Архів усних історій

Архів усних історій

Онлайн-архів може використовуватися у навчальних, академічних та інших цілях, які не мають на меті отримання прибутку. Будь-яке використання матеріалів архіву для комерційних цілей суворо заборонено. Право інтелектуальної власності на аудіо і транскрипти зберігається за Чорнобильською історичною майстернею.

Чорнобильська історична майстерня запрошує учасників ліквідації аварії на Чорнобильській АЕС, а також евакуйованих і переселенців з Чорнобильської зони відчуження розповісти свою історію життя та вплив на неї Чорнобильської трагедії. Інтерв'ю проводяться в усіх обласних центрах України. Про зустріч прохання домовлятися за телефонами: +38 (057) 706-07-05

 

Игор

Антонович

Вейс

Где-то недели три я работал пекарем. Хлеб пекли. Нас 24 человека было. Работа, конечно, адская была: с двух ночи до двух дня. И без выходных, без проходных и каждый божий день! Это летом же как раз жара, палатки. […] Палатки в лесу [находятся], ну, поляна. А потом я вышел, смотрю – деревья все белые, стволы белые! Ну, нам же говорили, что везде «светится» радиация, там что-то.

В'ячеслав

Вікторович

Купрейченко

И едешь по деревне, а ни одной души. Птицы не летали! Если в неделю одна птичка пролетит типа вороны – все стояли и кричали: «Птичка полетела!» Да, ни одного зверька, ни птички не видели мы. Они все улетели. Они видно эту радиацию ж чувствуют, они улетели оттудова все, не было птиц совершенно!

Віра

Андріївна

Боровська

Ну, в принципе, я скажу, потому что об этом не все знают. Ну, вот, мне женщина одна говорила, она приходила к нам на пункт, у нее была беременность где-то три месяца или даже до трех – их всех абортировали. Сказали, что там редко кто оставил. Но одна женщина […] из той зоны, она говорила, что она не захотела делать аборт. У нее там должна была тройня что ли родится.

Валерій

Ігнатович

Білецький

Утром 1 Мая, когда вся страна отмечала праздник, мы ехали в Чернобыль. Я думаю, в те дни основная масса людей, да и мы в том числе, мало себе представляли весь масштаб беды, которая обрушилась на нашу страну, да и на весь мир. Мы ехали как на обычные сборы. Думали: отдохнём от своих заводов, от обычной работы. Но постепенно до нас начал доходить весь ужас произошедшего.

Микола

Мустажанович

Ахмедов

У нас были мужские в основном бригады. У нас был ремонтный взвод. Мы что-то такое легкое ремонтировали, но небольшие ремонты, у нас не крупные. Крупные ремонты делали – взвод вызывали. Рота была в Ораном и они оттуда вызывались. Они считались как батальон смертников. Они лезли, они за деньги работали там крепко. Они лезли, куда попало, будем говорить так.

Олександр

Людвігович

Пількевич

І отак, щоб щось помнить хорошо, як ми в 5 утра вставали, в 12 лягали. Там як "брикнувся" без задніх ног і вже нічого, щоб так щось «вспоминайки». Що такого може буть серйозного, як воно все однотонне: нагрузив, вертольот підлетів, прицепив, полетів, другий над тобою сідає, прицепив. Ні масок, ні очків, нічого нема. Їли прямо на таком… от вертольоти літають, а ми тут зразу.

Олександр

Іванович

Новак

Караулы у нас были по периметру, это «на колючке» на 10-километровой зоне стояли мы. Выезжали на срабатывание, когда кто-то пытался в зону проникнуть или там бывали, ну, линейно-техническая система срабатывала, на пульте лампочка загоралась. Животные попадались, самогонщики заходили, такие всякие, ну, там мародеры были, всякое там немножко было, но особых таких никаких.

Андрій

Іванович

Сичов

Но, что интересно – никто из нас и не возразил! И были благодарны, что мы хоть вот такую дорогу нашли… Ну, быстрей добраться, быстрей. И самое главное, я ж говорю, ну не было никакой паники у людей, не было роптания, не было нарекания, не было чего-то такого, чтоб: “Вот, тут нас гробят, вот, мы умираем, вот мы...”, – так, как сейчас, вот, плачем, считаем себя жертвами.

