Виктория Науменко (далее В.Н.): Так. Сегодня у нас 3 августа 2016 года. Находимся мы в городе Киеве, возле парка Славы. Я, Виктория Науменко и беру интервью у… Представьтесь, пожалуйста.

Сергей Грицай (С.Г.): Грицай Сергей Иванович.

В.Н.: Очень приятно. Ну, и первый вопрос, он будет такой очень общий, обширный. Вот, расскажите, пожалуйста, историю своей жизни. Вот всё, что Вы считаете нужным.

С.Г.: Да ничего особенного, как все советские люди. Родился, учился.

В.Н.: А родились когда, где?

С.Г.: В 52-м году на Дальнем Востоке, в городе Советская Гавань. Я практически от туда ничего не помню. Помню себя только уже в Киеве, чуть постарше когда. А в школе отучился, немножко поработал, ушел на Север на флот служить. После службы уехал на Дальний Восток, но по собственному желанию. Там я работал в институте биологии моря на биостанции. Мы собирали морских животных для института, для научных сотрудников. Очень интересная работа, называется хорошо оплачиваемое хобби. Лодка есть, деньги платят и очень интересно собирать всякий раз, всякую разную живность. А после этого в институт. Ну, еще в подводном отряде подводно-технических работ где-то год проработал, на нефтепроводах. Обследование, завивка, укладка кабелей, а после этого в институте химии высокомолекулярных соединений. Это было 76-го года, туда пришел. Ну, а потом, в связи с распадом СССР и в новой, как она, экономической политикой в стране пришлось заниматься, заняться своим бизнесом. Но это уже позже было. Это с 96 года. (Стук, небольшая пауза) Ну вот. Короткая история. Сейчас свое предприятие, не одно, а парочку. Занимаюсь я полимерными материалами с территории того же института.

В.Н.: Это при Академии Наук, да? Или это отдельно?

С.Г.: Нет, это отдельные, это… Не. Не, институт при Академии Наук, просто. Предприятие оно не входит в состав института или академии. Оно работает в основном самостоятельно. Но и на их территории. Но и связи все там старые остались, много знакомых. Они нам иногда помогают какие-то вопросы решать в области высокомолекулярной химии само по себе.

В.Н.: Это получается, ну, по образованию вы химик? Получается, да?

С.Г.: Нет.

В.Н.: Или как-то…

С.Г.: Я простой советский водолаз. Это потом, немножко позже я за, заочно закончил институт экономический. Вот так. То есть, без экономики сейчас сложно. Наверное, основной вопрос, который надо уметь решать.

В.Н.: Хорошо. Понятно. Ну, расскажите тогда, пожалуйста, вот, Ваше пребывание в Чернобыльской зоне. То есть, как это было, как Вас призвали. Или даже вообще начнем с того, вот, когда Вы вообще узнали, о том, что произошло в Чернобыле? Что произошла какая-то авария?

С.Г.: Об этом, об этом мы узнали на пикнике. Мы готовили шашлыки на берегу Днепра. Ну, а когда приехали, узнали новость, что там вроде где-то там что-то где-то и горит, что-то где-то взорвалось. Никто об этом еще не знал.

Н.В.: Это еще в апреле или уже в мае?

Г.С.: Нет, это было в апреле, по-моему, еще. До майских праздников. А может и на майские. Я честно, признаться, точно сейчас не помню точную дату. Супруга у меня медик. Она нам принесла на следующий день сразу таблетки с йодом и заставила пить. А подробности я уже, уже узнал потом в институте химии. Ну, на первом этапе, на самом страшном, наверное, мы не были. Там нам нечего особенно было делать. И когда, вот, возвели саркофаг, в основном возвели, там начали ремонтировать крышу. Стоял вопрос о герметизации самого саркофага. То есть корпусы, стены самой крыши. Так, и мы поехали. В то время, еще бы как, старое поколение мы все, достаточно в возрасте, наверно, воспитанные все в лучших советских традициях, ура-патриотизм. Как так, у нас трагедия – мы ничего не делаем? Надо, надо что-то делать. Призывать не призывали, мы ж гражданские лица. Призывать нас не могли. Но была поставлена задача совершенно конкретно Академии. Надо по поводу герметизации и институт, как один из ведущих на подразделение академии занимался полимерными материалами, поэтому туда и попали. И наш отдел непосредственно, там, где я работал.

В.Н.: А Вы в какой должности были в то время на 86-й год?

С.Г.: (смеется) Водолазом.

В.Н.: Вот именно водолазом?

