Ну, там тишина, там 3 человека, больше никого — ноль, никого. Машины стоят, ото в машину залез: «Что, поехали, покатаемся по зоне, посмотрим? – Поехали, поехали по селам покатаемся». Заезжаешь в село – жуть: хаты стоят, все брошенное… все брошено, все стоит. Ага, аж жутко. В один хутор мы заезжали, ну просто так, дорога хорошая по лесу – сосна, сосна, сосна. Заезжаем так, вроде как бы как перекресточек. Живут, там, наверно, 10 хат у лесе, хуторок. Ну, там мы даже из кабины не вылазили, ну там жутко. Никого: лес, хаты, никого нет, не вылазили даже из кабины. Там постояли, посмотрели, поехали назад.

Приезжаю в расположение батальона, значит, это в Иванково, тут команда поступает — так и так, 2 машины туда, 2 машины туда. Короче говоря, началась работа. Началась работа и работа какая — значит подача воды на растворный узел, так, теперь, значит, дезактивация техники, территории ну и другие. И конечно — тушение пожара в 30-ти километровой зоне.

И обратилось внимание, что ещё – положили новый асфальт, новую дорогу, так скажем, от Зелёного Мыса до Чернобыля. И в ночные, утренние часы вся живность – это червяки, там лягушки, всё на вот этот асфальт вылазило. И, собственно, ехал по живым, так сказать, этим самым. Вот такое вот. Конечно, не очень приятное, ну а что делать?

А в 40-м [самолете] на нём стояло специальное фотооборудование, фотоаппараты. Специально люк открывался и фотографируем. Мы летим, а он, фотоаппарат работает себе в автоматическом режиме – щёлкает, щёлкает и щёлкает.

И все на улице вот это – и игрушки разбросанные, и вещи, ковры – все раскрыто. Особенно жутко было, когда села проезжали – это было что-то с чем-то. Висят детские колготки на веревках, как сказать, телепаются детские вещи. Самое что было очень жутко, как-то и на душе, аж сердце начало сжиматься-болеть, когда висели детские вещи и не слышно было детского разговора нигде.