Володимир

Степанович

Денисенко

Бабушка вошла к себе в дом и увидела – телевизора нет. [...] Телевизор был почти в каждой палатке, деревни брошенные. Ну, вот единственное что – телевизор привозили на палатку. Ну и передали, что телевизор вот поэтому будут искать, если найдут – трибунал, это мародерство. Утром встали – вот такая гора с 2-этажный дом с телевизоров! Потому что не сказали, какой марки телевизор…

Сергій

Миколайович

Чубенко

И я вот увидел, что Киев пострадал очень, люди. Во первых, какие у меня впечатления с тех пор осталось – это Киев, лето уже началось, а деревья практически все осыпаны. [] И всё время по Днепру мотались катера и мыли с брандспойтами, мыли набережные. Вот это у меня осталось такое впечатление – наверное, очень опасная [авария]. Но я совершенно не думал, что через буквально через пару месяцев после приезда я так попаду в самое пекло, на 3-й блок…

Віра

Андріянівна

Іванова

Мы же работали не в Киеве, мы ж работали не в Харькове. Мы знаем, как работает весь общепит, как работал, наверное, все знают. Работая там, ну, будем говорить своими словами – воровать, даже там 100 грамм домой взять детям, то там нет детей, воровать нам некуда, продавать некому, так что проверять там нас не надо было бы. Но, однако, проверяли. Приезжали тоже, поставили галочку и поехали себе.

Андрій

Миколайович

Чернуха

Вот это удивляло – это спокойствие. В такой ситуации, когда на крыше стоишь, рядом ходит дозиметрист и говорит: «Отойдите отсюда, тут 600 рентген». А рядом, буквально, вот пятнами, вот были такие. И в этой ситуации очень спокойно это воспринимали. Уже как-то втянулись или не боялись, в общем.

Яків

Євгенович

Чередниченко

И рукавицы были резиновые дырявые. Давали лепестки марлевые, не, как говорится, противогазы, а марлевые, обыкновенные марлевые эти самые, которые буквально через 5-10 минут становился мокрым и такой красноватого оттенка. Ну, оно ж там радиация, это всё.

В'ячеслав

Захарович

Оленін

Все знали, например, что там вино, водка, портвейн, алкоголь выводит радиацию. А там же был сухой закон и люди всякими правдами-неправдами пытались достать что-нибудь, иногда доставали. Их тогда отлавливала прокуратура. Я считаю, что если бы человеку по возвращении из зоны там, давали стакан портвейна, даже если это и легенда, что он помогает, но все так верили, что это бы помогло.

Тетяна

Олександрівна

Коноваленко

Если ты вышел, пешком идешь – любая машина останавливается. 10 метров тебе надо, 20 метров тебе пройти – все останавливаются, только чтобы пешком по пыли, по грязи, по снегу вот этому чтобы не шел. Я сначала, мне там страшно было, как это так, машина, у нас же всегда было – куда, в машину к чужим людям не садиться, пока мне там дядька один: “Ненормальная! Быстро села, я тебя довезу!”

Микола

Миколайович

Каракаптан

Не было «сачков». Были так, что «вот, я не хочу», но быстренько это все прижималось. Не надо было никому и говорить ничего, там хлопцы тумаков надают. Потому что ты понимал, что если ты уже попал, то хоть ты будешь лежать, хоть ты будешь работать – ты все равно облучаешься так же. Все равно, что если ты работал. Ну, хоть пользу ж приносишь! Ребята работали из-за того, что на самосознании: это наша земля, тут же и детям нашим, внукам.

Леонід

Олександрович

Медовий

Первый раз, когда меня привезли к реактору, мне стало страшно. Но со мной был человек, который там, в принципе, сдавал на вот эти дела, он был врач, ну мне был задан вопрос: «Страшно?» Я говорю: «Конечно, страшно», я ж, в общем-то, адекватный там дядя. Он: «Ничего страшного». Через там какое-то время, да, действительно, через какое-то время я начал спокойно к этому относиться.

Сергій

Іванович

Грицай

Это я надолго запомнил, на всю оставшуюся жизнь: то, что мы первую ночь ночевали в детском садике. Картина, конечно, печальная. Маленькие кроватки, детские ящики со слониками, зайчиками. Это было ужасно. Наблюдать это было кошмарно. Это хуже, чем находиться на самой станции – на такие вещи смотреть.

Тетяна

Миколаївна

Іванова

«Возьмите меня с собой. Я хочу посмотреть на рыжий лес!». Что такое рыжий лес, ну, вот почему он рыжий? Он сгорел? Почему он стоит? Он же должен упасть? […] Рыжий лес я увидела. Сказать рыжий – терракотовый. Вот такой вот цвет яркий и вот так вот сосны. То есть радиация просто как тайфун прошла! Не могу сказать, что они сгорели, они обесцветились просто.

Олег

Васильович

Геращенко

Ну, многие спрашивают: “Радиация видна или не видна?” Конечно, когда ты не думаешь о ней, то она не видна. Но когда ты идешь и видишь, что одна шкала уже зашкаливает, надо перейти на другую и так далее, то ты чувствуешь, что сухость во рту, потеть начинаешь, вот, и ты чувствуешь эту радиацию.

