такие были лозунги как: «Припять, мы к тебе вернемся» и так далее, вот. И подойдя к сейчас Украинскому дому называется, а раньше там была площадь Ленинского комсомола. Нас загнали, всю эту нашу группу людей загнали в метро Ленинского комсомола и там милиция начала нас бить палками.

Н.К.: Ну а чего?

В.Б.: Ну, сильно были палками. Больше чем половину забрали в райотдел милиции, составили протокол, вот. Мне по голове дали, кровь текла. Это было 26 апреля 87-го года.

Н.К.: Это только потому, что вы вышли за?..

В.Б.: Да, потому что никто тогда не воспринимал чернобыльцев. Потому что когда говорят Киев – город-герой, это неправда. Во время начала Чернобыльской трагедии киевляне покинули свой город и там осталось всего 15-20 процентов жителей. Они предали свой город, свою страну, они уехали. Потому что на Одессу ходили 10-11 поездов в сутки, на Одессу. Сидели по 11 человек в купе. Вот. Я к чему это говорю – что, будучи свидетелем всех этих вот дел, когда Романенко, министр здравоохранения Украины каждый день выступал: мол, всё в порядке, вы не волнуйтесь, вы там закройте окошко, намочите тряпочку, песочком посыпьте и так далее. Так знаете, тут он провоцировал, будем говорить, людей на явную смерть. И что самое страшное, что после этого он был директором института ВНЦРМ, Всесоюзного института радиационной защиты. Лечил тех людей, которых сам же гробил во время этого самого. Вот.

Н.К.: И тогда Вы решили создать организацию?

В.Б.: И тогда я решил, да. Есть такой парень, жив еще, Слава Богу, дай Бог ему здоровья, Олег Красовский. Он позвонил на передачу, там была передача открытая, прямая передача с Потимковым, с Сергеем Потимковым. И он сказал, предложил, мол, кто участвовал в этих событиях, давайте встретимя у «вечного огня» 26 апреля 88-го года. Ну, мы пришли туда, а нас там уже ждали милиция, КГБ там и всё, всё, всё. Нас там и было там человек 200, не больше, а их было человек, наверно тысячи, полторы тысячи. Потому что никто не знал, что такое чернобыльцы. Там был Карабах, там ясно, там убивали, грабили, насиловали. А чернобыльцы, чем они будут заниматься, кто они такие? И вот на фоне вот этого недоверия людского, народного недоверия, потому что в Киеве, когда вселили, припятьчанина пересели в новый дом, когда уже были ордена выданы, то им жгли почтовые ящики, жгли двери. В Васильково сожгли весь дом 2-х этажный…

Н.К.: Боже, какой ужас.

