Светлана Телуха (далее С.Т.): Сегодня  22 марта 2017-го года, мы находимся в здании «Союз Чернобыль Украины», я Телуха Светлана Степановна беру интервью у, представьтесь, пожалуйста.

Николай Ахмедов (далее Н.А.): Ахмедов Николай Мустажанович.

С.Т.: И первый вопрос к Вам будет достаточно обширный, расскажите о своей жизни, то, что Вы помните, то что считаете нужным, пожалуйста. Где родились, да, где учились?

Н.А.: Родился в Сумской области, Белопольского района, село Москаленки. Мама украинка, отец – азербайжанец. Рос и вырос с родителями на Украине. В Харькове с 1969 года, после училища, а потом армия, служил в Чехословакии, бывшая Чехословакия, сейчас Чехия. После армии приехал в Харьков, работал водителем трамвая и после этого забрали, с ХТТУ забрали в Чернобыль. С третьего раза забрали. Первый раз не забрали, так как была рабочая бронь, второй раз не забрали, так как была подписка в Чехословакии о нераспространении военной тайны 20 лет, ну а третий раз забрали как через военкомат, как военное положение. Забрали в 1987 году 10 августа, из Чернобыля вернулся 12 октября 1987 года.

С.Т.: А скажите, пожалуйста, как Вы узнали об аварии, то есть откуда, первые сведения?

Н.А.: Первые сведения – диспетчерская по трамваям, на проспекте Победы, и там работал охранником полковник запаса. И вот первое сведение было от него. Он сразу сказал всем, смотрите дождь идет, укрывайтесь, это самое – рванул Чернобыль. Хотя, до этого так, никто ничего не по радио негде не было. Но он уже знал через цыганское радио, через свои источники, от военных от всех он знал.

С.Т.: А вот как Вы поехала туда, то есть с кем, да, вот на каком транспорте?

Н.А.: Поездом.

С.Т.: Знакомые были люди, нет? Это была бригада из Харькова или?

Н.А.: Это было с военкомата, набор через военкомат. Как я сказал уже, забрали с третьего раза.

С.Т.: Не добровольцем?

Н.А.: Не добровольно. С первого раза отпустили домой – была рабочая броня, так как ХТТУ работало они сотрудников – была бронь. Второй раз, когда приехал в военкомат, тоже призвали и вызвали в военкомат, они посмотрели, что не закончилась подписка о неразглашении военной тайны, они тоже отправили домой. Ну в третий раз, буквально через месяц, меня конкретно уже забрали, уже типа как военного положения ввели. Уже никакие брони, ничего ни это самое.

С.Т.: А вот какие тогда настроения бытовали? Среди таких как Вы, или вообще в обществе.

Н.А.: Настроение было какое – надо значит надо! Родина требует. Тогда больше относились к этому серьезно.

С.Т.: А вот Вы приехали туда да, и вот Ваши первые впечатления, что Вам  больше всего запомнилось, вот что Вы там увидели?

Н.А.:  Что больше всего запомнилось? Что нас много-много привезли. Машинами из Белой церкви нас везли и нас 16 человек погрузили и отправили прямо в зону. Если остальные остались в Ораном, там несколько машин, то нас 16 человек где-то приехал газ-66, автобус, на базе газ-66, забрали и отвезли в Карагот. Карагот – это 30 км зона на данный момент и она тогда была грязная зона, так, как тогда выселили людей. Мы там проживали в школе, работали на станции.

С.Т.: Если можно, поподробней, да, в чем заключалась Ваша работа, Ваша роль? Например, какие, может быть, женские были работы, какие  сугубо были мужские?

Н.А.: Женских работ у нас не было.

С.Т.: У Вас были мужские бригады?

Н.А.: У нас были мужские в основном бригады. У нас был ремонтный взвод. Мы что-то такое легкое ремонтировали, но небольшие ремонты, у нас  не крупные. Крупные ремонты делали – взвод вызывали рота была в Ораном, и они оттуда вызывались. Там были, они считались как батальон смертников. Они лезли, они за деньги работали там крепко. Они лезли, куда попало будем говорить так.