С.Г.: Да. В отделе существовало, в смысле в отделе было подразделение, которое занималось, скажем так, прикладной химией. Внедрением вот этих вот разработок в производство. И, одно из направлений – это подводные ремонты трубопроводов, нефтепроводов, там, газопроводов, стенок бетонных сооружений. А я эти вещи отрабатывал под водой. У нас был свой небольшой экспериментальный бассейн, установки. Это всё висело, лежало на мне, на технологической группе.

В.Н.: Угу.

С.Г.: Всё это на территории института отрабатывалось, а потом уже у заказчика помогали выполнять этот ремонт. И точно. Большой экономический эффект отработали. Ну, поэтому мы и поехали. Но… Коммунисты же ж (смеется), в первых рядах. Тоже хочу.

В.Н.: То есть, Вы фактически доброволец, да?

С.Г.: Ну, в общем, да. Я не знаю, насколько было острая необходимость ехать мне, но в качестве как контроль за выполнением работ. Проследить правильность отработки рецептуры, смешения компонентов и монтажа. Ну, я не один был, там нас была большая команда. На фотографиях они есть. Кто там больше был, кто-то меньше.

В.Н.: Это когда Вы там были? Когда Вас отправили?

С.Г.: А Вы посмотрите документы, там есть копия справки пребывания в Чернобыльской зоне.

В.Н.: Угу.

С.Г.: Там, там всё-всё это написано.

В.Н.: Ну а месяц, это осень, да?

С.Г.: Ну уже да. Это уже было ближе к осени.

В.Н.: Осень…

С.Г.: Октябрь, ноябрь. Ну и как раз герметизация и монтаж кровли.

В.Н.: Угу.

С.Г.: Там, последний этап. Доработка.

В.Н.: То есть, Вы наездами или Вы один промежуток, беспрерывный период?

С.Г.: Был один не большой перерыв, практически 2 месяца.

В.Н.: Практически 2 месяца с одним перерывом.

С.Г.: Да.

В.Н.: Ну вот, и первый раз Вы уже обладали, да, какой-то информацией о Чернобыле, что…

С.Г.: Нет, реально нет. Мы взяли с собой на всякий случай счетчики Гейгера, попросили у нашего главного инженера, выделить и контрольно-измерительных приборов. Там такие карандашики были. Хотя бы приблизительно знать уровень радиации, который мы там заработали. Ну, а потом, когда мы туда приехали, уже реально тогда рассказали уже. Примерно знали, чего можно ожидать. Значит, первое желание пройтись по Чернобылю, а потом одели масочки, одели спецодежду, всё как положено. Маски больше не снимали. Потому что реально транспорт, предоставленный для передвижения по Чернобыльской зоне, оно очень сильно фонит. Там у некоторых автомобилей, но это частные автомобили, которые не разрешили вывезти из Чернобыля, там было от 3 до 5 рентген. Сам, сам автомобиль светился в салоне. А мы брали такой, там где-то было не очень много. На нем катались.

В.Н.: А Вы в город Чернобыль приехали, да?

С.Г.: Да. Это я надолго запомнил, на всю оставшуюся жизнь: то, что мы первую ночь ночевали в детском садике. Картина конечно печальная. Маленькие кроватки, детские ящики со слониками, зайчиками. Это было ужасно. Наблюдать это было кошмарно. Это хуже, чем находиться на самой станции – на такие вещи смотреть.

В.Н.: А ехали Вы группой туда?

С.Г.: По-разному. Первый раз выезжали группой. Пока посидели, ознакомились, а потом мы так выезжали периодический по одному. Но обычно централизовано вывозили. Потом нас перевели на ночевку уже в Иванков. Это подальше. Это за…

В.Н.: Иванково?

С.Г.: Иванков, город. Это небольшой городок. В психбольнице мы ночевали там. Вывезли всех самых. Мы там, мы там уже чувствовали себя спокойно. Это уже за зоной, подальше немножко. Там было почище.

В.Н.: Ну, а какое вот у Вас было, может, помните, первое впечатление? Вот Вы заехали в эту зону, в Чернобыль. Какое у Вас было впечатление, помните?

С.Г.: Ну, первое впечатление я уже рассказал, я говорю – детский садик, пустые дома, отсутствие листьев на деревьях и очень большое количество яблок. Прям деревья, не знаю, наверное, год был такой замечательный, что очень большой урожай. И яблоки никто не убирает. Жителей гражданских нет. Осень, достаточно сырая погода была, сырь, грязь. В смысле сыро, грязно, не очень приятно. Моросящий дождь. Но, с хорошим питанием.

В.Н.: С хорошим питанием?

С.Г.: Да. Кормили регулярно, очень сытно, очень много. Некоторые даже красную икру ели, бутерброды с красной икрой.