В.Б.: …куда поселили этих припятьчан или чернобыльцев, вот. Была страшная ненависть среди людей к чернобыльцам. Оно и сейчас, только уже ненависти нет, а сейчас есть просто равнодушие на фоне вот этих событий, на фоне там других событий, армянское землетрясение. Нас как-то затмили, нас не стали замечать. Вот с армянского землетрясения мы остались сами по себе. Вот. Только в 1991 году вышел первый закон, что такое Чернобыль, о чернобыльцах и так далее, в 1991 году. Я работал в Верховном Совете, в комитете Верховного Совета по Чернобылю. Был помощником 2-х народных депутатов – Яворивского и Валерия, Ивана Юрьевича, харьковчанина. И когда мне негде было жить, я жил… Я уже не жил со своей семьей, я выписался уже заочно, написал туда, развелся заочно, все заочно. Я жил в гостинице Киеве на 15-ом этаже. Там мне как помощнику депутата дали место и я там жил, вот. Это что касается моего киевского, так сказать, пребывания. Но, а в Харькове мы организовали «Союз Чернобыль», меня на 3 месяца упрятали на Чернышевского сюда, в КГБ. И тот человек – полковник – сейчас мой друг, который мне все это сделал. То есть, он меня пригласил к себе в кабинет в Коминтерновский райотдел милиции выпить чайку, а оттуда посадил на Волгу и увез и на 3 месяца меня спрятали, чтобы я не организовывал ничего и так далее. И только участие Хиртова и Дёмина. Хиртов – это был секретарь горкома партии первый, а Дёмин был вторым. Меня освободили. Только мама знала, где я есть, так как она работала судьей, она была, так сказать… подписку дала – не буду разглашать, где я есть.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Носила мне маечки и трусики. Это не была тюрьма, это не тюрьма. Это была просто зарешеченная комната – кровать, стол и всё, и радио и больше ничего не было. И меня просто отвлекли в сторону, отрешили. Но и все-таки мы 6-го августа в день Хиросимы-Нагасаки, вот, решили провести конференцию с помощью областного Красного Креста, который нас приютил бы, будем говорить так. И горком комсомола, Пивовар была такая Алла Степановна, секретарь горкома комсомола, и она по поручению, наверно, горкома партии она нами занималась. Ну и мы вроде бы как дружили. И мы создали организацию. Даже когда была конференция, у нас было 196 человек на этой первой конференции в парке Артема, в Зеленом Саду. А нас окружили человек, наверно, тысячу этих самых… к нам не пускали никого туда, этих самых… милиционеров. Всё войско из школы милиции было там, всё. Всё абсолютно, вся школа милиции была там. Мы стоим группой людей, а они идут с автобуса, я говорю: «О, братья, привет!» Думаю, к нам идут, мол, чернобыльцы, с наших. А они так в стороне, в стороне, в стороне. Ну, вот тут вот есть фотографии, сейчас посмотрим. Вот, это то, что касается организации Чернобыля. Ну, и первые… Как я стал лидером, я на «вечном огне» рассказал людям о том, как я был свидетелем и участником вот этого вот, что год тому назад годовщина, это уже была вторая годовщина проводилась. Рассказал и прочел стихотворение, которое я написал своему товарищу Паше Санину, который рядом лежал в постели и умер сразу в институте медрадиологии.

А ребята уходят, навсегда, потихоньку

Из больничных законов, на носилках и в рай.

Оставляют для нас только теплую койку

И скорбящую боль, ту, что льет через край.

А ребята уходят, дорогие браточки,

Наглотавшись рентген, пропылившись насквозь.

И въявь надо ставить секретные точки,

Чтоб за ними другим поспокойней жилось.

А ребята уходят, рвутся судьбы как нитки

Где-то вскрикнет опять молодая вдова.

И растут, и растут на земле обелиски

И чернобыльцев множат имена, имена.

А ребята уходят, а весна остается.

Это их нам подарок, всем, оставшимся жить.

О, Чернобыль, Чернобыль, неужели придется

Нашим детям вот так же, как и нам уходить.

А ребята уходят, а ребята уходят, а ребята уходят…

Вот это святые слова, вроде бы как нашим гимном, символом нашего чернобыльского движения. Свою организацию, наш девиз нашей организации был: «Чужой беды не бывает». Мы, нам Красный Крест дал, выдал, выделил комнатку на Сумской. Мы собирались там каждый день и что-то делали. Первые даже, так сказать, мы принимали, первая наша, так сказать, работа – мы принимали, как ни странно, армянских пострадальцев, которые пострадали от…

Н.К.: Землетрясения…

В.Б.: землетрясения. Мы принимали, отправляли кого куда. Ну, в частности мы многих, почти всех поотправляли в «Факел», в пионерлагерь «Факел», там у них был специальный армянский там вот этот самый… Там Петросов был армянин, Валерий Альбертович, и он, так сказать, выделил свой пионерский лагерь для армян. А я был тогда еще членом президиума Красного Креста простого. И до сих пор член президиума, уже 27 лет я член президиума Красного Креста. Имею Золотой Крест международного Красного Креста. Золотой Крест. У нас в Харькове их там может быть пятёрочка всего лишь. Вот такие вот дела. Ну, и сейчас в Харьковской области среди тех 24-х тысяч чернобыльцев, которые еще живы, я единственный человек, который работал в зоне 36 дней безвозмездно. И у меня не было среднего заработка, и я сижу сейчас на минималке. Минималка – 2 000 это, можно сказать, предел. Потому что на меня работает 54 статья… 57 статья часть 2-я закона. Специально для меня была разработана, кстати говоря, эта статья в Верховном Совете, где написано о том, что: «лица, принимавшие участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской, ставшие инвалидами, принимали бесплатно, им полагается 5-ти кратное то-то, то-то от Советского Союза…» То есть, это примерно если умножить, то у меня сейчас пенсия должна быть примерно 1100 рублей их, не больше, по той статье. Но мне дали 2300 сейчас. Вот, это, что касается моего прошлого. Были очень интересные встречи, но я говорю, что самое главное, что я заметил в Чернобыле, это сплоченность людей, дружбу людей всех национальностей, всех. Да, там были хулиганы, там были мародеры, там были наркоманы, особенно среде азиатских республик там… Ташентская…

Н.К.: Что, серьезно? Даже провозили туда в зону наркотики?