С.Т.: А в чем конкретно заключалась, какая должность у Вас была?

Н.А.: У меня была механик-аккумуляторщик. Так, как я был до того, на гражданке я был бригадиром, водителей трамвая, то мне там предоставили этот взвод – ремвзвод. Я рядовой солдат, но у меня было в подчинении было даже два сержанта, это как со сказки. Да, но эти сержанты возили, один командира взвода, другой зам по технике безопасности, но они мне не подчинялись. В принципе, я простой человек, так что мне, была бригада своя ремонтников и вот мы ремонтировали. Я занимался именно механико-аккомуляторщик, так как там инженерные машины возвращения, в основном они работали в зоне – это 87 год уже были захоронения вокруг станции, мы на самом реакторе не работали, мы работали то, что уже за реактором – захоронения шли за реактором. Эти маленькие мастерские, я все под землю захоронял. Захоронялся рыжий лес, просто шли, вырывали ямы и этот лес, и мерами их сносили, просто, ну как спичка обыкновенно ломалась сосна диаметром полметра и их просто хоронили под землю.

С.Т.: На сколько организован был Ваш быт, вот в каких условиях Вы проживали?

Н.А.: Быт у нас никак не организован был.

С.Т.: Спартанские условия?

Н.М: Да. Я как был у меня ремонтный взвод, я там на АВК1 я получал водичку, я там для своего взвода на 11 человек, я мог получить два ящика воды. Но я получал и на роты воду, вот, к примеру, получил я 5 ящиков воды на АВК1, то людям те, что были в роте, им ящик воды доставался один на 78 человек.

С.Т.: Это ежедневно, да? На день?

Н.А.: Да. Вот ящик воды на 78 человек, это было в ящике 20 бутылок. Никакого там быта не было, ничего там не было, зона, с зоны приехали в бане помылись. У нас даже не было ни ПуСОв, ничего, переодевались прямо по местному.

С.Т.: Насколько вопрос о досуге и отдыхе актуальный? То есть  не было ничего? Да, то есть, свободное время вообще было у Вас?

Н.А.: Свободное время было, но мы никуда не могли выйти. В зоне там никуда, шаг влево, шаг вправо – светит. Там, где работала техника, она перевертала этот песок, утром приезжали дозиметристы померяли землю, песок, а она светит, уже излучение идет, это самое начинают его ворочать, перевернули – уровень сбился, все – начинают работать люди, приступают к работе.

С.Т.: А скажите, технику безопасности вот Вы соблюдали, в респираторах то есть?

Н.А.: Респираторы, это были эти самые, как их? Марлевые?

С.Т.: Повязки?

Н.А.: Лепестки, лепестки марлевые были, у нас больше никакой техники безопасности не было.

С.Т.: А скажите, пожалуйста, обсуждали ли Вы когда-нибудь участие в ликвидации аварии в кругу Вашей семьи? Насколько этот вопрос острый для Вас?

Н.А.: Та, ну, в принципе, может он и обсуждался, но в основном как то так.

С.Т.: А вот когда Вы вернулись с зоны Аварии, как ликвидатор, насколько общество Вас приняло, насколько атмосфера, с какой общество принимало Вас, то есть или Вы не заметили никаких изменений?