В.Н.: Это в столовых, да, у вас?

С.Г.: Да. Бесплатно, бесплатное обслуживание.

В.Н.: Ну, и вот Вы приехали туда, Вас поселили сначала в Чернобыль, а потом в Иванково перевели, вот, что Вы там делали? То есть, как, вот, проходил Ваш день? Какие-то там собрания, совещания, куда-то Вас возили, что-то Вам показывали?

С.Г.: Нет. Там очень это. Мы работали с москвичами, это конструктора, которые готовили конструкцию для самого саркофага. Какой-то институт, я уже не помню сейчас какой. Но что мне там понравилось, это, во-первых, нет вот этой большой бюрократической машины. Все чертежи, в смысле все конструкции они делались в эскизном варианте, но, естественно, качественно, правильно, грамотно, но решение вопроса проходило очень быстро. Сегодня сделали, там нарисовали, отдали, завтра уже практически всё готово.

В.Н.: Угу.

С.Г.: Никаких проволочек, никаких больших длительных утверждений. Привезли, сделали, показали, попробовали. Всё, говорится, можно монтировать. Вот, идет, идет на потоке. Потому что, если раньше, я помню, где-то что-то пробить, если в нашей советской стране это очень, очень большие сложности. А здесь всё решалось буквально на ходу. Ну, мы ночевали в Иванково, ночевали, иногда приходилось ночевать и рядом, рядом с блоком. Там есть спецкорпус.

В.Н.: Прямо на станции?

С.Г.: Да. Прямо на станции, на, на полиэтиленовых, на пенопластовых досках. Ну, перекимарить, переспать, немножко отдохнуть. Это можно было. Мы работали под стенкой. А работа в чем заключалась? Композиция, вот эта конструкция кровли, самой секционной по секциям выставлялась. На трубах, между этими, скажем, деталями конструкций существуют щели, которые надо загерметизировать, чтобы они не сифонили, не сквозили. Чтобы оттуда не было никаких вредных испарений, не уходила эта радиация. Пыль, пыль, пыль, копоть, дым. Очень просто – укладывались пропитанные композиции, которые вспениваются при отверждении. Мы увеличили этот объем в 17-20 раз. То есть, нанесли, она потом начинает раз… Пена начинает расти и закрывает все вот эти, ну, мелкие поры, отверстия. Укладывали мешки с керамзитом и обработанные в этой композиции. Просто закрывали швы. Потом это всё подавалось наверх.

В.Н.: То есть, Вы, фактически, были… разрабатывали вот эти чертежи и следили за тем…

С.Г.: Нет.

В.Н.: Нет?

С.Г.: Мы давали химию, которая позволяла герметизировать сам саркофаг для того, чтобы вот эта вот копоть от реактора она не улетала в атмосферу и не разносилась по зоне и дальше.

В.Н.: И много времени Вы, вот, провели на станции? Часто Вас туда возили?

С.Г.: Ну, там я не помню. Порядка трехсот или четырехсот часов. Где-то так.

В.Н.: Угу.

С.Г.: Там зона-2, зона-3. Зона-2 – это Чернобыль, в смысле, зона-2 это Чернобыль, а третья… Или один, два. Зона-1, 2. Два – это Чернобыль, а первая – это станция. Там не помню сколько, 199 или 250 часов. В справке написано.

В.Н.: Ну хорошо. Тогда посмотрим. А вот от самой, от самой, вот, станции какое у Вас было впечатление? От того, что Вы там увидели, вот, от взаимодействия людей, которых Вы там увидели.

С.Г.: Ну что, нет. Ну, на самые опасные участки нас, конечно, не посылали. Там работали солдаты. Обычные, обычные молодые призывники, которые были счастливы от того, что их в 8 утра уводят с работы, приведя на работу в 6. На самом деле, из разговора я понял, они работали на кровле. Это самый опасный участок. 2 часа и уже на выезд из Чернобыля, потому что дозу они свою уже заработали. Суточную дозу. Минимальную. А… Ничего особенного. Там просто было очень много щебня, опять же говорю, не очень комфортная погода была, не хорошая. Людей особенно много на площадке не болтается. В зоне всё-таки радиация повышенная. И ходить по станции надо было очень аккуратно. Потому что если 2 человека идут, то обошли вокруг одного столба, у одного, там, почти ничего, у второго доза такая суточная, уже превышает. Поэтому как-то, немножко муторно.

В.Н.: А Вас каждый день вот там, как-то проверяли, одежду меняли?