В.Б.: Да, да. Вот это же я и занимался. В отделе я отвечал за агитацию. Вот, я приехал на Рыбацкий Остров, там расположена определенная гражданская организация. Среди них находятся вот эти вот, таджики, армяне и так далее, узбеки, азербайджанцы. Вот они почти все во всех организациях они держали наркотики.

Н.К.: А что именно, какую-то траву или какое-то там?

В.Б.: Я не знаю, это были уколы, это были, это была трава, это были курево. Это чаще всего было курево, курево из той же самой травы, вот. И я должен был выявлять это и вызывать определенную группу, группу которая, так сказать… Вот. Самогоноварение было очень сильно развито за зоной. И каким-то образом попадало это в зону, бывало такое. Самогон. Раскрывали самогоноварение. Мародеров, много видел мародеров, очень много. Сам участвовал несколько раз в поимке в Припяти их, вот. Ну, а так, в общем, каждый день меняли костюмы, каждый день. У меня было майорское звание, хотя я не был майором никогда, майорское звание. Я кушал в правительственной столовой, обедал, мне давали талоны все время. Так что у меня была веселая эта самая. Часто посещал часть первую, которую мы это самое… стройбатовцев, которых я посетил, еще в июне месяце. В июне месяце, в средине июня, вот. Мы сдружились там с ребятами многими. Вот так получилось, что начальник штаба одной из частей воинских, стройбатовцев, Василий Гаркович, капитан был, начальник штаба этой стройбата, вот. Он харьковчанин, он был до недавнего времени председатель Ленинского «Союза Чернобыль», Ленинского района, вот. И что удивительно, что первый раз, когда я выехал в Чернобыль, еще было это в июнее месяце, в июне. Нет, в июле. Он меня одел в форму. Я приехал с ночевкой туда, с художественной самодеятельностью. Он меня одел в форму, записал на чужую фамилию, посадил в автобус и отправил в этот самый. Ну, кто-то его продал, ему потом дали выговор. И он – ведь знаешь… Он сейчас подполковник в отставке. А он мне тогда говорит: «Знаешь, почему я полковника не получил? Потому, что из-за тебя. За то, что я, мол, сделал такую авантюру с тобой».

Н.К.: За авантюру получил.

В.Б.: Да, за авантюру. Ну, он это воспринимает хорошо, хороший очень парень, прекрасный. Фотографии я Вам покажу его. Вот, и еще один там товарищ был – Задорожный Сергей Иванович, с моего как раз первого совета, он тоже был в этой части. И в Харькове еще живет такой Полторак Александр Иванович, он был командир роты, старший лейтенант, командир роты этой части. То есть, общаемся, с людьми как-то общаемся, всё, всё, всё. Приятно, вот. Ну, что еще?

Н.К.: Ну, то есть, до сих пор все отношения поддерживаете, да?

В.Б.: Да, конечно. Ну, нельзя не поддерживать, потому, что, открыто говоря, я буквально 24 апреля этого года я ездил… не этого, а того года. Или этого года? Сейчас что у нас?

Н.К.: У нас начался 14-й год. Наверное, в 13-м году.

В.Б.: В 13-м году я ездил 24 апреля в Чернобыль. Вот эти как раз фотографии, где я в Чернобыле, вот. Это охранники из Чернобыльской всей зоны, милиционеры. Это бывшие все-все-все бывшие зам. министров МВД и я среди них стою здесь. Вот, видите – Чернобыльская зона. Вот, я ездил вот сейчас туда. Вот мой пропуск, он у меня здесь живой сейчас, я его не сдал. Вот АЭС, вот рядом памятник. Написал я много стихов про Чернобыль.