Н.А.: Ну, я в принципе, на работе думали, что я это самое – сачкую и все. Когда начал болеть, водителем трамвая был после Чернобыля, у меня начались ухудшения, ухудшения и приехал я в радиологию, они вызывали тогда, спросили, как, что? Я объяснил тогда, что там какая-то сердечная недостаточность, то-то-то-то, мне посоветовали попить корень как его… (смеется). Да, и после того, я как-то работал, это не так важно. Работал водителем и где-то в 90-м году у меня открылось носовое кровотечение и меня с работы, ну, как сейчас помню, это на Харьковском мосту произошло, я работал на однопутке, тога еще по Журавлевки однопутка была, на этом маршруте я был бригадиром. И когда открылось носовое кровотечение, я одну путку проехал и когда диспетчер увидел, вызвала скорую помощь. Скорая меня забрала, и первый вопрос у врачей был такой: В Чернобыле, случайно не был? Я говорю: Да. Это наш клиник был и забрали меня в 20ю больницу. Отлежал я где-то 20 дней, там 24 дня или 21 день в 20-й больнице. После этого (неразборчиво) сейчас Чернобыльский центр. Сдал документы на связь заболевания с Чернобылем, это все связали, проблем не было никаких, связали сразу. Отправили меня в санаторий, это в Запорожье, санаторий «17 партсъезда». Из санатория я приехал, меня отправили на инвалидность. Давали мне сразу вторую группу, но так как квартира у меня была кооперативная, я выпросил третью группу. Выпросил третью группу, но не тут-то было, с работы меня уволили (смеется).

С.Т.: По какой причине?

Н.А.: По причине, так как связь заболевания с Чернобылем и я не имею права работать водителем.

С.Т.: Ага.

Н.А.: Перевели на другую работу.

С.Т.: Так, а общество на работе поверило, что Вы не просто симулянт, так как они думали?

Н.А.: Сначала они не поверили, а потом когда я поехал, была в снабжении  женщина. Я поехал, а после  лекарства меня разнесло. Да, да, да. У меня там с 50 размера я стал 60 размера где-то. Я когда я с ней приехал  получать запчасти, я просто стоял, а она носила – женщина эти ящики, а другие женщины спрашивали, что он стоит такой, это самое. А она: так и так, он инвалид после Чернобыля. Но, опять же, никто так тогда этого не, и когда я приехал и взял этот ящик, который она носила, помочь его отнести, у меня поднялось давление – я падаю,  как раз шел главный инженер и директор, они увидели это, что я потерял сознание, оттащили меня на работе в медсанчасть. Там была медсестра, она это увидела, она сразу испугалася, вызвала скорую и опять начались больницы и все такое.

С.Т.: А скажите, повлиял ли Чернобыль, все таки  на Вашу семейную жизнь, отпечаток какой-то наложился, в плане не только здоровья да, вот как?

Н.А.: Нет, на семейную жизнь благодаря жене, оно ничего не повлияло, детки у нас были рождены до Чернобыля и мы так и жили, но все-таки мы с женой расстались, но это уже другая причина.

С.Т.: Двое деток у Вас, да?

Н.А.: А?

С.Т.: Двое детей?

Н.А.: Да. Другая причина, но мы все равно остались друзьями, на данный момент,  и с бывшей женой у нас хорошие отношения.

С.Т.:  Ну, а вот отношение да, вот Вы говорили, на работе, не очень да верили, вашей какой-то роли, вашему вкладу?

Н.А.: Ну, да после того, как они отправили меня, до медсанчасти отнесли, тогда дирекция поверила, администрация поверила?

С.Т.: А вообще, кроме работы, извините, что немного перебила, кроме работы, вот в обществе, Вы ощущали настроения, которые бытовали уже на 87 год.

Н.А.: Ну как сказать? Если сказать вот именно в Харькове, то это не ощупалось, я не замечал этого. А как был в санатории в Запорожье, то много людей, просто, если слышали, что ты Чернобылец они убегали от тебя, ну пытались, даже в одном лифте не ехали. Это первоначально было, а потом как-то.

С.Т.: А скажите, когда Вы начали думать о Чернобыле да, как о трагедии, как о катастрофе, осознание вот именно этого пришло.

Н.А.: Никогда не думал! И даже представления не имел, даже когда меня забирали, когда забирали  в Чернобыль, никакого представления не имел.

С.Т.: На что Вы идете?

Н.А.: На что я иду.

С.Т.: Когда Вы поняли, что это катастрофа то есть с последствиями?