С.Г.: Дозконтроль – да. Накопитель, накопитель повесили нам сразу, как только мы приехали в Чернобыль. Такая маленькая черненькая коробочка, совсем маленькая, которая была всё время с нами. Вечером мы ее сдавали, дозу фиксировали и потом вешали, вешали на место.

В.Н.: И сколько, вот, у Вас получилось?

С.Г.: По данным наших радиологических исследований – немного (смеется). На самом деле я не знаю.

В.Н.: Ну, 25 не превысило, да, как бы?

С.Г.: Нет. Я не знаю на самом деле, сколько там, я даже не помню. Смысла не имеет, потому что оно больше-меньше – разницы нет, всё равно уже есть. Что есть, то есть. Просто исходя из факта, что 27-го, по-моему, ноября уже напечатали в «Правде» тогда статью, что всё – саркофаг закрыт, ничего больше бояться нечего. На самом деле он не был готов на тот момент и это слегка огорчало, скажем так. Такие новости, когда мы только половину работы сделали.

В.Н.: При этом Вы ж знали, да?

С.Г.: Да, это мы знали.

В.Н.: А Вы, вот, когда именно там вот были, Вы вообще понимали, вот, весь масштаб этой трагедии?

С.Г.: Ну, может быть, не до конца. Может быть не до конца, потому что долговременные последствия достаточно серьёзные, что потом после этого, с этой территории – это сейчас видно хорошо. Потому что по дороге в зону, по дороге на станцию очень много поселков, которые просто пустые. Мы после такого большого, достаточно большого количества времени уже прошло, у меня была возможность посетить и проехать по этим поселкам, кое-что снять на видео.

В.Н.: Уже после?

С.Г.: Да. И строительство нового блока для хранения радиоактивных отходов, которые там еще, там еще естественно присутствуют; и строительство новой арки, которая сейчас делается. И когда заходишь и проезжаешь мимо поселка – смотреть не очень хорошо. Неприятно. Вот, даже в самом Чернобыле интересно. Там, в принципе, сейчас город чистый и аккуратный. Фона там практически никакого нет. Иногда мы, допустим, в Киеве получается даже выше, чем там. Но интересно наблюдать, когда улица начинается и заканчивается лесом. То есть она постепенно, 100-200 метров ты по улочке прошел, фонарные столбы, дорога продолжается, а все дома, которые стояли вдоль улицы, их уже просто нет, они уже все в лесу. Это просто лес. Это одно целое. Вот поэтому меня именно это угнетает – брошенное. Всё брошено, всё брошено. Красивые места, места там красивейшие. Если покататься по окрестностям. Огромная.

В.Н.: А Вы туда поехали, Вы после уже аварии, да? Прошло время. Вот Вам хотелось снова, да, посмотреть на эти места?

С.Г.: Это ностальгия, в общем-то. Да, интересно было, что там происходит сейчас. Как, как… Ну и, частично, может быть, связано это с известной игрушкой «Сталкер». Пройтись по тем местам.

В.Н.: А! (смеется)

С.Г.: (смеется) Хоть и возраст уже такой, но сейчас уже, правда, не играю, но, в принципе, достаточно популярная игра. И то, что показано там, то, что есть сейчас, да – это, примерно, похоже, соответствует. Просто, просто нам надо знать. Когда первый раз я еще был до аварии в Припяти – мы работали тоже на атомной станции, провели кое-какие экспериментальные работы, я приезжал в Припять. Тогда на Ракете они еще ходили и на Метеоре – это был очень симпатичный городок. Но они сейчас, в принципе, все такие аккуратные, тот же Нетешин, который, то есть рядом с Хмельницкой станцией. И Кузнецовск. Очень аккуратные красивые городишки. Много детей, много красок. Всё чисто, аккуратно, убрано и полный порядок. И потом, во время аварии, сразу после аварии, и через 30 лет, допустим, после того, как это всё произошло. И когда ты прогуливался по площади, по центральной аллее, центральной дороге этого города, которая сейчас в Припять входит, и посмотреть на нее сейчас: по бокам многоэтажки, которые раньше были многоэтажными домами, очень аккуратные постриженные деревья, то сейчас это тоже всё в лесу, этих многоэтажек не видно, дорога заброшена, таблички от подъездов валяются, там квартира такая-то и всё это. Всё это как-то перемешано в кашу. И дом культуры, и чертово колесо и…

В.Н.: А Вы тогда в 86-м тоже и в Припять заезжали?

С.Г.: Да, тоже. Ну, там дорога, это по дороге, которая рядом со станцией.

В.Н.: А Вы, вот, возвращались туда, Вам не страшно было? Не было какого-то страха? Не знаю, вообще какие были…

С.Г.: Нет.