Н.К.: А как Вы… А, извините.

В.Б.: А?

Н.К.: А как Вы относитесь к тому, что сейчас, например, среди молодежи есть веяния ездить на экскурсию в зону.

В.Б.: Нет, категорически отношусь плохо. Почему, потому что они же не просто ездят на экскурсию посмотреть. Я когда работал в Верховном Совете я ездил в Чернобыль и в 97-м, и в 98-м, и в 99-м, и в 2000-м годах, ездил в Чернобыль. Возил туда не экскурсии, а делегации Европарламента, делегация японская и так далее. Так вот, японцы даже и не подъехали, можно сказать, к тому месту, где я Вам показал памятник. Подъехали к этому месту, они даже с автобусов не вышли, потому, что у них у каждого дозиметр есть. И в микроавтобусе, в микроавтобусе стали… одни звенели, другие свистели, третьи кричали дозиметры и так далее. Ну, в общем, такое вот, поднялся вот этот шум и мол, скорее-скорее давай-давай отсюда скорее, понимаете? Так что я против, категорически. Это кто-то хочет набить себе карман, экстремальность устроить. Но экстремальность, она заключается в том, что ты вот прошел по проводочку, там по краю крыши, все, дошел до края крыши, все – ты свободный человек. А здесь ты прошел по Чернобылю и он тебя, Чернобыль, будет догонять, догонять, догонять, догонять, догонять. Нельзя этого делать, это преступно делать, делать эти самые, экскурсии и привлекать туда даже детей, чтоб дети, мол, знали. Ну, ерунда это, есть музеи для этого, есть для этого вот от «Союза Чернобыль» устраивает – приди и посмотри. Спроси, что такое Чернобыль и так далее. Потому что я выступаю в школах, в школе говорю: «Ребята, Вы знаете, кто такие чернобыльцы?» – «Да, это те чернобыльцы, которые в Киев-граде голодали». Все, вот это 9-классник ответил такое это самое. Я более тысячи выступлений сделал по Украине с чернобыльскими стихами. Сейчас я являюсь старейшиной Чернобыльского движения СНГ всего, чем горжусь, так как первый. И приятно – вот включишь интернет: в Кировограде идет митинг, и митинг начинается с моих стихов. Включишь интернет: в Севастополе чернобыльцы выступают, читают мои стихи.

Н.К.: Приятно, наверно.

В.Б.: Да, я это был вообще. Я первый раз в жизни поразился, когда я приехал во Владивосток и там к 40-летию Победы, и там читали мои стихи дети у «вечного огня», о войне. Потому что я пишу, это единственная моя книга, где только одно направление: Чернобыль. А вообще я уже издал 13 книг.

Н.К.: Ох, ничего себе.

В.Б.: 13 книг: там Чернобыль, Афганистан, значит война, дружба, любовь, лирика, природа – всё, что вы хотите. Ну, 21 тема, 21 тема. Было 17, а потом росла-росла – стала 21 теперь, вот. Ну, теперь я могу показать Вам фотографии.

Н.К.: Еще у меня такой вопрос.

В.Б.: Да.

Н.К.: Что бы Вы могли бы, я не знаю, посоветовать или сказать, например, будущим поколениям? Что можно, какой месседж может передать? О чем, исходя из всех этих событий, какой опыт? Что может быть необходимо помнить или может быть то, о чем ни в коем случае нельзя забывать?

В.Б.: Знаете, поколениям я бы хотел сказать следующее. Нам, к большому сожалению, попались после Чернобыля, после развала СССР, попались плохие руководители. В 1991 году издали первый закон, а уже начиная с 1993 года этот закон все время резали, резали, резали, резали, резали и бессчетное количество, и до сих пор режут, и до сих пор режут. Я хотел бы поколениям… Уже многие чернобыльцы говорят, что если вдруг что-то случится подобное, мы уже даже ни детей, ни внуков, никого туда не пустим. Потому что нет духовного тыла. Мы надеялись на страну, что страна нас… Мы страну спасли, мир спасли, а страна нас давит к земле. Чем меньше нас, тем лучше стране. Ну, не бывает такого, понимаете. И сейчас придумали новых героев, «сотню». Потом придумают еще тысячу там раненых. Чернобыльцев опять в сторону. Мы вот… Ну, это разве нормально, если чернобылец подает в суд на свою страну за то, что он страдает, ему никто законно не платит.