Н.А.: Ну даже честно говоря, я даже, и туда нас призвали, и мы там были и никто ничего  не мог понять. Работаешь, работаешь, да першит в горле, ощущение какое-то, но это невидимая гадость. Работали да работали, приезжали там у меня в взводе были молодые ребята, я им говорю: «Да не лезьте вы туда! Не иди на Припять, не лови рыбу, там оно излучает все!»Они лезли, шли ловили рыбу, поймают, килограмма на три карпа – выпустят его, просто  удовольствие люди получали. Стоял ИМР, первый ИМР, те, что облученные страшно подходить было и написана на нем табличка 250 рентген, светит, ребята шли туда фотографировались. Это все человеческий фактор, от этого никуда не денешься. Если нельзя было яблок кушать, люди кушали их,  а возле косточки больше всего излучения.

С.Т.: А скажите, вот Вы думали вообще о причине аварии, да вот почему так случилось, когда-нибудь задумывались?

Н.А.: Никогда не задумывался! Дело в том, что в этом неопознанный, я даже не представлял, что это такое. Как там что. Это сейчас уже на много больше.

С.Т.: На сегодняшний день есть версия?

Н.А.:  На сегодняшний день уже немного  знаешь об этих бедах, так что тут.

С.Т.: А скажите вот Вы в разговорах, среди друзей, может среди Чернобыльцев, таких как Вы ликвидаторов, в разговорах вспоминаете вообще о Вашей работе?

Н.А.: Да, вспоминаем, ну как вспоминаем? Даже с друзьями там я был с Харькова, мы встречаемся. Уже много ушло, те, что работали там – людей уже много нету. Опять же я уже говорил,  там может от безвыходности, где-то по своей халатности, даже, будем говорить от безвыходности, люди хотели попить, а воды не было. Нехватка воды была, они пили с крана, не было деться. Для того чтобы, там, например чтобы поехать в саму Припять, мост был перекрыт и там можно было мимо моста проехать и там стоял пост, там за бутылку воды можно было проехать куда хочешь, на любой могильник, куда хочешь тебя пропустят. Там вода была как, будем говорить, как на гражданке была водка, или коньяк. Воды не хватало, людям ее просто  не давали. А то, что говорили, какой-то бред, что там водки было много, пили, это бред. Я чистый зональник, я за это отвечаю, за свои слова.

С.Т.: А скажите, какие вот наибольшие человеческие качества, да вот проявились на аварии, когда Вы там были?

Н.А.: Поддержка друзей! Мы там не смотрели, кто, что? Кто откуда? Да, у нас много было шахтеров, это самое с Донецка. Но мы оставались людьми и мы оставались друзьями. Потому, что выполняли все одну и ту же работу.

С.Т.: Но, Вы же попали, получается, в незнакомую среду, правильно?

Н.А.:  Да, незнакомые люди.

С.Т.: Сдружились уже непосредственно там?

Н.А.: Да.

С.Т.: А продолжали как бы дружбу, общение может быть, после того, как Вы уже уехали?

Н.А.: Продолжалось, первые года. Продолжалось, потом сейчас в связи с тяжелым положением в Украине, и так вот уже много потерял я друзей. Да, в принципе, почти не было тогда один человек, что именно непосредственно мы вдвоем были – это Якухин Володя. Есть он в Харькове, он моложе меня. И этот даже тогда когда вышел приказ, до 25 лет уволить, а ему не было еще 25 лет, ему был конкретный ответ: «Наберешь свою дозу и потом мы тебя уволим».

С.Т.:А скажите, вот как, по Вашему мнению, повлияла ли авария на наше общество в целом, на украинцев, на Украину.

Н.А.: В целом?

С.Т.: Изменило?