В.Н.: Нет?

С.Г.: Нет. Вполне нормальные. Но, понятно, я как, я по специальности водолаз, с радиацией обычно не сталкивался. Но у нас есть как бы дайверское заболевание, которое я знаю, что это такое. Если говорят, что нельзя делать так как вот не по правилам, то, примерно, то же самое с радиацией. Шутить не думаю, что это полезно для здоровья. Поэтому даже если прогуливаешься сам. Ну, у меня сейчас есть. Просто была возможность, ну мы работаем сейчас на, рядом с Чернобылем, ХАЯП есть такая стройка.

В.Н.: Как?

С.Г.: ХАЯП.

В.Н.: ХАЯП?

С.Г.: Да. Это, короче, строят завод по переработке радиоактивных отходов, ядерного топлива. Ядерного топлива. Вот посмотришь, как заезжал в один поселок, счетчик с собой, если где-то что-то. Больше выше потом, да. На экскурсию тоже у нас ездили сотрудники просто с предприятия. Есть зоны нормально, а есть зоны там, где до полуторатыщи микрорентген сейчас есть. Даже на той же площади в Припяти здесь Вы стоите нормально, всё в порядке, там, метров 50-100 в сторону отойти – там уже 200, не 20 как положено, или там 11, уже 200 миллирентген. Еще дальше пойдешь – еще больше будет. Но туда никто не ходит (смеется).

В.Н.: А вот сейчас, в принципе, да, вот эти экскурсии они очень популярны в Чернобыльскую зону.

С.Г.: Ой, там даже иностранцы заезжают. Они такие счастливые. Выезжаешь из Чернобыля, там стоит автобус, микроавтобус, куча людей на фоне этой вывески «Чернобыль». Заезжают.

В.Н.: Ну, а как Вы, вот, к этому относитесь, вот именно к этому туризму, вот, экскурсии? Это нужно? Это не нужно? Лучше как? Ну, вот, какое Ваше отношение?

С.Г.: Вы знаете, я думаю, надо знать. Если честно, то не люблю туристов, вот которые ездят туда сам по себе. Но, может быть, для того, чтобы знали об этом, что может такое произойти, имеет смысл этим заниматься. Одно дело, даже может быть за бесплатно возить, не брать денег. Понятно, что люди деньги зарабатывают, но я б, конечно, бесплатно. Было бы полезно, чтобы люди посмотрели, во что, во что может превратиться такое прекрасное место, если произойдет авария такого плана. Я не знаю, как там в Японии после аварии, на их станции. Но реально именно последняя поездка, немножко с трассы отъезжал на Припять, на саму Припять. В общем, замечательная река, там такие красивые места, такие красивые пейзажи, но всё это пусто. Можно ехать по дороге и увидеть оленя, который пасется рядом. Или какую-то интересную птицу. Причем не боится, не убегает. Ну это сейчас, собственно говоря, это заповедник. Там даже лошади Пржевальского даже есть. Вот их завезли туда насколько я знаю, и они спокойно гуляют рядом.

В.Н.: Для животных там сейчас рай.

С.Г.: Но не совсем.

В.Н.: Нет?

С.Г.: Потому что некоторые собаки они не имеют шерсти. Наверное бегают в места, в которые бегать нельзя просто. Это облысение – это один из первых признаков повышенной дозы полученной.

В.Н.: А Вы видели?

С.Г.: Да, да.

В.Н.: Да? В 86-м году или вот сейчас?

С.Г.: Сейчас.

В.Н.: Сейчас, да?

С.Г.: Да. Некоторые нормально, допустим, в Припяти нормально. Те, которые поближе к стройке, к атомной станции, они такие, знаете, шерсти почти нет, такая розовая кожица. Это, это ненормально. У собаки такого быть не должно.

В.Н.: А вот тогда, в 86-м году, что-то такое, вот, Вы тогда видели там, не знаю, странное или не странное, вот, что-то особенно запоминающееся?

С.Г.: Пустые дома. Ну, так больше всего. Полное отсутствие населения. Только были люди в спецовках и с масками на лице, больше никого.

В.Н.: А, вот, вас была как бы команда? Вы, вот, сколько вас человек жило в одном месте?

С.Г.: По-разному. В принципе, в этом дурдоме, извините за выражение, нас было очень много. Там не только мы ночевали, там привозили очень много людей, которые… для отдыха туда. И там же кормили тоже. А нас два, три, пять – по-разному.

В.Н.: А вот какие там, вот, были человеческие взаимоотношения? То есть, Вы там с кем-то с новыми людьми познакомились там? Были ли какие-то…

С.Г.: Нет.