Н.К.: То есть, что нужно знать будущим поколениям?

В.Б.: Поколениям нужно, во-первых, учиться хорошо, чтобы знать какие кнопки нажимать. Чтобы не было так, как в Чернобыле: кто-то нажал не ту кнопку, недоумок какой-то и получилось то, что получилось. Это первое: учиться, учиться и еще раз учиться. Пусть это сказано не мной, вот. Второе, надо иметь веру в свою Родину. Родину, которая должна быть не просто так, у тебя в паспорте, что ты россиянин или ты украинец и так далее. А чтобы она была у тебя в душе. Чтобы ты знал только, что эта Родина тебя прикроет, как в США. Из-за одного человека вводит целый флот, чтобы спасти одного человека. У нас, к сожалению, меняется правительство как перчатки. Ну, я могу прочесть вот стихотворение такое. Может быть, оно Вам понадобится, а может не надо. Это не касается Чернобыля, но это касается моего понятия, что такое Родина.

Родина! Я все тебе отдал.

Свою любовь! И преданность! И веру!

Наград я от тебя, поверь, не ждал,

Старался быть всегда, во всем примером.

Я радовался светлым твоим дням,

И горевал навзрыд с тобою вместе.

Казалось, что мы делим пополам

Наши свершения, победы, наши песни.

Родина! Призывов твоих медь

Эхом прошли в клокочущей груди.

Ведь сотни раз я мог бы умереть,

Но мне тобою велено идти.

Я «октябрил» и «пионерил» звонко,

В зарницах побеждал твоих врагов.

Я справедливо дрался за девчонку…

Был за тебя стоять всегда готов.

Как мы любили Родины свершенья!

Ее друзей любили и вождей.

Порученное ею с вдохновеньем

Мы делали! И посвящали ей.

Родина! И комсомол в душе…

Как мы в своих мечтах дерзать умели!

В палатке жили, жили в шалаше,

Но строили страну на самом деле.

Мы покоряли космос и тайгу,

Мы гнули… гнали воду в степи и долины,

Мы гнули нашу молодость в дугу,

Преобразовуя самих себя в пружины.

Мы все могли и были тем горды!

Мы Родину свою несли, как знамя.

Мы были, Родина, тебе во всем верны,

Сердцами пламенными в песнях воспевая.

О, Родина! Но где же ты теперь?

Твои заботы где? Где твои ласки?

Ты начала нас выставлять за дверь,

Напяливая очередные маски.

В тебе так много «родина» цветов,

Ты их меняешь, словно как перчатки.

И вот, вот, вот прольется наша кровь,

Истории оставив отпечатки.

Кому он нужен цветовой кошмар.

И голод – ставший чуть ли не наградой.

И миллионы нищих млад и стар,

И дети улиц – тоже не отрада.

А ветераны! Верные сыны!

Ведь это твоя гордость! Твоя слава!

От недоедухи к мусоркам пошли –

От них ты тоже Родина устала.

Ты матерью устала быть для нас

Отдав нас на позор и униженья.

И высморкавшись в нас, в который раз,

Не просишь у сынов своих прощенья.

Родина! За что? И почему?

Мы стали вдруг остаточным явленьем.

Нельзя сказать про пенсию – живу!

А еле существую – к сожаленью.

Порою так хватаюсь за живот

Глядя в глаза тебе, вторю я смело:

«На фоне тех, кто истинно живет

Я просто мавр, что сделал свое дело».

Ты поменяла флаги и цвета

И поменяла памяти страницы

Тебе дороже воины УПА,

Чем те, кто защищал твои границы.

Ты в НАТО хочешь и в Европу сесть,

Примеривая новые погоны.

А то, что миллионы хотят есть

О, Родина! Твои ведь миллионы.

 Ты посмотри нам Родина в глаза –

Как можно выжить твоему народу,

Оплачивая за тепло и газ,

За электричество, лекарство и свободу.

Ты нас освободила от себя,

Так и не выдав нам достойной жизни.

И с грустью вспоминаем мы, любя,

О светлой, нерушимой той Отчизне.

Ну, это вот такие вот стихи.