Анатолій

Вікторович

Ручица

Едешь – пустынные места, бродят домашние животные. Кто-то уже уехал, крестьян уже посадили в машины, увезли основное количество людей. А вот бродят кони, бродят какие-то коровы, козы по полям. И вот ты проезжаешь – там люди в костюмах и обрабатывают колеса, опрыскивают это все дезактивационными. И вот это смотришь – куда ты едешь, куда тебя везут, а у тебя и маски даже нет!

Тетяна

Петрівна

Майоренко

Не можна було пояснити дитині, чому на вулицю виходити не можна. Ми їм говорили, що там радіація, а вони дивились в оконечко і говорили: «Немає там ніякої радіації! Там сонце світить так, як і світило, трава нормальна». Не можна було ходити на річку, ловити рибу, тому що кругом була радіація. І от дітки, які народжувалися, їх вже було перше слово не мама, а більше звучало слово радіація. Тому що це був такий ворог, якого ми не бачили

Влад

Моджахед (псевдонім)

И волки по ночам выли, и деревня вся глухая – ничего не горит, нигде ничего, и выходишь – ветер, метель «у-у-у», воет. Ну, короче, как в войну – дух-дух, дух-дух – такое. Я тогда как бы испытал такое чувство, которое, в общем, не свойственно, наверное, человеку - что-то из фильма ужасов. И вот сейчас у меня примерно то же самое, как дежавю в этих прифронтовых городах, в которых я сейчас вот там бываю. То есть, мне кажется, что я это уже проходил...

Володимир

Ілліч

Волков

Якось якийсь лікар приходить й каже: «Хлопці, знаєте, що? Досить нудьгувати, сьогодні йдіть на танці. Будуть чудові танці, ідіть на танці!» Ну, ми й пішли, дураки, на ці танці. А там якийсь дурак як крикне: «Таваріщі! Смертники прийшли!» Порозбігалися з танцмайданчика, одні ми залишилися. Чесне слово, це було в санаторії в Ірпіні. Ото ми так сходили на танці. Боялися, щоб ми їх радіацією не заразили.

Микола

Федотович

Босий

До 5-го числа, поки йшла активна загрузка вертольотів і поки не закрили [реактор], ми жили в Лєльові, в палатках, в обикновенних палатках. Значить, в перший раз я зміг помити солдат тільки 3-го числа, 3-го травня. Це з 29-го. Представте, вони пилюки цієї стільки нахваталися і в шинелях, і в одежі, що вони самі були «міні-реактори» і самі випромінювали. Прибор як тільки підносиш до плечей, до шинелі, так воно аж свистить оце.

Валентин

Олександрович

Крамаревський

Штучно підтримується негативне відношення. Колись ми були героями в перші часи – спасителі, герої. А зараз ми нахлібники. І я кажу: «Хлопці, саме більше, що ви можете зробити, помститися владі – це довго жити. Це ваша помста – живіть». Тому що в 1986-му році нам казали, що 5-10 років нам давали на проживання. А ми на зло живемо уже 30. Не всі, але живемо.

Віктор

Григорович

Бистриченко

Остановились мы, чтобы замерить радиацию, и заскрипели качели детские. В тишине такой скрип! Я повернулся и увидел, что качели качаются, а детей нету… площадка пустая… Мы ж как привыкли, как увидим детскую площадку - там малыши лазят, кричат, пищат, мамы их одергивают, а тут тишина, и только качается карусель, качели качаются и скрип такой: скрип-скрип-скрип…

Тетяна

Романівна

Семенчук

Заболела я простудными заболеваниями. Прибежала врач, говорит: «Кому тебе надо лекарства?» Она говорит: «Тане». – «Так она ж беременна», – говорит. – «Да, беременная. Надо то, чтоб можно беременным пить, принимать». И тут начался галас! Все начали ругать маму, потому что говорят: «Вы что себе думаете? Всех повывозили, всех абортируют, а Вы вот тут собираетесь лекарствами лечить?»

Микола

Михайлович

Фесенко

Ми в чотирьох грали в доміно. Я дивлюся на сусіда, а в нього лице міняється: то жовте, то позеленіє. Тоді він вскакує й у нього починається сильне блювання. Видно, отримав велику дозу опромінення. Що робити? Я кричу своєму другу: «Вітьок, заводь машину! Їдемо в лікарню в Іванков». Хтось іде з пляшкою води, я на ходу в нього вириваю її з рук, стриб у машину й поперли. Опроміненому стає гірше й гірше...

Олександр

Володимирович

Колесников

У меня даже сложилось впечатление, что солдат задабривают такой едой. Позже я понял, что при выполнении таких задач, которые требуют большого эмоционального и физического напряжения, требуют, конечно, калорий, подпитку. И там все было организовано на высочайшем уровне. Поэтому и последствия диверсии первоначальные были очень быстро устранены. Вы только не спросили, а почему я назвал ее не аварией, не трагедией, а диверсией?