В.Н.: Нет?

С.Г.: Практически нет. Только те люди, с которыми мы непосредственно работали. Потому что каждый был занят своим делом и вот такого, вот, веселого или свободного времени особенно не было. Мы приезжали, мы перекусывали, пили чай, отдыхали и ехали на работу. Совершенно конкретно.

В.Н.: А вот какого-то организованного отдыха там, и, ну, были концерты какие-то?

С.Г.: Может, может… Вряд ли. В то время, во время аварии – нет. Во время аварии – нет. Может кто-то и приезжал, но мы как-то не попадали.

В.Н.: Не слышали? Хорошо. А скажите, пожалуйста, вот Вы на то время были женаты?

С.Г.: Да.

В.Н.: Да? Вот как Ваша… Ваша ж семья знала, куда Вы едете?

С.Г.: Ну, как обычно жены на такие вещи реагируют? «Зачем это тебе надо?! Ты шо с ума сошел?» В таком, в таком духе (смеется). Ну, да.

В.Н.: Не хотели отпускать, да? А когда Вы вернулись, вот Ваши коллеги, которые не были в Чернобыле там, соседи, друзья, они вот знали, что Вы были в Чернобыле? Вот у них было какое-то особое отношение к Вам или изменилось оно? Нет?

С.Г.: Честно признаться, я не заметил.

В.Н.: То есть, в принципе, всё как и было, да?

С.Г.: До Чернобыля… Ради Бога, от меня не бегали, не шарахались и стабильные нормальные отношения. Просто смотрели большими глазами, попросили рассказать что там, что там, как там. Новости – что ж там происходит на самом деле.

В.Н.: Просили.

С.Г.: Да. А так вот.

В.Н.: А Вы рассказывали? Вам не запрещали давать информацию?

С.Г.: Мы давали какую-то подписку, если правильно помню. Но ничего особенного. Я потом после аварии сразу, насколько это было возможно, большая часть уехала, и моя семья в том числе. То есть жена с ребенком, они уехали. В Юрковскую область. Тогда было очень много тортов, немереное количество.

В.Н.: Киевских?

С.Г.: Да (смеются). Киевских был такой широкий выбор. Потому что детей нет, многие очень, многие уехали и можно было совершенно спокойно в любое время в любом магазине купить тот торт, который тебе очень нравится (смеются). Это я тоже запомнил.

В.Н.: Так, а Вы тогда вот тогда отправили целенаправленно, да, зная про аварию?

С.Г.: Да, да, да.

В.Н.: Да?

С.Г.: Ну, тогда был массовый исход, скажем так, из Киева, может из областей. Было достаточно сложно взять билет и брали, если я правильно помню, тоже через знакомых, которые работали в аэропорту. А место чисто я так, интуитивно, не интуитивно – что куда было, туда и полетели.

В.Н.: А когда уже вернулись? Когда Вы их обратно вернули?

С.Г.: Я не помню точно, не могу сказать.

В.Н.: Ну, то есть в том же году? В 86-м?

С.Г.: Да, да, да, да. Мы буквально, по-моему, мы, скорее всего, в конце лета уже когда так, немножко поутихло. К началу школьного время. Когда первая паника, когда все еще ничего не знали, поэтому стремились уехать. А потом появились приборы, которыми можно было померять радиацию. Когда оно всё устаканилось, улеглось все стали к этому относиться спокойней немножко, поэтому…

В.Н.: А вот там когда Вы пребывали именно в Чернобыле, в самом, было ли какое-то медицинское обслуживание? Брали ли у Вас там кровь, проверяли ли Вас как или как Вы себя чувствуете?

С.Г.: Один раз да. Один раз помню. До поездки никакой медкомиссии не было, а там, в принципе один раз брали кровь. В смысле, проводили какое-то поверхностное медицинское обследование и в общем-то всё. Да. И после окончания всех работ после аварии еще было обследование в Чернобыльской поликлинике, специально для чернобыльцев. Там так более-менее полное обследование было. Ничего кроме легкого гастрита у меня не нашли.

В.Н.: Это здесь, в Киеве, да, наверное, уже?

С.Г.: Да. Это уже в Киеве было, по окончанию.

В.Н.: А скажите, пожалуйста, вот существует очень много разных мнений о том, почему произошла эта авария. Вот какое Ваше мнение? Почему эта авария стала возможной?

С.Г.: Мне трудно об этом судить, я ж не специалист. Я не атомщик. Просто, просто недосмотр. Просто разгильдяйство, как это у нас часто бывает.