Н.К.: Спасибо.

В.Б.: И еще я хочу добавить, что на фоне моего чернобыльского прошлого художник Сергей Генрихович Гановский, ему было всего 33 года, он умер, когда ему было 33 года. Он написал с меня портрет, когда я… Это было лет 20-то тому назад, 25, 25 лет тому назад это было. Он написал с меня портрет Нестора Летописца, то есть столетнего старика. У меня была такая страшная борода, вот. Я все время на костылях ходил, потому, что у меня правой ноги нет, тут протез у меня, рак бедра. Ну, типа, написали диагноз артроз, а вообще это был рак бедра, рак кости. Вот, и этот мой портрет, я Вам сейчас покажу его, стал прототипом ордена Нестора Летописца, который сейчас выдается церковью украинской. Нестор Летописец – это мой портрет. И второе. Я был председателем всего полтора года здесь, в «Союзе Чернобыль». Потом начались болезни мои, меня, в общем, хунта пришла, так сказать, чернобыльская, скинула вот. На 3 месяца, будем говорить, тот товарищ, который скинул, 3 месяца всего был, а потом его тоже скинули и так пошло-пошло-пошло. То есть о чем идет речь, речь идет о том, что я создал в Харькове и на Украине фонд: «Украинский национальный фонд помощи инвалидам Чернобыля». Этот фонд проработал под моим управлением, я был вице-президент фонда Украины всей и президентом Харьковской областной организации. Он проработал 26 лет, этот фонд проработал. Мы оздоровили за свой счет 1600 человек и не где-нибудь, а на Северном Кавказе, в Кабардино-Балкарии, в горах. И в Бахчисарае на Черном море, 20 километров от Черного моря.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Я к чему это говорю, почему я ушел из «Союза Чернобыль». Я был заместителем, потом заведующим отдела инвалидов «Союза Чернобыль». Меня не выбросили, нет, меня просто… Я когда вышел из больницы, я уже согласился, потому что я очень долго болел. В законе 1991 года не было ни в одной строчке сказано слово «семья». Семья, это было или сирота, семья или вдова. Вот это и вся семья, чернобыльская семья. А как получалось? Получалось так, что человек лежит в больнице, к нему ходит жена, ухаживает за ним, всё-всё-всё. А ему дают путевку, сразу же после больницы, реабилитационную в Рай-Еленовку, в Бер. Мин. Воды, в Рощу. Он едет туда, находит себе еще 20 жен на время отдыха своего. И когда он приезжает назад, то жена этого человека, она ему уже не нужна. Вот и у нас был колоссальный распад семей. Разводы были колоссальные, доходили. У нас был суицид 57% из умирающих. Из 100 человек умерших 57 кончали жизнь самоубийством. И я создал фонд только чтобы бороться именно с этим явлением – с самоубийствами и распадами семей. У меня был клуб «Чернобыльская семья», я Вам покажу, какие концерты мы давали. Самое главное… Да, и чтобы показать, что кроме бритвочек, веревочек, булавочек и так далее и так далее есть еще мир природы, мир, когда под тобой ноги тают. И я в составе, благодаря Верховному комитету Верховного Совета, в составе экспедиции НРС-92, экологической экспедиции, в 1991 году в мае месяце, 19 мая впервые в мире инвалид Чернобыля взошел на Эльбрус. Я зашел со своими ногами больными, взошел на Эльбрус. Как я туда взошел, это уже другое дело, но там я зашел. Я сейчас почетный альпинист города Харькова, хотя никогда им не был. О чем идет речь – речь идет о том, что когда я спустился 3 месяца плохо было, плохо. Потом стало хорошо, хорошо. Я взял всех главных специалистов медицинских харьковских, начмедов всей-всей Харьковской области начмедов.