Н.А.: Разделило общество, было, что людям безразлично было, даже, если к высшим чиновникам обращались, то ответ был единозначный: мы тебя туда не посылали, иди требуй к тем, кто тебя туда посылал. На предприятии тоже самое: «Мы тебя туда не посылали». Первоначально привезли документы на оплату, никто не хотел оплачивать. Справки эти бухгалтерия прятала, им поступил приказ, как в медицине поступил приказ – никому не давать лучевого заболевания, не связи, так же само получили бухгалтера приказ – изъять  эти справки с зоны. Кто их привез, сдали в бухгалтерию и когда люди начали, закон о Чернобыле начал появляться, пришли бухгалтерам копии – они сказали, что все уничтожено, архива нет, все старались не выдать людям справок обратно, для того чтобы люди не могли ничего получать, но не получать, а подтвердить.

Т.С: Участие свое.

Н.А.: Да. Я здесь тоже работал в 90-х годах.

С.Т.: А скажите, вот сейчас очень популярны всякие туры, экскурсии в Чернобыль, на Ваш взгляд, насколько это правомочно, на сколько это нужно делать?

Н.А.: Правомочно, как правомочно, я не могу сказать. Дело в том, что нельзя делать эти туры от какой-то организации, это человек должен выбирать сам, чтобы не было ответственных за него. Если он хочет поехать в Чернобыль, посмотреть, что там осталось – да, пожалуйста, пускай он едет, оплачивает автобус или там как, но чтобы какая-то организация организовывала, я считаю, это будет неверный способ. Если кто-то организовывает эту поездку, он значит должен за человека нести ответственность, как выступить, как быть страховым агентом. Если человек поехал – получил еще дозу облучения и приехал оттуда и пошел в больницу,  с большей дозой облучения, чем он приехал, то я думаю, должны нести ответственность кто организовывал эту поездку в первую очередь. А если кто-то хочет поехать на экскурсию, пожалуйста, пускай заплатит свои 100 долларов и едет.

С.Т.: А Вы сами, ездили когда-нибудь после аварии, после того момента, как Вы там пребывали, возвращались?

Н.А.: Нет.

С.Т.: А хотелось бы?

Н.А.: Ну, посмотреть бы может и хотелось бы, но. Честно говоря, я не уверен, что там еще не излучает.

С.Т.: Страх еще, боязнь?

Н.А.: Ну, да.

С.Т.: И такой еще вопрос, а скажите, как Вы думаете, на сегодняшний день последствия ликвидированы, или нет?

Н.А.: Я думаю, еще нет. Думаю, что последствия там частично ликвидированы, а так как их стопроцентно ликвидировать невозможно. Каждая власть старается только воровать, а ничего не делать, так что.

С.Т.: А вот еще такой  вопрос. Считаете ли Вы достаточными и такими, которые отражают реальный ход событий, мероприятия по увековечиванию памяти об аварии, насколько они действительно нужны нашему обществу?

Н.А.: Мероприятия по увековечиванию они нужны. Оно не должно уйти с истории, так что оно нужно для молодежи. Для воспитания молодежи. Потому, что молодежь? Сейчас совсем другое воспитание. Они не бывают нигде, они сидят с утра до вечера в компьютерах,  может это с одной стороны хорошо, но я считаю так. В чем-то они умнее нас, они намного лучше с теми компьютерами, но они слабенькие, никакие тренажеры не восстанавливают свежего воздуха. Наше поколение выросло на свежем воздухе, не зная компьютеров, ничего, девочки у нас прыгали в резинки, мальчики – с мячом с утра до вечера.

С.Т.: А скажите, а вот что именно им нужно знать, вот Вы говорите о молодежи, что именно им нужно помнить?

Н.А.: Помнить – не наш поступок, а хотя бы помнить, то что, как говорили раньше – мирный атом, он не очень сильно, не такой он уже и мирный. Пострадало от него, от Чернобыльской станции пострадал весь мир, будем так говорить. Оно досталося всем. Чья здесь вина? Это халатность, но.

С.Т.: Ясно. Еще что-то, может быть, хотелось бы добавить?

Н.А.: Да, что я еще могу добавить?

С.Т.: Все рассказали, точно рассказали?

Н.А.: Да.

С.Т.: Заканчиваем?

Н.А.: Конечно.

С.Т.: Да. Спасибо. Хорошо.