В.Н.: Хорошо. А еще такой вопрос: ну, те мероприятия, которые проводятся на государственном уровне, на местном уровне, там, на районном уровне, вот, посвященные, событиям Чернобыльской аварии, вот как Вы к ним относитесь? Считаете ли Вы их достаточными, такими, которые, вот, объясняют действительно какие-то причины или еще что-то или нет? Или что нужно делать?

С.Г.: Я не думаю, что мы знаем истинные причины аварии, вряд ли нам до этого доведут. А сейчас об этом уже смысла особого не имеем говорить. Но, а что касается отношения, то и не совсем…Понимаете, там, есть, естественно, на всяких мероприятиях такого плана неординарных, там были аварии или война. Есть пена, которая всплывает. Я понимаю, что надо было почистить, потому что уже много было чернобыльцев мнимых. Но, а само по себе отношение как-то мне не особенно нравится. Я не говорю, что мы там такие сверхгерои, которые в Чернобыле были, но, я так думаю, побольше внимания можно было бы уделять. Во всяком случае, не лишать тех льгот, которые заработали на самом деле.

В.Н.: А Вы принимали участие вот в каких-то мероприятиях, может Вас, там, в школу приглашали? Рассказать, я не знаю, там.

С.Г.: Я не-не-не… Как-то. Не-не-не. Я не знаю, я не люблю…

В.Н.: Ну, Вы не входите, да, ни в общественные организации вот те, которые…

С.Г.: Нет. Я не люблю этих вещей, потому что очень много иногда разговаривают, разговаривают не по теме. В общем, ничего не добиться. Можешь что-то реально сделать – то да. А если просто поговорили, разошлись, я понимаю, что Чернобыль, память, всё это нужно поддерживать, но… Всё равно, их немного вот этих инициаторов, которые действительно что-то, хотя бы что-то могут. Все остальные – это вокруг просто шум создают. Со всем уважением к ним отношусь, но они реально ничего не могут сделать.

В.Н.: А что бы Вы рассказали о Чернобыле, вот, своим внукам, там, не знаю, правнукам, вот следующему поколению? Вот тому поколению, которое вот сейчас уже родилось после этой аварии? Вот что Вы считаете, они должны знать об этой трагедии?

С.Г.: А сейчас сложно рассказывать. Сейчас, допустим, внуки они уже, у них другой менталитет, он уже изменился. Это уже не те люди, которые были раньше по сути. У них свое мировоззрение, у них свои взгляды, у них свой интерес. Поэтому… Но они должны об этом знать. Вот некоторые даже по войне ничего не знают. О том, что у нас было там, в сорок, в сорок первом году. Чем занимались, с кем воевали и как это всё закончилось. Да и мы не всё знаем. Есть хорошие истории, немножко по другому рассказывающие о Великой Отечественной войне, о наших отношениях с Германией, вот такое, да. Честно, я бы, как, я бы ввел, может быть, как обязательный предмет в школе. Хотя бы короткую информацию, давать об этой, об этой трагедии, об этой аварии. Потому что на самом деле это страшно. На самом деле погибли люди, которые погибли, там, защищая страну и тех людей, которые были вне зоны. Ставят памятники, но надо об этом постоянно напоминать. Это у подрастающего поколения должно быть на уровне подсознания. Пусть они не помнят подробности, но нужно знать, что такое было, что такое произошло и может повториться.

В.Н.: А Вы, вот, в кругу семьи, с друзьями, с коллегами, в принципе, обсуждаете, вот, Чернобыльскую тематику? Ну, Вы по работе, да, я так понимаю?

С.Г.: Ну, по работе это само собой, это не касается непосредственно событий, которые там произошли. Но, если честно, когда, вот, сейчас мы там проводим кое-какие работы с полимерными материалами, на вопрос не хотите ли Вы поехать посмотреть, я спросил буквально одного сотрудника, я говорю, можно было сейчас организовать пропуск для того, чтоб поехать в зону посмотреть. И вот, просто напишите списочек, кто хочет. Я думал там будет 1-2, а там записалось уже 17 человек. Это практически все сотрудники, которые работают, вот, в управлении. Это маркетологи, директора, замдиректора, бухгалтера, но все хотят. Они все туда хотят.

В.Н.: То есть, все интересуются?

С.Г.: Да, они интересуются. Может, потому что эта тема так или иначе, у нас она проскальзывает в работе. Где этого нет, может, они не сильно хотят. Но в общем-то, хотят. Даже молодежь тоже интересно, если есть возможность, съездить. Но туда до 18 лет, по моему, никого не пускают.

В.Н.: Угу.