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Во главе с главным начмедом Лизуновой, Людмилой Лизуновой из областной больницы. И повез их туда, в Приэльбрусье, они были на высоте 4200 метров возле приюта 11. Они все это увидели и написали, что можно ездить чернобыльцам. Я водил туда не только инвалидов Чернобыля, но я вез его бесплатно, его жену бесплатно, его детей бесплатно, его соседей бесплатно, его любовников бесплатно, любовниц. Понимаете, то есть… И у нас дошло до 24% всего самоубийства было. Уже где-то в 1999 году мы считали уж –, всего лишь там 27%. У меня была кривая такая. Выпускал… центр радиационной защиты выпускал такой бюллетень и там написано: травмы и отравления. Ну, вот эти как раз травмы и отравления – это и имеется в виду самоубийства. И я стал бороться с этим делом. Ну, потом когда в 2004 году меня забрали все-таки уже на носилках на операционный стол и мой протез обошелся в 65 тысяч гривен. Вот, когда я вышел через 2 года, будем говорить, уже это самое… мой фонд, который я создал, инвалидов Чернобыля, его называли фонд Болотова, он был просто уничтожен. Потому что фонды всегда, всякие общества всегда под лидером, будем говорить, так, как лидер себя вел. Я Вам покажу, как я жил фондом, какие были записи в этом самом. Вот журналы, газеты взял даже нашего фонда, которые выходили. В «Комсомольской Правде» тогда и прочие-прочие статьи о нас хорошие писали, это самое. И ни один человек у нас не повесился и ни один человек. Не говоря уже, что квартиры покупали за свой счет. У меня был заместителем мой полковник милиции Рубан Александр Терентьевич, Царство ему Небесное, афганец, бывший замминистра Таджикистана по оперативке. Ну, когда расстреляли всех таджикских начальников милицейских, он как-то оказался в командировке в Москве. Так он говорит: «Валерий Григорьевич, не держите деньги на счету фонда, не надо. Не копите их». У меня было 36 предприятий, из них универмаг «Харьков», знаете? Это было мое предприятие, полностью, 100%. 40% от чистой прибыли, от чистой прибыли были мои, но я никогда денег не брал оттудова. Я просто писал письмо: «Прошу выдать…» Я провел в Харькове параолимпийские игры, международные параолимпийские игры по плаванью. Я был генеральным спонсором. Инвалиды Чернобыля были генеральными спонсорами. 270 человек я поселил в гостиницу на 3 дня, дважды кормил их и перевозил автобусами. И еще «Акварину» снял. Понимаете, то есть… И благодаря мне, того, что у меня было всего 1000-2000 лежало на счету, меня никто не хотел перевернуть. То есть, умный был человек этот полковник и он мне дал право прожить, так сказать, многолетнюю жизнь в этом фонде. Все-таки мы там четко… И причем Кучма, когда приехал, я занимал место в Академии госуправления при Президенте Украины.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Мое там было место, постоянное, с первого дня. Я был защитником этого здания политпросвещения бывшего от руховцев. Человек 70 чернобыльцев и детей сирот внутри забаррикадировались и не пускали руховцев туда. И мы отстояли это все, 2 месяца мы держали это здание. И потом это здание досталось академии гос… Нет, сначала там был УКЦ – Украинский культурный центр, то есть имеется виду этот самый, нет –Деловой культурный центр, ДКЦ. Там руководил ими… Забыл кто был директором этого дома. Вот. Ну, и потом, значит приезжал Кучма туда и когда он зашел ко мне в офис, узнал, чем я занимаюсь и так далее, он сказал директору Мостовому Григорию Ивановичу: «Безкоштовно и пожизненно». То есть, держать мой фонд здесь безкоштовно и пожизненно. Нас, единственное что – переселили, с 5-го этажа переселили на чердак.

Н.К.: Угу.

В.Б.: Дали нам там 2 комнатки и мы там обитали. Главное, нам хватало этого, вот. Ну, а когда я вышел уже, то мою подругу оттуда вытащили, то есть она сама отказалась, непорядочная женщина, и стала работать на себя, ну, и так далее. То есть у нас 15 тысяч человек за 27… за 25 лет работы этого фонда 15 тысяч че… Нет, что я говорю – за 20 лет работы этого фонда 15 тысяч человек были удовлетворены чем-то. Или материальной помощью, или квартирами, или телефонами, или поездками или еще. И заграницу сколько детей я отправлял. Там я подписал договор с организацией «Діти, побачені з місяця». Итальянская организация такая, и я туда отправлял детей, чернобыльских детей отправлял туда жить в семьях. В Италию в частности. Потому, что, Вы помните.

Н.К.: Хорошо.

В.Б.: Достаточно, да?

Н.К.: Да.