Олександр

Миколайович

Зінченко

Ну, конечно, задумывались все равно. Мы же видели, сколько вертолетов летает, сколько бросали это же все. Мы же охраняли общественный порядок, мы не то, что в Чернобыле, а были на Лелёве, где последняя [остановка] до атомной станции. Воду охраняли, чтобы в населенный пункт шла, чтобы зараженной не было. И с вертолетов бросали же свинец туда. Мы же видели это все.

Ігор

Васильович

Постельга

Человек он и есть сама природа, поэтому вот ума по отношению ко всему окружающему, живому, чтобы не остаться жить на асфальте, на бетоне, чтобы слышать, как поют птицы и ветер в листочках шелестит. Вот, что нужно, мне кажется.

Жорж

Іванович

Шанаєв

То коли закінчили будівництво саркофагу, саркофагу, так і рівень радіації навколо саркофагу зменшився в 500 раз. 500 раз. Але він все одно був дуже великий.

Анатолій

Михайлович

Шевченко

Мы выезжали чуть-чуть где-то за Чернобылем километров 15. Была церковь и там батюшка. Батюшка жил со своей семьёй. Когда мы приехали, ну, ничего себе – в зоне и церковь. «Запасов хватает?» Он пригласил в гости, ещё попытался угостить. Ну, мы ему тоже накидали сухпайка. Ну, так он сказал: «Я не уеду».

Михайло

Михайлович

Ткачев

И снится мне сон такой интересный, который, вот, у меня все время в памяти. Снится вот такая как бы разлука, вот я стою на краю какой-то пропасти, и вот бушует там внутри пламя такое. И вот такой разлом – я стою на краю. И подходит ко мне женщина, которая одета в белом, так меня берет за руку, говорит: «Вам туда еще рано». И отвела меня оттуда.

Віталій

Петрович

Смикалов

Там выполняли какой-то цикл остановки реактора, по какой-то схеме. Она у них не пошла. Там же много защит от дурака, понимаете? В Москву созваниваются, а те говорят, мол, отключай защиту, проводите по режиму. Они поотключали защиту до тех пор, пока пошёл в разнос реактор и всё. Вот это, я говорю, человеческий фактор не столько обслуживающего персонала, именно работников станции, сколько дурь из Москвы.

Віталій

Сергійович

Селюков

1986 год, Пасха. Значит – звонок в дверь. Ливень, кстати, был. Самый первый ливень вообще в весну был. Вот такой настоященький, жесткий. Ну, стоит пьяное отродье никакое, сует мне повестку – распишись. Расписался, смотрю: в течение часа явится во Дворец Пионеров с вещами. Ну, я человек, как говорится, армию проходил, ну что – щелкнул каблуками, бросил там какую-то непонятку в рюкзачок маленький и фть – и туда. Погрузили ночью, значит, уже ночью выгрузились мы на Савинцах, на следующее утро мы уже были в пожарном батальоне.

Павло

Михайлович

Покрасьон

Ещё толком не понимали, хоть мы медики, но толком не понимали всей этой остроты, всей этой опасности. Ну, подумаешь, ну во рту противно, во рту такой как металлический запах, горло дерёт, глаза слезятся, спать хочется постоянно, ну, это ж… Ну, как? Ну, привычно. Тем более, я же проработал долго на скорой, нам ночи, дни – это до лампочки была работа. То есть, может, кто-то переносил похуже, но работники скорой это легче переносили, чем другие.

Олександр

Амвросійович

Огородник

А нас вывозили как на ночную смену – огородами, полями, там только чтобы на блокпост. Там же блокпост, это там моют всё – машины с ядохимикатами всякими. А у нас же командир, командир роты говорит: «Так, надо ехать на ночную смену». Поехали по лесам, по полям, оно ж там всё горелое, это всё ж радиация. Были эти респираторы, то их не было и что – нахватались.

Євген

Степанович

Кучков

Ну, там тишина, там 3 человека, больше никого — ноль, никого. Машины стоят, ото в машину залез: «Что, поехали, покатаемся по зоне, посмотрим? – Поехали, поехали по селам покатаемся». Заезжаешь в село – жуть: хаты стоят, все брошенное… все брошено, все стоит. Ага, аж жутко. В один хутор мы заезжали, ну просто так, дорога хорошая по лесу – сосна, сосна, сосна. Заезжаем так, вроде как бы как перекресточек. Живут, там, наверно, 10 хат у лесе, хуторок. Ну, там мы даже из кабины не вылазили, ну там жутко. Никого: лес, хаты, никого нет, не вылазили даже из кабины. Там постояли, посмотрели, поехали назад.

Сторінки