С.Г.: Внука, во всяком случае, точно не пустят потому, что 18-ти ему нет. Он тоже хочет посмотреть.

В.Н.: А дети ваши ездили смотреть?

С.Г.: Ну, у меня там сын работает. Тоже.

В.Н.: А вот как?

С.Г.: Да. Он работал. Не во время аварии, он работал сейчас уже, вот, сейчас выполнял работу. Ну, впечатляет.

В.Н.: А вот, как бы Вы могли сказать, повлияло ли это, вот, Чернобыльская авария на Вашу жизнь? Ваше участие в этих работах в Чернобыльской зоне?

С.Г.: Да, я думаю, да. Оно… такое забыть нельзя, оно, естественно, влияет на психологическое состояние, на настрой, на многое. Принципы немножко корректируются в такой ситуации. Сейчас посмотреть на то, допустим, как работает свое же предприятие, с этой кучей бумажек. Я говорю: «Что вы пишете эту макулатуру? Зачем вы разводите? Кому? Сказали – сделали. Слово дали и пошли. И вперед». А подписать, расписать, написать записочку, разложить по полочкам, в папочки составить. Эта бумага, в принципе, никому не нужна. Я не имею в виду бухгалтерские документы (смеются), что контролируется государством, но, что касается непосредственно выполнения работы, че торговаться? Сделал работу – получил заработную плату, скажем так. Правильно, хорошо сделал – получи больше. Плохо сделал – заплати за то, что испортил. Чё тут долго рассуждать, разглагольствовать? Сейчас всем плохо. Мне не очень хорошо, во всяком случае. Может быть не всем, но большинству не очень хорошо.

В.Н.: Хорошо. И еще может, что-то хотите добавить? Может какое-то яркое впечатление, которое у Вас осталось?

С.Г.: Нет. Сейчас больше впечатления получаю от дайвинга.

В.Н.: От дайвинга?

С.Г.: Это мое хобби, оно было с детства, так, в общем-то, и осталось. Сейчас просто пошел новый круг.

В.Н.: А куда Вы ездили? Или в Киеве тоже можно заниматься?

С.Г.: Ну, в Киев, у нас в Киеве свой клуб. Там обучаем и доставляет удовольствие. От этого я получаю истинное наслаждение. Если приходит человек, который даже плавать не умеет, а потом через год-два начинает погружаться с тобой на те глубины, куда и в мыслях у него не было попасть, то это радует.

В.Н.: Но Вы ездили куда-то ж, да, еще?

С.Г.: Ну, получается я как инструктор обязан сопровождать группу, которая выезжает на нырялки. Ну я не один, естественно, а там девочка молодая уже. Сдал полномочия, она у нас вроде как директор, но с удовольствием принимаю участие во всех этих мероприятиях. Правда, здесь на Украине, после Черного моря нырять особенно негде, а в основном на карьерах, там более чистая вода. Сейчас ребята в Крыму сидят, половина там. Вообще была такая организация, она занималась здесь детским дайвингом.

В.Н.: Детским?

С.Г.: Детским дайвингом. Вот эта девочка, наш новый директор, она из этого шельфа, уже 12 лет стажа. Она такая, боевая. Ну, Египет. Это ж то, что можно, то, что наиболее доступное нам. Такие дальние поездки они, по своему, как говорится, финансовой нагрузке они сейчас просто неподъемны для многих. Это достаточно дорогой вид, такой достаточно дорогой туризм, поэтому, там, эксклюзив. А Египет достаточно популярное место. Мест там очень много интересных и красивых.

В.Н.: Красное море

С.Г.: Да, Красное море там. Я пользуюсь тем, что инструктор сопровождаю, поэтому моя поездка обходится совершенно. Ну, если не совсем бесплатно, то дешевле, чем если ехать частному лицу. Непередаваемо.

В.Н.: Самое главное здоровье позволяет, да? То есть многие кто побывал в Чернобыльской зоне очень жаловался.

С.Г.: Я бы по дереву постучать.

В.Н.: Дерево есть (смеется).

С.Г.: Да. Позволяет.

В.Н.: И хорошо, и напоследок, если есть желание, вот скажите что-нибудь для будущих поколений, для живущих поколений. Просто какое-то ваше пожелание, да.

С.Г.: Я, я не знаю. Я затрудняюсь. Перед тем что-то сделать, надо хорошо подумать, во что, во что это выльется. Ну и не требовать себе благ заранее. Блага надо зарабатывать. Если хочется чего-то достичь – работай. В общем многие разговаривают, а делать… Когда дело доходит до работы – просто пасуют. Теория ничего не добавляет, надо делать.

В.Н.: Спасибо.